скачать книгу бесплатно
Мундирами водяной заинтересовался. Приложил к своему тщедушному туловищу один, потом другой. Он явно хотел приодеться! Но не тут-то было. Все они были сшиты полковым портным в расчёте на широкие мужские плечи. Нет, велики, не годятся. Солдатские пожитки полетели обратно на речной песок.
Рядом стояла телега с пустой упряжью. Лошадь отсутствовала – выпущенная пастись, она, очевидно, поддалась общему волнению и сбежала.
Водяной явно был голоден. В поисках еды он опрокинул котелок – из него потекла вода, заливая и без того еле трепыхавшееся пламя костерка. Зашипели тлеющие головешки.
Вдруг в тени телеги что-то зашевелилось, и оттуда выставилась по-мальчишески узкая рука. Обладатель руки, похоже, спал непробудным сном. Во сне он лопотал что-то по-французски.
– Сдавайтесь! Сдавайтесь! – донеслось из-под телеги довольно разборчиво.
Водяной, сунувшийся было под телегу, вздрогнул и замер.
Послышался лёгкий храп. Водяной вздохнул с облегчением. Потом снова насторожился: спящий повернулся на бок и высунул вторую руку.
Через минуту руки эти были крепко связаны, а на водяного из-под телеги испуганно уставилось заспанное мальчишеское лицо. Обитатель речных глубин, выставив вперёд ружьё, на чистом французском велел парню вылезти.
Критически осмотрев пленного, который ростом был всего на полголовы выше, он тонким срывающимся голосом скомандовал тоже по-французски:
– Снимай штаны и башмаки!
Француз в недоумении потряс связанными спереди руками, потом выразительно повертел бёдрами. Однажды на ярмарке он видел трюк с раздеванием: заезжий иллюзионист ухитрялся раздеться до подштанников с завязанными руками. Однако сам парень так не умел.
– Тьфу ты! Вот зараза! – выругался водяной на местном диалекте, глядя на пантомиму потерявшего дар речи французика. – Давай-давай, ногами работай! Всё равно не развяжу!
Пришлось раздеваться. Под прицелом ружья французу удалось проделать это не хуже фокусника. Штаны-кюлоты, гетры, башмаки и мундир, вытащенный из-под телеги, вскоре попали в распоряжение пришельца.
– Ты кто такой?
– Сын полка вольтижёров[9 - Вольтижёр – французский пехотинец времён Наполеоновских войн.] Николя Виньон.
– Плавать умеешь, Коля?
Французик закивал.
– В воду! Плыви на тот берег. Живо!
Едва только французский мальчишка добрался до противоположного берега, водяной забросил за спину ружьё, сгрёб в охапку амуницию и, прихватив с телеги полотняную суму с длинной лямкой, кинулся прочь от реки. Периодически останавливаясь и перехватывая поудобнее свою добычу, он, стуча пятками, бежал по пыльной дороге в сторону ближайшего леса.
В плену у своих
Добравшись до леса, Руся остановился и перевёл дух. Снял с плеча ружьё и полез в полотняную сумку. Он почему-то был уверен, что в сумке должны быть патроны. На деле в сумке лежал сухарь и по меньшей мере горсть сухарных крошек. Другого и ожидать нельзя было – сумка-то так и называлась «сухарной», только откуда водяному было про это знать…
Нельзя сказать, что сухари вместо патронов Русю разочаровали. Напротив. Мальчик жадно сунул в рот сухарь и начал, сопя и хрустя, переодеваться.
Содрал с себя прилипшую буро-зелёную пижаму. Выковырял из кармашка мокрых штанов оловянного солдатика. Надо же, не выпал! Задумался, легонько подбрасывая его на ладони. Как бы не потерять!
На левом запястье у Руси красовался кожаный плетёный браслетик, подарок сестры. Мальчик зубами растеребил узелок, подцепил ремешком фигурку за согнутую руку, затянул потуже. Поболтал рукой – вроде бы держится крепко.
Натянул синие кюлоты – застёгивающиеся под коленкой короткие штаны со смешным пузырём на заду. Ну и фасончик! Наклонился, потом присел. Встал, подёргал ногами – ну да, в общем-то удобно. Кое-как приспособил серые полотняные гетры.
Рубаху Руся великодушно оставил владельцу, а жилет забрал – теперь пришлось надеть его прямо на голое тело.
Дошла очередь до мундира. Руся встряхнул его, повертел туда-сюда, рассматривая. Мундир был синий, со стоячим воротником цвета светлой замши и такими же обшлагами. Сзади у мундира обнаружились синие хвосты с отворотами. Руся знал, что это фалды, но ему всё равно почему-то хотелось называть фалды хвостами. Впрочем, золотые охотничьи рожки на отворотах «хвостов» Русе приглянулись.
Мальчик накинул мундир и начал обуваться.
«Наверняка будет великоват, однако выбирать не приходится», – подумал он, решительно засовывая ногу в башмак.
