Смертельная красота

– Что за тон? По-вашему, это смешно? Смерть однажды придет за всеми нами. И дай вам Бог, чтобы вы выглядели в этот момент достойно.

Сергей Алексеевич хмурится и невольно сжимает кулаки.

– Да чего вы так реагируете? Все норм. Я уже пошла в зал.

Виктория, несмотря на свой вес, легко соскакивает с диванчика, сует ноги в тапочки и выскальзывает из кабинета. Из-за закрытой двери тут же доносится ее фальшивое, слишком высокое пение, удаляющееся по коридору. Миронов закрывает лицо ладонями, стоит так пару мгновений, растирает себе щеки и принимается переодеваться для вскрытия.

* * *

Она была прекрасна. Тот момент, когда он увидел ее на той остановке. Среди промозглого мира, еще не согретого солнцем, еще не пробужденного весной, мрачного и унылого, – Она. Кругом серость, грязный асфальт, оттаявшее собачье дерьмо на газонах, смешанное с человеческим мусором. Какие-то безликие люди, которые недостойны даже взгляда. Она будто светилась изнутри. Несмотря на то что губы посинели от холода и тряслись. В глазах стояли невыплаканные, замерзающие слезы, которые она смаргивала. Коленки острые, как у подростка, колотящиеся друг об друга. Тонкие капроновые колготочки. Коротенькая курточка. Волосы, которыми играет ветер. Она. В этом не было сомнений.

В первый миг, когда он ее увидел, сердце екнуло. Так бывает, когда вдруг, в толпе, среди лиц посторонних людей встречаешься взглядом с человеком, который назначен тебе судьбой. Будто до этой секунды не жил, не дышал, ничего не видел вокруг, ничего не чувствовал. Один взгляд – и будто взрывается фейерверк. Приходит четкое осознание – вот твое.

Она еще только захлопнула за собой дверцу машины, а он уже знал, что не ошибся. Все будет так, как должно быть. Все, что задумалось, исполнится. И потому в душе его уже тогда наступил праздник. Особое предчувствие, которое сложно описать простыми человеческими словами. Эйфория, пока еще глухая, но обещавшая стать звонкой, громогласной, нарастающей во времени, ширящаяся во все уголки видимой Вселенной.

Она была прекрасна. Цветочные бутоны так оттеняли ее волосы и белизну кожи, не тронутой модным загаром из солярия. Это хотелось сохранить. Сохранить и показать им всем.

Она была прекрасна даже на той лужайке. Ночь сделала голые деревья особенно таинственными. Морозец прихватил землю и чуть посеребрил ее инеем. И уложенная на землю девушка с вольно раскинутыми в стороны руками – Она – стала совершенной. Его совершенным творением. Его победой над Жизнью и Смертью.

Это была восхитительная охота! Прекрасный трофей!

Глава 3

Черный никогда не опаздывает на работу. Без уважительной причины, разумеется. А уважительная причина у Николая только одна – вызов на место преступления. Даже все свои поездки в СИЗО и ИВС он намечает позднее девяти, чтобы успеть заехать в отдел и просмотреть накопившиеся сводки, еще раз пробежаться по делу и, если нужно, заглянуть к начальнику.

Сегодня начальник сам будто поджидал его у входа.

– Николай Дмитриевич, пройдемте в мой кабинет, – говорит Максим Игоревич, первым зашагав по коридору.

– Доброе утро, – отзывается Черный, устремляясь следом.

Задавать вопросы на ходу Николай не стал. Он хмурит брови и принимается перебирать дела, находящиеся у него в производстве, – не мог ли где-то нарушить сроки? Вроде ничего такого. Даже жалоб в последнее время от задержанных и подозреваемых на Черного не поступало. Однако, пока следователь шагает за Максимом Игоревичем, его не покидает ощущение, что визит в начальственный кабинет не будет приятным.

Встречные коллеги здороваются исключительно с начальником, к чему, впрочем, Николай давно привык. Душой компании он никогда не был и не стремится ею становиться.

В кабинете они располагаются как обычно. Максим Игоревич устраивается у окна, опершись о подоконник с одинокой геранью в керамическом горшке, Черный – за коротким столом. Максим Игоревич любовно поворачивает герань – высокую несуразную палку с несколькими широченными листьями – на пару сантиметров.

