Белый дым

А потом полетела Windows.

– «Дрова» слетели, …, – выругалась я, глядя на голубой «экран смерти».

Собрав остатки сил, чертыхаясь и проклиная это железо, я вставила установочный диск и переустановила систему, драйвера и видео кодеки, потратив на это полдня. Но, потом случилось самое страшное: встал принтер. Замигал красным индикатором – необходимо ТО, сброс счётчика через программу. Вместе с принтером встала и работа. Вдобавок, на следующий день вновь слетела пиратская «Винда». Прямо с утра, после включения компьютера в сеть.

– Сисадмин из меня, как из балерины лошадь, на лицензию денег нет. На ключ «Касперского» всем миром собирали… – сердилась я на себя, доставшую рутину, авралы и срывы.

Я смотрела на сломанную технику, стоявшую на столе и под столом. Техника требовала ремонта. Ремонтом и настройкой занимался Макс. С его бегством замерло, стало выходить из строя одно за другим, всё оборудование.

В отчаянии я звонила ему снова, и снова. Он не отвечал на звонки, сбрасывал. Наконец, ответил, но только для того, чтобы, выслушав мою просьбу, сквозь слёзы, помочь с ремонтом, сказать:

– Яна, тебе нужен мастер-наладчик, а не я, – в его голосе звучали упрёк и обида. – Обратись в сервисный центр, где офисную технику ремонтируют, – дал он напоследок непрошенный, ценный совет, и отключил телефон.

«Абонент вне зоны…». Повтор по-английски для тех, кто не понял русский.

Я перестала спать, потеряла счёт времени, какая сегодня дата, время суток… Тело испытывало невыносимую боль. Возможно, боль, похожую на ломку наркомана, когда его лишили дозы. Я не принимала наркотиков, только видела в кино, как эти несчастные люди корчатся и мучаются от приступов. Сравнивать больше не с чем.

Как объяснить терапевту, что именно болит? Ломка прекращается мгновенно от улыбки человека, от его прикосновения, тёплого слова! Зависимость от конкретного человека-наркотика. А человека – НЕТ… Болит всё. Словно умер близкий родственник. Примерно, такую боль я чувствовала, когда умерла бабушка. Но все живы. Руки, ноги, голова, – всё цело.

Тоска…

Потеря смысла ко всему происходящему. Абсолютно ко всему вокруг. Внутри бесконечная серая пустота. Безразличие. Одно и то же время суток – сумерки.… Сколько я уже не сплю? Трое суток, неделю, больше?.. Сплю, но не высыпаюсь… Всё бесит.

День, ночь, день, ночь. День или ночь? За окнами снова тот же непонятный синий цвет неба. То ли вечер, то ли утро.

– Ты три дня не была на работе, – напомнил встревоженным голосом муж. – Звонили с работы, Люда из соседнего киоска. Клиенты у неё спрашивали, когда придёшь.

Я отмахнулась.

– Я имею право приходить, когда захочу! Я – частник, – напомнила я ему. – Пред-при-ниматель. Хоть, совсем никогда. Им лишь бы аренду вносили вовремя. Я хочу спать.… Дай поспать, а…

Им – это арендодатели. Владелец крупной сети супермаркетов в городе, в одном из которых я арендовала торговое место.

День, ночь, утро, вечер…

– Она совсем плохо выглядит! Спит?.. Ты не видишь, что ли, совсем ослеп? Со своей выпивкой!.. Да я вижу, что шары залил!

Голос мамы доносится сквозь стену, откуда-то издалека. Встревожена. Спрашивает у меня, когда проснусь. Откуда мне знать, когда я проснусь… Смешная!

Нет сил, открыть глаза. Улыбаюсь…

– Поешь, – говорит муж. – Я тут принёс из магазина.

На блюдце лежит нарезанная на ломтики копчёная грудинка. Мама отправила его в продуктовый, чтобы еды принёс. Он принёс. Хорошая закуска сало с мясом, на случай если я откажусь. Я смотрю на этот деликатес, как на блюдо от шефа в ресторане.

– До денег далеко, чего шикуем? – спрашиваю удивлённо.

