Дилемма Золушки

Елена Ивановна Логунова

Дилемма Золушки

© Логунова Е. И., 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Глава 1

Шутка по-пекински

Оно явилось перед нами внезапно – как мимолетное виденье, как гений чистой, откровенной, ничем не прикрытой красоты: детальное изображение, скажем так, средней трети мужского тела, выполненное поразительно реалистично, с душой и любовью. Примерно 60х40 см, холст, темпера.

Из приличных названий этому произведению очень подошло бы, например, «А вот хрен вам!».

– Не помесяй? – на ломаном русском вежливо поинтересовался милый юноша китайской национальности, поставивший картину на занятый нами столик, чтобы пробраться к свободному.

– Н-н-нисколько, – светски проблеяла я, пока муж, подавившийся креветкой в кляре, пытался откашляться.

Китайский художник (или натурщик, я не смогла это определить – он был в штанах) втиснулся в уголок и гуманно спрятал свою картину под столом.

Я похлопала мужа по спине и успокаивающе сказала:

– Спокойно, Коля! Это же Питер! Тут даже в уличной забегаловке можно лицом к лицу столкнуться с искусством.

– Там было не лицо! – заспорил Колян, но я наступила ему на ногу и укоризненно поцокала.

Нельзя же быть таким косным. В культурном городе живем.

Китайский юноша немного посидел, потом сходил за своим заказом, принялся за еду, опять отлучился – наверное, в туалет, и снова вернулся… Мы в его сторону старались не смотреть, сосредоточились на собственной трапезе и приятном застольном разговоре и как-то не заметили окончательного исчезновения соседа.

Нам и самим уже следовало уходить – засиделись мы. Час был поздний, заведение закрывалось, на верхний этаж, где мы устроились, то и дело заглядывала хмурая смуглолицая женщина с ведром и шваброй. Муж помог мне надеть пальто и привычно беспечно зашагал к выходу, а я еще проверила, не забыли ли мы чего на диванчиках, и вышла из зала последней, уже на середине его разминувшись с заждавшейся уборщицей.

Пока спускалась по ступенькам, на ходу застегивая пальто, надевая шапку и натягивая перчатки, услышала наверху негодующий женский крик, а уже у самого основания лестницы меня догнал сердитый мужчина средних лет – не то охранник, не то швейцар. Не знаю, как называется его должность в популярных заведениях сети фастфуда.

– Ай-ай-ай! Что ж вы, девушка? – Он криво ухмыльнулся и сунул мне в руки незабываемую картину в раме. – Таким не разбрасываются. Забирайте!

– Это не мое! – Я попыталась вернуть чужое, но мужчина ушел, не слушая меня.

Я беспомощно посмотрела на картину. Ну да – та самая.

Видение решительно не желало становиться мимолетным.

Я огляделась под лестницей, прикидывая, не оставить ли забытый владельцем шедевр в уголке потемнее, но вспомнила реакцию уборщицы на ее первую встречу с этим прекрасным и решила не подвергать бедную женщину повторному культурному шоку.

Стало ясно, что честь нести искусство в массы нынче выпала лично мне.

Я выступила из дверей на улицу деревянным шагом игрушечного солдатика, и муж тут же попытался заглянуть мне за спину:

– Что у тебя там?

– Угадай. – Я пожалела его, решила не вываливать воистину голую правду так сразу. – Слово из двух букв.

– Яд?

– Почему сразу яд?!

– Ты очень подозрительно выглядишь. Прям воплощение коварства.

– Никакого коварства. – Я сделала лицо попроще. – И никакого яда, разумеется. Это совсем другое слово из двух букв…

– Ой! – Колян обошел меня и увидел картину.

– И не «ой». Правильное слово из двух букв – это «ню». – Я жестом тореадора, встречающего быка полувероникой, развернула к нему внезапно обретенный шедевр. – Такой художественный жанр в скульптуре, живописи, фотографии и кинематографе, изображающий красоту и эстетику обнаженного человеческого тела.

– Ню… ты даешь! Зачем взяла? И как? Неужто стащила? Или даже купила?! – Муж двумя руками схватился за шею, и я было испугалась, что он задохнется от возмущения, но нет – Колян быстро размотал свой шарф и набросил его на чужое ню. – Я так и знал, что твоя новая привычка ходить по вернисажам до добра не доведет, но, дорогая, разве мы можем позволить себе поддерживать бедных художников?

