Могрость

Аня ощупала собственное лицо, тактильно внушая себе, что она – всё еще она – молодая девушка, а не ссохшийся монстр. Преодолевая отвращение, Аня припала к роднику: костлявая культя погрузилась в ледяную воду, дыхание остановилось. Рука погружалась до плеча, и Аня забеспокоилась, что придется нырять. Пальцы увязли в слизком иле, напряженно ощупывали жижу. Что-то скользкое коснулось ее руки. Она чуть не вскрикнула, до крови прокусывая губу. Юркий обитатель дна испуганно ускользнул, а пальцы продолжили изучать дно.

Каждый год они с Диной приходили сюда: обновлять в стеклянных пузырьках на дне источника послания – записки с сокровенными мечтами для криничного чародея. Аня цеплялась за воспоминания в потоке отвращения к вязкой тине. Она каждый год просила, чтобы вернулась мама. Не плакала в телефон, а осталась жить с ней. Рядом исписывала клочок бумаги Дина – с таинственной улыбкой и озорным смешком: «Не подглядывай!» До сегодня Аня не задумывалась, что взрослая женщина тоже по-детски верила в магию криницы и светлые силы вселенной.

Пальцы зацепили округлый предмет. Аня радостно вынула руку, но в кулаке обнаружился продолговатый камень. Она со злостью бросила его в помутневшую воду криницы. Плеск стих, за спиной зашумела листва. Аня обернулась. Ветер взъерошил лохматую гриву дубравы. Сухой рукой Аня вытащила из кармана телефон: два пропущенных от Байчурина. Сегодня он приехал навестить могилы родственников. Аня торопилась в Сажной, чтобы застать его, убедить помочь. И вот, план иллюзий без подтверждений. Она нахмурила брови, напоминая себе, что брела сюда, одержимая догадками. Да, у них с Диной имелся тайник. И что? Вероятно, она не хранила здесь секреты, а попросту подыгрывала впечатлительной племяннице.

Аня вновь погрузила руку в ледяную воду. Пальцы уже онемели порядком, невосприимчиво к слизи обследуя дно. И тут мизинец провалился в углубление. Она нагнулась, щекой касаясь студеной глади. Рука обхватила шарик, магнитом застрявший в камнях, дернула на себя. Аня вытерла лицо кофтой, отмыла находку от грязи, радостно узнавая красную крышечку темного пузырька и радуясь удаче, а особенно – собственной правоте. Высушив руки и обернув крышечку льняным подолом сарафана, она с трудом, но открыла «капсулу времени». Скрученный снимок леса и древесный пепел мало выдавали местонахождение могильника. Аня озадаченно покрутила фото с тремя деревьями на переднем плане. От безнадежности распрямить снимок гладко – скрутила в трубочку и спрятала в боковой карман сарафана. Пепел на дне не вызывал ассоциаций. Она поднесла пузырек к носу, втянула воздух. Гортань ошпарило зловонием, кашель скрутил внутренности, а в голове хор голосов завыл неистовым горем.

Лес безлико плыл, ноги тонули в траве. Ополоснув лицо водой из речки, Аня присела, позволив себе отдышаться. Оглянулась. При шаткой походке пузырек выпал из рук, пепел рассыпался. Она привстала – вновь занялась кашлем, содрогаясь от позывов рвоты. Близость обморока толкнула идти, впиваться ногтями в кожу до боли, но не давать себе слабину.

Кутаясь во влажную кофту, Аня какое-то время брела наобум – пятилась от нахлынувшей горечи запахов. Постепенно камфорные эфиры сменились землистой сыростью и ядом гниения. Она озиралась, будто ее преследовали, а потом поняла, что совсем заблудилась. За дубами угадывалась хвоя. Недалеко, очевидно, озеро. Оно то мельчало, то вновь выходило из берегов. Местные называли его Брызгой, но Аня помнила, как Витя тонул там, сорвавшись с тарзанки.