– Тёща дала… – сообщил по секрету муж тихим голосом, и зачем-то обернулся на дверь.

Мамы дома нет, уже уехала.

– Надо поесть, хоть чуть-чуть, – добавил муж после паузы. – Ты ничего не ела за эти три дня.

Я беру малюсенький ломтик с тарелки. Вкус у него странный. Напоминает вкус испражнений, и пахнет так же… солёными зелёными помидорами, протухшими оливками…

– Я не хочу, – устало говорю мужу. – Ты кушай сам, кушай.… Спать хочется.… Дайте поспать, ну, хоть немного! – это уже крик отчаяния, а не просьба. – Завтра! Всё завтра….

Я снова легла, отвернулась к стене и моментально, едва прикрыв глаза, провалилась в серую пустоту….

А на другой вечер пришли ОНИ, и я поняла: это – конец. Не то слово.…

В тот момент я и подумать не могла, на сколько, он большой. Конец. И куда везёт эта машина, без управления и тормозов….

3.Галлюцинации

Проснулась. День или ночь?.. Выключен верхний свет. Горит ночник.

В зале дым. Белый. Стелется по полу облачком… Дочка сидит за столом перед тарелкой с макаронами. Ноги в этом облачке по щиколотки. Почему-то в зале, а не на кухне. Уже вечер? Утро? Вечер, да…

– Откуда дым? – громко спрашиваю я, приподнявшись на диване на локтях.

Муж смотрит на меня удивлённо.

– Его тут нет, – говорит он. – Не горит ничего, я не чувствую запаха.

У мужа испуганные глаза. Говорит, я его уже минут десять донимаю этими вопросами про то, что день сейчас или ночь, и откуда дым в квартире. И он уже отвечал. Не помню….

– Да посмотри же! – вскрикиваю я нетерпеливо и с раздражением. – Вся комната в дыму, в белом тумане!.. Мы сгорим! Надо бежать, уходить отсюда. Немедленно!.. Дочка, пойдём!..

Я встала на пол, подошла к ней. Обняла её за плечи. Голос прозвучал встревоженно, истерично со слезами, с отчаянием. Сама удивилась… Приоткрыла дверь на балкон, проветрить комнату. Душно.

Дочь смотрит испуганно. Не знает, то ли это шутка и надо смеяться, то ли встать из-за стола и идти за мамой. Улыбается, продолжает ужинать, есть свои макароны с кетчупом, наматывает их на вилку.

– Всё хорошо, – сказал муж. – Здесь нет никакого дыма. Всё хорошо.

Я чувствую запах кислой капусты.… Нет, я ВИЖУ запах кислой капусты. Он как белая слизь, как дрожащий воздух, он на лице у мужа.

– Ты пил, да? – спрашиваю я у него с вызовом в голосе. – Это пойло, опять!

Пожимает плечами в ответ, будто речь о съеденной конфете.

– Ну, пил. И чё? – спрашивает он у меня с искренним удивлением, даже вызовом.

Я вижу объект преступления на полу, задвинутую в угол под столом полуторалитровую бутылку, уже на две трети пустую.

В этот момент муж каким-то странным высоким голосом произнёс, или скорее пропел, слова детской песенки-считалочки:

На палубе матросы

Курили папиросы…

– Откуда ты её знаешь? – спрашиваю я удивлённо, нежным голосом. – Мы её в детском саду разучивали!.. Вы тоже? – я смотрю ему в глаза и улыбаюсь.

Мне шесть лет, и я хожу в детский сад. Я помню, я её слышала сегодня дома, и выучила! Дядя её всего один раз рассказал, а я – запомнила. Там продолжение ещё есть…

– Чего? – спрашивает муж, уже вполне своим обычным голосом.

– Песенку эту! Считалочку про матросов, – говорю я.

– Каких матросов? – он смотрит на меня с недоумением.

– Ты пел, только что… – напомнила я.

– Я не пел, – сказал муж. – Я не умею петь. Мне в детстве медведь по ушам протоптался, – пошутил он. – По обоим. Меня даже из школьного хора выгнали. Я в заднем ряду стоял, и сбивал весь класс с ритма. Учитель пения сказала, чтобы я больше не приходил на её уроки… Э-э-э-э…

Муж изобразил грубым низким голосом свой вокал.

