Корона на табуретке

Младшему Даниилу исполнилось двадцать. Доставшийся ему удел, Московское княжество, был более чем скромным. Даниил чувствовал себя обделенным по сравнению со старшими братьями и всеми силами хотел это исправить.

И вот теперь, когда Дмитрий застрял на севере, Андрей Городецкий решил, что его час пробил. Самое время ехать в Сарай и получить у хана ярлык на Великое княжение Владимирское.

Андрей обхаживал Менгу-Тимура, заваливая подарками и всячески напирая на свою связь с Ордой.

– Я ж с твоими людьми, мой хан, ходил в Осетию и Булгарию. Вместе кровь проливали, в одних палатках ночевали. А Дмитрий на Кавказ с тобой не пошел. Он себе на уме. Доверять ему не советую.

Менгу-Тимур слушал вполуха и думал о своем. У хана тоже были проблемы, и главная из них имела имя – Ногай.

Бывший беклярбек47 много возомнил о себе и совершенно вышел из повиновения. Он перекочевал к Черному морю, создал там свое собственное государство и, что хуже всего, уговорил некоторых князей западной Руси платить дань ему, а не в Сарай. А если он переманит к себе еще и Владимирского князя Дмитрия? Что тогда?

Этот мучительный вопрос заставил Менгу-Тимура по-новому взглянуть на Андрея. Хан подумал: «Вот тот, кто мне нужен. Если он, не имея законных прав, получит престол из моих рук, то и служить будет мне, как верная собака».

Менгу-Тимур дал Андрею ярлык на Великое княжение и огромное войско в придачу. Андрей Городецкий, желая громко заявить о себе, предоставил татарам полную свободу действий. Они, как голодная саранча, налетели на Русь, не разбирая, где земли Дмитрия и его сторонников, а где земли князей, готовых поддержать Андрея.

Дмитрий Переславский был вынужден отступить и искать спасения в Швеции.

Святослав Тверской, по-прежнему считавший Дмитрия своим кровным врагом, поспешил принести присягу Андрею. Но тут же получил известие, что татары грабят его владения в районе Клина и Микулина, хватают пленных и поджигают все, что не могут унести с собой. «Я же за Андрея, – хватался за голову Святослав. – За что же меня так?» Но татары в эти тонкости не вникали.

Андрей Городецкий торжественно въехал во Владимир и отпустил татар. Дмитрий, как только узнал, что татары ушли, моментально покинул Швецию и объявился в Пскове. Оттуда вместе со своим другом и зятем Довмонтом пошел в наступление, вернул себе свой удельный Переславль и обосновался в нем.

Андрей Городецкий понял, что недооценил старшего брата и слишком рано распрощался с татарами. Он снова отправился в Сарай просить военной помощи у хана, а своему младшему брату, Даниилу Московскому, велел следить, чтобы Дмитрий из Переславля носа не высовывал.

Святослав Тверской с дружиной продирался сквозь сосновый бор. Когда он получил из Москвы предложение совместно выступить против Дмитрия Переславского, то согласился сразу. Откликнулись и обиженные на Дмитрия новгородцы. Вместе с москвичами они двинулись на Переславль.

Дмитрий только-только привел свой Переславль в божеский вид после нашествия татар. Не желая подвергать любимый город новому разрушению, он вышел из Переславля навстречу неприятелю.

На его пути лежал город Дмитров48, оставшийся без защиты после смерти бездетного князя. Дмитрий ввел свое войско за стены этого города и приготовился к решающему сражению.

Тропа поднималась все выше и выше. Святослав оказался на вершине холма, где уже стояли москвичи, и подъехал к князю Даниилу.

– Хорошее место, – сказал Даниил, показывая рукой вдаль.

С высоты открывался вид, от которого дух захватывало. Внизу, у подножия холма лежало село, окруженное полями и пастбищами. От села шла извилистая дорога до самого края неба. И на этом краю можно было различить земляные валы и башни Дмитровского кремля.

– Обзор отличный, – согласился Святослав.

– До логова Дмитрия верст пять, не больше, – оценил позицию Даниил. – Здесь мы и разобьем лагерь.

Уже стемнело, когда тверитяне расставили палатки и разожгли костры. Святослав развел караулы и пошел к шатру Московского князя. Он присел на сваленную сосну и прислушался к разговору. Обсуждали, естественно, Дмитрия Переславского. Новгородский тысяцкий Иван рассказывал:

– Подъехали мы к Торжку. Дмитрий велит мне: «Поджигай!». Я ему – это же наш город, новгородский. Нам же его и строить заново после пожара. А он орет: «Или поджигай или я вам больше не князь!» Каково?

