скачать книгу бесплатно
…«Визитка, визитка… – размышлял Кузьмич. – Как бы там ни было, а восьмидесяти тысяч она не стоит. Впрочем, и фамилия ни о чём не говорит. Наивно вообще было ожидать, что охрана зазевается. Плюс съёмка, плюс – причём самый большой – сам Николаенко: уж его-то Фонд научил на всю оставшуюся жизнь не доверять никому».
Визитку Кузьмич переложил в карман цивильного костюма и, сделав ещё глоток коньячка, отправился отдыхать.
Что же происходит? Может, этот звонок всколыхнул во мне фантазии? Я вконец растерялся и стал лихорадочно перелистывать в уме всех, кто хоть как-то вывел бы меня на Николаенко. Может, Витковский?
Я знал Витковского и не обольщался на его счёт. Но знал ещё и другое: в молодости Гриня занимался боксом, и этот спорт вышиб из него практически всё дерьмо, которое есть в каждом из нас в различных пропорциях. Гриня умел дружить, преданно и открыто, изящно не скрывая своего еврейства. Это умение придавало его квадратной фигуре неповторимый шарм и делало своим среди чужих.
Действительно: кто, как не он, поможет мне распутать этот клубок из телефонных звонков?
Я набрал главреда «Города» и спросил точно так же, как и несколько лет назад:
– Как мне услышать Витковского или он, как всегда, на задании?
– Если вы из Центра «Счастливая нога», так своих представителей мы на соревнования не направляли. Этот негодяй использует наш товарный знак и авторитет «Города». Хотя давно поёт не с нашего голоса. Он уволен.
Ответ Нарышкова-младшего (в газете он был гораздо менее значителен, чем Нарышков-старший, но оставался главредом «Города») меня обескуражил. Ещё недавно братья души не чаяли в своём компаньоне, поскольку последний не только писал, но ещё и «крутился», обеспечивая безбедное существование и пропитание биологическим организмам всей редакции.
«Хорошенькое дело, – подумал я, – как же много перемен за это время! А вдруг и Николаенко из негодяя превратился в чьего-нибудь советника и офис его где-нибудь на Крещатике?» От этих мыслей у меня заныло под ложечкой.
…Изгнанный Гриня таковым себя абсолютно не чувствовал. Климакс, наступивший на братьев Нарышковых одновременно, помутил их рассудки и заставил выплеснуть всю агрессию на добросовестного еврея. Добросовестность в данном случае имела совершенно прямой смысл и делала Гриню исключением, учитывая устоявшиеся представления о его соплеменниках.
Гриня отвык ходить на работу, но это совершенно не означало, что он разучился работать. Поначалу, конечно, всё было ужасно. Утром он просыпался по сигналу внутреннего будильника, биологические часы выталкивали его в ванную комнату, где он машинально брился перед зеркалом, затем вглядывался в своё лицо – и вдруг понимал, что никто, кроме него самого, видеть его не собирается, никто не зовёт и не ждёт. Гриня царапал судьбу эпизодическими усилиями продраться в какую-нибудь редакцию, но всякий раз в процессе сращивания одно из тел не уживалось с другим. Наконец наметилась гармония. Но это же был Гриня…
Гриня набрал номер Коваля. Накануне они крепко набрались, и Сёма рассказал, как его на кредите обмишурил известный всем своими гарантиями и репутацией пенсионный банк «Пенсис». Время от времени средняя буква «с» в неоновой вывеске над входом в банк мигала, а то и не загоралась вовсе, обнажая истинное отношение банка к своим вкладчикам. Суть вопроса Гриня помнил смутно, но твёрдо знал, что пообещал Семёну Михайловичу своё участие и свою журналистскую поддержку. Григорий Зельманович был человеком обязательным.
Сёма только что затянулся очередной сигаретой, как вдруг услышал на том конце провода: «Здравствуйте!» Приветствие произносилось с чётким выделением каждой буквы – так Гриня обращался к друзьям. Семён Михайлович ответил невнятным протяжным мурчанием.
