Хорья фабрика

Слушая их разговор, я думала, что по злой иронии судьбы желание, которое хочу загадать, с точностью совпадает с их желаниями. Вернуться домой к маме – вот что мне сейчас необходимо, хотя я до сих пор не могу утверждать о наличии у меня и первой, и второго.

Не то чтобы я поверила в сказку об исполнении желаний, которую рассказали два оборванца, но других вариантов решения проблемы пока что не было видно. Тем более, я начала подозревать, что здесь не работают известные мне законы природы, а значит, может происходить все, что угодно. Кто знает, возможно, возвращение домой – это простейшая задача, для решения которой надо всего лишь три раза стукнуть каблучками?

Настал момент, когда я и мои провожатые оказались на опушке леса. Перед нами простиралось белесое поле. Синее солнце почти скрылось за тучами, и теперь сверху нависало выцветшее небо цвета застиранных джинсов. Раскачиваемые ветром, местами торчали редкие сухие травинки. Поле было пустынным, лишь вдалеке виднелось что-то темное, не то камни, не то сухие деревья. Максим и Серафим уверенным шагом двинулись вперед, и, идя за ними следом, я заметила, что, в отличие от леса, на этом поле совсем мало снега, как будто, падая, он обходил эту землю стороной. Да и хруст, раздававшийся теперь из-под ног, сильно отличался от звука притаптываемого снега или наста.

Только лишь пройдя так несколько шагов, я осознала, по чему именно ступаю. На земле подо мной, а также на несколько сот метров впереди, плотными рядами были уложены иссушенные временем мертвые человеческие головы. Приглядевшись повнимательнее, можно было заметить, что среди них есть и мужские, и женские, и даже малюсенькие детские.

Обернувшись ко мне, Серафим прошептал с благоговейным ужасом:

− На самом деле это целиковые человеки. Только по горло зарытые.

За рядами голов начинались новые шеренги трупов, но уже стоящих на коленях, а за ними – выстроенных по стойке смирно. Тела их были практически черными, лохмотья одежды трепетали на ветру, а кожа, измученная морозом, дождями и солнцем, напоминала потрескавшийся пергамент. Но они, как стойкие оловянные солдатики, продолжали внимательно смотреть вперед своими пустыми глазницами.

Заметив, что я несколько сбавила темп и отстала, оборванцы обернулись и, взмахивая руками, как неловкие птенцы крыльями, стали меня подбадривать:

− Да не бойся, скоро закончится это место. Вон, гляди, между людишками есть тропка, сейчас пройдем как по бульвару, − говорил Серафим.

− Страшиться их нечего, − подтвердил Максим, − они все уже давно мертвяки. К тому же, ненастоящие люди и не жили никогда по-человечески.

− А кто они тогда? – спросила я.

− Знаешь, как иногда бывает: смастерят изделие, а оно бракованное. Приходится выбрасывать на свалку, − иносказательно пояснил умный Максим.

− Не понимаю.

− Мы, если честно, тоже, − признался он, − но нам и не положено понимать. Просто знаем, и все. В нашей «кастрюле» посидишь – еще не такого наслушаешься.

На этом он замолк и устремился вперед. Серафим же, заметив, что я опять торможу процессию, что было крайне опасно для двух беглецов, схватил меня под локоть и поволок по «аллее» между телами.

Несмотря на все их увещевания, идти было страшно. Так уж повелось с раннего детства, что я боюсь трупов, которые, как мне казалось, прячутся под сугробами, да и вообще, мертвых человеческих тел. Из-за этой боязни я, в свое время, отказалась присутствовать на похоронах собственной бабушки. Какое-то чувство в глубине души, да и, чего там греха таить, голливудские сценаристы, всегда подсказывали, что ничего хорошего от мертвых ждать не стоит, хоть разум твердил обратное: никакой опасности нет, ведь это – всего лишь неодушевленные предметы. Но эти тела заставили меня отбросить все остатки здравого рассудка. Они как будто были живы и внимательно меня изучали тысячами опустевших глазниц. Более того, казалось, что, когда я проходила мимо, каждый из них поворачивал свои сухие головы, провожая меня взглядом. Мной овладел первобытный, ни с чем не сравнимый, страх, который подкашивает колени и прижимает к земле, заставляя кланяться себе, как господину. Вот сейчас кто-нибудь, нарушив незыблемость этих стройных рядов, протянет свою иссушенную руку и каменный хваткой вцепится в мою – пока еще теплую и пахнущую жизнью.