Дочка весело засмеялась.

Шатаясь от слабости и головокружения, хватаясь за косяки и стены, я медленно пришла на кухню. На двери в ванную комнату висело, сушилось детское одеяло. На белом одеяле были чёрные пятна.

– Не отстиралось, что ли? – проговорила я задумчиво. – Или на пол падало и замаралось? Зачем тогда повесили? Надо было в машинку закинуть…

Я подошла и потрогала эти пятна пальцем.

– Плесень! – догадалась я. – Чёрный гриб мукор, как на хлебе, испорченном плесенью… Или это пятна чёрной краски? Копоть, сажа…

Что-то же горело тут, накидывали одеяло, чтобы потушить огонь! А потом повесили сушиться… Пятна чёрные. Мигают чёрным цветом, пульсируют, как живые.… То появляются, то пропадают, снова появились, но уже другой формы… Растянутая шкура коровы. Точно, Милкина шкура! Ворсинки даже видно… У свекрови корова, Милка… Её на телевизор обменяли. Погоди, её продали же.… Нет, это одеяло, вот строчки прошитые…

– А почему одеяло в пятнах тут висит? – спрашиваю я громко.

Муж приходит из зала. Смотрит на одеяло на двери.

– Где? – спросил он удивлённо.

– Вот, – я тыкаю пальцем в чёрное пятно.

И оно вдруг исчезает! Одеяло вновь белого цвета…

Муж пожимает плечами. Уходит обратно в зал. Потом возвращается на кухню через минуту, проходит мимо меня. Я слышу, он достаёт сигареты и чиркает зажигалкой. Курит, жадно затягиваясь, у открытой форточки…

Я стою на кухне. Смотрю в окно. День. Светит солнце. За мутным стеклом привычный индустриальный пейзаж: заводская труба на горизонте, мусорные контейнеры под окнами, голая тополиная роща с пустыми гнёздами на ветках, дорога, соседний дом и крыша соседнего дома с рыжими трубами и косыми рогатками антенн.

Дым из трубы завода вдруг из светлого становится угольно чёрным, густым, как выхлоп из трубы локомотива!.. Столб дыма стал выше, ветер потянул его в сторону нашего окна. Небо разом потемнело, наступила ночь!

Я со страху отпрянула от окна. Загрохотал маленький стульчик под ногами, опрокинутый на пол.

Мой взгляд упал на кухонную дверь. Вернее, то место, где она раньше была. Муж её снял с петель, и, – я это точно помнила, где она сейчас, – дверь лежала на балконе, на боку, загораживая решётку. И вот эта самая дверь была теперь ЗАКРЫТА! Висела на петлях на своём месте. А в углу на полу копошилась чёрная масса…

Я сильно зажмурилась. Открыла глаза. Укусила себя за палец.

Масса зашевелилась. Чёрная кожаная куртка Макса. Волна душного страха по телу.

– Это ты?! – шёпотом спросила я с удивлением.

– Ну, я, – отозвалось где-то в памяти его голосом эхо.

Или, это я ответила самой себе? Я чувствовала, что шевелю губами, произнося слова.

Куртка задрожала, приподнялась над полом, упала на пол. И исчезла…

И дверь тоже исчезла. Вместо неё был теперь открытый тёмный проход, ведущий в прихожую мимо ванной комнаты. В проходе возник стеной от пола до потолка чёрный дым, – этот выхлоп от двигателя! Я видела, как он клубится, колышется, но в кухню не попадает, а так вот, стоит ровной стеной, как за стеклом…

И за окном он, всё ещё темно. Я чувствую, он там.… И здесь, в квартире теперь…

Только в маленькой кухне его нет, немного воздуха осталось.

А муж в зале!

Там же нечем дышать! Ему нужно бежать!

– Ааааа!..

Я закричала. Крик не получился. Застрял в горле. Вошло немного воздуха – спазм в гортани, – и вышел из груди звук, похожий на хрип. Так кричит человек во сне, когда снится кошмарный сон, и старается вдохнуть.