– Я же не женщина, – возмутился Гриня. – Кажется, вчера мы о чём-то пили?
Сёма затянулся вновь и невозмутимо произнёс:
– Ну. У меня всё с собой.
Гриня оделся по-домашнему: майка и шорты позволяли вентилировать отравленный накануне организм. Без пива разговор просто не пошёл бы: сушь стояла во всём свете – на летних улицах душного города, а главное, страдал от засухи язык. Пропустив по запотевшему бокальчику, мужчины перешли к делу. Гриню искренне заинтересовал манёвр банковского клерка, и он уже мысленно строил логическую нить развития сюжета. Служебный подлог, сопряжённый со злоупотреблением служебным положением, чудненько подтверждался Сёмиными документами. Гриня почувствовал тему и задал Ковалю единственный вопрос:
– Семён Михайлович, ты готов идти до конца?
Сёма чуть помедлил и затем вполне внятно ответил:
– Да.
Вы не поверите, что погубило Гриню: Коваль не был сиротой, как не был сиротой и его обидчик.
Наутро Витковский примчался в редакцию с планом работы на месяц и, зная всю непредсказуемость журналистской кухни, поставил в известность о своих планах главного, посвятив вкратце в тему. Главный испугался раньше, чем Гриня успел выдать полную информацию: «Пенсис» обслуживал всю местную знать, в том числе и ту, которая знать никого не желала. Но Витковский давно уже свыкся с тем, что за ним никто не стоит, а тема была так перспективно глубока, что только копай. И он выбрал профессионализм.
Григорий Зельманович был человеком пунктуальным – на встречу с клерком он прибыл вовремя. В просторном офисе Коваля, что и был местом встречи, Гриню никто не ждал. Дипломатический зазор давно превратился в пропасть, когда из кабинета наконец-то вышел Сёма, дружески прощаясь с каким-то посетителем. Последний окинул Гриню оценивающим взглядом и растворился за дверями офиса.
– Ну и где этот подложник? – разделив на слоги последнее слово, сочно произнёс Витковский.
Сёма сделал очередную затяжку и сказал:
– Он уже был. В общем, мужик, которого ты только что видел, – его брат.
– А что, в банк на работу уже принимают несовершеннолетних? – спросил Гриня. – Он же не двойку по поведению получил, чтобы я с его взрослыми родственниками встречался.
– Вот, Гриня, ты и не встретился.
Гриня смотрел на Коваля с тихой злостью:
– Ты же сказал «да»!
– А я и не отказываюсь от своих слов. Но ты и меня пойми: этот родственник выручил моего племянника, буквально спас. Не могу же я на его пацана наезжать!
– Благородно, – выдохнул Витковский. – Если бы я не заручился твоим конкретным «да», я бы в это не лез вовсе. А теперь, если я заткнусь, меня с дерьмом смешают. Повсеместно. Ещё и вымогательство пришьют. Ты же не слышал, как главный «Пенис» со мной разговаривал. Не удивлюсь, если брат ещё имеет и конкретный блат.
Коваль промолчал: он догадывался, что Грине удивляться не придётся. Но чтобы так… Этого не предполагал никто.
Уже на следующий день Витковский, ещё вчера несомненный кандидат на пост заместителя главного редактора, стал свободным журналистом. Свободным даже от той должности, которую так недолго занимал в этой газете.
Статью Гриня, как и обещал, написал – красиво, едко и хлёстко. А ещё её опубликовали. Но Гриня вывод для себя сделал: своя наковальня к телу ближе.
Впрочем, история жизни Витковского являла собой занятный сценарий, в котором было всё – от взлётов до падений, так что жаловаться на обыденность ему не приходилось. С Ковалем судьба свела его в те самые времена, которые вытолкнули Витковского в нижнюю часть житейской амплитуды. А когда-то всё было не так и не с теми…
Гриней Витковского называли близкие и друзья. Журналистом он был от Бога. Писал так, что каждая его статья вызывала настоящий взрыв. Многие шишки, сидящие наверху, после публикаций Витковского хватались за головы, а кое-кто – и за другие места, особенно после того, как из-под них выбивали обсиженные кресла.