Конечно же, все обошлось, опасения не сбылись, и никто меня ни за что не схватил, ведь это были всего лишь сухие мумии – пустые оболочки без мозгов, нервов и рефлексов. Само собой, об этом легко было думать уже потом, когда недвижимое полчище осталось за нашими спинами.

Впереди же снова расстилалось белое пустое поле с бедным слоем снега поверх земли.

− Ну вот, мы и пришли, − с гордым видом сообщили мои провожатые, немного сбавив темп.

− Так и знала! – в сердцах выкрикнула я и, вроде бы даже, топнула ногой от негодования. – Какая же я дура, почему сразу не догадалась, что меня обманут? Ну, и куда мы притащились? В поле? Отлично… Поле чудес, блин, это надо было на такое повестись…

− Не поле, а полигон, − серьезно ответил Максим. – Здесь, как рассказывают, раньше проводили свои испытания какие-то умники-ученые. Заметила, что тут даже снега почти нет? Они его чем-то вытравливали, чтобы не мешал, а теперича он и вовсе сюда редко падает. Сегодня этот полигон заброшенный стоит, но после их екскриментов там все-таки кое-что осталось.

− Да, какая-то необычная и очень сильная штука, − закивал Серафим, − она у них, похоже, случайно получилась во время спиримента, а они не смогли придумать, что с ней делать, да так и бросили там.

− Ну, нет же, дурья твоя башка, − заспорил Максим. − Эта штука ведь желания выполняет, так? А если каждый начнет просить у нее все, что ему в голову взбредет, что же из этого выйдет? Вот именно, ничего хорошего. Поэтому она и лежит тут, подальше от людских глаз и желаний.

Фима предпочел промолчат в ответ, и друзья-оборванцы, не сговариваясь, рухнули на колени и стали неспешно двигаться на четвереньках, явно что-то высматривая. Так и не поняв толком, что именно мы ищем, я все-таки последовала их примеру, при этом не без грусти осознавая, что полигон этот совсем не малых размеров. Но, похоже, они знали, где следует искать, и особо долго бродить по нему не пришлось – вскоре нам улыбнулась удача.

− Наш-о-о-л! – во всю глотку закричал Серафим, поднимая что-то с земли и отряхивая это от снега.

Мы с Максимом приблизились и, затаив дыхание, стали разглядывать странный предмет, лежавшей на его грязной ладони.

Это был небольшой шарик, размером примерно с мячик для пинг-понга, сделанный из чего-то органического. Он был нежно-розового цвета, неровной формы, а его поверхность обволакивала прозрачная слизь. Серафим как будто держал в руке комочек живой плоти, покрытой слизистой оболочкой.

Мне с трудом удалось побороть подступившую тошноту, однако двое товарищей смотрели на находку без тени отвращения (что неудивительно, ведь это чувство они привыкли сами вызывать у окружающих), и даже немного с благоговейным трепетом.

− Как думаешь, это – оно? – полушепотом произнес Максим, словно опасаясь напугать этот полуживой предмет.

− Не, ну а что еще? – уверенно ответил Серафим.

− Тогда я первый загадываю! – не растерялся Максим.

Он откашлялся и, доверчиво наклонившись к шарику, негромко произнес:

− Хочу вернуться туда, откуда я, и жить там отныне безбедно.

В ожидании чуда, он замер, и простоял в позе истукана где-то с полминуты, однако по какой-то причине ничего не происходило.

− Дай лучше я! – скомандовал уставший от ожидания Серафим.

Теперь он наклонился к шарику, но заговорил не полушепотом, как его друг, а громко и уверенно, правда, его фраза не отличалась оригинальностью:

− Хочу вернуться туда, откуда я, и жить там отныне безбедно!

Снова ничего не случилось, если не считать, что я почувствовала ритмичную вибрацию воздуха, словно где-то, за многие километры отсюда, кто-то настойчиво ударял в тамтамы. Звук этот был настолько нездешним и чужеродным, что казалось, его принес горячий ветер другого континента, где в этот самый момент полуголые темнокожие люди собрались в круг, чтобы насытить кровью своих строгих, но справедливых богов, и вымолить у них долгожданный дождь.