– Это он от Довмонта набрался, – сказал Святослав. – Довмонта медом не корми, дай повоевать или пограбить кого-нибудь.

– В бою Дмитрий хорош, – подтвердил Иван. – Я сам за него на Вече кричал. Но в торговых делах он мало что соображает. Крепостей понастроил, от которых одни убытки. Не понимает, что в мирное время немец нам не враг. Но мы поставим Дмитрия на место. Правда, Данила?

– Обязательно! – с жаром воскликнул Даниил Московский. – Он думает, что раз он – старший, то чем-то лучше меня. Но я заставлю их с собой считаться. И Дмитрия и Андрея.

Даниил поднялся и ушел в свой шатер. Ратники расстелили плащи вокруг костра и вскоре храпели. А Святослав все сидел и смотрел, как огонь лижет смолистые бревна, и невеселые мысли бродили в его голове. Положим, с новгородцами все ясно и с Данилой. А он сам-то, зачем сюда пришел? Наказать Дмитрия за дружбу с Довмонтом? Доказать покойному отцу, что он круче его любимого племянника? Или он вконец запутался и влез, куда не надо?

Прошло пять дней. Святослав отправил отряд в село за провизией, проверил дозоры, и до самой темноты бесцельно шагал по лагерю, пиная лесные шишки. Вдобавок к паршивому настроению он подхватил простуду и мучился от приступов кашля.

На шестой день дозорный закричал:

– Смотрите! К нам едут на переговоры!

Князья и новгородский тысяцкий Иван выбежали из своих шатров, стали бок о бок на опушке и из-под руки рассматривали приближающихся всадников.

– Да это сам Дмитрий впереди на вороном коне, – присвистнул Даниил, – Испугался мой братец! Пощады просить решил!

Дмитрий Переславский, преодолев крутой подъем, поравнялся со своими противниками и спрыгнул с коня.

Хлопнул по плечу брата Даниила:

– Не наигрался, Данилка? Смотри у меня. Надумаешь мириться – заходи, поговорим.

Потом повернулся к Святославу:

– Мало татары твои владения потрепали? Думаешь за то, что ты против меня пошел, в следующий раз они твои земли не тронут? Не надейся. Татары разбирать не станут, а Андрей их не остановит. Не тот человек.

И, наконец, обратился к тысяцкому:

– Ты, Иван, меня не первый год знаешь. Я к вам в князья не напрашивался, сами позвали. Я делал то, что считал нужным. Я строил крепости для вашей же защиты. Моя совесть чиста, но больше быть вашим князем не желаю. Зовите, кого угодно, возражать не стану. А мое княжество, мой Переславль, оставьте мне, и трогать его не смейте.

– Ты хорошо сказал, – одобрительно кивнул тысяцкий. – Обещай, что не будешь лезть в новгородские дела и мстить за былые обиды не станешь. Тогда по рукам.

– Обещаю и готов на том крест целовать, – согласился Дмитрий, протягивая Ивану руку.

Тысяцкий крепко пожал руку князя и повел его в свой шатер для подписания договора.

– Я тоже, пожалуй, вернусь к себе в Тверь, – принял решение Святослав.

– Учти, скоро Андрей вернется, да не один, а с татарами, – мстительно усмехнулся Даниил, раздосадованный потерей союзников.

– Будь что будет, а я здесь задерживаться не желаю, – ответил Святослав и зашелся в очередном приступе кашля.

Святослав через силу добрался до родного дома и свалился в горячке. В его уплывающем сознании мешались реальность и бред. Он чувствовал, что вокруг него суетятся люди, таскают ушаты и кувшины, делают примочки, натирают чем-то масляным и вонючим, дают пить отвратительные на вкус зелья. Время от времени из темного тумана всплывали лица. Крючконосая бабка, шепчущая заговор бескровными губами, седобородый священник, бубнящий слова молитвы. Ксения с глазами полными слез, прекрасная и печальная. Испуганная физиономия одиннадцатилетнего брата Мишки. А потом явился покойный брат Михаил, а с ним почему-то Дмитрий Переславский. Почудилось, что они все трое, как встарь, бок о бок летят на лихих скакунах. Хотят и не могут догнать ускользающих за горизонт тевтонов.