– Коля, ты мог бы быть помягче с людьми? – спрашивает начальник, отбросив официоз. – Зачем ты новенькую эту, Галкину, носом при всех ткнул в ошибки в протоколе? Девчонка только-только пришла, я бы ей замечание сделал.

– Она этим протоколом размахивала и в красках рассказывала о своем деле. Я ей сделал замечание по поводу тайны следствия, – дергает плечом Черный. – Хочет болтать – пусть в пресс-службу идет.

– И еще мне звонил начальник Центрального отдела. Опера жалуются, что ты им поручения постоянно выдаешь и контролируешь каждый шаг.

– Так и должно быть. Или я чего-то не понимаю в нашей работе? Я им выдаю поручения, они их выполняют.

– Ты на них давишь. На людей.

– Я делаю свою работу. И, как мне кажется, делаю ее хорошо, – бычится Черный, все еще не понимая, куда клонит Максим Игоревич.

– И тем не менее. Чуточку снисхождения можно же?

– Зачем? – искренне удивляется Черный.

– Чтобы люди тебя хотя бы уважали, я не говорю про то, чтобы любили.

– Мне не нужно, чтобы меня уважали или любили.

– Все хотят, чтобы их уважали и любили, – возражает Максим Игоревич, но натыкается взглядом на мрачную физиономию подчиненного. – Ай, да кому я это говорю?..

– Вы меня для этого звали? Я к сведению принял.

Николай поднимается со стула.

– Ко мне через полчаса свидетель должен прийти.

– Да сядь ты! – машет рукой Максим Игоревич. – Пылить будешь где-нибудь в другом месте. Тоже мне, горячий парень выискался.

Черный усаживается обратно. Хозяин кабинета шумно выдыхает и занимает свое начальственное кресло во главе стола.

– Вынимай свой блокнот и царапай. Сейчас по делу говорить будем.

Разговор поворачивает в рабочую сторону, и Черный чувствует облегчение. Все, что касается его взаимоотношений с коллегами, операми да и просто с обычными людьми – неимоверно напрягает. Николай впадает в ступор и не находит слов. Ему всегда было проще одному.

* * *

Мальчик букой смотрит на своих одноклассников. Он чувствует себя брошенным и одиноким, что почти правда. Один против всего света. Света злого, жестокого, наполненного несправедливостью. И нет никого, кто встал бы с ним плечом к плечу. Кто взял бы за руку, сжал и сказал: «Не ссы, я с тобой!» Чтобы вместе дать отпор.

Ведь вместе с кем-то гораздо легче, чем одному. Можно стать смелым, если рядом кто-то есть. Можно не бояться повернуть голову – ведь пока ты отворачиваешься, за тобой присматривают и не дают пропустить удар. Когда кто-то рядом, твоя сила увеличивается как минимум вдвое.

Но мальчик – один.

Укромный уголок школьного двора. Юный май уже занавесил деревья мелкими клейкими листочками. Трава зеленая, веселая, упругая. Фрамуги кабинетов открыты, оттуда доносятся голоса. Тепло и ласково светит солнце, соскучившись по людям за зиму. И все хорошо вокруг.

Только мальчик стоит так, чтобы его спину прикрывала школьная стена. Он точно знает, что сейчас произойдет. Это уже происходило. Он готов, хотя от страха сводит пустой живот, кружится голова и хочется выть.

Мальчика вынудили прийти сюда. Его одноклассники, такие же мальчишки, как и он. Такие же, но не такие – сытые, чистые, нужные кому-то. И они будут его бить. Не за что-то конкретное. А просто потому, что могут. Потому, что он изгой. Потому, что…

– Че, чмошник, готов отхватить?

Вопрос хлещет по щекам, наливая их краской стыда.

– Да он щас обоссытся!

– Ха-ха-ха! Ему не привыкать! Вонючка!

Мальчик переводит взгляд с одного на другого, чтобы не пропустить, кто в этот раз ударит первым. Его замызганный, порванный и неумело зашитый портфель валяется у стены. Если его порвут еще раз, то не в чем будет носить учебники.

Он один, у него нет никаких шансов. Главное – не плакать. Кричать, плеваться, материться, но не плакать! Не доставлять им такого удовольствия. Бить в ответ куда придется. Пинаться, лягаться, кусать подворачивающиеся руки. Делать все, чтобы постоять за себя.