В своей деятельности Гриня руководствовался главным принципом скандального журналиста: «Не уверен – не обговняй». Факты собирал и проверял тщательно, а потому и выигрывал все суды, куда подавали на него герои его статей. Однажды в своей газете Витковский даже обратился в стихах к своим истцам: «Ну что вы, право, всё в суды несёте на меня предъявы? Ведь если б не мои труды, то хер бы вы достигли славы».
Намёк был на то, что об отдельных фигурантах, о которых он писал, общество в широком смысле узнавало исключительно из его публикаций. Самое интересное, что после этого обращения количество исков к Витковскому несколько уменьшилось.
О журналистике Гриня мечтал всю жизнь, но настоящим журналистом стал довольно поздно – почти в сорок лет. Тогда, когда в СССР уже разрешалось быть журналистом беспартийному еврею.
А до работы в газете Григорий Зельманович Витковский после окончания именитого Института инженеров железнодорожного транспорта пятнадцать лет трудился на железной дороге. За эти годы он прошёл путь от любви до ненависти к стальным магистралям и достиг средних чинов. Выше его не назначали. Одни утверждали, что это из-за фамилии, имени и особенно отчества. Другие – что из-за того, будто он был дважды недостоин стать членом КПСС. Но и те и другие сходились на третьей причине: Гриня не умел и не хотел лизать задницу начальству. Всегда в лицо говорил правду и даже писал её в различные газеты.
В конце перестройки, после того как на выборах в горсовет Витковский не дал пройти в депутаты своему непосредственному начальнику, он понял, что больше в МПС ему ловить нечего. И ушёл работать в газету. В самую новую, в самую демократическую и антикоммунистическую газету областного центра, которую возглавлял его бывший одноклассник.
Благодаря тому, что жизнь областного центра Гриня знал плохо, а принципов советской журналистики не знал вообще, его первая публикация произвела фурор. Витковский не понимал, о чём можно писать, а о чём нельзя, а потому написал правду. О некоем Валентине Смагине, «прихватизировавшем» к тому времени значительную часть городских магазинов. Как потом рассказывал Грине ставший впоследствии его другом Лёня Урицкий, когда он прочёл статью о Смагине, подумал, что жить автору осталось не больше недели. Потому что Валик Смагин был не кем иным, как Валиком Дреком, главным криминальным авторитетом города, отправившим в мир иной почти всех, кто ему мешал и сопротивлялся. Но Гриня об этом тогда не знал, как и его главный редактор. А Валик Дрек не тронул Витковского и газету только потому, что не мог понять, кто за ними стоит. Потому что и он, и другие считали: раз газета и журналист позволяют себе наезжать на такого человека, значит, за ними стоят ещё более мощные силы. А за Гриней на самом деле никто не стоял. Это был блеф. Но та первая публикация превратила Витковского в самого смелого и честного в городе журналиста. К нему стали обращаться за помощью люди со своими проблемами. А Гриня, используя свой журналистский дар, старался всем им помочь. И когда секретарши, хозяйки высоких приёмных, не говоря уже о низких, докладывали своим боссам, что их спрашивает журналист Витковский, то боссы если и не падали в обморок, то уж успокоительное принимали обязательно.
– Григорий Зельманович, вас тут две девушки спрашивают, – сообщила Грине секретарь редакции Маринка.
Надо сказать, девушек Витковский любил весьма и весьма. Несмотря на все свои честность, принципиальность и в целом имидж глубоко порядочного человека, Гриня никогда не упускал случая трахнуть понравившуюся ему особу. И делал это даже без особых домогательств. Так, по ходу дела. Денег за свою, всякий раз эффективную, работу с тех, кто к нему обращался, Витковский не брал, но, когда очередная симпатичная женщина спрашивала у него, чем она может отблагодарить его за помощь, отвечал открытым текстом. Дам, однако, ответ не шокировал, и, как правило, они ему в благодарности не отказывали.
Двумя девушками, ожидавшими Витковского, оказались мать и дочь, внешне похожие скорее на двух довольно миленьких сестричек не старше тридцати пяти лет.
