
Полная версия:
Падение Новгородской республики
И каждый чувствует себя на перепутье.
Был на дворе двадцать девятый год,
Опять собрался князь идти в поход.
На этот раз, чтоб усмирились ясы,
Они на юге для Руси опасны.
А следом и ещё один поход
На чудь – так называли тот народ
За непонятный и этнический язык.
Соблазн чудь захватить у князя был велик.
У озера он встретил их Чудского
И победил противника большого.
Там основал форпост и город Юрьев,
Ведь князь в крещенье был Георгий, Юрий.
Дал новый поворот тридцатый год —
На Польшу братья приняли поход.
Всё, что когда-то польский взял король,
Вернулось и пришло к себе домой.
А заодно был завоёван Белз,
А через год вернули и Червень.
Дружины воевали на Волыни,
Все города червенские отбили.
Покой бы обрести от войн теперь,
Да ласку и любовь своих семей,
Но вот опять идёт орда врагов —
Их видно у Днепровских берегов.
Разбоем промышляют печенеги,
Их тактика – внезапные набеги!
Грозятся учинить над Русью казнь.
Приехал в Новгород в то время князь.
Собрал скорей он верные войска,
Узнав внезапно весть издалека
Про полчища степных своих врагов,
И помощь попросил от округов.
Помог незамедлительно Мстислав,
Все силы на борьбу с врагом отдав.
Дед – легендарный русич Святослав —
Погиб от рук кочевников-бродяг.
И победить тех, с кем не сладил дед,
У братьев в том сомнений вовсе нет.
Мстислав охотно собирает рать,
И долго не пришлось подмоги ждать.
У Ярослава шансы велики,
Чтоб отогнать от Киевской стены
Кочевников, проклятых печенегов —
Шакалы окружили город предков.
Огромным войском князь руководит,
С такой подмогой точно победит.
Варяги – в центре, слева – новгородцы,
Фланг правый киевлянам достаётся.
Так полководец выстроил ряды,
И начались кровавые бои.
Тот бой в тридцать шестом был так велик,
Что долго Русь свой не меняла лик.
Старик прокашлялся и, отгоняя снег,
Улыбку превратил в беззвучный смех.
Тут белый свет увидел его зубы.
Вдруг хриплый голос стал у князя грубым:
«Нет больше печенег и их орды,
Все полегли у Киевской стены.
Я за победу в этой битве горд», —
Опять в улыбке растянулся его рот.
Решительность, отвагу мужиков
Старик, конечно, позабыть не мог.
Пред ним сгустились краски страшных сцен,
И снова брови сдвинул он совсем.
Он вспомнил плач уставших от набегов
И ржание коней у печенегов,
И лязг железа, стоны на губах,
И шум, что до сих пор стоит в ушах.
В глазах убитых – голубое небо
Застывшее. Как позабудешь это?
Запёкшуюся на кольчугах кровь,
Мычание за городом коров?
Бежали печенеги от стены,
Их долго не увидят на Руси.
Спасён богатый и красивый город,
От печенег не будет больше горя.
Но тут ему сдавило что-то грудь,
Что воздух тяжело было вдохнуть.
За ту победу, так и не узнав,
Не смог порадоваться брат его Мстислав.
Он был убит внезапно до неё —
Его дружина билась без него,
А брата Ярослава на восходе
Убили перед боем, на охоте.
Убийство неспроста совершено,
Несчастным случаем оно подменено.
Причастен к преступленью Ярослав?
Или нелепо умер так Мстислав?
Убийцу князя так и не нашли,
Умело летописец скрыл следы.
Узнать народу правду не дано —
Что было, то в обман превращено.
С землёй Мстислава нет в народе спора:
Всё перейти должно без разговора
Тому, кто ближе князю был по крови.
Наследника законного готовят.
Во Пскове княжит двадцать с лишнем лет
Единственный на это претендент.
Он, Судислав, – Мстиславу кровный брат,
И им в народе очень дорожат.
Всё брату перейдёт без промедленья,
Что было у Мстислава в повеленье.
Но Ярослав без мер властолюбив —
Расстроен он, что по отцу брат жив.