В кухню вошёл муж. Дым позади него исчез…

Муж поднял с полу стульчик, и сел на него. Выражение лица удивительно спокойное, будто ничего не произошло. Чиркнул зажигалкой, хвостик пламени лизнул кончик сигареты. Затянулся, выдохнул облачко.

– Ты был в зале сейчас? – спросила я.

– Ну, да. Телек смотрел. Приходи, – пригласил он.

– А с кем я тогда сейчас разговаривала? – едва слышно произнесла я, едва шевеля губами от страха.

Он пожал плечами.

– Не знаю.

Я взглянула на окно позади него. Темнота исчезла также внезапно, как и появилась. Светило яркое солнце. Небо было почти белое, ослепительно чистое.

Муж докурил, потушил сигарету в пепельнице. Включил вытяжку. Снова сел. Притянул меня к себе и усадил на колени. Я обняла его за шею.

– У тебя так сердечко колотится! – вдруг сказал он. – Часто-часто!.. Прям, выпрыгнет сейчас!

Он прикладывал ухо к моей груди. Слушал. Я чувствовала запах его волос.

За окнами потемнело, наступил вечер.

Муж завязал пакет с мусором. Обулся, накинул дублёнку и нахлобучил на макушку норковую формовку. Открыл входную дверь.

Я метнулась из кухни к нему, взяла его за руку.

– Я скоро приду, – сказал он. – Я мусор вынесу и вернусь.

– Приходи поскорей! – просила я.

– Я скоро, – ответил он.

Я повернула шарик замка. Приложила ухо к дверной щели, и прислушалась к удаляющимся шагам на лестнице. Потянуло сквозняком.

Я снова повернула шарик замка, открыла дверь и выглянула на площадку.

Никого. Тихо.

Внизу хлопнула входная железная дверь.

Закрыла. Вошла на кухню.

За окном вдоль улицы стелился густой белый туман. Или дым… Полосами по земле вдоль шоссе.… Всё кругом было утоплено в нём.

Фонарь освещал тёплым молочным светом улицу и часть кирпичной стены напротив. Соседний дом стоял тёмным пятном с жёлтыми и голубыми квадратами окон.

Прошла целая вечность времени…

Я принесла картошку из холодильника, раскрыла пакет, достала холодные клубни и положила на стол.

Какой странный рисунок на кожуре… Муравьи… Мелкие такие, рыженькие! Выглядывают из прогрызенных дырочек, усиками шевелят… Муравьи? Зимой?.. Рисунок… Точно, какая-то мордочка из дырочек. Похожа на что-то знакомое… Тигриная голова, точно! Год Тигра по Китайскому календарю… Тигрёнок.

Я отложила один клубень обратно в пакет, а его – спрятала под подушку.

Собрала очистки со стола. Открыла входную дверь и выбросила их на площадку.…

Несколько шкурок упало на пол в кухне, несколько рассыпалось у меня под ногами в прихожей.

Я закрыла дверь. Постояла у входа около минуты. Вернулась обратно на кухню.

Порезала клубни, скинула картошку на сковородку. Включила газ.

Масло скворчало, брызгалось. Вкусно запахло жареным картофелем.

Принесла яйца из холодильника.

– Утро в деревне.… Кричит петух на зорьке. Просыпаются коровы и поросята. Хозяйка идёт доить корову… будет молоко!

Я произносила эти слова очень тихо, едва слышно.

– Встречайте Масленицу! Весна красна, к нам идёт! Хозяйка жарит блины. Разбила яйца, добавила молока, замесила тесто…

Я разбила яйцо, вылила его в сковороду с картошкой, перемешала. Порезала сосиску на монетки.

Откуда-то донёсся ворчливый голос старухи соседки:

– Мусора кто-то накидал! А убирать кому?.. Не ты обронил?

Ей ответил низким басом мужской голос. Вернулся муж, он уже стоял у входной двери. Защёлкал поворачивающийся ключ.

Муж зашёл домой, закрыл дверь на замок.