Но их больше. Они пихают его друг другу, щиплют, бьют в живот острыми кулаками, тягают за давно не мытые и не стриженные волосы. Кто-то ставит подножку, и мальчик растягивается на асфальте под дружный гогот одноклассников. В него летят смачные плевки. Кто-то пару раз пинает, а потом просто наступает на брюки и курточку, оставляя следы. Он подтягивает колени к груди, закрывает голову руками, чтобы защититься. Лежа не особо навоюешься, а встать ему не дают, валя раз за разом на грубый асфальт.

Краем глаза мальчик видит девчонок из их класса. Те пришли посмотреть на представление. Просто на представление. Ради забавы. Ни на одном лице ни грамма сочувствия. Никто не говорит, что сейчас все расскажет учителю.

Мальчик лежит на асфальте, когда его оставляют в покое. Просто лежит, не шевелясь. Его глаза совсем сухие, хотя теперь никто не мог бы увидеть его слез. И нет ни одного взрослого, который подошел бы к нему и поставил на ноги. Пожалел, прижимая к себе. Никто не протягивает ему платок, чтобы вытереть чужие слюни и свою кровь, пошедшую носом.

Мелкие камешки больно вдавливаются в плечо и худое бедро. Мальчик встает на ноги и отряхивается.

* * *

– Готов внимать?

– Вполне.

Черный мотает головой, отгоняя дурные мысли, и вынимает из внутреннего кармана небольшой блокнот.

– В комитет пришел запрос. Есть подозрение, что появился серийник. И коллегам нужна поддержка в раскрытии.

– Материалы передали?

– Да, вот копия, изучай.

Максим Игоревич вынимает из ящика стола заранее приготовленную папку.

– Командировку на тебя я приказал вчера вечером оформить. Девочки должны были уже сделать, так что зайди к ним, распишись и все прочее. Дел у тебя сколько текущих?

– Семь, и одно сегодня передать надо.

– Хорошо. С передачей сам разберешься, времени до поезда у тебя достаточно. Остальные мне принеси, я распределю. Вопросы?

– Пока не познакомлюсь с материалами, вопросов не имею, – отвечает Черный, придвигая папку к себе.

– Вот теперь не задерживаю. И, Коля, ты там как-то, пожалуйста, сбавь обороты. Ну, не шугай местных. Они, в конце концов, просят помощи, а не Цербера.

– Я постараюсь, Максим Игоревич, – обещает следователь, задвигая за собой стул.

* * *

– Вот же мудак, – одними губами произносит Витек Тихомиров.

За окном стоит темень. Ранний апрель еще не понял, что он весенний месяц и что лето совсем не за горами, поэтому солнце убегает за горизонт все еще слишком рано. Часы показывают начало десятого, так что по всему выходит, что рабочий день давно закончился.

Тем не менее в кабинете горит свет и никто не собирается уходить. Вернее, следак из столицы, еще не прибывший в город, приказал ждать его в отделе.

– Ну, готовьтесь, архаровцы, к нам едет ревизор, – сказал Борис Петрович, появившись около пяти у оперов. – О-хо-хонюшки, за какие нам это прегрешения?..

– Что? – не понял Тихомиров.

– На свою голову накликал. Сам же и вляпался, дурак старый, – игнорируя вопрос, сказал Андреевский, усаживаясь на продавленный диванчик. – Катерина, а у вас есть чай? Ждать нам придется долгонько.

Речь Андреевского текла, как река. Очень старая, ворчливая река, на всем протяжении которой не встречается ни одного переката. Столько же ненужной воды было в словах следователя.

Катя демонстративно сложила руки на груди, не собираясь играть роль гостеприимной хозяйки.

– Что случилось, Борис Петрович?

– Надо было мне потихонечку, полегонечку ковыряться. Порученьица вам выписывать, свидетелей вызывать. Отрабатывать версии. Дождались бы еще трупа, и вот тогда пусть бы они как-то сами все поняли и решили. Э-хе-хех…

Борис Петрович тяжело вздохнул и хлопнул себя по коленкам.

– Зачем поперся? Чего не сиделось? Хотел дело это тухлое от себя откинуть, а оно бумерангом ко мне же и прилетело. И ведь по гороскопу все сходилось: «У Весов – неожиданные хлопоты, которых можно было избежать».

Оперативники переглянулись. Если Андреевский начал говорить про гороскоп – это надолго.

Взрослый мужчина, следователь, человек с высшим образованием и красным дипломом, был помешан на астрологии. Когда-то ходили слухи, что он пытается раскрывать дела с помощью составления натальных карт жертв. Но то ли начальство прознало, то ли не было результатов – практика поиска преступника по положению звезд не пошла.