Стук барабанов я ощущала спиной, он доносился оттуда, где застыли в своих предсмертных позах сухие трупы, и мне невольно пришлось обернуться в ту сторону. Но и там не пришлось увидеть ничего нового: шеренги все так же стояли, погруженные в снежную дрему, и ветер обметал их мелкой снежной пудрой. Только вот повернувшись обратно, я не поверила своим глазам: мои оборванцы исчезли, словно их здесь и не бывало. Лишь следы на снегу, обрывавшиеся в тех местах, где только что стояли Максим и Серафим, да упавший в снег шарик, доказывали обратное.

Я подняла этот странный предмет, который при ближайшем рассмотрении, а также при изучении наощупь, оказался еще противнее. Причем, из-за того, что его температура была выше температуры моего тела (замерзла я ненашутку), а слизь на его поверхности не застывала, казалось, что это – живой организм или, по крайней мере, некая его часть.

Теперь пришло время моего желания, а я еще по пути сюда, слушая разговор беглецов, решила, что повторю то, что скажут они. Ведь мне, по сути, хотелось вернуться домой не меньше, чем им самим, а что касается возможности жить безбедно… Это, по-моему, еще не повредило ни одному человеку.

− Хочу того же, что и они, − сообщила я шарику.

Прошло несколько томительных секунд, в течение которых тамтамы не переставали звучать. Вдруг картинка, что транслировали в мозг мои глаза, подернулась цветными полосками вперемежку с рябью. Обычно такое изображение выдавал видеомагнитофон, что стоял у нас дома во времена моего раннего детства, когда в нем заедала кассета. Немного погодя рябь в глазах усилилась настолько, что я рефлекторно принялась их тереть, а когда они, наконец, снова обрели способность видеть, далеко не сразу разобралась, где нахожусь.

Вокруг было практически совсем темно, только в нескольких местах горели скромные огоньки костров.

После того, как я подняла взгляд вверх, у меня сложилось впечатление, что угодила в гигантский колодец – просторное помещение было круглым, и у него отсутствовал потолок. Вместо него наверху зияла круглая дыра, сквозь которую сюда проникал синеватый зимний свет и сыпались редкие сухие снежинки. Пахло же в этом месте, несмотря на постоянное «проветривание», очень и очень плохо. Затхлостью, бедностью и немытыми телами.

Как оказалось, Максим с Серафимом находились рядом – это я узнала, когда более-менее привыкла к темноте. На одной с ними лавке сидел какой-то тип, внешне не сильно от них отличавшийся, и сипло гоготал, широко распахнув рот с редкими гнилыми зубами.

− Ну, умора! – весело шипел он. − Это ж надо быть такими дубинами!

− Ничего не понимаю, − растерянно произнес Фима, − мы же попросили шар вернуть нас туда, откуда мы…

Под новый приступ смеха беззубого мужика, к троице подошел еще один собеседник, такой же грязный и нечесаный, с сильно оттопыренным правым ухом, и пояснил:

− Так шару-то откудова знать, куда именно вас возвратить надо? Он, небось, смекнул: раз вы до этого были в «кастрюле», то в нее вас и надо отправить.

− А как же тогда безбедная жизнь? – чуть не плача спросил Серафим.

− Ну, все верно же! – ответил человек с гнилыми зубами, на время уняв хохот. – Здесь вам с голоду помереть никто и не даст, как ни старайся. Раз отсюда не выйти, так до конца жизни и сиди, только жрачку проглатывай, что тебе сюда привозят.

Раздался новый взрыв хохота, теперь уже коллективного. «Кастрюля», действительно, была под завязку набита бедняками, что жили здесь, в прямом смысле, без крыши над головой, терпя и зной, и непогоду.

Не хватало еще остаться с ними!

Жуткие мысли заставили меня вскочить и броситься к стене. Ведя в полутьме рукой по голому бетону, я пошла вдоль нее, пытаясь найти дверь. Скоро створка обнаружилась, но ручки на ней не оказалось, и это подтверждало тот факт, что открыть ее можно только снаружи. Я устало опустилась на пол и прислонившись к стене, уткнувшись носом в колени.

Пожалуй, впредь нужно быть внимательнее и четко формулировать свои желания. Если, конечно, я отсюда когда-нибудь выйду, и у меня вновь появится возможность что-либо желать.