В спутанных домыслах Аня пересекала низовье оврага. Редкие елочки затерялись среди дубов. Ее внимание привлекло движение. Она запрокинула голову, всматриваясь в верх оврага. Нечто израненное ползло по стволу клена к ней. Короткая морда, острые уши, выпученные глаза. Мясистая шея белела костями, когти дробили кору, а человеческие пальцы соскальзывали – тварь заваливалась на бок и агрессивно рычала. Войнуг.

Заросли лиственного молодняка хлестали по телу. Аня неслась наобум вперед, различая лишь стволы деревьев в стене зелени. Почва пружинила под ногами, ветки цеплялись за волосы. Ее преследовали три монстра. Прихрамывая в прыжках, они не хвастались скоростью, но держали след. Аня выбежала к валунам. Рассудок требовал поворачивать, идти по воде, а паника оглушительно вопила нестись до инфаркта. Аня остановилась на пригорке, выкрикивая во весь голос: «На помощь!»

Войнуги замерли, ощетинились.

Она зажмурилась, вновь надрываясь ором: «Помогите! Ау! Люди-и-и!» Глаза распахнулись. Точно в кошмаре крик уничтожил призраков – монстры исчезли.

Вооружившись палкой, Аня опасливо побрела по краю оврага. Тело пошатывало от усталости. От порывистого дыхания кружилась голова. Заросли орешника расступились, зачернела грязью тропа. Спиной к Ане стоял человек в костюме грибника.

– Помогите! – всхлипнула она.

Незнакомец повернулся на ее голос. Тело пассивно оперлось о палку, слезы отчаяния заволокли взгляд.

– Заблудилась, Нюта? – спросил Сыч участливо.

Нет-нет-нет. Нет. Она вытерла ладонью слезы, приказывая себе сохранять спокойствие, и запоздало потянулась за телефоном. Ружье в руке Сыча смотрело оптикой вниз. Она включила подсветку экрана, нажала на вызов… Нет сети.

– Какие-то проблемы? – вежливо осведомился Сыч, сокращая дистанцию.

Аня опустила смартфон в карман, нащупала свернутое фото и воровато отдернула руку.

– Сейчас не время для охоты, – напомнила, избегая плотоядного взгляда. – Девочка пропала.

– Разве?

– В лесу. Поиски еще идут.

Он улыбнулся, закидывая голову, мечтательно осматривая небо.

– Как часто мы сталкивались в лесу. Не напомнишь?

– Дважды.

– Дважды – это уже судьба. Ты веришь в судьбу?

Аня стойко взглянула ему в глаза.

– Верю. Ее определяет наш выбор.

– О, – Сыч прижал палец к губам и кивнул, – тогда перед тобой новый выбор.

Из зарослей с рыком набросились войнуги. Аня заверещала, размахивая палкой оборонительно. Твари хрипели, обступали в атаке, клацали зубами у самих ног.

Выкрик Сыча их осадил.

– Войнуги редко слушаются, но тебя привели. – Он вскинул ружье и направил прицел на нее. – Прогуляемся?

Аня шагала смертницей, вглядываясь с надеждой в пролеты между деревьями. Лес молчал. Позади Сыч рассуждал о хищных законах природы. Она с трудом вникала в его псевдофилософскую болтовню, следя за конвоем тлетворных монстров.

– Куда мы идем? – заглушила вопросом хохоток.

– Душновато? – Сыч улыбнулся.

– Нет.

– А я думаю: в самый раз искупаться.

Они вышли к озеру. Вдоль каменистого берега кустилась осока, серели пеплом остатки костра, валялись фантики конфет. Оловянная гладь темнела отражением леса. Сырость проникала болотным зловонием.

Аня остановилась у мшистых коряг.

– Раздевайся! – приказал Сыч.

Довольно наблюдая ее испуг, он пояснил:

– Ты ведь не станешь купаться в одежде?

Аня нерешительно покосилась на разодранный подол сарафана. Он дернул ружьем.

– Можешь начать с обуви.

Опустив взгляд на царапины ниже колен, Аня неуклюже зацепила носком подошву. Выстрел взорвал комья грязи рядом с правой ногой.

– Живее! Не люблю прелюдии.