– Вам чай с сахаром? – спросила Смородинова, чтобы сменить тему.

– Две ложечки, спасибо.

– Кто к нам едет? Чего бояться? Какие расклады? – тут же завалил начальника вопросами Витек, напуская на себя серьезный озабоченный вид.

– «Важняка» из столицы нам выписали в усиление.

Андреевский посопел носом.

– Я-то думал, пришлют человека, дело ему передам и спокойно до пенсии в кабинете досижу. Я ведь уже себе удочки выписал, чтобы на дачу ездить. Там озерцо, рыбку ловить буду, зорьку встречать.

– Что за «важняк»? Зачем?

Борис Петрович, прихлебывая чай с подсохшими баранками, рассказал про серию. И про то, как его внимательно выслушал Евгений Леванович.

– А потом вот такая подлость. Сказали, что меня от дела не отстраняют, а усиливают группу. Господи, за что? – вопрошал потолок Андреевский.

– И вы лично пришли к нам, чтобы это сообщить? – подняла бровь Катя.

– Нет, по таким пустякам я бы даже из кабинета не вышел, – отмахнулся Борис Петрович. – Нам с вами придется ждать этого «важняка» здесь.

– В смысле? Я Нельке обещал пораньше домой прийти! Мы к какой-то ее подружке идем на день рождения! – возмутился Тихомиров, уже настроившийся вкусно поесть и выпить.

– Я здесь ни при чем. Сказали ждать – сидим и ждем.

– То есть нас с Витьком тоже в группу включили? А пацанов из Покровского?

– Не ко мне вопросы. Звоните Пряникову и спрашивайте. Я больше никакой инициативы проявлять не буду.

Тихомиров посмотрел на часы, решая, стоит ли звонить жене и предупреждать или все еще может срастись удачно.

– Когда он хоть приедет, этот важняк из столицы?

– К шести.

– С поезда, что ли, сразу к нам? – удивилась Смородинова, успевшая посмотреть расписание на сайте вокзала.

Только к шести «важняк» не приехал. Тихомиров ерзает на стуле – время поджимает, а Нельке он так и не решился позвонить. Скандала все равно не избежать, поэтому Витек как может оттягивает неприятное. Борис Петрович, нацепив очки на переносицу, решает кроссворд в толстом журнале. Сейчас Андреевский больше всего походит не на следователя, занятого делом серийного убийцы, а на типичного сторожа или ночного вахтера. Катя встает из-за стола, устав заполнять бумаги. От экрана ноутбука рябит в глазах, а работы стало меньше всего на чуть-чуть. Смородинова от души потягивается, чувствуя, как позвонки встают на свои места.

Именно в тот момент, когда она жмурится, подняв вверх руки, отчего ее кофточка задирается, показывая полоску бледного живота и резинку от растянутых теплых колготок, дверь кабинета открывается.

– Добрый вечер. Николай Дмитриевич Черный, подполковник юстиции, следователь по особо важным делам Центрального Следственного комитета, – представляется вошедший. – Прошу прощения за опоздание – поезд задержали на станции.

– Ух!

Катя резко опускает руки, чувствуя, как краска заливает лицо и шею некрасивыми неровными пятнами. В первую же секунду Екатерина Смородинова, капитан полиции, взрослая, самостоятельная, состоявшаяся женщина, влюбляется. Какие-то приятно-колючие мурашки пробегают от кончиков пальцев до затылка. Внизу живота начинает пульсировать.

Он не красавец со смазливым лицом киноактера. Не накачанный спортсмен с рельефными мышцами. Не тот, о ком грезит хотя бы сотня женщин. Чуть выше среднего роста, лет сорока с хвостиком. Строгое хмурое лицо с ярко выраженной морщинкой у бровей. Холодные светлые глаза, глядящие пристально и требовательно. Короткая аккуратная стрижка. Пальто, надетое поверх костюма. Чистые ботинки – и как только смог пробраться к их отделу, не запачкавшись после дневного дождя, превратившего все проходы в жижу? От мужчины веет уверенностью в себе.

Кате вдруг становится неловко за себя – волосы собраны в какой-то глупый хвост, давно не крашены и не стрижены. Растянутая на локтях кофта – удобная, любимая, но с ней нужно расстаться. По крайней мере не носить на работу. Да и джинсы с потертыми, заляпанными грязью отворотами. Стоптанные кроссовки, которые, наверное, следует снимать, расшнуровывая, а не наступая на пятку. В общем, Смородинова в первый раз в жизни видит себя со стороны.