Постепенно гогот стих и все вяло разбрелись по зданию, кто-то забился в темноте под ворохи вонючего тряпья, кто-то вышел на свет, поближе к костру. Ко мне приблизилась маленькая сухая женщина, спина которой по форме напоминала колесо, из-за чего она была вынуждена ходить, согнувшись в три погибели.

− Ты, небось, есть хочешь? – участливо спросила она.

До этого момента как-то совсем не приходилось думать о еде, но теперь в желудке заурчало. Я с надеждой закивала, после чего она позвала меня к огню и сунула в руки потемневшую от грязи миску с налитой в нее ужасного вида бурдой. При этом, пахла она ничуть не лучше, как и люди, здесь находившиеся, однако чувство голода пересилило отвращение, и я принялась хлебать эту баланду.

Между тем, стемнело. Люди притихли, а, если и общались, то все больше шепотом. В наступившей тишине особенно грозно прозвучал скрежет нажимаемой дверной ручки. Ржавая створка распахнулась, и в проеме показалось несколько фигур.

Первым вошел человек, кожа лица которого (возможно так казалось в тусклом пляшущем свете костров) отдавала болотно-зеленым и была покрыта сильно выступающими пупырышками.

− Добрый вечер, князь, − слова поднялись в холодный воздух вместе с облачками пара.

− Огурчик наш пришел, − хитро подмигнув мне, прошептала женщина, что меня кормила.

Пришедшему же зеленому человеку она, как и все остальные, отвесила земной поклон, при этом казалось, что ее и без того проблемная спина сейчас переломится пополам, но все обошлось.

Князь Ползуцкий обвел склоненные перед ним затылки важным взглядом, довольно хмыкнул, что, по всей видимости, послужило крепостным знаком: после этого хмыканья они выпрямились и побрели в свои углы, готовясь сдавать работу.

В дверях уже ждали помощники князя, разворачивая пустые холщовые мешки, чтобы вынести их отсюда набитыми доверху. А когда помощники занялись делом, из-за их спин показался ни кто иной, как незабвенный Макар Иванович. Удивляясь тому, насколько рада видеть этого совершенно несимпатичного мне человека, я бросилась к нему и еле удержалась от того, чтобы заключить его в объятия.

− Насилу нашел вас! Зачем было куда-то уходить с дороги, скажите мне на милость? О чем вы только думали? – начал, было, он читать мораль, но я даже не слышала его нравоучения – так у меня в ушах шумело от счастья.

Вид у него был уставший, растрепанный, но все такой же лихой за счет торчавшего за поясом револьвера.

− Скорее увезите меня отсюда! – потребовала я, и он не стал со мной спорить.

За нами со скрежетом закрылась дверь «кастрюли», которую я покинула без малейшего сожаления. Правда, стало немного жаль Максима с Серафимом – не только из-за того, что их желания сбылись не так, как надо, а еще из-за наказания, которое, видимо, их ждало. Во-первых, за сегодняшний день они вряд ли выработали свою производственную норму, а во-вторых, когда начнется разбирательство, по какой причине это произошло, не исключено, что кто-то из жителей «кастрюли» проболтается об их прогулке.

Макар бодро двинулся в сторону дороги, словно вовсе не устал за эту ночь, весело поскрипывая снегом. Внезапно меня осенила одна мысль, и я остановила его, дернув за рукав.

− Я должна вернуться на полигон.

− Что?! – опешил Макар.

Тогда я вкратце поведала ему о своих приключениях в течение сегодняшнего дня, особенно заостряя внимание на описании розового слизистого артефакта.

Макар Иванович неодобрительно посмотрел на меня, но, тем не менее, на полигон идти не отказался.

В темноте преодолевать тот же путь было сложнее, ветви хлестали по лицу, и пробираться приходилось практически наощупь. Экономя заряд батареи, я включала фонарик на телефоне лишь время от времени, когда начинала терять из вида наши с оборванцами сегодняшние следы. Удивительно, но за день их не замело и они магическим образом не пропали, как это случилось накануне. Мороз вновь сковал тело, и тепло, накопленное мной, пока я сидела у огня и ела баланду, исчезло теперь без следа.

В ночной мгле шеренги трупов выглядели особенно зловеще, и тропинку, пролегавшую между их стройными рядами, я преодолела бегом.

Вскоре мы с запыхавшимся Макаром достигли того места на полигоне, где обрывались следы от трех пар ног. Забыв про холод, я принялась голыми руками разгребать снег и мерзлую траву.

