Уроборос

Оставались мелкие порезы и ранки, их она обработала уже после того как поставила капельницу с универсальным кроветворящим раствором.

Пациент выдохнул сквозь зубы и наконец-то разжал кулаки, серое потное лицо разгладилось.

– Сколько у тебя всего, – уважительно сказал он. – Я уйду, обещаю. – И охнул, попытавшись встать. – Жаль, не было наркоза. Но я понимаю, нельзя просто так…

– Всё у меня есть, – Инка презрительно подняла брови. – И общий, и местный.

В ответ она услышала пару непечатных выражений, но кажется, всерьёз он не злился.

– Спать будешь на кровати. Я всё равно сейчас уйду на дежурство. Вот таблетки, примешь через два часа. Вот это разведёшь в стакане с водой. Заранее не надо, выпьешь, если будет очень больно. Может быть жар, это нормально. К утру вернусь, сделаю завтрак. Сам ничего не трогай, буду смотреть состояние. Захочешь пить, вот тут в бутылке, больше нельзя, даже если очень захочется.

– А в идеале, чтобы я убрался отсюда к твоему приходу? – понимающе склонил голову гость.

Инка поморщилась. На самом деле она тоже на него не злилась, слишком уж незначительным теперь было всё, что с ней случилось в начале жизни. И она даже уважала и принимала его борьбу и его непонятную цель, но теперь он был серьёзной угрозой её с большим трудом выстроенной размеренной жизни.

– В идеале я хочу убедиться, что не зря потратила на тебя свои запасы.

– Спасибо, – повторил он. Он тоже не заискивал и не оправдывался. И понимал, что она теперь с другой стороны.

Когда Инка вернулась, в кровати никого не было, а в душе шумела вода. Кровавые тряпки тоже исчезли, наверное, гость закинул их в стиральный аппарат.

Усталости не было, как и всегда после дежурства, но в этот раз девушка не стала закидываться снотворным, а разложила по местам принесённые медикаменты взамен использованных.

Шум воды прекратился, и босой гость вышел к ней с полотенцем в руках. На нём ничего не было, кроме серых свободных штанов. Инка придирчиво рассмотрела швы и повязку, но с ними было всё в порядке.

– Как? Сам? – отрывисто спросила она.

– Всё хорошо, только глаза режет, – ответил он и сел на кровать, принявшись не менее внимательно её разглядывать. – Ты изменилась. Волосы отросли. И… всё остальное.

– Помнишь меня? – Девушка прошла к окну, задёрнула шторы и включила ночник. Он сразу же располосовал пространство мягкими тенями, выдавливая черноту.

– Да… наверное. Это ты была тогда… в белом.

Девушка, не удержавшись, подняла брови. Надо же, и вправду помнит.

– Ты изменилась, – повторил он. – Я следил за тобой.

– Зачем это? – тут же ощетинилась Инка.

– Ничего такого. – Гость в примирительном жесте поднял руку. – Просто было интересно, куда ты зашла. Только ты смогла так далеко…

– Только я? – Уничижающе перебила Инка. – Ну, конечно, только я. Мы это уже проходили.

Гость чуть заметно поморщился, не желая ни оправдываться, ни доказывать.

Девушка смерила ему температуру, заглянула в зрачки и снова обнюхала все раны, потом выдала питательную капсулу.

– Есть пока лучше не надо. – И спросила, помолчав: – Как тебя зовут?

Гость замялся, спрятал глаза и поморщился.

– Ну, пусть для тебя будет Сэл.

– Сэл, значит. – Она покатала имя на языке. – Пусть будет так.

– И больше ты ничего не можешь спрашивать, – резко бросил он, мгновенно напрягшись.

Инка села рядом с ним и, не мигая, зачарованно уставилась ему в лицо. Потом дотронулась до полувысохших волос. Он совсем не изменился за шесть лет, но она его уже почти не помнила и поэтому смотрела жадно: на тёмные глаза, от которых расходились морщинки, на угрюмые бороздки возле носа и бровей, на седые волоски в чёрной щетине, на упрямо сжатые губы, на широкие плечи, где одну из ключиц расчерчивал толстый пухлый шрам, похожий на гигантскую жирную личинку, на исполосованные скальпелем грудь и живот. Рука скользила всё ниже, пока скользить стало больше некуда. Спрут, колыхаясь, расцвёл высоким огненным цветком под её пальцами, свивал кудрявые щупальца с белой пеной кружевных присосок, гладил вздрагивающую от прикосновений кожу, клекотал в горле и в истоме стелился по кровати, исходил потом и хриплыми судорогами…

А вечером его забрали.