Вскоре по пыльной дороге, ведущей на восток, шагал, прихрамывая, маленький французский вольтижёр – с одиноким сухарём в животе и грустными карими глазами.
Спускались сумерки. Из низин пополз туман. Угли заката едва тлели у горизонта, присыпанные бледно-серой небесной золой. Вдалеке раздался низкий протяжный гул – бу-бу-ух!..
«То ли птица, то ли бык?» – поёжившись, подумал Руся.
Дорога вывела Руслана к старому сельскому кладбищу. Меж берёзовых стволов прятались заросшие папоротником и иван-чаем холмики могил. Руся замедлил шаг. Темнели покосившиеся, полусгнившие деревянные кресты. Паутина, вся в каплях росы и прилипших сухих былинках, блёкло светилась в зелёном полумраке. Сырой, прохладный воздух пах прелым листом и грибами.
«Грибы – это хорошо, – мечтательно улыбнулся мальчишка, шмыгая носом. – Как это я сразу не сообразил. Днём поищу».
Вот и хоббиты любят грибы. Руся вспомнил недавно перечитанную книжку, и ему представились свирепые орки, гигантские пауки и прочая нечисть. Но это сказки. Этого бояться нечего. Мальчик зябко передёрнул плечами.
«Рядом с кладбищем должна быть деревня, – утешил он себя. – Дойду и где-нибудь там в сарае заночую».
Он подумал о деревенских огородах, представил себе сочную сладкую морковку и сглотнул слюну.
Хрустнула ветка. От бугристого ствола старой берёзы отделилась тень. Руся обернулся, прислушался. Всё тихо. Видно, померещилось. Да мало ли живности кругом, мыши там какие-нибудь или ещё кто…
Надсадно закричала ночная птица. Ей вторила другая. Всё равно жутковато. Надо бы поторопиться, скоро совсем стемнеет. Одни берёзовые стволы белеют, а всё остальное не различишь, слилось в сыром пахучем сумраке. Руся, едва сдерживая бившую его дрожь, прибавил шагу.
Тень метнулась за ним. Здоровенная ручища зажала Руслану рот, а другая крепко схватила поперёк живота. Огромная косматая фигура, держа под мышкой отчаянно брыкавшегося мальчишку, скрылась в зарослях бузины и боярышника.
Ещё несколько мгновений качались сырые ветки, а потом вновь стало тихо. Дорогу заволокло белыми лоскутами тумана. В далёком болоте снова бубухнула выпь. И впрямь, точно бык проревел.
Светало. Ликующий крик в клочья разодрал сонную дымку, висевшую над окрестными холмами. Это не съеденный французами петух горнистом пропел зорю сельскому гарнизону. Слушая победное кукареканье, отставной полковник Курятников довольно улыбался. Фуражиров в село Курятниково пускать не собирались.
Добросовестный служака Кузьма Ильич Курятников не понаслышке помнил Суворова и его победы. В отставку он вышел ещё в екатерининские времена. С тех пор жил в своём родовом имении Курятниково и, согласно моде прошлых лет, по-прежнему носил кафтан и напудренный парик с косицей.
Когда «франц» подошёл ближе, старый барин, даже не помышляя об отъезде, остался в своём имении. Сельчане и дворовые вооружились топорами, вилами, косами.
Отставной полковник армейской кавалерии принял командование.
Каменный господский дом на холме – с высокой кровлей, крашеными деревянными колоннами у парадного входа, балконом и цветником перед окнами – стал партизанским штабом.
Каждое утро Кузьма Ильич выходил на балкон. Слушал петуха, осматривал окрестности и принимал донесения доморощенной разведки.
Нынче утро выдалось погожее. Розовела в косых рассветных лучах белёная колокольня небольшой курятниковской церкви. Внизу, под балконом, в заросшем сорной травой цветнике, сияли капли росы.
На балконные перила села пёстренькая славка. Из дверей наружу высунулась стриженная «под горшок» кудлатая голова. Пичуга вспорхнула, испуганно свистнув. Барин обернулся.
– Что? С уловом?! А?! Славно! Ай, молодцы! – Старик задорно крякнул и притопнул ногой. – Наконец-то! Порадовали старика!
Насвистывая марш, он покинул свой пост. Запели старые деревянные ступени. Барин спустился по лестнице вниз, в обставленную старинной мебелью гостиную. Сюда уже привели пленного француза.
Вчера, поздно вечером, его поймал на дороге деревенский кузнец. Пленник провёл ночь в запертом на висячий замок сарае. Теперь нужно было произвести допрос взятого «языка». Так, по-военному, называл пойманного французика Кузьма Ильич.
На парадном дворе, под окном, уже собралась кучка любопытных в лаптях, в рубахах поверх портков. Они шептались и подпихивали друг друга локтями.
– Французишка-то мелкий какой!
– Из вольтижёров, они все ростом невеликие.
– Это чего ж? Кто такие?
