Каменная книга

Анна Владимировна перечитала письмо еще раз. Острое сочувствие к судьбе неизвестной ей Лилечки, Ирины Максимовны и Аркадия Владиславовича было удивительным ей самой, но особенно сильной была обида, что письмо так и не настигло адресата, и, похоже, Зоя Яковлевна других попыток восстановить справедливость и не делала, ведь не зря же она хранила это письмо, и хранила нераспечатанным? И не случайна же проговорка «Уж лучше бы не получила…» Анна Владимировна посчитала, сколько лет должно быть сейчас этой Лилечке, если она жива, не так уж много, есть шанс найти, рассказать правду «по поручению Зои Яковлевны». Полно, действительно ли по поручению? И Анна Владимировна решила прогуляться, чтобы как следует собраться с мыслями.

Воздух был так густ от аромата мокрой земли, опавшей листвы, и еще чего-то бензинового, что кажется, не дышишь им, а питаешься, ощущая весомость каждого глотка. Дождь то начинался, то будто передумывал, то снова сомневался. Анна Владимировна не взяла зонтика, и теперь только поглубже вжалась в пальто.

Анна Владимировна сама не заметила, как правда жизни Зои Яковлевны (еще только угадываемая по скупому пунктиру бумажных свидетелей) начинает пересиливать художественную правду выстраданной мистификации. Визит к Ахматовой, задуманный как кульминация судьбы и главная ее тайна, катастрофически мерк перед реальностью. Но просто так Анна Владимировна не сдастся!

Она почти не удивилась, когда, подходя к дому Зои Яковлевны, увидела в окнах свет. Ну, конечно, родственники! Буквально через несколько минут в дверном проеме появился племянник с большим черным полиэтиленовым мешком для мусора. Анна Владимировна шагнула в тень, но предосторожность была излишней – ее никто бы не узнал. Племянник поставил мешок рядом с помойкой и сразу ушел. Преодолевая стыд (или предрассудки), Анна Владимировна приблизилась к помойке, заглянула в мешок. Там были какие-то тряпки, служившие когда-то одеждой.

«А тебе не жирно одной столько будет?» – Анна Владимировна вздрогнула от грубого голоса, прозвучавшего совсем рядом. Она узнала профессионалку с сумкой на колесиках: женщина обходила каждое утро окрестные помойки. Запомнить ее было легко по красной вязаной шапке и тележке. Анна Владимировна покраснела и отдернула руку, как будто ее поймали с поличным. «Меня интересуют только бумаги…» – пробормотала Анна Владимировна. «А-а-а, макулатура», – понимающе протянула женщина, обнажив пустоту рта. От женщины дурно пахло. «Да-да, макулатура, а остальное, пожалуйста, берите…» – и Анна Владимировна поспешила удалиться, но, пройдя несколько шагов, засомневалась – а правильно ли она делает? В этот момент и раздался резкий окрик: «Эй, куда же ты, вот твоя макулатура!» (Женщина произносила «мукулатура»).

Анна Владимировна развернулась как по команде «кру-гом!», и получила в награду связанную шпагатом пачку старых журналов вперемежку с тоненькими тетрадками – были такие одинаково зеленые за 2 копейки, с портретами писателей и их изречениями. «Читайте больше, читайте таких мастеров словесного искусства, каковы…» – все это помнилось наизусть, как трамвай за 3 копейки (бросаешь монетку и сам отрываешь билетик), буханка ржаного за 12 коп. А что, тоже приметы времени, мирного, между прочим, времени, когда тополя еще не вырубали… Тополя? Откуда это слово? «Ах, да, – вспомнила А.В., – именно там зарыт клад», и решила остаться, подождать, что будет дальше.

Женщина в красной шапке тоже осталась. Она словно жевала бесцветными губами, время от времени поглядывая на конкурентку. Анне Владимировне молчание показалось неловким. «Да, тут старуха умерла, еще много будут выносить. Наверное», – произнесла она не своим голосом. Женщина посмотрела с попыткой доверия: «Только бы Федоров не пронюхал – отымет…»

Анна Владимировна попыталась представить Федорова, он получился с топором, в шубе, и почему-то подумалось: «Красная Шапочка и Серый Волк, Россия, век XXI».