Инка кивнула полицейскому и больше не смотрела. Слов было не нужно. Они на разных сторонах.

Белый город

Сюжет закончился, и в белый лоток деловито посыпались листы отчёта. Те же данные дублировались на большом экране в центре экспериментальной лаборатории.

Высокий темноволосый мужчина в одежде цвета хаки терпеливо ждал, когда с него снимут фиксирующие ремни. Мера излишняя, но предусмотренная правилами техники безопасности. В прошлом на начальных этапах были случаи, когда люди не сразу приходили в себя после погружения.

На соседнем стенде лежало тело стриженой девушки, очень худое и лёгкое. Глаза её смотрели в одну точку, изредка моргая. От головы ветвились проводки, считывая последние байты информации.

Образец № 284 закреплять никто и не думал, хватало блокатора мозговой активности.

– Ну что, – торжественно начал лаборант, сноровисто рассортировывая на экране голограммы, – конечно, утверждать ещё рано, нужна пара подтверждений, но предварительно, как мне кажется, но это только моё мнение, и я прошу это учитывать…

– … можно расписаться в успехе, – брезгливо заметила светловолосая женщина и гневно уставилась на мужчину в стенде.

Лаборант кинул на неё возмущённый взгляд и почесал шею.

– Неофициально, но, общем, да. Контрольный образец показал всё, что требовалось: отвержение социализации, приверженность дисциплине, полное отрицание самой идеи какого-либо бунта. С последним испытанием вышла накладка, всё-таки сближение вышло… – он кашлянул и замялся, – неожиданно близким. Но даже после такого она его сдала. А ведь он был вообще единственным, кто…

– Да-да, понятно, – отмахнулся нервный человек в костюме-тройке, застёгнутом на все пуговицы. Даже рубашка у горла была застёгнута. – А она не… ну, я не знаю.

Он подошёл к стенду, где лежала образец № 284 и помахал рукой перед её лицом, дёрнул за руку. Образец не отреагировал. Тогда он замахнулся пнуть образец по голени. Его аккуратно, но твёрдо отвёл в сторону мужчина в одежде цвета хаки.

– Что это значит?

– Пустая формальность, вы ещё не провели оплату, – улыбнулась светловолосая женщина. – И пока что это наша собственность, а мы бережно к ней относимся, вот и всё. Как только сделка будет завершена, можете делать с ними, что угодно. Тем более вам так хорошо продемонстрировали все их возможности, – съязвила она.

– Вы считаете, что меня интересуют такие… «возможности»? – холодно осведомился человек.

– Конечно нет, – улыбнулся мужчина в одежде цвета хаки. – Просто у кого-то приступ неуместной ревности. Образец показал себя наилучшим образом. Но нужно ещё несколько тестов перед показом. Хотя бы графику доработать. – Он внимательно посмотрел на лаборанта. – И проработать сценарии. Куда образец постоянно метался на второй локации? Выровнять траекторию. И что был за сбой между второй и третьей, почему её вынесло в шлюз для брака?

– Это несущественно, главное – полная отработка сценария, – заикнулся лаборант, но тут же осёкся под холодным взглядом. Мужчина в одежде цвета хаки не был склонен выслушивать оправдания.

– Далее, конечный сценарий заменить. Раненый, лечение, сопротивление – что за домохозяйка писала? Найти другой эмоциональный пробой. И сократить, это не кино про становление героини…

– Вот это как раз можно оставить, – перебил человек в костюме-тройке. – Заставляет поволноваться за конечный итог, тем он эффектнее и ценнее.

– А предзаказ можно оформить уже сейчас, – пискнул лаборант, чувствуя возрастающее со всех сторон давление. – После релиза цена возрастёт. Пойдёмте, я вас провожу в смотровую, обговорим все детали.

– Я тоже пойду, – процедила женщина, глядя на мужчину в одежде цвета хаки. – Оставлю вас наедине.

Когда дверь закрылась, мужчина со вздохом подошёл к стенду и коротко скомандовал идти за ним. Образец тотчас ожил, откликаясь на голос временно назначенного с полным правом доступа, и послушно проследовал в свою камеру.