– Бедных, голодных и голых, – пробормотала я, попыталась выжать хоть из кого-нибудь сочувственную слезинку, не смогла и объяснила: – Я не хотела брать, но охранник меня заставил, буквально силой в руки затолкал. Он почему-то решил, что это наше.

– Это?!

– Мне тоже не нравится, – дипломатично сказала я, – но не могла же я отшвырнуть картину с криком: «Фу, какая гадость!» Все-таки произведение искусства.

– Этому произведению искусства место на помойке. – Колян огляделся, не иначе высматривая мусорку.

– Не будем же мы его выбрасывать! Тут одна рамка пару тысяч стоит!

– Рамку можем не выбрасывать. Вставим в нее что-то свое.

– Щас как дам больно! Вот еще, вздумал – вставлять свое куда попало!

– И правильно, – тут же согласился Колян. – Своим лучше так любоваться. Без рамки. А этого… – Он поглядел на картину и скривился. – Чтобы и ноги в нашем доме не было!

– Ног тут и нет, – напомнила я.

– Чтобы ни… ничего чтобы не было! У нас ребенок, сын, мы должны ограждать его от тлетворного влияния.

– Ладно, тогда отнесем картину Васе Кружкину, – придумала я. – Он художник, ему к такому не привыкать. Он сам на кого хочешь окажет тлетворное влияние. Хотя вообще-то ты излишне драматизируешь. Это же не порнография какая-нибудь, просто обнаженная натура.

– Так и пойдем по улице – с обнаженной натурой в руках? И в метро поедем? – усомнился супруг.

Я представила, как мы спускаемся на эскалаторе: впереди я с картиной в обрамлении шарфа, за мной Колян и еще целая вереница людей – натуральная пародия на крестный ход, и предложила:

– У тебя куртка достаточно широкая и длинная, спрячь полотно под нее.

– С ума сошла?! Чтобы я это ню, блин, к себе прижимал?!

– Ладно, у меня тоже пальто широкое и длинное…

– Вообще уже?! Я тебе не позволю! При своем живом муже!

Свой живой муж решительно отобрал у меня чужую обнаженную натуру.

– Момент. – Он огляделся, победно воскликнул: – О! – и забежал в ближайший сувенирный магазин.

Я осталась на улице, у крыльца, образовав гармоничную пару с рекламной раскладной доской, на которой мелом было написано: «Тысяча мелочей на долгую память».

Мне не нужны были никакие памятные мелочи, я определенно чувствовала, что сегодняшний вечер и так не забуду.

«Хотя вот это конкретное ню не такая уж и мелочь», – справедливости ради отметил мой внутренний голос.

Это навело меня на мысль, что срисовано-то данное ню, вероятно, не с китайца. Они же не очень крупные – и вообще, и, я полагаю, в деталях…

Тут свет в окне сувенирной лавки заметно померк, потому что к стеклу изнутри притиснулись сразу две физиономии, а из двери как раз вышел мой муж с большим плоским пакетом из оберточной бумаги в крупный горох… А, нет, это были сердечки. Красные, как щеки Коляна.

Я безмолвно подняла брови.

– Другой бумаги не было, – сердито буркнул он, подхватил меня свободной рукой и потащил прочь, мимоходом недовольно глянув на затемненное головами зрителей окно сувенирной лавки. – Ишь, уставились! Можно подумать, никогда обнаженной натуры не видели. А еще жители культурной столицы! Тут по музеям этих ню – как грязи. Одним больше, одним меньше… Может, все же в мусорку его, а?

– А вдруг это шедевр кисти великого мастера и его место как раз в музее? – возразила я. – Нет, я считаю, надо найти владельца картины.

– Как? Бегать по Ваське и спрашивать местных и туристов, не видели ли они этого молодого человека, показывая его ню?!

– Не получится, – вздохнула я с сожалением, потому что идея-то была неплохая. – У нас же тут одно только ню, без лица. Какое может быть опознание, зимой-то.

– Тогда запостим в соцсетях объявление с фото: «Найдена картина в жанре ню, вернем потерявшему за вознаграждение». В смысле, сами ему заплатим, лишь бы забрал.

– С каким фото, ты что? – Я постучала кулаком по лбу. – Соцсеть запросто может забанить нас за такой контент, тамошние модераторы – люди косные, они ню от порню не отличат. А без картинки потеряшка не узнает свое имущество. И потом, как он докажет, что это его собственность? Предъявит для сличения с изображением свою натуру?!