– Господин Витковский, – начала та, которая дочка, – моя мама влезла в такую халепу, что только вы можете нам помочь. Мы знаем вас по вашим статьям. И верим, что вы не побоитесь поднять эту тему.
Девушка сделала небольшую паузу и продолжила:
– Я, вернее, мы… Да, мама, я правильно говорю? Так вот, мы хотим, чтобы вы вывели этих проходимцев на чистую воду.
– Я понимаю, – вступила в разговор мать, – денег, которые у нас выдурили, уже назад не вернуть, но хотя бы других предупредить. Может, милиция зашевелится. А то, куда мы ни обращались – в милицию, в прокуратуру…
– Все говорят: «Сами виноваты», – добавила дочь и запнулась.
– Милые дамы, я весь во внимании, – приветливо улыбнувшись, поддержал женщин Витковский, – продолжайте.
Как бы почувствовав подставленное плечо (а Гриня классно мог создавать такие ощущения!), дочь снова заговорила:
– Понимаете, Григорий… Простите, как вас по отчеству?
– Можно просто Григорий, – разрешил Витковский.
– В общем, ещё недавно мы жили очень хорошо: отец был серьёзным бизнесменом. Но четыре месяца назад его убили. Вы, наверное, слышали: Поляков Владимир Артёмович.
– А, так, значит, вы Елена, а маму вашу, если я не ошибаюсь, зовут Евгенией, – пользуясь известной ему информацией, произнёс Витковский.
– Ой, простите, мы так волновались, что забыли представиться. Вы абсолютно правы. Мы Елена и Евгения. Нас тоже можно называть по именам без всяких отчеств. Вот. После смерти папы нам пришлось рассчитаться по его долгам. В общем, это долгая песня, не имеющая отношения к тому, из-за чего мы пришли.
– Лена, ну что ты мнёшься? – заговорила Евгения. – Она, Григорий, всё никак не может сказать, что после смерти Владимира у нас денег осталось совсем немного. Дочке пришлось устроиться на одну фирму переводчиком, я тоже подумываю о какой-нибудь работе. Извините. – Евгения достала из сумочки носовой платок и вытерла накатившиеся слёзы. – Простите, но всё это так грустно и глупо…
– Два месяца назад, когда я была в командировке, к маме обратилась её знакомая. Или подруга. Мама, как назвать Нону? – снова вступила в разговор Елена.
– Знакомая. Подругами мы никогда не были.
– Знакомая. Жена папиного заместителя. И сказала, что она знает наше тяжёлое материальное положение, поэтому предлагает маме хорошо заработать. И без особых усилий. Для этого надо всего две тысячи сто долларов. А отдача от них будет измеряться тремя-четырьмя тысячами каждый месяц. Надо только маме пойти с ней на семинар Фонда, который состоится в ближайшую субботу.
– Такие деньги у меня ещё были, – продолжила Евгения. – А рассказ Ноны был настолько убедительным, а перспективы – такими многообещающими, что я решила пойти. Конечно, если бы Лена была дома, то я, может быть, и не попалась бы на эту удочку. Но Лены дома не было.
– Конечно, не попалась бы. Я слышала на фирме об этом Фонде. Там говорили, что это очередная пирамида.
– Но как я могла подумать о чём-то плохом?! – воскликнула Евгения. – Ведь когда я пришла с Ноной на семинар в ДК, то увидела там таких людей! Из исполкома, милиции, прокуратуры, бизнесменов. А как проходил семинар? Профессионально, на высшем уровне! Менеджеры Фонда – это настоящие артисты. Их лекции не только убеждают, но и завораживают. И ещё эта музыка, аплодисменты… В общем, когда предложили сделать благотворительный взнос в размере двух тысяч ста долларов, я, не задумываясь, написала заявление и отдала деньги.
– Ну и что дальше? – спросил Витковский.