− Помогите же! – умоляюще крикнула я стоявшему столбом Макару, после чего он тоже, опустившись на четвереньки, стал искать заветный шарик…

…которого нигде не было.

Я уже не чувствовала оголенных икр и кистей рук, но ужасно не хотела уходить отсюда ни с чем, поэтому продолжала неистово прочесывать землю, подсвечивая ее вспышкой.

Первым сдался Макар Иванович:

− Идемте, его здесь нет.

Кто-то из нас должен был рано или поздно произнести эту фразу, но все же для меня она прозвучала как приговор. С помощью шарика я могла вернуться домой, а теперь снова впереди, впрочем, как и позади меня, полная неизвестность.

Я медленно поднялась на ноги и нехотя кивнула.

− Да, пошли отсюда.

И мы направились в сторону дороги, где все это время ожидал таксист, который, впрочем, по нам совсем не скучал.

Глава 5

Местоположение: 1

Дата: пятница, 25 января 2013 г.

− Вова, по-моему, мы пришли куда-то не туда, − озабоченно произнесла Надежда Чернобурова, вздрагивая от дуновения сырого ветра. Выходя из дома несколько часов назад, она не предполагала, что ей и ее мужу придется так долго плутать по незнакомым улицам города, поэтому оделась совсем легко. Теперь ее раздражали, и этот ветер, и мокрый снег, падающий за шиворот, и пропитавшиеся влагой сапоги. С каждой минутой все это еще больше действовало ей на нервы, которые за несколько последних дней и так расшатались до предела, и в этот вечер ей стоило огромных усилий не сорваться. Однако она сдерживалась, молча проглатывая выступающие иногда на глаза слезы.

− Ну как же не туда, Надь? – хмуро отозвался Владимир, психика которого за последнее время тоже сильно пострадала, из-за чего он похудел на несколько килограммов. – Если ты слепая, посмотри еще раз, − он потряс перед женой листом формата А4 с распечатанной на нем картой. Бумага уже начала намокать. – По-моему здесь четко нарисовано: Кисейный переулок должен быть именно здесь, на этом самом месте!

− Но его нет, − робко произнесла Надежда, кутаясь в свое модное демисезонное пальто.

Она прекрасно знала, что спорить с Вовой в такие минуты бесполезно, но делала это, только потому, что ей хотелось скорее вернуться домой. Даже несмотря на то, что собственная квартира казалась ей теперь пустой и безжизненной, а сама она ощущала себя в ней нежеланной гостей.

За вечер женщина уже несколько раз пожалела, что сподвигла мужа на этот поход: она замерзла, устала от беспомощности, кроме того, хоть идея и принадлежала ей, она до ужаса боялась ее осуществления. Но бездействие для них было бы сейчас невыносимым.

− Не может такого быть! – снова возразил супруг. – Вон, впереди Долгий переулок, сзади нас остался Горбатый переулок, а аккурат между ними должен быть Кисейный! Мы, похоже, просто не замечаем его.

− Ну, может быть, его застроили чем-нибудь… Володь, пойдем домой, а? Мы уже несколько раз прошли туда и обратно, нет здесь того адреса, что нам нужен. Давай вернемся.

− Бабы! Вечно вы ноете. Ладно, пойдем.

Супруги двинулись в сторону дома, взявшись под руку, склонив головы и прижав подбородки к груди – не столько даже сопротивляясь ветру, сколько ощущая тяжесть их общей беды.

Теперь с положением дел не пожелала мириться Надежда, в ней откуда-то взялась решительность:

− А, может, все-таки вернемся и проверим еще раз? Последний…

− Ты же сама мне твердишь, что такого переулка больше нет, − пробурчал ее муж сквозь усы. – Черт с тобой, пошли!

Они повернули в обратном направлении и быстро зашагали по улице, а ветер теперь подгонял их в спины. Сначала показался поворот на Горбатый переулок, получивший свое название из-за того, что поверхность земли в этом месте, вымощенная булыжником, всегда была вздыбленной, будто то была не мостовая, а водная гладь в ветреную погоду. Далее по ходу движения супруги ожидали, как это уже бывало, появления Долгого переулка, искривленного в форме неровной дуги, словно растянутый в насмешке рот. Вот уже показался темный провал между домами.

− Ну, и? – нервно произнес Владимир, когда они повернули за угол.