Босые ноги колола каменная крошка. Аня стянула кофту и беззащитно обхватила себя руками. Новый выстрел словно попал в нее. В ушах звенела ударная установка, и Аня в панике думала: «Как такой гром не слышат?»

– Мне повторить? – прикрикнул Сыч, теряя терпение.

Аня закрыла глаза, холодея от страха и унижения. Руки потянулись к пуговицам, откинули бретельки. Она зажмурилась, когда сарафан скользнул на траву.

Открыв глаза, Аня встретилась со змеиным взглядом Сыча.

– Ступай в воду, Нюта.

Войнуги двинулись на нее палачами. Аня скользила по выбеленным камням, хватаясь за воздух.

– Ты думаешь никто не догадается? – ударила вопросом. – Витя знает о тебе. Знает правду.

– И давно. Он ведь как брат мне. Разве я желал зла? – рассуждал огорченно Сыч. – Я бы тебя не обидел.

Озерная вода резала холодом, тянула судорогой. Ноги грузли в ил, тело бил озноб. Глаза до боли вглядывались в мутную воду, а дрожь вытесняла страхи. Аня утерла нос рукой, но слезы катились по щекам горячими угольками.

Монстры прошли рядом, исчезли под водой, оставив только мелкую рябь. Одна нога провалилась в грязь – Аня потеряла равновесие, вскрикнула. Вода хлынула в горло, дыхание замерло. Ее утягивали на глубину. Она брыкнулась, оцарапывая колени. Грубая хватка слабла. Задыхаясь, Аня вынырнула, руки нащупали каменистое дно, и она ползком устремилась на мель.

На берегу остервенело лаяли две овчарки. Узнав желтый ошейник Грома, Аня хрипло закричала во всю мочь. На крик выбежали трое охотников, замерли, пораженные странной картиной. Сыч опустил ружье. Охотники справились с удивлением, раздраженно прикрикнули на овчарок. Гром рокотал яростью.

Мужчины переглядывались, к Ане долетали лишь обрывки их фраз: «… это с ней? – …откуда?.. – …утопленников».

– Эй! – обратился к ней один. – Ты в порядке?

Аня пристыженно сидела в воде, боясь пошевелиться и разрыдаться.

«…не знаю, – оправдывался Сыч, – я бежал на крики».

Гром умолк. За спинами незнакомцев Аня узнала Байчурина. Он протянул ей свою куртку, сурово повторяя вопросы о нападении. Она стыдливо спряталась в широкую одежду, избегая любопытных взглядов мужчин.

– Зачем одна? – гневался Байчурин. – Я же просил! Вот гаденыш!

Аня схватила его за руку, споткнулась, но преградила путь.

– Не надо, – взмолилась шепотом. – Пусть уходит. Они здесь, – отвела испуганный взгляд в заросли осоки. – Здесь повсюду.

Байчурин колебался, поглядывая через ее плечо зверем. Желваки заиграли, рука легла на ружье. Он крикнул:

– В порядке, мужики! Плавать училась.

Те сердобольно опять напомнили ей об утопленниках и холоде. Овчарка поскуливала, металась у озерной кромки, и охотники пошли вдоль берега, размахивая руками в бурном обсуждении новых маршрутов.

Сыч удалялся с ружьем в сторону поселка.

– Одевайся, Ань, – успокоил Байчурин, смотря ему в спину. – Провожу тебя. Теперь он озлобится.

Гром рыскал по следам грызунов. Они шагали по утрамбованной дорожке: Байчурин торопился, Аня отставала на шаг.

– Откуда здесь охотники? – спросила она, с трудом вспоминая внешность спасших ее.

– Какие из них охотники? Ружей нет. Это родственники Евлахова. – Байчурин замедлил шаг, давая ей отдышаться. – Быстро иду?

Аня кивнула.

– Он не уйдет, и я понимаю. Я бы тоже искал до потери сознания.

– Это Евлахов привлек вас к поискам?

Байчурина окликнул Грома.

– Не совсем, случайно с его братом столкнулся в магазине. Он попросил помочь.

– И думаете, что получится? Помочь?