– Блин, ну я даже не знаю. – Колян совсем расстроился.

Я похлопала его по руке:

– Сейчас приедем к тете и устроим мозговой штурм.

Минут через двадцать мы уже вошли в знакомый двор-колодец на Петроградке, убедились, что тетушкино окошко светится, значит, родная старушка еще не спит, и поднялись к нужной квартире.

Я постучала в дверь. Из-за нее донеслось:

– Войдите…

Сказано было тетушкиным голосом, но как-то неуверенно.

Я толкнула дверь – она была заперта. Посмотрела на Коляна.

Он пожал плечами, и я открыла своим ключом.

Тетя Ида и ее лучшая подруга Марфинька сидели за столом, обе в позе серовской «Девочки с персиками» и с ее же рассеянной задумчивостью во взорах. Персиков на столе не имелось. На нем вообще ничего не было, чем, несомненно, и объяснялось негодование, легко читающееся на хмурой морде кота, составляющего компанию двум восьмидесятишестилетним девочкам без персиков и прочей еды.

– Что тут у вас? – спросила я с порога, не спеша входить.

– М-ничевоу! – с легким взвизгом мяукнул кот и спрыгнул со стула, исчезнув под длинной скатертью.

– Во-первых, добрый вечер, – распрямив спину и убрав со стола локти, сказала тетушка, на глазах приходя в себя.

Ей только дай кого-нибудь повоспитывать.

– Добрый, – осторожно согласилась я.

– Очень, – льстиво поддакнул муж за моей спиной.

– Во-вторых, проходите, мойте руки и садитесь за стол, будем пить чай.

Край скатерти пошел волной, послышалось что-то вроде «Давно пора!» на кошачьем языке, и на стуле снова материализовался Волька, все еще хмурый, но уже меньше похожий на разъяренного тигра Шерхана.

Тетушкин кот – крупный зверь, помесь мейнкуна со сказочным Серым Волком, я полагаю.

– А что это вы тут делали? – Я наконец вошла, втянула внутрь мужа и стала разоблачаться, перегружая с себя на рожки вешалки пальто, шарф и шапку.

– Мы обдумывали меню праздничного ужина, – сообщила тетушка, уже хлопоча у плиты.

Волька отчетливо высказался в поддержку любых ужинов, как праздничных, так и повседневных, лишь бы регулярных.

– А вы с подарочком? – встрепенулась Марфинька, заметив в руках Коляна сверток.

Большой и весь в алых сердечках – он, конечно, бросался в глаза.

– Это мне? – Тетушка, стряхнув с рук стеганые прихватки для горячего, корабликом поплыла к нам.

– Нет! Только не это! Тебе такое точно нельзя! – испугалась я.

А Колян извиняющимся голосом добавил:

– Оно неприличное.

– Правда? – Тут и Марфинька спорхнула со стула.

Кот, смекнув, что ужин снова откладывается, спрятал голову под скатерть и уже оттуда опять выругался.

– По-моему, в нашем с тобой, Идочка, возрасте уже все можно, – сказала Марфинька и потянула сверток в сердечках из рук Коляна.

Он не посмел воспротивиться, и через минуту мадамы уже любовались картиной, уложенной на середину стола.

Скатерть волновалась, как штормовое море. Не иначе оголодавший кот в отчаянии бился о ножку стола головой.

– Да-а-а-а… – протянула Марфинька, созерцая чье-то бессмертное произведение.

– Одна-а-ако… – в тон ей промолвила тетушка.

Томная рассеянность девочек с персиками вернулась в их голоса и взоры.

– Тут у нас такая задачка образовалась… – Я вкратце пересказала мадамам историю внезапного обретения нами картины в жанре ню. – Надо придумать, как вернуть владельцу это его имущество.

– Дело было на Васильевском острове? – деловито уточнила тетушка.

Туман в ее глазах рассеялся, она готова была решать поступившую задачу.

Ей не привыкать. В свое время тетя Ида много лет успешно руководила конструкторским бюро, где в условиях гонки вооружений проектировали подводные лодки.

Я кивнула:

– Да, на Ваське, у метро.