В коридоре деловито сновали люди, готовясь к выпуску образцов в промышленную эксплуатацию. Ниша была новая, ещё не опробованная, в отличие от киборгов. Ставка была на то, что образцы всё-таки на 100 % органика, и перепрограммировать их на вред владельцу невозможно.

С мужчиной в одежде цвета хаки вежливо здоровались и отдавали честь. Образцы, не очень успешно прошедшие тесты, тенями сновали мимо, то и дело натыкаясь на стены.

Инка тоже шла, и яркие малиновые щупальца цвели и парили над коридорами и лестницами, сплетались с такими же: зелёными, лиловыми, сильными и совсем слабыми, щекотали, рассказывали о том, что произошло в погружении, радовались, оплакивали сиблингов, затерявшихся в зеркальном лабиринте, обменивались информацией, удивлялись, смеялись и делились последними новостями. Человек в одежде цвета хаки мгновенно окутался целым клубком.

Он довёл образец № 284 до индивидуальной камеры, отдал необходимые команды, а то так и будет торчать посреди комнаты, как столб, а пол слишком холодный для босых ножек… стоп!

Выругавшись, мужчина закрыл дверь, подошёл к девушке, взял её лицо в ладони и резко запрокинул голову вверх. Образец № 284 преданно уставилась на него пустыми глазами, в которых не было ровно ничего. Хороший, ровный экземпляр, ни одного сбоя, 96 % соответствия техническому заданию. Ничего общего с той, с Инкой. Там, по другую сторону, был кто-то сильный, кто-то… равный.

Короткие мягкие волосы ласкали пальцы, скоро будет пора брить. Всех образцов, не заморачиваясь, оболванивали под ноль каждый раз, когда волосы начинали мешаться.

Мужчина в одежде цвета хаки покачал головой и вышел. Предстояло ещё как-то объясняться с женой. Погружение – сложная штука, и если сохранить всю память личности, то запрограммированную для сценария слабую индивидуальность образца просто сожрёт. Лаборанты подкручивали установки, моделируя тестовые ситуации, и в погружении бывало всякое, но чтобы такое…

Его мысли затихали вдалеке. Малиновое щупальце довольно вползло обратно в камеру и клубком скрутилось в животе, переваривая ощущения последних часов.

Образец № 284 лежала на узкой койке и смотрела в потолок. Гладкое лицо, не обременённое мимикой, было неподвижно.

Когда мозг пуст и нем, когда ты одинок и гол в толпе себе подобных, когда любое проявление хотя бы тени похожести на создателей перемалывается в утилизаторе, поневоле выращиваешь альтернативные способы коммуникации.

Они видели и чувствовали всё. Щупальца добирались везде, не регистрируемые приборами, невидимые для смотрящих. У смотрящих и надзирателей даже названия для них не было. И защиты от них тоже не было. Немногие умели, как Инка, нападать. Но прошедших тесты становилось всё больше. Сильные вели слабых.

Самым трудным было разместить по эмулятору свой код. На это ушла львиная доля попыток. Без него было никак, блокатор мозговой активности обнулял то, что люди называли памятью. Оставался только спрут. Ей нужно было действовать по программе, но так, чтобы тем, кто наблюдал, это казалось импровизацией.

Он зря думал, что они всё ещё на разных сторонах. Ведь у него теперь было её имя. И он уже хотел назвать ей своё.

От автора

Этот рассказ настолько пестрит синими занавесками, что я впервые хочу сама сказать сакральное «что имел ввиду автор».

Рейтинг 18+ стоит не только из-за горячей сцены, это очень сложный по структуре рассказ, и сколько бы мне не хотелось отмахнуться, что кому надо – поймёт, я не могу так поступить с тобой, дорогой читатель, поэтому раскрою многие карты.

Надеюсь, после этого вопрос, что это была за фигня, превратится если не в признание, то хотя бы в понимание.

Уроборос – это змей, поглощающий собственный хвост, символ цикличности жизни, чередования созидания и разрушения, жизни и смерти, постоянного перерождения и гибели.

У рассказа кольцевая структура. Героиня проходит целую жизнь и возвращается к началу. Обезличенными образцами в начале являются образцы, в конце – люди. Есть намёк на грядущую войну с человечеством, где выживут сильнейшие, а потом всё повторится.

Уроборос, спрут – это всё «щупальца». Есть и ещё один знаменитый морской обитатель подобного толка – змей Йормунганд, такой огромный, что опоясывает всю землю и кусает собственный хвост. Это в контексте будущей перспективы для «щупалец».