Не сможет он спокойно дальше жить,
Ведь претендента надо устранить.
Ему нужна над всею Русью власть,
И это чувство князю не унять.
Когда-то Псков входил в его владенья
И был уделом в новгородских землях,
Но по велению отца был Псков отобран
И сыну младшему Владимиром был отдан.
Во Псков тот прибыл с матерью гречанкой —
Женой Владимира, красивой христианкой.
Жил Судислав и честно, и спокойно,
Не прибегал к междоусобным войнам,
Образованием наполнил он натуру,
И развивал науку и культуру.
О творчестве душа его пеклась,
А созидать давала ему власть.
Что Судиславу Псков принадлежит,
Мысль в Ярославе уж давно свербит.
Закралась в душу старая обида,
Он отомстит – всем это очевидно.
Честолюбив, жесток с годами князь,
И жалостью его уж не пронять.
С дружиной он направился во Псков,
И был его поход туда таков:
Князь Судислав посажен им в темницу —
В ней долго заточение продлится.
Кусочек неба и холодный серый камень —
Вот что обрёл тот узник за замками.
Темница – яма, камень – это ложе,
И это всё, что он увидеть может!
А поруб* только пару метров вширь,
Скрывает узника от мира монастырь.
Следят за ним смотрители-монахи,
Приносят хлеб и воду, держат в страхе.
В темнице по веленью человека
Несчастный князь пробудет четверть века.
От жалости к нему застыла кровь,
Нарушены тут заповеди вновь.
Но понимал ли это Ярослав?
Или считал, что он и в этом прав?
Как оправдать жестокости дельца,
Который крестится рукою без конца
И говорит о вере только в Бога,
Кровавый след оставив у порога?
Не слышит он небесного отца,
О милосердии не ведают уста.
Перед народом лик его один,
Другой же спрятан в глубине седин.
Все земли переходят не по праву
Желавшему их долго Ярославу.
Тмутаракань, пленительный Чернигов
Его владениями оказались мигом.
Так Ярослав и Псков себе присвоил,
И власть свою здесь тоже узаконил.
Его не трогают моральные устои,
Борьбу за власть по жизни он усвоил.
Он тут же позабыл про Судислава —
Его своя заботит власть и слава.
А чтоб душа о душах не страдала,
Достаточно постройки будет храма.
Там, с верою в свои благие цели,
Молиться будет и, конечно, верить,
Что Бог простит, грехи отпустит в храме.
Виновные же молятся пусть сами.
***
Тут старый князь увидел, что дошёл
До храма, что недавно освящён.
Услышал путник колокольный звон.
На его средства храм тот возведён.
В задумчивости возле церкви встав,
Креститься начал старый Ярослав.
Сияньем отдавали купола,
И церковь под покров к себе звала.
Сюда он исповедаться ходил,
У покровителя в ней помощи просил.
Крестясь, стоял князь долго на морозе,
Но внутрь зайти не захотелось всё же.
Шептал сутулый, худощавый старец,
Ко лбу прикладывая знак из пальцев:
«На паперти* пред церковью стою,
За убиенного Мстислава я молю.
Не совершал я тот кровавый грех,
Пускай душа покоится вовек.
Неведомы мне праздные пиры,
Георгия-спасителя* дары,
Всё приходилось делать самому,
И много хитрости я применял в пылу.
Жестоким становиться я посмел,
Чтобы добиться власти, как хотел.
За это, господи, помилуй и прости,
Ведь я мечтал о целостной Руси.
Стала моей вся Киевская Русь,
И за неё я тоже помолюсь».
Как будто в белый, тоненький фуляр*
Окутан был Георгиевский храм.
Он вызвал в князе трепетные чувства,
Смотрел старик на церковь свою грустно.
Душе всегда в ней было так уютно!
Он счастье чувствовал здесь абсолютно.
К вечерней службе поспешал народ,
Мимо него миряне шли вперёд.
Была неразговорчива толпа —
В тулупе не признали старика.
Когда же служба в церкви началась,
Хромой старик продолжил путь опять.
Почти напротив храм святой Ирины
Стоит в монастыре посередине.
Богатый этот женский монастырь
Построен был в честь Ингигерды им.