– Там неподалеку одна большая картинная галерея и несколько мелких. – Тетушка сходила к серванту, взяла блокнот и ручку, стала делать записи. – Возможно, ваш юный китаец предлагал в них свое произведение к продаже или, наоборот, сам купил там это полотно. Тогда у менеджеров могут быть его контакты. Значит, первое, что нужно сделать, – обойти окрестные галереи и салоны…

– Это второе, – не согласилась с ней Марфинька. – Первым делом нужно снова наведаться в ту вашу фастфудную. Может, китайский юноша просто забыл там свою картину, тогда он за ней вернется. Оставите этот шедевр персоналу…

– Они не возьмут! – помотала я головой, вспомнив реакцию охранника и уборщицы. – Придется картине подождать воссоединения с хозяином в каком-то другом месте. Я думаю попросить Кружкина, пусть временно приютит полотно…

Тетушка молча протянула руку и перстеньком черненого серебра затейливо постучала по батарее.

– Азбука Морзе – «Свистать всех наверх!» – пояснила я специально для Коляна, остальные были в курсе принятой в этом доме сигнальной системы.

Вася Кружкин спустился к нам через пять минут. Мы успели накрыть стол к чаю и надежно нейтрализовать кота, выдав ему двойную порцию корма. Вася успел причесать кудри и бороду.

Тетушка, которая свято чтит законы гостеприимства, не позволила нам озадачить художника сразу, пришлось дожидаться окончания чаепития. Зато потом мы быстренько убрали со стола и даже не стали мыть посуду, спеша перейти к делу. Точнее, к телу. Еще точнее – к фрагменту тела.

Картину снова выложили на стол, и Кружкин на нее засмотрелся.

Я поторопила его:

– Ну? Что нам скажет художник?

– Ах, как это по-нашему, по-питерски! – сказал художник с умилением в голосе.

– Вот уж не думал я, что и ты, Вася… – начал шокированный Колян.

– В смысле? – перебила я его.

– Ну, тут же два в одном: обнаженка с расчлененкой, – пояснил Кружкин.

– А-а-а…

Все посмотрели на полотно с новым – опасливым – интересом.

– Думаешь, натурщик не был целым? – уточнила тетушка, тщательно подбирая слова.

– Да нет же, посмотрите на цветовую гамму: тут нет ни красного, ни синего, – вмешалась Марфинька. – Я думаю, натурщик был жив и здоров. Просто он не поместился в раму весь, целиком. Крупный очень.

Я отметила ее одобрительную интонацию, но зафиксировалась на другом:

– Кстати, да. Я уже чуть раньше думала, что это вряд ли китаец. Великовата натура.

– Вообще ничего особенного. – Колян насупился и стал заворачивать бумажные лепестки обертки, закрывая от наших взглядов картину.

– Погоди, мы еще не закончили, – остановила его тетушка. – Давайте думать, какие имеются версии, соображения, предложения?

– Я вот что думаю: может, китаец нарочно вам это подбросил? – выдвинул свою версию Кружкин. – Вы же только что были на вернисаже в «Худмузе» и, наверное, как раз обсуждали его за едой?

– Конечно, обсуждали. А что?

– А то, что он вас услышал и понял: перед ним истинные ценители прекрасного, вот и решил подарить вам картину. Может, он как раз таким сюрпризным образом несет свое искусство в массы. – Василий откинулся на стуле, очень довольный сделанным умозаключением.

– Свинство это, а не сюрприз, – высказал свое мнение Колян.

– А я вот вижу другой сценарий, – сказала Марфинька и сделала драматическую мхатовскую паузу.

Она бывшая актриса и искренне верит, что вся наша жизнь – игра.

– Просим, просим! – Я нетерпеливо похлопала в ладоши.

– Что, если это была съемка скрытой камерой? – выдала Марфинька. – Отличный сюжет, провокация реакции ничего не подозревающей публики на шок-контент!

– Шок был, не скрою, но никакого оператора с камерой мы не увидели, – напомнила я.

– Вы просто слишком быстро убежали с места съемки. Еще и утащили с собой реквизит. – Марфинька кивнула на картину.

– Вообще-то в Китае очень популярны разные шоу со съемками скрытой камерой, да и в быту всяческая шпионская техника чрезвычайно распространена, – припомнил Колян. – У них там школьники, когда сдают экзамен, пытаются использовать ультратонкие наушники, беспроводное видео и очки со скрытой камерой, микрофоны-«жучки», крошечные приемники…

– А я о чем? Возможно, китайский юноша просто хотел пошутить, – улыбнулась Марфинька. И скаламбурила: – И это было никакое не свинство, а такая шутка по-пекински.