Видит и злится. На этого столичного важняка, которого им пришлось ждать и который явился на два часа позже. На себя – за то, что позволила себе пусть на секунду, но проявить слабость. На этого Андреевского, который подхватился и принялся провожать прибывшего к столу.

– Нельзя было до завтра подождать? – спрашивает Катя.

Черный расстегивает сумку с ноутбуком.

– Хотелось бы обговорить основные моменты, не откладывая. У меня было время ознакомиться кратко с делами и подготовить поручения. Думаю, сейчас мы с вами кое-что уточним. Я внесу в поручения поправки, и завтра с утра вы приступите к выполнению.

– Вот же мудак, – одними губами произносит Витек Тихомиров, только что получивший от Нельки гневное сообщение.

Катя, поджав губы, смотрит на напарника. А потом переводит взгляд на Черного.

И снова ее прошибает электрический ток. Женщина не может отвести взгляд от сильных рук следователя, от его пальцев. «Какой милый шрамик», – думает она.

Смородинова встряхивает головой, отгоняя глупые мысли, но вслух произносит:

– У вас такой шрам… Форма у него интересная. Откуда он?

Такой глупой она себе давно не казалась.

Черный смотрит на свою руку. Между большим и указательным пальцами на тыльной стороне ладони звездочкой белеет тонкий рубец. Прикоснувшись к нему пальцами, Николай чуть заметно морщится.

– Порезался в детстве.

* * *

Здесь пахнет домом. И это крайне удивительно, потому что Черный не смог бы сказать, чем именно пахнет дом. В своей холостяцкой квартире он проводит гораздо меньше времени, чем в своем рабочем кабинете. Наверное, для него самого квартира ничем не пахнет в силу привычки. Но вот здесь, в чужом городе, где он ни разу не был, служебная квартира будто приняла его в свои добродушные объятия, как давно обещавшего приехать в гости родственника, наконец исполнившего обещание. Светлые обои в прихожей в наивный и немодный темно-коричневый цветочек будят в душе какие-то воспоминания. Неясные и смутные, но что-то из детства.

Черный садится на обувницу и на секунду прикрывает глаза – день выдался трудный. Николаю пришлось сдерживать себя там, в отделе. Только собственное опоздание на несколько часов заставило следователя по особо важным делам не дать волю чувствам.

А чувства были до крайности странными и противоречивыми. Во-первых, что это за внешний вид у оперативного состава? Их что, не учили, что полицейский должен хоть немного отличаться от контингента, который ловит? Да хотя бы толику элементарной культурной речи добавить!

– Установили личность потерпевшей? – спросил Черный.

База, с которой должно начинаться любое расследование. Должны хотя бы предприниматься попытки установления этой личности. И как можно на более ранних сроках. Ведь чаще всего жертва прекрасно знала своего обидчика. И мотив преступления так устанавливается гораздо быстрее и достовернее.

– Фотку по отделам разослали. По «потеряшкам» она не проходит. В ориентировки кинули, – ответила капитан Смородинова.

– И все? Это все ваши действия?

Черный посмотрел на покрасневшую женщину.

– Поручений не было других. А у нас с Витьком еще две кражи неподнятые, заява на телесные, туча нариков и бытовуха со смертельным.

– Разве это дело не в приоритете? Я думал, меня вызвали, потому что ваше следствие застопорилось. А вы, оказывается, еще ничего не предпринимали.

– Не надо на меня быковать!

– Кать, – Тихомиров дернул напарницу за руку.

– Отвали! Лично я никого не вызывала!

Черный исподлобья посмотрел на Смородинову. Та ответила тем же, но в ее взгляде проскочило что-то, чего следователь не понял и от чего отмахнулся, как от мухи.

– У каждого ППСника есть фото потерпевшей, на каждом участке тоже. Пока никто с заявлением о пропаже не обращался, – сказал Витек примирительным тоном.

– По описанию и возрасту потерпевшая похожа на студентку. В учебные заведения направляли запросы?

Николай обвел глазами присутствующих. Борис Петрович под тяжелым взглядом более молодого и успешного коллеги поерзал на жестком стуле. Не так он себе представлял работу в группе. Андреевский готов был заполнять бумаги и печатать набело отчеты. А не предпринимать какие-то активные действия. Нет-нет, это не для него.