– А дальше… По условиям того бизнеса, что нам предложили, чтобы окупить свой взнос и дальше получать прибыль, я должна была привести с собой ещё кого-то, те – ещё. И так бесконечно. И все должны были вносить деньги. Тогда бы мне полагался определённый процент. Я думала, что смогу с собой привести людей без труда. Но когда я обратилась к своим знакомым, мне все сказали, что я ненормальная. Так я никого желающих и не нашла. Вскоре я поняла, что не только ничего не заработаю в этом бизнесе, но и свои деньги потеряю. Я, правда, обратилась к руководителям семинара с просьбой вернуть мне их, но те только пристыдили меня. «Как вам не стыдно? – говорят. – Вы отдали деньги на благотворительность. Мы их отправили в детские дома, больницы. Вы что, предлагаете забрать их назад? Мы этого не можем». Порекомендовали не отчаиваться, а, наоборот, собраться и уговорить кого-нибудь прийти к ним с деньгами.
– Знаете, Григорий, – не выдержала Лена, – я, когда вернулась из командировки и мама мне обо всём сообщила, сразу ей сказала, что плакали наши денежки. Она сначала не верила, а потом…
– Потом было поздно, да? – догадался Витковский.
– Да, – ответила Лена, – когда мама наконец поняла, что её, что называется, кинули, мы пошли в милицию, в этот, как его, ОГСБП, к Метелице.
– К Вите, – уточнил Гриня.
– К нему, Виктору Леонидовичу. Метелица послушал, посмеялся, назвал маму дурой, взял от неё заявление, но сказал, что навряд ли у него что-то получится. Поэтому мы пошли в прокуратуру. К
. Там – то же самое. Вот теперь пришли к вам.
– И что вы хотите от меня? – поинтересовался Витковский.
– Чтобы вы написали статью и разоблачили этот Фонд, – сказала Лена. – В субботу у мамы очередной семинар, она может вас привести с собой, чтобы вы сами во всём убедились.
– Хорошо, – подвёл черту Витковский, – договорились. Тема интересная. Встречаемся в субботу.
О Фонде Витковский слышал давно. Он пытался раскопать эту тему, но никак не мог найти подступов. Милиция, прокуратура, СБУ никакой информации ему не давали. А его друг, заместитель городского головы Николай Ткачёв, вообще порекомендовал не связываться с Фондом, потому что за ним стоят серьёзные силы. Могут и грохнуть.
Но Витковский не был бы самим собой, если бы вот так просто взял да и успокоился. Помнится, когда он задумал поход по городу с противотанковой миной в руках, его тоже отговаривали. Эта мина, вернее её муляж, в редакции осталась от коммунистов, прежних хозяев помещения. Гриня задумал свой поход в тот момент, когда в городе произошла очередная кровавая разборка с трупами в доме рядом со зданием горсовета. Милиция тогда объявила повышенную боевую готовность. И Гриня решил проверить эту готовность лично.
С миной в руках, в сопровождении фотографа редакции он вышел из здания горсовета и беспрепятственно прошёл пешком через полгорода. На каждом перекрёстке фотокор снимал Витковского. На одном из них при переходе дороги Гриню с миной, которую он буквально демонстрировал в лобовое стекло, чуть не сбил милицейский автомобиль. Это тоже было зафиксировано на плёнку. Последний снимок Грини с миной в руках был сделан у входа в областное управление милиции. После этого «минпохода» Витковский опубликовал репортаж о «повышенной бдительности» городской милиции. Вскоре Гриню пригласил к себе новый начальник городского управления внутренних дел и посоветовал больше не рисковать таким образом, потому что отныне милиция стала более бдительной и может причинить Грине телесные повреждения. Но Витковский дружеских советов не испугался, а, наоборот, лишний раз убедился, что при помощи своего пера может влиять на многие моменты городской жизни.
С Евгенией Поляковой Витковский встретился за тридцать минут до начала семинара, проводимого Фондом. На входе в ДК Гриню и Полякову встретили два мордоворота. Убедившись, что они не левые чайники, а официальные участники, охрана пропустила их в вестибюль, где толпилось много людей. Менеджеры Фонда регистрировали участников, клеили им на одежду номера и приглашали в зал.