– Точно! – Тетя Ида вдруг просияла и громко хлопнула в ладоши. – Вот что будет главным блюдом нашего праздничного ужина!

С признательностью посмотрев на картину, она вежливо поблагодарила фрагментарно изображенного на ней незнакомца:

– Большое спасибо за подсказку!

– Ты приготовишь утку по-пекински? – уточнила Марфинька.

– Нет, свинину по-китайски, – объявила тетушка.

– Не иначе с хреном, – проворчал Колян и все-таки накрыл бумагой спорное живописное полотно.

Ночевать мы с супругом остались у тетушки в светлице, решив назавтра, в субботу, быстренько сгонять в ту фастфудную и наскоро обойти окрестные галереи. Из нашего спального района такой марш-бросок занял бы намного больше времени, чем с Петроградки.

Чтобы не таскать с собой картину сомнительного содержания, я сфотографировала ее камерой смартфона. При этом клятвенно пообещала мужу удалить компрометирующий снимок сразу же, как только отпадет нужда хранить его как вещдок.

В фастфудную мы нагрянули вскоре после ее открытия. По счастью, бригада сотрудников уже сменилась, так что ни дядечку-охранника, ни тетеньку-уборщицу мы не встретили. Новые люди об истории с забытой накануне картиной ничего не знали, но мы оставили им номер моего телефона на случай, если китайский юноша или кто-то другой наведается в заведение в поисках пропажи.

Ближе к полудню стали открываться окрестные художественные галереи. Мы обошли те, адресами которых нас снабдил поисковик, но то ню, фото которого мы стыдливо предъявляли кураторам выставок и менеджерам салонов, никто не опознал как свое. В смысле, нам ничего не смогли сказать о картине или ее авторе.

– Я же говорил, что ее место на свалке, – резюмировал Колян, заодно высказавшись и о творческом беспорядке в квартире нашего друга-художника.

В жилище Кружкина, если честно, царит вечный хаос. Время от времени Василий пытается его как-то упорядочить, но энтропия вселенной в отдельно взятой квартире непобедима.

Я сообщила Кружкину, что картина кисти неизвестного коллеги останется у него на ответственном хранении на неопределенный срок.

– Ну и ладно, – легко согласился Василий. – Я ей уже прекрасное место подобрал.

Я не стала выяснять, что это за место, потому что наши с Василием представления о прекрасном нередко расходятся. Свободно могло оказаться, что художник приспособил чужую картину в раме вместо крышки унитаза, например.

– Мы сделали что могли, и теперь остается только предоставить это ню его судьбе, – заключил Колян, ставя точку в истории с шуткой по-пекински.

И на некоторое время спорный шедевр был забыт.

Глава 2

Последний бой кавалергарда

– Где вы? Я вас уже потеряла! – возмущенно сообщила я тетушке.

– Пока не на веки веков, аминь, – успокоила меня она, но не сдержалась, добавила драматизма: – Хотя, боюсь, тот день уж близок.

– Почему? Что случилось? – пуще прежнего встревожилась я.

Три часа назад тетя Ида и ее лучшая подруга Марфинька отправились на какое-то развивающее мероприятие, в суть которого я не вникала, потому как неистово самосовершенствоваться не стремлюсь.

Тем более что по нынешним временам интенсивное развитие обходится дорого, за него организаторы семинаров, практикумов, мастер-классов и прочих относительно честных способов отъема денег у мирного населения берут немаленькую копеечку.

На это, кстати, не далее как вчера сетовала сама тетушка, с нежностью припоминая бесплатные творческие кружки и спортивные секции времен СССР.

Не то чтобы моя родная старушка была стеснена в средствах, нет: у нее и пенсия приличная, и дети из своих Америк помогают. Просто тетушка, как коренная ленинградка-петербурженка, скромна в потребностях и экономна в расходах. Собственно, потому и поддалась на уговоры подруги вместе сходить на мероприятие – оно было бесплатным.

И что, скажите, могло случиться с двумя очень взрослыми девочками в каком-то развивающем кружке?!

– Марфа совсем плоха уже, – буркнула тетушка, отвечая на мой вопрос.