Свет в окнах Зои Яковлевны вскоре погас, а немного погодя появился и племянник с двумя мусорными мешками. С неожиданной для себя решимостью Анна Владимировна направилась к нему: «Здравствуйте, как хорошо, что я Вас встретила!» – Удивленный взгляд, длинные ресницы. – «Я была вчера на похоронах…» – Кивок головой. – «Я знакомая Зои Яковлевны, Анна Владимировна, может, слышали?» – Смущенное «нет», одной головой. – «Дело в том, что я пишу про нее книгу…» – Поднялись черные брови. (Да, племянник красив, вообще красивая семейка, – промелькнуло в голове у Анны Владимировны). – «Очень интересная биография… Но очень много белых пятен… Если бы Вы могли кое-что прояснить, не сейчас, разумеется…» – Кивок головой, в голосе сомнение: «Вы знаете, я застал тетку уже в не слишком адекватном состоянии, так что вспомнить особо нечего… Может быть, моя мать? Ее на похоронах не было, она сейчас больна, но где-нибудь через месяц – звоните? Она тетку любила…» – «Ваша мать?», – почти радостно воскликнула Анна Владимировна: – «сестра Зои Яковлевны?» – «У тетки не было сестер, я „племянник“ довольно условный, но вот, квартиру мне оставила… Моя мать – крестница Зои Яковлевны». – «Лилечка?!» – на сей раз возглас радости скрыть было невозможно. – Улыбка с хитринкой: «Да, Лилия Игоревна», – и рука уже достала из кармана листочек и ручку:

– Вот Вам телефон.

Домой Анне Владимировне хотелось бежать вприпрыжку – да, было в ней что-то от школьницы, и пачка журналов, перевязанная шпагатом, напоминала о сборах макулатуры, металлолома и других простых радостях пионерской организации, а, в сущности, детства. Зеленые тетрадки оказались действительно школьными: «тетрадь для работ по русскому языку ученика 6-в класса Портнова Александра». О чем-то эта фамилия говорила, ну да, конечно, – ведь это Портнов Аркадий был расстрелян в 1939 году! Что-то не сходится… Или сходится? В тетрадке немного прыгающий мальчишеский почерк, изредка красным выделены ошибки. «Синтаксический разбор предложения». Определения, дополнения, обстоятельства. Да, обстоятельства.

Перебирать бумаги Анна Владимировна не спешила. Как настоящий гурман, она получала наслаждение от каждой маленькой находки. Она завела несколько папочек, в которые бережно раскладывала найденное по темам, стараясь, чтобы ничто не ускользнуло от внимания. Отдельно лежали технические паспорта от проигрывателя «Аккорд», холодильника «Ока», пылесоса, телевизора. Их Анна Владимировна тоже не торопилась выкидывать – никогда не знаешь, что может пригодиться. Были поздравительные открытки с Новым годом, 8 марта, 1 мая. Какие-то знакомые рассказывали о ценах и о своем житье-бытье – росли дети, поступали в школы, институты, женились, рожали следующих детей, играли в футбол и на пианино, рисовали, ломали руки, катаясь на лыжах. Взрослые болели, вырезали грыжи, ездили на юг и на север, жаловались на начальство – это были мирные письма последней четверти века. «Как измельчали темы и образы!», – думалось Анне Владимировне, – «вообще исчезла та пронзительная нота, которая и дает ощущение судьбы. Разве что стихи?»

Стихи Анне Владимировне не померещились, именно они оказались в двух тетрадках с клеенчатыми обложками, унесенных еще с поминок. Стихи не датировались, они были аккуратно переписаны с черновиков (не было видно никакой работы над словом), но по нарастанию «безумия» можно было догадываться о хронологии. Сами же тексты разочаровали. Это были довольно вторичные попытки зарифмовать природу, любовь и одиночество, напоминающие среднеарифметическую поэтессу серебряного века. Иногда мелькали яркие образы наподобие тех, что она слышала от самой Зои Яковлевны в ту их единственную реальную встречу. «Ну и хорошо», – успокоилась Анна Владимировна, – «подменив стихи, мы никого не обидим. А для правдоподобности можно и перемешать». Мысль о том, что Зоя Яковлевна могла переписывать чужие стихи, Анна Владимировна отогнала, как назойливую муху.