Как будто рябь реки, бежал внутри озноб,
И чувствовал старик, как холодеет лоб.
Но мысль его неслась быстрее впереди,
И с совестью он вёл коварные торги.
***
Мелькают в голове те дни, слова
И лица тех, кто погибал тогда.
Холодный воздух остудил слегка
Картины воспалённого ума.
И, продолжая свой безлюдный путь,
Князь снова вспоминал деяний суть.
Как было, он рассказывал пурге,
Но будто бы доказывал себе:
«Вот в честь победы храм здесь возведён.
Константинополь очень удивлён,
Что храм Софийский в Киеве – не сон,
Под стать Константинопольскому он.
Пусть начинал строительство не я,
Зато закончил строить, не шутя,
Чтоб знали Византия, Запад, Рим,
Что Русь самостоятельно стоит.
Строительство Божественной Софии
Ответило величью Византии.
Увидел мир то, как она красива,
И понял, у Руси своя миссия.
В ней нарисованы художниками фрески —
Кроме божеств, на стенах там уместны,
Благодаря Ирининой харизме,
Сюжеты из семейной нашей жизни.
Нашли своё там место скоморохи,
И сцены увлекательной охоты,
И полностью все члены из семьи
На стены храма там нанесены.
Софию я украсил серебром
И золотом, иконами потом.
И в ней библиотека моих книг,
А мудрость книг меняет дух и лик.
Хотел я Русь по мере просвещать,
Всем, кто захочет, книги дать читать.
Так, греческих и прочих мастеров
Переводить заставил с языков,
Переписать бесценных много книг.
Семнадцать лет я собираю их.
Я детям просвещение давал —
Им школы, чтоб учились, открывал.
Писать учили в них на бересте,
И изучать писанья о Христе.
Детей не отдавали матеря,
А отданных оплакивали зря.
Я заменял христианством без борьбы
Язычества последние черты.
Так, в Новгороде триста человек
Примером стали уж давно для всех.
Они, старшин и дьяконов сыны,
Читают остальным теперь псалмы».
Отречься от влиянья Византии
Хотелось уж давно, но не по силе.
В народе укрепляя православье,
Князь вспомнил, как потешил он тщеславье,
Как русича главой поставил он —
Митрополитом стал Иларион.
Вдруг начал вспоминать он сорок третий.
Могущество страны в тот год заметил —
Что вся страна находится в расцвете,
А православие у всех в авторитете.
Раздробленность Руси прекращена,
Роль лидера стране отведена.
С ней дружбой дорожат другие страны,
И князь меняет тоже свои планы.
Раз власть единая теперь ему дана,
Полуколонией считать себя нельзя —
Он запретил так думать Византии,
Пока ослаб заносчивый противник.
Предпринял он визит в Константинополь,
Встречал с почётом там его акрополь.
Награбленное выдал император,
Вернулись ценности священные обратно.
Христианский Запад это оценил
И за страною статус закрепил,
Назвав её «Великая держава» —
Вот Ярославу в чём хвала и слава,
А для страны – незыблемый престиж!
Европа, соглашусь, ты в корень зришь!
Тут захотелось князю распрямиться,
Величие ему своё не снится.
Всё ж первенство забрать у Византии
Не удавалось в православном мире.
Князь повод ждал к военному походу,
Всё год за годом подвергал расчёту,
Он снаряжал пока свои войска,
И нанимал варяг издалека.
И вот случился повод – смерть купца,
Убили византийцы продавца.
***
Войной пойти в тот год на Византию
Он приказал решительному сыну:
Владимир был и опытным, и взрослым —
Отцом посажен князем новгородским.
Не сомневался княжич ни на миг,
Что тонкости военные постиг,
Что будет триумфальным тот поход,
Что слава впереди него пойдёт.
По дереву стучали топоры,
Спускались на воду военные ладьи.
Помощником поставлен был Вышата —
Начальник новгородского отряда.
Ждала погибель всех их под конец —
На смерть послал Владимира отец.
Новинка греками была применена,
Погибли тысячи от «жидкого огня».
Горели в пламени, тонули новгородцы,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
Всего 10 форматов