Гром выбежал вперед, узнавая маршрут по запаху. Байчурин ответил неуверенно:

– Я здесь больше трех лет проработал. Все тропы и закоулки прошел.

Аня развернула фотографию, демонстрируя лесничему.

– А это место вам знакомо?

Байчурин остановился, всматриваясь в зернистое изображение.

– Даже не знаю. – Приблизил снимок. – Похоже, со стороны степи. За ложбиной лес светлее. А что это за дерево?

Аня озадаченно смотрела на темные ветки. Все деревья ей казались одинаковыми.

– Какое?

– Вот это, – ткнул он пальцем в центральное. – На дуб не похоже. Кора рыжеватая. Ты ради этого сунулась в лес?

– Да.

– Невелика подмога. И записей нет?

– Никаких.

Аня чувствовала себя опустошенной, израненной, даже мысли вызывали боль. Байчурин себе на уме шагал.

– Как брат?

– Изменник, – выдавила обиженно. – Работает у Сыча, а меня знать не желает.

Она вытерла ладонью щеку, оставляя грязные разводы.

– Брат переживает, – вступился Байчурин. – Тут… я ему вроде как обязан. – Он взглянул на пса и пояснил: – Витя Грома выхаживал, пока я под арестом сидел. Отравили его. Он голодный слонялся, вот и… Ладно, что уж. Пусть обращается, если что.

– Он? Обращается? – Аня закашлялась. – Да ни в жизни. Глупый и упрямый! Дитя малое!

– Ты ненамного старше.

Аня почему-то засмеялась и остановилась, хватаясь за живот.

– Извините. Нервы. Бросьте оправдывать его, – она решительно приосанилась, – помогите мне отыскать могильник. В лесу могильник племени – мне археолог сказал, Окулов. Дина знала. Кости нужно сжечь.

Ее азарт не передался Байчурину – наоборот, он спрятал руки в карманы, осмотрелся и спросил взыскательно:

– Думаешь нам позволят их выкопать? Спятила? Нас загрызут раньше, чем лопату опустим.

– Но Дина ведь повери…

– Нечи и могрость насмерть скованны, только, где та цепь? Ты не Дина. Не ходи больше сюда. Эта напасть, как Гидра: рубишь – вырастает. Рубишь – вырастает.

– Вы вернулись.

Байчурин почесал щетину, смотря на Грома в солнечном подарке племянницы.

– Время идет, а совесть гложет. И ненависть.

– Могрость здесь отравила всех.

– Если люди пропадают – не всех, получается. Так?

– И мне оставить брата? – Аня преградила собеседнику путь. – Да? Пусть превратится в такого же выродка, как Сычев?

Байчурин шагнул в сторону, рукой похлопывая по ноге – зовя пса.

– Витя останется жив. Поверь, ой как не мало. Евлахов бы согласился. И я. – Он глянул в лес, понурил голову. – Дал бы кто нам выбор.

Байчурин сожалением опустил лапищу на ее плечо, и простившись, зашагал без оглядки прочь.

***

Дома ожидал Витя. Он догадался о нападении еще на пороге: лицо опухло, царапины, вещи подраны. Аня метнулась в ванную, но брат закрыл дверь.

– Ты была там? Была в лесу?

Громкие вопросы – преддверие ссоры. Аня отступила на шаг, заглядывая в зал.

– Где бабушка?

– Отвечай мне! – повысил голос Витя. Его взгляд нервно опускался к разорванному подолу сарафана, наливался кровью. – Что он сделал? – спросил ожесточенно. – Отвечай! Что?

Аня зажала уши руками. Голова раскалывалась, вернувшийся запах гари крутил колесом мысли.

– Ничего. Ничего не сделал. Собаки спугнули. Там ищут Алену, услышали мои крики. Байчурин здесь.

Взгляд брата немного прояснился. Витя прокашлялся, спросил обеспокоенно:

– Откуда грязь? И волосы влажные. Ты себя видела? Видела? – Он схватил ее за плечи.

– А ты? – вдруг прошипела она. – Ты еще узнаешь себя в зеркале?

Витя отступил, вглядываясь ей в глаза и, быть может, представляя, каким уродливым отражалось ее лицо.