То, что стихи – были, и кто-то из родственников или знакомых об этом мог знать и при случае подтвердить, – работало на Анну Владимировну. Теперь она ждала, пока пройдет месяц, и удобно будет воспользоваться телефоном Лилечки. Наступила зима, еще не настоящая, а так – выкрасили белым, распушили ветки, а там – будь что будет. А будет Новый год, всеобщая суета с подарками и елочными шарами, кругом загремит пиротехника (переполнятся травматологические пункты и отделения больниц). Но обычная в это время грусть к Анне Владимировне не приходила, настолько наполнена была сейчас ее одинокая жизнь. Она отказалась от нескольких приглашений, сама нарядила елку, накрыла стол и стала ждать.

Зоя Яковлевна пришла сразу после поздравления президента, в вечернем платье, с голыми худыми руками. Густые седые волосы гостьи были убраны вверх по моде пушкинской эпохи. Анне Владимировне показалось, что она помолодела, и глаза стали ярче, внимательней.

– Ну, что тут у Вас? – Зоя Яковлевна, поворачивая в руках пустой бокал.

– Новый год! – Анна Владимировна, радостно.

– Ах да, помню… Жаль, мне нельзя шампанского – желудок шалит…

– Я хотела Вас спросить…

– Вот уж глупости, живых спрашивайте… – чуть-чуть сердито.

– Стихи – Ваши?

– Стихи чушь. Травы не слышно, ветра. Ничьи они.

– А почитать Вам мои?

– Читайте…

Зоя Яковлевна отвернулась, глядя, как за окном падает снег. Анна Владимировна встала, прислонилась к дверному косяку, сложила на груди руки (именно в этой позе она читала стихи, когда ее вызывали к доске) и сосредоточилась. Больше всего она боялась, что стихи Зое Яковлевне не понравятся, и она растает, так ничего и не ответив.

Я зеркало себя.

Все имена я помню,

И все глаза, целующие даль.

Иду след в след себе,

Дышу в затылок,

И только руки

Будто бы застыли —

Не догоняй!

Учу уроки лжи,

Чтоб впредь и навсегда

Не узнавать своих же отражений.

Даю уроки лжи,

Чтоб больше никогда

Ни жеста обо мне без искаженья.

Это стихотворение не было лучшим. Просто именно оно связывалось в первую очередь с образом Зои Яковлевны и должно было послужить камертоном. Фальшиво – не фальшиво?

Зоя Яковлевна обернулась, чуть улыбнувшись сухими бледными губами:

– Да, обо мне. Не о траве.

Анна Владимировна смущенно опустила глаза, а когда она снова их подняла, гостьи уже не было. Только занавеска слегка покачивалась да сильнее валил за окном снег – целыми хлопьями, по-кошачьи мягко.

К встрече с Лилечкой Анна Владимировна основательно подготовилась. В качестве козыря было приготовлено письмо – то, не дошедшее до адресата. Знает ли Лилечка правду или не знает? А если не знает, то мало ли чего еще она не знает о жизни любимой крестной? Так или не так? Стихи Анна Владимировна заранее переписала в одну тетрадку, стараясь попасть в почерк Зои Яковлевны.

Лилечка, или, если угодно, Лилия Игоревна, согласилась принять сразу. Это была пожилая полная женщина с подкрашенной сиреневым сединой, темными глазами похожая на красавца-сына. Вошедшая в дом Анна Владимировна понравилась ей сразу – скромная, аккуратная, в чем-то таком сереньком-трикотажном. Умные серые глаза, увеличенные стеклами очков. Предложили чаю с печеньем прямо в комнате, на стене Анна Владимировна узнала акварели из квартиры Зои Яковлевны. Лилечка улыбнулась, заметив направление ее взгляда.

– Да, этот художник – увлечение Зоиной юности. Умер своей смертью, большая редкость в то время… Вы пишете о ней книгу?

– Пытаюсь. Но много непонятного. Почему такая красивая женщина осталась одна, без детей? Похоже, романов у нее было много?