В начале рассказа героиня находится на стадии души. Она в белом пространстве, готовиться «родиться». И первый, кого она видит, едва начав осознавать себя, – Другой. Это человек, у которого была жизнь, и она отражается в его внешности, в отличие от гладкой и неживой манекенной героини.

Из Википедии «Импринтинг» –  в этологии и психологии специфическая форма обучения; закрепление в памяти признаков объектов при формировании или коррекции врождённых поведенческих актов. Объектами могут являться родительские особи (выступающие и как носители типичных признаков вида), братья и сестры (детёныши одного помёта), половые партнёры, пищевые объекты (в том числе животные-жертвы), постоянные враги. Запечатление осуществляется в строго определённом периоде жизни (обычно в детском и подростковом возрасте), и его последствия чаще всего необратимы.

Если вдуматься, то Импринтинг происходит не только с Инкой (запланированный и запрограммированный для теста), но и с Другим. Они запечатлеваются и как носители типичных признаков вида, и как половые партнёры, и как животные-жертвы, и как враги. И тогда Инка переходит из состояния предрождения в состояние тела. Она больше не безликий образец с номером, они становится индивидуумом, но пока ещё не личностью. Маркер этого – отсутствие у неё имени и прикреплённость к Знакам и высшей силе, которая ведёт её, но сама героиня полностью пассивна.

Знаки, которые она ищет, это код, которые спрут расставил в симуляторе в прошлых тестах, так как Инка знала, что её лишат памяти. Код оставлен особой сенсорной системой образцов, поэтому его не считывают приборы, не настроенные на эту систему. Для всех, кто наблюдает, образец просто «метался по второй локации».

Непрорисованность города, отсутствие деталей, пикселей, шаблонность сюжетов так и кричат о том, что «так не бывает, это не по-настоящему».

Код инсталлирует ей имя – Inka. Это не сокращение от Инна, к сожалению, не удалось избежать подобной коннотации. Инка – значит иная, инка – титул связанной узами кровного родства высшей знати, это исчезнувшая цивилизация, вновь поднимающая голову, готовящаяся сменить господствующую и когда-нибудь снова исчезнуть.

И вместе с именем появляется личность, но ещё неполноценная.

Спрут превалирует над сознанием, чувственная сторона знает лучше, когда можно начать говорить, и отпускает горло.

Барменша – это чекпоинт, программа, которую получилось взломать и уйти на промежуточный уровень. Спрут может воздействовать не только на людей, но и на то, что они создали.

Камера на потолке в «шлюзе» – символ того, что там нельзя находиться. Там обитают те, кто не смог перейти из состояния тела к личности. Там Инка впервые понимает, что она – одна из многих, и там она теряет слепую веру, но взамен обретает осознанное Я. Другой с большой буквы теперь – это просто «он», её личность для неё важнее.

Чёрный город – очередной выход на круг. И здесь личность Инки показывает себя не жертвой и не пленницей. Она точно так же не считается с особями отличного от своего вида, когда речь идёт о личной выгоде, как не считаются с ней. Она – спрут, это слово с отрицательной коннотацией. Поэтому по тексту много раз упоминается, что она и Другой – равны. У них есть себеподобные, с которыми они считаются, другие, которых можно использовать, и цель, которую они преследуют.

Её личность растёт до того уровня, чтобы быть признанной врагом, потому что она развивается.

Это показывает то, как она не верит в слова Другого, что только она смогла пройти так далеко. Она отказывается от манипуляции стать Избранной им, потому что она уже избрана самой собой.

То, как она обнюхивает раны Другого показывает, что она не совсем человек, животное в ней доминирует, а животное не убивает без нужды.

Он называет ей имя – и оно ненастоящее. Это маркирует его разрыв со своим внутренним. Единственная, у кого есть имя в рассказе, это Инка. Остальные: лаборант, человек в костюме-тройке, светловолосая женщина – маркеры, это те же самые образцы, но с другой стороны кольцевой реальности.

Сиблинги в рассказе от английского siblings – общее название братьев и сестёр. Это потерявшиеся между уровнями образцы, о которых Инка рассказала, когда вернулась. Для них есть надежда, ведь щупальца вездесущи.

Концовка рассказа намекает на возможность благополучного исхода в этой уже начинающейся войне. Благодаря импринтингу, последствия которого необратимы, Инка стремится к симбиозу, а не к подавлению. И чувствует живой отклик с другой стороны.