В это время Дмитрий Переславский спешил на Дунай. Он обдумал свое положение и понял, что против татар есть только одна сила – татары. Если Андрей заручился поддержкой Менгу-Тимура, значит, надо ехать к Ногаю.

Ногай, казалось, давно его ждал. С радостью выписал Дмитрию ярлык на Великое княжение и дал многочисленное войско, под защитой которого Дмитрий въехал во Владимир и вернул себе принадлежащий ему по праву престол.

Святослава спасти не удалось. Его похоронили рядом с отцом в обгоревшей церкви Козьмы и Дамиана, которую он так и не успел восстановить.

Ксения искренне оплакивала сына своего мужа. Жалела его за то, что умер молодым, не успел жениться и не оставил после себя детей. Но, проливая слезы, она не могла заглушить в себе радость, оттого, что теперь родной ее сын, Михаил, получит Тверской престол, а до его совершеннолетия она сама будет править в Твери.

1285-89 годы.

Я – Михаил Тверской.

Ксения Юрьевна встала с утра пораньше и открыла сундук с давно позабытыми нарядами. После смерти мужа княгиня предпочитала скромные и темные одежды, но сегодня особенный день. Сегодня будет заложен первый камень в основание первой белокаменной церкви в Твери.

Княгиня сошла вниз в малиновом сарафане и белоснежном убрусе из тафты49. Четырнадцатилетний Михаил с удивлением посмотрел на мать. Такой нарядной он ее еще не видел.

– Соня! Что ты копаешься? Мы тебя ждем! – крикнула Ксения Юрьевна, надеясь, что младшая дочь в своей горнице ее услышит. Старшая дочь, Ксения, к этому времени уже была выдана замуж и покинула отчий дом.

Софья сошла вниз, позванивая серебряными ряснами50, свисающими с синего, под цвет глаз, очелья51, густо усыпанного жемчугами.

– Ну, наконец-то, – упрекнула ее мать. – Епископ Симеон нас уже заждался.

Княжеское семейство ступило на крыльцо, но тут Ксения спохватилась.

– Миша, где икона?

Михаил метнулся в парадную палату и вернулся, держа в руках образ Спасителя, чудом уцелевший при пожаре в старой церкви Козьмы и Дамиана.

– С Богом, – сказала Ксения Юрьевна и перекрестилась.

Процессия во главе с князем Михаилом и епископом Семионом под пение церковного хора прошлась по тверскому кремлю и остановилась у того места, где князь Ярослав Ярославич нашел последний приют. Здесь уже были вырыты рвы по контуру будущей церкви, а рядом лежала груда камней, предназначенных для фундамента.

Зодчий подал епископу специально обработанный четырехугольный камень. Симеон начертал на нем крест, собственноручно заложил камень в основание храма и громко, на всю площадь, произнес:

– Основывается сия во Славу Великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа…

Юный князь любил смотреть, как идет строительство заложенного им храма.

К концу лета стены поднялись выше головы Михаила. Двое мастеров, стоя на деревянных лесах лицом друг к другу, одновременно с двух сторон клали камни и примазывали раствором. Внизу суетились подсобные рабочие. Зодчий объяснял свои замыслы епископу, тыкая пальцем в разложенный на земле рисунок. Михаил тоже склонился над пергаментом, пытаясь понять, что к чему.

– Михаил Ярославич! – окликнул его воевода Явид.

– Что такое? – обернулся Михаил.

– С церковных земель гонец примчался. Говорит, литвины на них напали.

– Господи! – смертельно побледнел Симеон. – Это за мной явились. Мои недруги из Полоцка… За то, что я поддерживал Товтивила… Но ты не волнуйся, князь. Я немедленно покину Тверь. А ты скажи им, что меня здесь нет, и они уйдут восвояси.

– За кого ты меня принимаешь!? – возмутился Михаил. – Ты, владыка, под моей защитой. Твои враги – мои враги, и пусть они трепещут!

– Боюсь, в одиночку мы с ними не справимся, – заметил опытный воевода.

– Ну, так пошли за подмогой! – воскликнул Михаил. – Мой брат Святослав не раз помогал и Даниилу Московскому, и новгородцам. Теперь их очередь нас выручать. И во Владимир пошли к Великому князю Дмитрию. Наши земли горят, время уходит, а ты тут стоишь, как истукан. Действуй!

Новгородцы и москвичи вовремя пришли на помощь и вместе с тверскими полками решительным ударом отбросили литовцев с Тверской земли. Юный Михаил скакал впереди, махал мечом и чувствовал себя героем.