– Здесь многое покрыто тайной, Зоя рассказывать не любила. Главная любовь ее жизни – Аркадий – был расстрелян в 1939 году, так, во всяком случае, она считала большую часть жизни. Они перед этим сильно поссорились, в чем дело, никто не знает. И Зоя считала, что это она виновата в его смерти, так как сильно пожелала ему зла. Понимаете?

Анна Владимировна вздрогнула:

– И она осталась ему верна?

– В конечном счете, думаю, да, хотя были и другие… Дело в том, что его не расстреляли, он провел полжизни в лагерях, но остался жив. Умер в прошлом году.

– И они встретились снова?

– Да, и в ситуации довольно пикантной – она нанялась гувернанткой к его детям. И жена ни о чем не догадывалась.

– А жена, кто она?

– Врач, работала в лагере. Зовут Ольга, это она, в сущности, его спасла от лесоповала. Он очень хороший инженер-строитель, в том, еще первозданном смысле слова.

– А в каком году они снова встретились?

– Не помню, кажется, в 60-е…

– Это очень важно, постарайтесь, пожалуйста, вспомнить! Она не всегда датировала стихи…

– Стихи?!! – удивленно поднялись брови, совсем как у сына.

– Да, стихи… И очень хорошие, надо сказать, стихи… Она мне говорила, что их хвалила даже Ахматова…

– Ахматова?!! – Лилечка, казалось, потеряла дар речи, – Вы уверены? Об одном ли человеке мы говорим?

– Ну да, о Зое Яковлевне Ямпольской, любимой женщине Вашего отца!

Эффект от использования припасенного козыря превзошел все ожидания. Лилечка открыла рот, закрыла, снова открыла, и так и осталась сидеть на стуле, нервно теребя на пальце колечко.

Анна Владимировна нарочито неуверенно роется в сумочке, находит письмо:

– А, вот оно, думала, забыла… Вот, это Вам Зоя писала еще в Мариуполь, но Вы не получили. А что, она ничего Вам так и не сказала?

Протянула письмо Лилечке, та взяла дрожащими от волнения руками. Пробежав его глазами, Лилечка побледнела, осела на стуле и словно стала задыхаться:

– Корвалолу!

Корвалол предусмотрительная Анна Владимировна тоже положила в сумочку загодя. Подсуетилась, принесла водички, накапала, уложила Лилечку на кровать, прикрыла пледом, но письмо отобрала, сказав, что обязательно занесет, только сделает себе копию. Быстренько оделась, и серенькой мышкой выскользнула из квартиры, из этого дня.

Но цели своей достигла – когда вернулся домой «племянник», уже немного пришедшая в себя Лилечка сказала ему – «Представляешь, Аркадий мой родной отец, и, соответственно, твой дед, а Зоины стихи хвалила Ахматова!»

Теперь основная сюжетная линия была выстроена, и работать Анне Владимировне нужно было с собственными стихами. Она над ними словно медитировала, выискивая ассоциативную связь с судьбой Зои Яковлевны, словно ожидая ее одобрения. В самые странные, словно «просветленные» минуты Анне Владимировне мерещилось, что она и была Зоей Яковлевной в своем предыдущем воплощении, и искренне удивлялась, как могли два воплощения одного и того же встретиться в одном времени? Но, подумав, объяснила себе это тем, что разум и душа уже оставили Зою Яковлевну, перейдя в нее, Анну Владимировну, и встреча состоялась лишь с ее земной оболочкой. Иногда казалось, что работа называется «вживание в образ», и результатом должно быть такое серьезное качественное самоизменение Анны Владимировны, которое не может не привести к внешнему взрыву.

Путь уводил в сторону понемногу. Сначала Анне Владимировне показались чужими ее собственные стихи. Ее раздражала их бледность, искусственная выстроенность, бумажная вымученность. Потом ей показалась чужой своя собственная жизнь, пустая, без любви к себе обставленная квартира, одежда, не выявляющая, а маскирующая – а ведь она не так уж стара, чтобы не чувствовать себя женщиной. Невразумительными вспоминались романы и драмы разрывов, предательства мелкими, а обещания копеечными. И только работа чувствовалась чем-то действительно стоящим, почти любимым. «Ну, и на том спасибо», – думала Анна Владимировна.