Гриня в зал не спешил. Как истинный журналист, он почувствовал запах жареного. В толпе участников семинара мелькали знакомые лица «в погонах и штатском». Причём те, кто – Гриня знал это точно! – привык брать, а не давать.
Кое-кто узнал и Витковского. К нему подошёл полковник СБУ Ханин и спросил, какими судьбами он здесь оказался. Гриня честно признался, что собирает материал для статьи.
– Ты только меня не упоминай, – попросил Ханин и отправился в зал.
«Ага! Щас! Уже забыл», – подумал Гриня и вместе с Поляковой пошёл вслед за полковником.
Во время семинара Витковский чуть не обалдел. Если бы он был менее информирован и подготовлен, то после той психологической обработки, которую устроили лекторы, обязательно бы собрал две тысячи сто долларов и отдал их Фонду. Ведь вот оно как! Наглядно продемонстрирована схема поступления и прохождения денег. Вот процент, который получаешь за одного приглашённого, вот – за двух, теперь – за приглашённых ими и так далее. И в конце концов становишься богатым человеком. Тут же в качестве примера получившим в прошлом месяце крупную сумму денег было предложено подняться со своих мест в зале. Среди них оказался и полковник Ханин. Очень убедительно.
Выйдя с Евгенией после семинара на улицу, Гриня всё ещё никак не мог прийти в себя. Он убедился, что в Фонде состоят люди, имеющие власть и положение, и дураками их никак не назовёшь. И уж кто-кто, а они действительно могли привести с собой «паровозом» много людей. В том числе и тех, кто от них зависел. А вот Евгения Полякова такой возможности явно не имела. После смерти мужа от неё никто не зависел. А потому её вступление в Фонд изначально было обречено на провал. Очевидно, таких, как она, среди участников семинара было немало.
«Интересно, на что люди рассчитывают?» – удивлялся про себя Гриня. А Полякова тем временем предложила зайти к ней домой:
– Я хочу вам показать заявление, которое я написала, и другие документы.
Дом у Поляковых был совсем неплохим.
«Если матери его продать и купить квартиры себе и дочке, то ещё некоторое время о деньгах можно было бы не беспокоиться», – прикинул Витковский.
– Вы думаете, зачем я пошла в Фонд при таком богатстве? – угадала Евгения Гринины мысли. – Дело в том, что при муже мы с Леной привыкли к свободным деньгам. А сейчас их нет. А тут вот они – сами в руки идут. А… – махнула рукой Полякова и открыла дверь. – Проходите. Чай, кофе или покрепче?
Грине хотелось покрепче. Ему надо было сбросить то оцепенение, в которое он впал после семинара.
Полякова достала коньяк. Витковский налил его в два бокала. Сделав несколько глотков, поинтересовался, где дочь.
– Лена в командировке в Таллине. Будет послезавтра.
Поднявшись с кресла, Евгения подошла к секретеру. Достала документы и протянула их сидящему на диване Витковскому. Смотреть особенно было нечего, разве что на хозяйку, которая села рядом и пыталась рассказать Грине, где что.
После третьей порции коньяка Гриня почувствовал то, что и должен был почувствовать. Тем более что Полякова понравилась ему ещё во время первой встречи, когда Витковский на грудь ничего не принимал. Конечно, Гриня не был Аполлоном. Роста небольшого, а веса приличного. Располневший мастер спорта по боксу. Но с неиспорченной и достаточно привлекательной физиономией. Может быть, он женщинам нравился благодаря своему остроумию и обаянию, умению сопереживать?
Коньяк подействовал и на Евгению. И после краткого изучения документов каждый из них как-то непроизвольно перешёл на изучение эрогенных зон своего визави. Процесс, а главное результат, удовлетворил обоих.
«Материал – бомба, – думал Гриня, возвращаясь от Поляковой домой, – и баба неплохая. А ведь ей сорок с гаком».
Жена уже спала, на столе лежала написанная ею записка: «Тебе звонил президент Фонда Геннадий Васильевич Николаенко. Просил обязательно перезвонить в любое время по номеру…»