– Мне нужно в ванную.

Витя обхватил рукой голову, сокрушаясь:

– Сыч ведь обещал мне. Обещал. Ты что-то нашла?

– Я хочу тебе помочь! – Она заметалась растерянно. – Ты ведь не причастен, Вить? Не причастен к пропаже той девочки? Вы собачились постоянно. Мне бабушка говорила. Что Сыч тебе обещал?

Витя зло сверкнул глазами и отвернулся.

– Как ты мог пойти на сделку! – вспылила, рубя руками воздух. – Это же сгнить заживо.

– А ты бы не пошла?

– Сыч намеревался убить меня. Там, в лесу. Эта тварь уже тащила на дно.

Витя обул кеды, накинул ветровку.

– Куда ты собрался? – Она побежала следом, задерживая его во дворе. – Стой! Не ходи к нему. Вить, умоляю.

Аня вцепилась в его одежду, и Витя распсиховался, не зная, как ступить вольно шаг:

– Уйди! Мне на работу нужно. Я и так час угробил на поиски.

– Не делай глупости! – Аня схватила его за руки. – Поклянись, или я сейчас же пойду к Сычу.

– Аня! Да что с тобой?

– Обещай мне.

– Рехнулась. – Он изворачивался, превосходя в силе. – Всё. Успокойся. Бабушка идет.

Они притихли, когда калитка скрипуче открылась. Витя изобразил старушке улыбку, бросая сестре на ходу: «Вечером поговорим».

***

Вечер ревниво прятал улицу в темноте. Аня ютилась в углу дивана, кутаясь в плед с головой и поглядывала на сидящего рядом брата. Бабушка ушла к Никольским с пирожками за сплетнями. Комната подрагивала беззвучными кадрами фильма.

– Сыч выгнал меня с угрозами, – признался Витя. Растерянность на его лице сменялась апатией. – Ты думала, я не знал о маме? Знал. Сыч посвятил. Весной. Только о племени смолчал. Бредил, что мы священные привратники, изгои.

После длительных препирательств разверзлась пустота. Аня уже не чувствовала сил удивляться.

– Он психопат, Вить. Нужно заявить в полицию.

– Таня сунулась к участковому с расспросами о Вике. Ты в курсе? Намеревалась идти с заявлением.

Аня кивнула.

– Перстень на лапе монстра – Тани. Янтарный перстень, представь? – Она сложила лодочкой руки. – Чем могрость связана со слугами? Цепь… Мне Байчурина обмолвился о цепи. Тебе не рассказывали?

– Сыч никому не доверяет. Я даже не знаю, насколько Ярмак в курсе дел.

– А Надя? Лора?

– Лора с фингалом второй день ходит. Говорит, пакет с полки упал. Бред. Когда мне Ярмак врезал, я тоже плел про банку с полки. Но я его задел тогда. – Витя глупо усмехнулся, а потом набычился. – Он на Вику напал в кафе, хотя Сыч сам позвал: плел о работе. Лорка натравила, приревновала.

– Она покрывает их.

– Аня, здесь все напуганы.

– И все покрывают убийц!

– Я тоже.

Телевизор ослепил белой вспышкой искр. На экране замерцал космос.

– Люди гибнут, гибнут, – наседала Аня. – Дети…

– Не назвал бы Евлахову ребенком.

– А Вику?

Брат содрогнулся от вопроса, как от ножа в спину.

– Я не причастен к исчезновению Евлаховой. Мне не жаль ее, но я ни при чём. Что ты смотришь? Ни при чём.

– Тише! Прости. Голова дымится от новостей.

Аня присмирела, боясь разрушить хрупкое единение.

– Поверь, обиды угаснут со временем, – предсказывала она вслух. – Останешься только ты и твое бездействие.

– И ладно. Мне есть, что терять.

– Себя. Ты себя потеряешь. И разом всех нас. Не станет того человека, который пожертвовал. Останется ненависть. И могрость. Оглянись. – Она повернула в полумраке голову. – Что стало с Викой? С Гришей? С нами? – Экран высветлил лицо брата синевой. Аня с надеждой ухватилась за обращенный к ней взгляд. – Могрость сожрет память, и отберет у тебя мать.