– Она может и не быть студенткой, – заговорил Борис Петрович. – Да, девушка довольно молода, но это ни о чем не говорит. Ведь она могла и не поступить никуда. А могла и отучиться уже в каком-нибудь колледже и окончить его. Может быть, потерпевшая уже работала где-то или была на содержании у родителей или богатого любовника. Это кому запросы нужно было отправлять? Каждому жителю? У нас, на секундочку, не деревня и даже не поселок городского типа! А миллионник!

Андреевский произнес последнее слово так, будто был лично ответственен за такое количество жителей.

– И все вот эти ваши умозаключения – повод ничего не делать? Да даже если потерпевшая была иногородней, вы обязаны отработать все версии.

Черный медленно закипал внутри. Нашли убитую девушку четыре дня назад. Четыре! И все дело, возбужденное по ней, состоит из десяти листов, включая опись. Уму непостижимо! Ладно опера, что с них взять? Им следователь должен говорить, что делать, указывать направление. Да и опера, особенно эта фифа, которая пожирала его пылающим взглядом, мягко говоря, не шевелятся. Но вот этот болван – местный следователь? Хотелось ударить себя ладонью по лицу. Почему он-то сидит сложа руки? Да, способ убийства необычный, выходит за рамки, условно говоря, нормальности. Да, подозрение в серийности преступлений, скорее всего, подтвердится. Но с этим еще нужно поработать отдельно.

Тяжело, сложно и страшно браться за такое дело. Но не браться – еще страшнее, разве не так? Каждый день просыпаться, чистить зубы, есть свой бутерброд, пить чай, говорить о чем-то, куда-то ходить, жить – и знать, что где-то рядом существует человек, способный ради какой-то своей прихоти схватить молодую девушку и сотворить с ней такое? Неужели ни один мускул не дрогнет? Неужели можно спокойно засыпать каждый вечер в своей постели, понимая, что, возможно, прямо сейчас кто-то кричит от ужаса в последний раз в жизни?

Нет, Черный не для того пошел в следователи, чтобы стать таким вот Андреевским.

Три пары глаз смотрели на Николая. Эти взгляды были очень разные, и анализировать их не было никаких сил и желания. Дорога вымотала больше, чем Черный ожидал, и теперь он бессознательно поглаживал шрам на руке. Отчитывать нерадивых работничков можно до бесконечности и не получить ничего, кроме озлобленных людей. Следователь на миг прикрыл глаза, заглядывая в темноту.

– Значит, так, – сказал он, обращаясь к оперативникам. – Утром обойдите все колледжи, вузы, техникумы – что у вас тут есть – и покажите фото. Общежития – на особый контроль. Привлеките участковых. Я поручение напишу и с вашим начальством все согласую.

– Понятно, – кивнула Катя и облизнула пересохшие от непонятного волнения губы.

– Проверьте по сводкам заявления о пропаже девушек. Ближайшие районы тоже захватите. Особое внимание – на социальные сети.

– Ого! – присвистнул Витек.

Черный резко повернулся к Тихомирову.

– Сейчас не понял, это проблема?

– Нет, просто нас обычно следаки такое не просят. Ну чтобы прям в поручении было.

– Хороший план, – покивал Борис Петрович, поднимаясь со стула. – Можно еще на телевидение обратиться или в газеты. Там ведь могут ее фото показать? Только нужно попросить Сергея Алексеевича переснять лицо поживее.

– Кто такой Сергей Алексеевич?

– Судмед наш. Он вскрытие делал и на месте преступления работал по второму эпизоду.

Андреевский принялся засовывать в свой портфель недорешенный кроссворд.

– Вам, Борис Петрович, тоже есть поручение. Завтра вам нужно съездить в тот отдел…

– В Покровский, – подсказала Смородинова немного севшим голосом.

– Спасибо, – кивнул Черный, отчего-то испытав вдруг неловкость. – И по всем процессуальным забрать дело по первому эпизоду.

– А вы? Я думал, это дело поручили вам, – засопел Андреевский.

Николай чуть сощурил глаза.

– Думаю, с тем, чтобы привезти дело, у вас проблем не возникнет. Поручения у вас будут к восьми утра.

На лице Тихомирова отразилась вся боль существования. Катя поперхнулась воздухом, закашлялась и снова покраснела, старательно отводя глаза.