Я не стала спорить. У Марфиньки периодически случаются провалы в памяти, причем происходит это по какой-то непонятной системе, типа день через три-пять, но непременно от рассвета до заката. То есть однажды утром она встает, ощущая и уверенно позиционируя себя молодой и прекрасной, как семьдесят лет назад, и до самого вечернего отбоя живет в прошлом, называя окружающих чужими именами.

– И это я не про ее деменцию. – Тетушка будто подслушала мои мысли. – Оказывается, у нее снова село зрение, а она это игнорировала, не выписала себе вовремя новые очки, и вот результат – мы приперлись, как дуры, на вязальные посиделки!

– А куда должны были припереться? – уточнила я.

– Тоже на посиделки, но визуальные! А Марфинька не так прочитала анонс.

– Пардон, а что такое визуальные посиделки, я не знаю?

– И никто теперь не узнает, раз на деле они всего лишь вязальные!

– А какая была версия?

– У Марфиньки-то? Она полагала, это будет сеанс любования чем-то очень красивым.

– Например, вами? – Я наконец догадалась, почему тетушка сердится и досадует.

Нарядились старушки-подружки на эти их вязально-визуальные посиделки так изысканно-затейливо, что даже привычный к перформансам Василий Кружкин, наш сосед-художник, загляделся и споткнулся, встретив их во дворе. Скучные дамы со спицами и клубками, очевидно, оказались не той аудиторией, которая могла по достоинству оценить модное дефиле.

– Это уже неважно. – Тетушка мою догадку не подтвердила, но и не опровергла. – Я звоню, чтобы предупредить тебя: мы немножко задержимся в оптике, но к восьми я вернусь.

– Это поздно! – заволновалась я. – В двадцать десять я должна быть на Московском вокзале.

– Зачем это?! – Тут и тетушка заволновалась. – Ты уезжаешь? Опять? Надолго?!

У тети это идефикс. Она боится, что однажды я последую примеру моей собственной бабушки Антонины Васильевны и уеду из Питера навсегда. Уже много раз ей говорила, что все наоборот: я исправила ошибку, когда-то допущенную бабушкой, перевезя свою семью из Краснодара в Санкт-Петербург. Но всякий раз, узнав, что я куда-то убываю не пешком или на метро, тетя паникует.

– Спокойствие! Это не я уезжаю, это Ирка приезжает, – объяснила я. – А я должна встретить ее на вокзале и отвезти на съемную квартиру…

– Куда?! – Тетушка ужаснулась так, словно я сказала, что увезу свою лучшую подругу прямиком в ад. – На какую еще съемную квартиру? Ирочка всегда останавливается у меня!

Она даже топнула ногой, судя по донесшемуся из трубки мелкому стеклянному дребезжанию. Не иначе в оптике очки на полках подпрыгнули.

– Не в этот раз. Ирка приезжает с детьми, втроем они у тебя не поместятся.

– Это не повод отправлять их на съемную квартиру! – прозвучало как «в адский котел». – Момент…

Голос в трубке сменился шерстяными шорохами – не иначе тетушка отлепила мобильный от уха и прижала к жакету из буклированной ткани в стиле Шанель.

Я ждала, нетерпеливо поглядывая на часы. Мне пора было одеваться, обуваться, бежать к метро и ехать на вокзал. Я бы давно уже вышла из дома, если бы не пообещала тете оставаться на хозяйстве до ее возвращения.

Тетя живет в небольшой квартире на Петроградке. Ее жилище хитро слеплено из двух комнат, расположенных на разных этажах и соединенных деревянной лестницей, слишком крутой, чтобы даме в возрасте 80+ было комфортно по ней подниматься и спускаться. Поэтому комнату наверху – она у нас именуется светлицей – тетя практически не использует, та служит гостевой спальней.

В пригляде в отсутствие хозяйки нуждалась не квартира, надзор требовался тетушкиному четвероногому другу – коту Вольке. Этот серый разбойник в последнее время что-то загрустил, и тетя Ида, женщина умная и сильная, всю жизнь самостоятельно справлявшаяся со своими проблемами, завела любимому котику зоопсихолога. Тот живет в Москве и сеансы с Волькой проводит по видеосвязи. Снимает с кота стресс, с его хозяйки – деньги. На очередном сеансе проработки кошачьих психологических травм мне и пришлось заменить тетушку, отправившуюся на не оправдавшие ее ожидания посиделки. Волька – зверь самостоятельный, но не настолько, чтобы без чужой помощи подключиться к видеоконференции.