– Хватит! – Витя отбился рукой от слов. – Завтра уедешь. Мы договорились. – Он раскачивался в такт собственным выводам. – Я с Сычом улажу, он одумается. Мы ведь «привратники», – и скривился стыдливо.

– Они убили ее? Алену?

– Не вмешивайся, не лезь в клетку к оборотням.

– Говоришь, как Байчурин. – Аня нахмурилась.

– А он что? Тоже испугался. Обнимал пса, едва не плакал. Деньги совал, благодарил.

– Но ты ведь спас Грома.

– Врачи спасли. В школе ребята деньгами скинулись.

– Не прибедняйся. – Аня посмотрела на экран телевизора. Анимация переливалась самоцветами, грозный паровоз вращал золотые колеса среди облаков. – Жаль не удалось спасти Тая.

Она приготовилась, что брат вновь пуститься обвинять ее в малодушии и безразличии, но Витя только бессильно выдохнул:

– Жаль.

– Сходим завтра к нему на могилу? Утром, до автобуса? Мы успеем. Идет?

Аня придвинулась, положила голову Вите на плечо, будто они еще дети. Вот Дина сейчас пригрозит манной кашей, а они заупрямятся сонно: «Сказку!» Витя уступил, сжал ее протянутую ладонь в пальцах. Они смотрели теперь мимо телевизора, в черноту окна.

– Ты должен был позвонить. Мы бы воевали за него вместе.

Часы на стене постукивали метрономом.

– Он так жутко скулил, когда ты плакала. А ты бы плакала, знаю. И Бродяга бы не держался бойцом. Он был бойцом, помнишь?

Аня горько усмехнулась ему в ответ; тело обмерло, вдруг оказалось в стерильной комнате, у операционного стола. Она сжимала руку брата и словно смотрела его взглядом на мертвый итог борьбы. Стены зала проступали мутными призраками, как лица погибших, исчезнувших без вести людей, – проступали тускло, угасали в пелене слез бессилия.

Глава 18. Сражение

На рассвете туманы летели к солнцу, а земля горевала росой. Щебет птиц дрожал на периферии слуха. Витя с Аней двигались мимо цветущей изгороди сирени – в ярко-зеленую леваду, навстречу полчищу туч.

– Плохо спала? – спросил Витя, предлагая ей возможность выговориться перед отъездом.

За полчаса пути они обменялись ломанной чередой фраз. Аня шагала понуро, изучая округу и виноватым взглядом провожая кладбище.

– Сырость. – Она запахнула полосатый кардиган. – Ненавижу туманы.

Витя согласно вздохнул:

– Как в западне, не видно ни черта. Сонливость. Аварии.

– Я приехала сюда в туман, уезжаю в туман.

– Солнце поднимается.

– На сайте дождь передают. В обед.

– Дождь в дорогу – хорошо.

Она колко глянула на него и повторила под нос:

– Ненавижу туманы.

Витя хмыкнул, вместо последнего слова сестра подразумевала «тебя». Он отвлекся на ухоженные огороды за балкой, ровные ряды взошедшей картошки.

– Я тоже недолюбливаю такую погоду, – согласился миролюбиво. – Но зимой туманы хуже. Ультрафиолета мало, плодится гадость вирусная. Год назад кроли подохли. Вначале пришла оттепель, а потом – шарах! – мороз к вечеру. За день – все десять, и мелкие.

– Ого.

– Целая напасть. У всех в Сажном передохли. То ли кокцидиоз, то ли чумка. Ветеринар приезжал и ругал, что не утилизировали тушки как положено. С туманом инфекция расползлась по поселку.

– Не утилизировали?..

– Побросали дохлых на стихийную свалку.

Аня задумчиво притихла, и Витя решил, что расстроил ее. Они спустились по крутой тропе в заросшую высокой травой леваду. За густой лужайкой высились дубы и вязы, с юго-запада дул ветерок. Витя покрутил головой, припоминая:

– Здесь тропинка была. Но за год поросло все.