Зоя Яковлевна долго не появлялась. Анна Владимировна подозревала обиду, и мучительно гадала, чем она была вызвана? Ведь начиналось все вполне мирно. Так прошли январь и февраль. Обещание, данное Лилечке, Анна Владимировна выполнила – письмо действительно отдала, вызвав к себе очередную порцию доверия.

– Вы знаете, мы все, в общем, далеки от литературы… В семье медики, инженеры, естественники… Ну, от Зои можно ожидать чего угодно! А ведь как интересно, ведь все-таки Ахматова! И похвалила.

– Видите ли, этот факт очень хочется доказать, – осторожничала Анна Владимировна, – ведь говорила она мне в тот же год, что и умерла… А состояние ее – сами знаете…

– Нет, лично я ее сумасшедшей не считаю. Просто к старости стала чрезмерно экстравагантна. Но в опекунах не нуждалась, с бытом справлялась как любая женщина ее возраста…

– И она никогда не говорила, что пишет стихи?

– Сейчас мне кажется уже, что говорила… Но не показывала – точно.

«Нет, не годится, опять не годится», – отбрасывала Анна Владимировна одно собственное стихотворение за другим. Все они были рассудочны, если хотите, математически выстроены, а в стихах настоящей Зои Яковлевны была сумасшедшинка, и при всей их неумелости они казались живее. Тогда Анна Владимировна попыталась «причесывать» стихи Зои Яковлевны, но получалась тоже чушь, что называется ни уму, ни сердцу.

Работу же над настоящей биографией Анна Владимировна не прерывала. Правдами-неправдами добилась командировки в Москву, где проживала семья Аркадия Владиславовича. О ее визите Лилечка договорилась заранее: приедет, мол, милая женщина, она пишет книгу о моей крестной и вашей гувернантке. Жена была не только жива, но еще и довольно прилично выглядела для соперницы Зои Яковлевны – да она и была лет на двадцать моложе. «И правда, разве придет в голову ревновать к старухе?» – подумала Анна Владимировна. Сама Наталья Дмитриевна смогла дать такую характеристику Зое Яковлевне, какую только и может дать добрая барыня прислуге – «исполнительна, надежна, ответственна». Но вот ребята, которые уже давно выросли, вспоминали ее с нежностью, и большей частью какие-то общие тайные хулиганства – как кидались шишками в окно отделения милиции, и как выглядывало разъяренное лицо сержанта – «каждый раз на полтона выше» – так комментировала Зоя. Или как «убегали из дома» на целый день, взяв с собой луковицу и буханку хлеба, жили в лесу, строили шалаш, в котором прятались от «бомбежек», жарили хлеб прямо на костре. Они оба, и Саша, и Гриша, к большой удаче, в момент приезда Анны Владимировны оказались в Москве, хотя один читал лекции чуть не в Бостоне, а второй работал по контракту где-то в Австралии, «занимаясь тем же, чем и здесь, только за деньги». На похороны няни ни тот, ни другой просто не успели приехать, и очень об этом сожалели.

Весна приближалась. Ее звонкие шаги слышались то тут, то там, последний, рыхлый снег проваливался под ногами, находили среди льдов себе русло маленькие живые ручейки, журчали о чем-то без умолку. Детвора строила плотины, заводи и гавани, и даже среди совсем взрослых школьников нарасхват шли детские пластмассовые совочки. Анна Владимировна тоже чувствовала в душе подъем, даже купила себе цветной шарфик на шею, из дешевых, и губную помаду.

Зашла как-то и Зоя Яковлевна, чуть не по-соседски. Присела, барабаня пальцами по письменному столу, хитро взглянула на разложенные тетрадки. Анна Владимировна хотела было предложить чаю, но времени было жалко, столько вопросов хотелось задать.

– Задавайте, что с Вами делать, – прочитала ее мысли Зоя Яковлевна, – если не догадаться…

– Я про Ирину… Ирину Вы простили?

– Простила, не простила – какая разница? Дочку ее кто в войну кормил? Папашу-то, чай, расстреляли…

– Да, дочку Ирины и Аркадия, – задумалась Анна Владимировна, и вдруг что-то ее словно озарило: – так что, Вы всех его детей воспитывали?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.