Надежда встала, как вкопанная, уставившись на стену дома.

− Это не Долгий, − ошеломленно сказала она.

− Что? – переспросил ее муж, и она молча указала на табличку с надписью «Кисейный пер., 1».

Дом по адресу, который так настойчиво искали Чернобуровы, находился практически в самом конце этого переулка, а вход в подъезд располагался во дворе, покрытом лужами, грязью и строительным мусором. Супруги поднялись по деревянной лестнице на полутемный этаж, нашли нужную им дверь – старую, с ошметками отслоившейся краски всевозможных цветов. Звонка рядом не оказалось, поэтому Володя, поколебавшись, несколько раз постучал по створке.

Открывать никто не торопился.

Тогда, хмыкнув, он толкнул дверь, и она, на удивление, легко поддалась, распахнув перед супругами зияющую черную бездну.

Трясясь от благоговейного ужаса, они протиснулись в помещение, а когда через пол-минуты их глаза привыкли к темноте, они смогли понять, что стоят в начале длинного, практически бесконечного коридора, заваленного разнообразными вещами.

− Как будто бывшая коммуналка, − задумчиво произнес Владимир. – Мы что, так и будем стоять?

Словно в ответ на его слова, из противоположного конца коридора донеслись какие-то звуки, и вскоре стал различим приближающийся к ним силуэт высокого мужчины. Он двигался по коридору странно, дергано пританцовывая, то и дело задевая при этом попадающиеся на его пути всевозможные тазы, коляски, санки, лыжи и еще, бог знает что.

− Евгений Денисыч недаром сегодня утром говорил, что кого-то должно принести, − хрипло и насмешливо произнес человек из тьмы.

− Евгений Денисыч? – переспросила Надежда, выглядывая из-за плеча мужа. А кто это?

Хозяин квартиры усмехнулся:

− Обернись, и узнаешь.

Супруги одновременно взглянули туда, куда указал палец с длинным ногтем, и увидели подвешенную над дверью человеческую голову, съежившуюся, коричневую, высушенную до размеров небольшого кулачка.

− Сосед мой бывший по коммуналке, − пояснил человек, − тот еще был козел. Только и знал, что рыбу свою вонючую чистить, про политику трындеть да возмущаться по любому поводу. Теперь висит, на гвоздик пришпиленный, не воняет, и заговаривает только тогда, когда я велю. Также, если хотите, могу показать Марью Сергеевну….

− Не надо! – испуганно произнесла Надежда, снова оборачиваясь к хозяину квартиры, который уже приблизился к ним вплотную.

Теперь уже можно было рассмотреть его экзотичную внешность.

Одет он был, как франт позапрошлого века: в сюртук старинного образца с поддетой под него цветастой жилеткой. На голове красовалась шляпа-цилиндр с покачивающимся на ней пером, из-под которой свисали длинные грязно-зеленые дреды. В зубах дымилась толстая сигара, пепел с которой беспрепятственно опадал на пол. А еще от этого человека нестерпимо несло спиртным.

Все бы ничего, но вид его лица вселял настоящий ужас, Надежду даже пошатнуло, и ей пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Вся физиономия мужчины была страшно размалевана черной и белой краской, и рисунок на его лице передавал очертания человеческого черепа. Черной краской были изображены провалы глазниц, носа и широкий оскал рта, а все остальное было зарисовано ярко-белым.

− Как дела? Быстро нашли мой адрес? – спросил он внезапно изменившимся голосом, словно в разговор вступил другой человек, наделенный более мягким и сдержанным тоном.

− Не очень, − признался Владимир, − если честно, нам пришлось поплутать.

− Не мудрено, папаша, − наглый горлопанистый тон вновь вернулся, − Барона Субботу можно найти только в одном случае: если сильно этого захотеть.

− А вы, правда, колдун? – робко спросила Надежда. – Сможете нам помочь?

Спокойный, ровный тон:

− Смотря, какая вам нужна помощь…

И снова вступил тот гадкий голос:

− Конечно, я колдун, мать твою так! Не будь я им, как бы я смог твои панталоны в горошек сквозь юбку увидеть, − сказав это, Барон Суббота хрипло рассмеялся, обнажив ровные ряды зубов, также выкрашенные черной краской. – Если бы захотел, конечно, − добавил он, подмигнув густо покрасневшей Надежде.