Спустя три года посол Великого князя Владимирского твердым шагом вошел в парадную палату тверского дворца. Прямо перед ним на фоне стены, расписанной цветами и петухами, на покрытой алым бархатом скамье восседал семнадцатилетний князь Михаил. Усы лишь слегка обозначились над верхней губой Тверского князя, зато буйные кудри спадали до самых плеч, касаясь бармы, богато украшенной жемчугом и сердоликами. По левую руку от князя сидела княгиня-мать, по правую – воевода Явид.

Отвесив поклоны всей троице, посол объявил:

– Великий князь Дмитрий Александрович приказывает тебе, Михаил Ярославич, явиться во Владимир и крест целовать на верность ему.

Михаил возмущенно тряхнул кудрями.

– Да кто он такой, чтобы мне приказывать! Я Дмитрию ровня и служить ему не намерен.

– Я передам Великому князю твои слова, – сказал посол. – Но если после этого он пойдет на тебя войной – не обессудь.

Посол развернулся и вышел.

– Не пугай меня, не на того напал! – крикнул ему вослед Михаил.

– Зря ты так, Михаил Ярославич, – покачал головой Явид.

– Ничего не зря! – вспылил Михаил. – Тверь ничем не хуже Переславля. Я ничем не хуже Дмитрия. Мой отец тоже был Великим князем. К тому же ярлык на Великий стол Дмитрий не от хана получил, а от какого-то самозванца по имени Ногай.

– Не забывай, что Дмитрий был верным другом твоего отца, – напомнила Ксения Юрьевна.

– А три года назад? – не унимался Михаил. – Когда литвины на наши земли напали? Москвичи и новгородцы пришли к нам на помощь, а Дмитрий не пришел. Не зря мой брат Святослав его терпеть не мог.

– Все князья уже Дмитрию поклонились, – продолжал убеждать Михаила седовласый Явид. – Даже буйный Андрей Городецкий признал его власть.

Михаил не дослушал. Поднялся с трона. Заявил:

– Я – давно уже взрослый князь и в ваших советах не нуждаюсь, – после чего гордо вскинул голову и ушел к себе.

– Ну, что ты с ним будешь делать?! – всплеснула руками Ксения. – Ведь мальчишка же еще неразумный. Наломает дров, накличет беду.

– Все мы когда-то были молодыми, – с завистью вздохнул воевода, – Ничего, набьет себе шишек, поумнеет.

Посол доложил Великому князю о дерзком поступке Михаила Тверского. Дмитрий Александрович объявил всеобщий поход на Тверь. Московские, ростовские, переславские, городецкие и новгородские полки одновременно со всех сторон атаковали Тверское княжество, сожгли Кснятин52 и окружили Кашин.

Михаил со своей дружиной рванулся на помощь осажденному Кашину. Дмитрий тут же отдал приказ идти на Тверь. Два войска встретились в чистом поле и остановились для решающей битвы.

Михаил снова и снова обходил свой лагерь и отдавал приказы. Его сердце бешено колотилось. Завтра на рассвете он должен сразиться со всем миром, победить или умереть. Седой Явид, бросив безуспешные попытки образумить молодого князя, с обреченным видом следовал за ним.

Меж сосновых стволов мелькнули всадники в боевых доспехах. Михаил насчитал пятерых. Всадники приближались к лагерю. Явид с надеждой вглядывался в их лица.

– Никак послы от Великого князя пожаловали.

– Я знал, что так и будет! – самоуверенно воскликнул Михаил. – Дмитрий понял, что со мной надо договариваться как равный с равным.

Всадники подъехали к лагерю и остановились.

– Доброго здоровья, православные! – сказал тот, что ехал впереди. – Который из вас будет князь Михаил Тверской?

Михаил незамедлительно вспыхнул.

– Я – Михаил Тверской. И разве по мне не видно, что я князь?

– А раз так, то собирайся и поезжай за мной, – ответил всадник. – Великий князь Дмитрий Александрович зовет тебя к себе и долго ждать не намерен.

– Да кто ты такой, чтобы мне приказывать? – огрызнулся Михаил. – Когда соберусь, тогда и поеду, – после чего накинул поверх кольчуги красный плащ, вскочил на вороного коня и вслед за послом отправился в ставку противника.

Михаил Тверской вошел в походный шатер Великого князя. Приложил руку к сердцу и поклонился в пояс, но тут же выпрямился и гордо вскинул голову.

Дмитрий в кольчуге, но с непокрытой головой, сидел на лавке, грубо сколоченной из свежесрубленных бревен. Светлые волосы сорокалетнего князя еще не были тронуты сединой. Темная аккуратно подстриженная борода обрамляла худощавое лицо. Глаза смотрели строго и властно.

– Разве ты не знаешь, что я – Великий князь Владимирский? – спросил он молодого бунтовщика. – Разве ты не знаешь, что по русским законам ты должен служить мне верой и правдой?

– Если ты – Великий князь и всем на Руси защитник, – с вызовом ответил Михаил, – почему не пришел, когда на меня литвины напали?

– Тебе на помощь пришли москвичи и новгородцы, – ответил Дмитрий, – и этого было достаточно. Я же тогда стоял против брата моего Андрея и татар, которых он привел. И, как ты мог заметить, не пустил ордынцев в твои земли.

Михаил хотел на это возразить, даже рот раскрыл, но не нашел, что сказать, и смешался.

– А ты похож на своего отца, – неожиданно улыбнулся Дмитрий. – Я очень уважал Ярослава Ярославича как человека и как Великого князя. Я всегда был на его стороне, когда он был старшим в роду. Теперь я – старший, я – Великий князь и я хочу, чтобы ты был со мной заодно. Придет время, ты сам станешь старшим в роду. Ты тоже потребуешь подчинения. А если этого не произойдет, начнется смута, которая погубит всех.

Слова Великого князя были разумны, голос звучал спокойно и убедительно, улыбка была искренней, а взгляд – открытым. Выросший без отца Михаил подумал, что он всегда мечтал иметь такого старшего друга и наставника.

– Твоя правда, – сказал он Дмитрию. – Я готов признать тебя своим старшим братом.

– Целуй крест, что будешь во всем со мной заодно, – потребовал Великий князь.

Михаил опустился на колени, достал из-под рубахи нательный крест и приложил к губам.

– Клянусь верой и правдой служить тебе, Великий князь Дмитрий Александрович, отныне и до моего последнего дыхания.

1289-93 годы. Беда уже близко, а князя в городе нет

Княжна Софья закрыла глаза и почти задремала. Ее распущенные волосы свисали до самой скамьи. Дворовая девка ловко чесала их самшитовым гребнем и протяжно пела о несчастной любви. Под эту же песню она заплела своей госпоже тугую косу и одела на лоб очелье с ряснами из низанного жемчуга. Софья открыла глаза, встала, одернула глухой сарафан цвета спелой вишни и обвязала вокруг своей тонкой талии расшитый золотом пояс.

– Ах, княжна, какая ж ты у нас раскрасавица! – всплеснула руками девка.

Софья благодарно улыбнулась и вышла на крыльцо, где дождалась свою мать. Они вместе отправились в церковь Святого Спаса.

Белокаменные стены уже были подведены под крышу, но внутри все еще царила пустота. Ни росписей на стенах, ни иконостаса. В углу валяются обрубки строительных лесов. И только на аналое золотистым пятном мерцает икона, внесенная при основании храма.

Мать и дочь прошли в дальний угол, к гробницам. Поклонились праху князя Ярослава, а потом остановились у свежей могилы первого Тверского епископа Семиона.

Снаружи послышались шаги и голоса. Софья оторвала взгляд от гробницы и обернулась. В прикрытый куском рогожи дверной проем входил здоровенный мужик, по виду мастер, а с ним мальчишка-подмастерье с деревянным аршином в руке. Мастеровых сопровождал священнослужитель. Молодой, не старше тридцати, высокий ростом, широкий в плечах, с благородными чертами лица.

– Кто это? – спросила Софья.

– Новый епископ Андрей, – прошептала мать. – Он заходил к нам представиться Михаилу и служил литургию в прошлое воскресенье. Разве не помнишь?

– Ну, да, – неопределенно кивнула Софья, не отрывая глаз от священника, который энергично обсуждал с мастерами размеры будущего иконостаса.

Мать и дочь подошли к епископу:

– Благослови, владыка.

Андрей обернулся, оторвавшись от своего занятия. Он только сейчас заметил, что в недостроенном храме есть кто-то еще кроме него и мастеров. Епископ благословил княгиню-мать, а затем молодую княжну.

Когда пальцы Андрея коснулись сложенных крестом ладоней Софьи, ее сердце неожиданно екнуло, а щеки залились румянцем. Она отпрянула, так и не поцеловав руку священнику, как того требовал обряд,

– Я рада, что строительство храма не остановилось со смертью преосвящейнейшего Симеона, – сказала Ксения Юрьевна.

Андрей поспешил отвести взгляд от смущенной княжны.

– Я знайшел отличных иконописцев, – сказал он княгине. – Работа над деисусом53идет полным ходом. Коли есть желание, вы можете разом со мной наведаться в мастерню.

– Благодарю, – ответила Ксения. – Твери, несомненно, везет на епископов. Но по твоей речи, владыка, я вижу, что родом ты не из этих мест. Или я ошибаюсь?

– Твоя правда, княгиня. Я с Литвы, как и покойный Симеон. Мой батька был князем Нальшанским54. Псковский князь Довмонт напал на наши земли. Захватил в полон мою мать, брата и меня самого, тогда еще дитя. А потом убил нашего батьку.

– Какой ужас, – охнула Софья.

– Чего только не услышишь об этом Довмонте, – покачала головой Ксения Юрьевна. – Для одних он – герой, для других – убийца. Все перепуталось на этом свете.

– Каюся, меня посещали думки о мщении, – признался Андрей, – но это минуло. Я принял православие, отказался от мирского життя, и Господь привел меня в Тверь.

– Понравился мне новый епископ, – сказала Ксения Юрьевна, как только они с дочерью вышли на свежий воздух. – Сразу видно, что он исполнен искренней веры и не только на словах.

– А глаза у него грустные, как у больной собаки, – вздохнула Соня, потрясенная рассказом Андрея.

– Э-эй, – остановилась Ксения и с подозрением посмотрела на дочь, – ты на епископа заглядываться не смей. Он монах.

– Андрей по рождению князь, и это сразу видно… – мечтательно произнесла молодая княжна и не удержалась от вздоха.

– Он был князем в другой жизни, и имя тогда у него было другое, которого ты не знаешь, – рассердилась мать. – А к тебе скоро сваты приедут, и надеюсь, на этот раз сговоримся. Сама подумай, тебе скоро двадцать. В таком возрасте пожилой вдовец и то не всякий позарится.

Софья умоляюще сложила руки.

– Маменька, прошу, не отдавай меня замуж! Не хочу покидать наш город, не хочу, как моя старшая сестрица, умереть на чужбине, не видя рядом ни одного родного лица. Как представлю, что ей пришлось пережить, так дрожь берет.

– Рядом с твоей сестрой был ее муж, князь Галицкий55, – сердито сказала мать.

– А ты знаешь, что он за человек? Ты ведь его даже в глаза не видела. Приехали сваты и увезли нашу Ксюшу неизвестно куда и неизвестно к кому. Я такой судьбы не хочу. Лучше в монастырь.

Софья часто заморгала и быстрым шагом пошла к княжеским хоромам. Ксения Юрьевна догонять дочь не стала. Перебесится, успокоится. Только б Михаил не вмешался. Он вечно становится на сторону сестры. Вот и дожили до двадцати лет в девках. Позор, да и только.

Прошло два года. В Орде в очередной раз сменилась власть. Ханом стал некий Тохта, и всем князьям было велено явиться к нему, чтобы подтвердить свои ярлыки.

Михаил Тверской с боярами отправился в Сарай, а по дороге завернул к Великому князю в Переславль-Залесский.

Дмитрий Александрович радушно встретил Михаила и познакомил его со своим младшим братом Даниилом Московским.

– Зря ты едешь в Сарай, нечего там делать, – сказал Великий князь Михаилу.

– Как же мне не ехать, – удивился Михаил, – если хан велел получить у него ярлык?

– Тохта – человек Ногая, мелкая сошка, – разъяснил Дмитрий. – Вся сила у Ногая. Я и брату своему Даниле то же самое говорю.

– Давай вместе поедем в Крым к Ногаю, – предложил Даниил. – И в пути веселей, и от лихих людей отбиваться проще.

– Да я что, я не против, – согласился Михаил. – Мне что Тохта, что Ногай – один черт. И приятная компания не помешает.

Даниил был на десять лет старше двадцатилетнего Михаила, но они сразу нашли общий язык, а когда добрались до Крыма, стали закадычными друзьями.

Они не знали, что Тохта вовсе не желал мириться с положением мелкой сошки. А Андрей Городецкий только и ждал удобного момента, чтобы свергнуть старшего брата с Владимирского престола.

Андрей заручился поддержкой Смоленского, Ярославского, Углицкого и Белозерского князей. Вместе с ними он отправился в Сарай, чтобы поклониться Тохте, а своих братьев и Тверского князя обвинить в измене.