– Я не рассыпал кожуру, – ворчал он возмущённо. – С какого якоря я буду убирать!

Он справедливо сердился, ругался на вредную бабку.

– Кожура?.. В подъезде? – удивлённо спросила я, пожав плечами. Усмехнулась. – Странно. Откуда?

Соседка тихо ворчала… Было слышно, как она метёт веником по площадке. Шур. Шур. Шур.

Вскоре щёлкнул замок её двери. Ушла к себе.

Картошка дожарилась.

Мы сели ужинать за стол. Я сидела, муж ел картошку, я смотрела, как он ест.… Положила дочке картошки в тарелку. Самой не хотелось.

– А Масленица скоро? – спросила я.

– Весной, – ответил муж. – Сейчас январь.

– Блины надо печь, – говорю я.

– Блины – это хорошо, – поддержал идею муж. – Блины я люблю! Я только за. Я – за любой кипишь. Кроме голодовки!

Он часто повторял эту шутку. Я засмеялась. Улыбнулась, вернее. С лицом что-то… Кожа натянутая, твёрдая, на лбу особенно. И в уголках губ, на щеках.… Словно, лицевые мышцы судорогой сводит. Хочется улыбнуться, а получается гримаса, лицо кривит…

– Поешь, – говорит муж. – Тебе надо набираться сил. Я беспокоюсь за твоё здоровье.

– Не беспокойся, – ответила я. – Всё будет хорошо.

Я стояла в ванной комнате, смотрела в зеркало на своё лицо. На меня смотрел угрюмый незнакомец…. Я, и не я… Я ощупала щёки, глаза, волосы. Всё-таки, я. Отражение в зеркале тоже потрогало себя.

Я открыла воду. Поток хлынул в ванну. Я наклонилась, чтобы сполоснуть налёт со стенок.… Упала с полки зубная щётка в воду. Я подобрала щётку, очень медленно положила обратно на полочку.

Разноцветные щётки… Розовая, голубая, серая…

Я повернула их на полочке на полный оборот 180 градусов, и сложила параллельно друг другу. Указатель.… Когда придёт свежий ветер…

Я сложила параллельно синий бритвенный станок мужа и чайную ложку, рядом со щётками…

Вода шумела, пузырилась, уходила с бульканьем в сливное отверстие.

Я смотрела на неё. Воронка вращается по часовой стрелке. Мы живём в Северном полушарии… Вода чистая… Руки чистые… Вода. Её всегда чуть-чуть не хватает.… Там, где мучает жажда.… Один глоток воды из этого дома, да…

Я села на край ванной.

На полке стоял стаканчик-непроливайка с жёлтой крышечкой. Дочка рисовала, отмывала кисточки в нём. Принесла вылить и оставила. Я взяла этот стакан и выплеснула тёмную воду в ванную. Зачерпнула стаканом обратно воды из ванной и отпила глоток…

Вода чистая… Руки чистые…

Поставила стакан обратно на полку к щёткам.

Зачерпнула в пригоршню воды из ванной и сделала глоток…

Я в пустыне. Жарит белое солнце. Кругом песок. А тут оазис. Вода! Живая вода!

– Дайте воды! – сказала молодая женщина тихо.

Или это я сказала вслух, почти шёпотом, слабеющим голосом…

– Я умираю от жажды… один глоток воды! Пить.… Пить…

Вода просачивается сквозь песок на поверхность… Я очень долго шла под солнцем… Колодец. Грязь на дне колодца, а сверху – чистая вода… Прозрачная… Холодная!..

Я вижу, как погружаю свою руку в эту воду, зачерпываю вместе с грязью, с песком, наношу живительную влагу на иссохшие, потрескавшиеся губы…

– Один глоток воды… Его всегда не хватает…

Набираю в стакан воду из-под крана. Ставлю стакан на полку обратно.

– Для тех, кто придёт после меня… – говорю тихо-тихо.

В комнате внезапно потемнело, заслонили свет от лампы в прихожей. Оборачиваюсь. Два широко раскрытых глаза. Муж молча стоял на пороге ванной комнаты и смотрел на меня округлёнными от удивления глазами.