Аня стояла хмурая, недоверчиво всматриваясь в колючий кустарник. Витя поманил ее жестом в подлесок.

– Не тухни. – Он остановился у трех булыжников в зацветающих желтым кустиках чистотела. – Глянь, не потерялись. Я здесь березку посадил, чтобы не забыть. Это Гриша меня надоумил…

Слова потекли мимо. Аня стояла как вкопанная, глядя на белый столбик ветвистого деревца.

– Ты чего? – Он присел на корточки у едва различимого холмика под березой, сложил булыжники башней. – Согласен, нелегко. – Вздохнул. – Выбора не оставалось. Иногда они выдерживают наркоз… Аня?

Ее глаза лихорадочно блестели, а руки взбивали воздух.

– Достаточно одной ветки… Ну конечно! Поросль. Знаки. Как Гидра: рубишь – вырастает. На стихийной свалке. Чтобы не забыть. ЧТОБЫ НЕ ЗАБЫТЬ! Витя, ты гений! – задохнулась она радостью. – Просто гений!

Он улыбался в смятении.

– Ты шутишь, Ань?

– Нет, нет. Я очень не шучу. – При взгляде на горизонт ее машущие руки замерли, взгляд отяжелел. – Тучи… Прости, нужно бежать.

Витя ошеломленно сделал шаг вдогонку.

– Еще час до автобуса! – крикнул, но сестра не обернулась. – Чокнутая.

Аня шустро скрылась за терном, и он какое-то время стоял у могилки Тая, ломая голову над поведением сестры. «Прости, Бродяга! – сказал вслух. – Паршивый из меня защитник. Но я стараюсь». Он улыбнулся булыжникам, тут же сник от воспоминаний ветклиники, всей обратной дороги, когда крепился и методично раздумывал, где хоронить, что говорить бабушке. Ветер нес озоновую прохладу дождя. Витя взглянул на мрачный западный горизонт, прикинул, что солнце скоро настигнут сумрачные глыбы; махнул пятерней холмику и, опустив плечи, побрел домой.

***

Плохое предчувствие настигло его еще на пороге. Насторожили запахи: кислого варенья, ванилина и кофе. Бабушка месила тесто на обеденном столе, напевая что-то народно-плясочное. В прошлый отъезд, она пила корвалол, вспоминая Аню-первоклассницу, а сейчас…

– Витенька! – Старушка засуетилась при виде внука. – Достань мне из погреба повидло. Яблочное. Варенье какое-то жидкое – вылезет. Ох, – она поправила на переносице круглые очки, – замучилась с ним.

Витя метнулся в зал. В углу розовел магнолией рюкзак Ани.

– Ба, где Аня? – Он вылетел на кухню, не чувствуя под ногами пол. – Куда она пошла?

– В гости. Сказала, завтра уедет. Я успею с пирожками. Вот так-то, – приговаривала бабушка раскатанной лепешке. – А вдруг она еще на недельку задержится? Мне от таблеток легче, и память уже не так барахлит. Что-то из больницы вспомнилось. А что? Надо от…

– В гости?

– Да что случилось-то! – посмотрела поверх съехавших очков бабушка, застыв с ложкой варенья у рта. – Что вы заполошные такие?

– Аня спрашивала о чем? Говорила? Искала?

– Витя…

Он приблизился и усилием воли спокойно спросил:

– Просто вспомни. Гости. Куда в гости?

Бабушка поправила очки, выпачкав лицо мукой.

– Да ничего такого, в самом-то деле! Заглянула в чулан, к тебе в комнату вошла. И еще спрашивает такая: остался ли в канистрах бензин? – Бабушка прищурилась, задумчиво отмечая: – А я почем знаю? Это ж Толькин гараж.

– Бензин?

– Ну да. Отец-то в гараже не держит порядки.

Витя закрылся в своей комнате, осматривая пустые поверхности. Записок не нашлось. Он выдвинул верхний ящик письменного стола. Блокнот, документы, открытки Вики… Шкатулка мамы лежала нетронутой. Зажигалка отца пропала.