– Ну, которые похрабрее, а в гренадеры ростом не вышли, тех, мол, в вольтижёры записывают. Застрельщики они, во как. Ну, егеря по-нашему.
– И откуда ты всё знаешь?
– А он под окном сидит часто. Сидит – уши развесит…
– Да тише вы, не слышно ничего!
Раздался строгий голос барина. Барин говорил по-иностранному. Отставной полковник Курятников допрашивал пленника по всей форме: какого тот полка, под чьей командой, где его товарищи.
Французик молчал. Вид у мальчишки был слегка смущённый, будто он не выучил урока и оттого не знал, что отвечать. Он думал-думал да так и ответил: «Не знаю». Это было сказано честно, коротко и по-французски.
Под окном послышались сопение и возня.
– Что говорит-то?
– Отпирается.
Старый барин прошёлся взад-вперёд, скрипя сапогами и паркетом, и снова повторил вопрос. Пленник замялся, потом пространно объяснил на хорошем французском, что он на самом деле никакой не француз, потому и не может ответить на все эти вопросы.
– Ну, что там? – послышался шёпот из-под окна.
– Да всё то же. Отпирается!
– Отвечайте сию же минуту, кто вы тогда такой? – теряя терпение, громко картавил Кузьма Ильич.
– Да свой я, русский, – растерянно отвечал мальчишка всё ещё по-французски.
– Русский?! – поразился барин, перейдя на родной язык. Он негодующе хлопнул себя по коленке. С парика посыпалась пудра. – А?! Да ты… ты говорить-то по-русски умеешь?
– Конечно! – звонко возмутился пленник на чистейшем русском языке. И, взглянув исподлобья своими большими карими глазами, довольно непочтительно пробурчал себе под нос: – Уж не хуже вас.
Барин крякнул от изумления, как будто заговорил письменный стол или напольная ваза из китайского фарфора.
– А?! Что?? «Языка», называется, достали! – воскликнул он с досадой. – Гришка! А?! Гришка! Ты кого мне привёл?!
Гришка виновато развёл руками, замычал что-то нечленораздельное. Под окном зашептались:
– Кричать изволят. Недовольны.
– Слышь-ка, не француз он никакой.
– Может, шпиён?
– Да ты погляди на него – мальчонка совсем.
– А по-ненашенски ловко лопочет. И в мундире в ихнем… Шпиён, не иначе.
– Будет тебе шпиён во французском мундире-то ходить!
– А можа, он переодеться не успел.
– Но-но!.. Мели, Емеля…
– А вот, сказывают мужики, ввечеру-то адова громадина у Косого брода взорвалась. Вроде как с неба свалилась! Супостаты небось запустили…
– А ты что молчал? – тем временем напустился на Русю отставной полковник. – А?!
– Да я говорил… Дядьке тому, который меня скрутил. А он мне тряпку в рот сунул.
– Говорил… Ты говорил, да он тебя не услышал.
– Да я орал вообще-то.
– Орал… Вот он тебе кляп и вставил… И нечего было так рот разевать. – Его высокоблагородие с досадой махнул рукой. – Глухонемой он.
Видно было, что его высокоблагородие немного смягчился.
– Развяжи-ка его, Григорий. – И барин выразительно помахал руками в сторону пленника.
Кудлатый чернобородый Григорий кивнул, развязал Руське руки и вопросительно поглядел на барина.
– Иди, голубчик, иди, – махнул тот немому. Потом присел на стул и с интересом уставился на мальчика. – Ну, рассказывай теперь по порядку – кто таков, куда путь держишь.
Руслан медленно повращал затёкшими запястьями. Потом, осторожно подбирая слова, чтобы не ляпнуть лишнего, начал свой рассказ.
Он вкратце рассказал про Воронцово и огромный дирижабль, про мышей и кота, из-за которого он улетел в небо, про сестру, оставшуюся внизу, про полёт и приземление, а точнее, приводнение и про мальчишку-француза, у которого отобрал мундир и башмаки.
Чем дольше Руся говорил, тем больше смущался. На словах всё получалось как-то уж совсем по-суперменски. Однако распространяться о том, как у него тряслись поджилки, Русе тоже не хотелось. Эти подробности он почёл за благо опустить. Наконец мальчик с облегчением замолчал.
– Так вот, значит, что за диковина у Косого брода свалилась. Мне уж разведка донесла, что с неба в реку черти попадали. Я думал – брешут, народ-то у нас суеверный… А ты, брат, оказывается, ловок, – одобрительно заметил барин, глядя на покрасневшего Русю с удивлением. – А с виду и не скажешь… Ну, оставайся пока у нас. Теперь всякий человек на счету. Ты к тому же не с пустыми руками пришёл – ружьё принёс. Идёт?
Руся не отвечал, как будто решался на что-то.
– А?! Что молчишь? Как тебя, то бишь… Руслан? Так идёт или нет?
Тут Руся, кроме кляпа, со вчерашнего дня маковой росинки во рту не державший, выпалил:
