Пусть

Елена Жукова

Пусть

1

Он сидел на берегу реки и ловил рыбу. Собственно, не совсем в рыбе было дело. Единение с природой, единение с собой – вот истинная цель этого занятия.

Солнце лениво двигалось по небосклону. Ветер цеплял облака и тянул их за собой, размазывая по голубому холсту белыми мазками. Линия противоположного берега бежала вдоль горизонта, лишь вдали прерываясь ненадолго для того, чтобы, перепрыгнув на этот берег, продлиться, образуя круг.

Круги разошлись от места, куда он закинул крючок. Рыбак улыбнулся. Солнце уже грело вовсе не по-весеннему, а по-летнему. Редкие прохожие поглядывали в его сторону, но почему-то очень захотелось оглянуться. Странно. Ведь люди, проходившие мимо, его вовсе не волновали. И все же он оглянулся. Взгляд его выхватил одинокую черную фигуру на берегу. Она, как и он, несколько мгновений назад, смотрела на другой берег и ему показалось, что ее мысли совпали с его. Она повернула голову в его сторону, но, встретившись с ним взглядом, тут же отвернулась.

«Смутилась», – подумал он, улыбнувшись.

Поплавок вновь привлек его взгляд, но мерное течение мыслей было нарушено. Ему хотелось смотреть на нее. Он сам не понимал своего желания. Кто она? Одна из сотен, виденных прежде? Он даже не мог разглядеть черты ее лица издалека. И все же…

Рыбак отошел от удочки и лег на расстеленную рубашку. Глаза его вновь поймали женскую фигуру. Она так и стояла, только голова была чуть запрокинута назад.

«Да, небо сегодня красивое», – согласился он, невольно читая ее мысли.

Она тоже посмотрела на него и опять отвернулась.

«Ей, вероятно, неловко рассматривать полуголого мужчину, к тому же так пристально разглядывающего ее».

Но на улице было уже совсем тепло, и ему нравилось ощущать легкий весенний ветер на коже.

Незнакомка больше не смотрела на него, но он чувствовал, что ее мысли все еще сосредоточены на нем. И это грело даже лучше майского солнца.

Поплавок задергался, настойчиво призывая хозяина. Безразлично вытянув пустой крючок, он вновь закинул удочку и мельком обернулся. Она смотрела на него.

Осознание этого вызвало странную смесь чувств. Неудобство, радость, нет, пьянящий восторг. Стало даже смешно и почему-то неловко за старые нелепые резиновые сапоги. Чушь.

Он долго не поворачивался в ее сторону, пытаясь перестать думать о стоявшей позади женщине, а когда повернулся, то взгляд его скользнул по пустому берегу. Он искал ее глазами, перескакивая с тротуара на песок и обратно. Незнакомка исчезла, оставив чувство отчаянного неудовлетворения и досады. Ему хотелось вновь увидеть ее, возможно, подойти ближе, заговорить. Пусть даже о погоде. Или даже так, издалека, наблюдать за ней, когда можно придумать черты лица. Все равно как. Только пусть она будет.

2

Карандаш скользил по бумаге, казалось, хаотично и нервно. Следы грифеля были разными по тону, но вместе составляли единое целое. Она рисовала небо. Весеннее небо. Голубое с белыми прожилками облаков. Картинка получалась черно-белая, но она все равно видела глубокую синеву и яркую сочную зелень майской листвы.

Этот образ давно запал ей в душу, однако рисовать она взялась только сейчас. Что разбередило ее память – кто знает? Вдохновение так нахлынуло, что рука сама потянулась к карандашу и бумаге.

Она не была художником. Просто любила рисовать так, как умела, как видела. И сейчас перед ее глазами стояла картина, виденная ею еще прошлой весной. Возникла, словно фотография.

Карандаш в руке замер, уступая воспоминаниям.

День тогда был чудесный. После затяжной зимы все ждали весны. Но это был по-настоящему летний день, несмотря на то что на календаре значился май.

Воздух, напоенный влагой речной воды и свежестью юной листвы, вливался в легкие, опьяняя и кружа голову.

Рука вновь двинулась по листу. Не торопясь, мелкими штрихами, сверху, постепенно спускаясь вниз, туда, где на картине был берег реки. И застыл на месте, затеняя участок.

Еще там был он. В этом дне. Рыбак. Незнакомый знакомец. Ей тогда показалось, что ее душа на миг слилась с его душой. Издалека, не различая черт лица, она видела лишь очертания его фигуры, да клетчатую рубашку, расстеленную на земле. Удочка была закреплена, а он просто смотрел. Не то на поплавок, не то на реку. Смотрел, и она чувствовала, как ему сейчас хорошо, спокойно. И как это совпадало с ее состоянием, размеренно-ленивым, созерцательным. Он обернулся к ней, будто она своим взглядом потревожила его покой, позвала. И все.

Тогда она сбежала. Дождалась, пока он отвернется и сбежала. Не потому, что ей пора было возвращаться, а потому что испугалась вдруг чего-то. Но когда ушла, что–то осталось там, на берегу. Частичка души?

Она возвращалась потом на то место не раз, но не встречала больше того рыбака. Он пропал. Нарочно ли, случайно – не важно. Но с каждым разом, когда она приходила на берег и не находила его там, надежда в ее душе угасала, угасала. Пока память услужливо не истребила этот день, стерев его из своих списков.

Все лето она не вспоминала о нем, а в этот хмурый ноябрьский вечер вдруг вспомнила. Вспомнила и схватилась за карандаш, пытаясь удержать на бумаге тот момент единения их душ.

Сейчас, глядя на эту картину, она снова почувствовала дуновение ветра на своем лице, и краска вновь залила ее щеки, когда она увидела, что он обернулся. Нет, она не видела его глаз, просто чувствовала их. Бездонные и затягивающие, они словно откликались на ее зов.

Рука ее вновь заиграла на листе и замерла, оставляя неясный контур мужчины среди ясного майского дня.

3

Вагон раскачивался и скрипел. Машинист набрал ночную скорость, и на каждом повороте ей казалось, что поезд сейчас выпрыгнет из рельсовой колеи и поскачет по шпалам прямо в обрыв. Успокоив разбушевавшуюся фантазию, уже нарисовавшую катастрофическую картинку, она переключилась на более приятную тему.

Долгожданный отпуск. Она тихо усмехнулась, боясь разбудить соседей по купе. Образ ее всезнающей подруги тут же возник перед глазами, крутя пальцем у виска. «Ты сумасшедшая, – сказала та в последнюю их встречу перед отъездом. – Когда все едут на юг, в теплые края на бархатный сезон, ты едешь морозить нос».

Она снова усмехнулась. В Петербурге сложно отморозить нос в конце сентября. Да, там не так тепло, как на побережьях южных морей, но чем-то притягивал ее сентябрьский Петербург, точнее его пригороды. И она нарочно выбрала поезд, так как долгая дорога под мерное раскачивание навевала вдохновение, и строчки сами ложились на бумагу. Пусть даже неровно. А стихоплетение всегда настраивало ее на созерцательное времяпрепровождение. Ей хотелось привезти не просто фотографии, но настроение, воздух, восторг – все свои впечатления.

Поезд вновь прошел поворот, и она задела стенку головой. Отодвинувшись от стены, она поблагодарила кого-то за то, что выросла среднего роста и ее ноги не упирались в противоположную стенку купе.

От размеров купе мысли перескочили к попутчикам. Поезд отправлялся поздно вечером, поэтому познакомились вскользь и ее это устраивало. Завтра утром все будет по-другому. Двое молодых мужчин и бабушка. Бабушка должна ехать до конца. Уже успела рассказать о внуках в Петербурге. Мужчины же были сдержаны и молчаливы. Как же хорошо ничего не знать о людях. При желании можно спокойно что-нибудь придумать о них. Ну, вот, например тот, что напротив нее наверху. Конец сентября, а он совсем не загорел за лето, значит офисный работник. Может он налоговый инспектор, а может…может он едет домой, а вовсе не отдыхать. С тем же, кто расположился прямо над ней, было сложнее. Она видела его мельком. Лицо незнакомо, но фигуру будто видела где-то или похож просто.

В окне замелькали огни. Какая-то станция. Вот ведь, никуда не спешишь, спи себе, а не спится, хоть глаз коли. Точно станция. Остановились. Интересно, долго будем стоять? Может быть поскладывать строчки? Что б уж точно уснуть. Мысленно улыбаясь, она подняла подушку и полезла в сумку за тетрадью. Тетрадь была старая, затертая и наполненная какими-то листочками. Размеры племянников, квитанции, стихи, рисунки, чьи-то телефоны – чего там только не было. Листочки регулярно выпадали, но она настойчиво вкладывала их обратно. Хотела было вклеить, но все руки не доходили. Вот и в этот раз, стоило ей только вытянуть тетрадь из сумки, как часть листочков веером разлетелась по купе. Так всегда, когда хочешь не шуметь, что-нибудь случится. И это что-нибудь будет скрипучим, шуршащим, звенящим или громыхающим. Громыхнула ручка, но не громко (ковровые дорожки в купе все же здорово), зашуршали листочки совершенно разных размеров и цветов. Пришлось вставать и скрипеть кроватью. Потом собирать разлетевшиеся сокровища. Конечно же, не забыть стукнуться головой о столик, вновь проскрипеть кроватью и замереть на мгновения, слыша, как скрипит верхняя полка. Разбудила все-таки. Но верхний сосед тут же затих, и она перевела дыхание.

Пока собирала листочки, поезд уже тронулся, что, собственно, и стало причиной удара головой. Освещение включать она уже не решилась и, оставив тетрадь на столике, отринула мысль написать что-нибудь в темноте. Решив сочинять про себя, она почти сложила пару строк. Вот только упрямая рифма к слову «аромат» никак не хотела находиться. Сон все же победил.

4

Он лежал с закрытыми глазами. Колеса поезда так громко стучали, что сна не было, несмотря на то что усталость, казалось, свалит его.

Мышцы гудели после тяжелого дня. Суета, сборы, метание, закругление тысячи дел перед поездкой. И ведь, как всегда, именно в этот день ты понадобишься всем знакомым, даже тем, которых уже сто лет не встречал. И, конечно, всем срочно. А потом, конечно, пробки – и на вокзале чуть ли не в последнюю минуту. Но вот долгожданная ночь, поезд едет, вагон качает. И не спится, будто все еще бежишь куда-то, решаешь что-то.

Попутчики. Пожилая женщина, девчонка, мужик. Почти полный набор. Как хорошо, что вечерняя посадка. Не нужно знакомиться. Почему-то смущали его первые минуты знакомства в поезде. Вот только узнал человека и тут же спи с ним рядом. Странно. Небезопасно. Неуютно.

Но завтра придется… Эх, завтра будет завтра.

По скрипу койки внизу было понятно, что не спалось не только ему.

Девчонку ему рассмотреть не довелось, выходил, когда она садилась, а после она вышла. В общем, не видел.

И вдруг, непонятно от бессонницы что ли, стало любопытно, какая она.

Он улыбнулся в темноте. Как в детстве перед Новым Годом или днем рождения лежишь ночью и гадаешь, какой подарок получишь. И не спится так же, как сейчас.

Станция. Фонарь бьет прямо в глаз. Он подвинулся в угол, но это не особо помогло. Да, не под его размеры койка. Плечо вот-вот свесится. Он закрыл глаза и сквозь веки свет фонаря уже не казался таким слепящим. Почти как солнечный. В тот день.

Память постаралась изобразить все в красках, и он увидел темную фигуру на берегу среди яркой майской зелени.

Снизу раздался скрип, потом шуршание и шелест бумаги. Воспоминание тут же исчезло. И стало немного грустно и, пожалуй, досадно. Что она там внизу делает?

Письма пишет…мелким почерком. Он снова улыбнулся. Раздражение тут же ушло.

Грохот снизу означал уже боевые действия. Он перевернулся на бок и мельком взглянул вниз. Ничего, никого. Успокоилась, кажется. Да, с такой суетливой поживи. Замучает. Досталось же сокровище кому-то. То ли дело Мечта…

Сложилось так, что на следующий, после того памятного дня, ему выпала командировка. Да аж на два месяца.

Он был на берегу после приезда каждый день в течение целых двух недель.

Предполагая, что она работает неподалеку, и выходит погулять в обеденный перерыв к речке, он появлялся на берегу в начале двенадцатого и уходил в третьем часу.

А потом, спустя две длинные недели, здравый смысл победил напрасную надежду на встречу с незнакомкой. И он не приезжал больше туда. Даже для того, чтобы порыбачить. Да какая там рыбалка летом? Людей видимо-невидимо. Ни покоя, ни наслаждения. Да и место теперь это было связано уже с другими мыслями, воспоминаниями. Дразнящими, недостижимыми и оттого еще более желанными.

Он уснул, улыбаясь, словно увидел то, чего давно желал.

Поезд ехал, колеса отстукивали такт собственной мелодии…

5

Питерская погода. Семь погод на дню. Она улыбнулась и, сняв легкую куртку, повесила ее на спинку пластикового стула. Усевшись обратно, подвинула чашку с кофе ближе и с удовольствием обняла ее ладонями. Теплая чашка, горячий бодрящий кофе, открытое кафе и временно, как всегда в Питере, выглянувшее солнце. Дождик прошел, пока она ехала сюда в маршрутке. Уж было совсем расстроилась, что придется любоваться Царским Селом под зонтом, но погода вновь поменялась, и яркое солнце пригрело настолько, что пришлось разоблачаться.

Обводя взглядом близлежащий пейзаж, отметила, что в листве уже появились желтые и красные оттенки. Ей всегда нравилась ранняя осень. Сколько красок, какие контрасты, какое разнообразие сочетаний. Да и сентябрь с каждым годом становится все теплее. И солнце сегодня прямо манило запечатлеть этот момент.

Течение мыслей прервал неясный гул голосов. Она повернула голову и увидела толпу туристов, всех как один одетых в хлопчатые брюки разных цветов, рубашки и болоньевые жилетки. Щелканье фотоаппаратов смешивалось с незнакомой речью. Она отметила про себя, что это не первая японская группа, встреченная ею сегодня. Какое-то восточное нашествие. Переключилась вновь на пейзаж и все-таки решила набросать его на листок бумаги. Тем более, что сейчас солнечные блики очень картинно украсили озеро, играя зайчиками на Чесменской колонне.

Достала из сумки тетрадь, аккуратно придерживая края, чтобы вновь не ползать, собирая листочки. Интересно, насколько похож этот день на тот? Там тоже было солнце.

Она порылась среди кучи бумажек и не нашла искомое. Нахмурившись, перебрала свою коллекцию снова. Солнечного майского дня как не бывало. Расстроилась. Потом решила сложить все по порядку. Наверное, всё же пропустила. Чеки оказались с чеками, рисунки с рисунками, телефоны с телефонами, солнечного дня нет.

И тут перед глазами возникла картина: ночь, вагон и она ползает, собирая свои сокровища. Сердце подсказало, что она права и рисунок потерялся именно в ту ночь. Удивилась, как быстро набежали слезы на глаза. В душе поселилась тоска, словно по потерянному человеку. Нет, конечно, как взрослый, здравомыслящий человек она понимала, что может нарисовать тот день снова, но… это будет уже не то. Ведь в одну воду дважды не войдешь. Конечно, расстроилась. И, естественно, воспоминания, как потеряла и что можно было сделать, закрутились в голове. Ведь могла найти его на утро. Нет, не могла. Утром все завертелось с такой скоростью…

Собираясь тогда рано утром умываться, пока не проснулись остальные пассажиры вагона, она еще ничего не планировала. Но, выходя из туалетной комнаты, услышала: "Не может быть! Золото, ты?" И сразу поняла, кому принадлежит эта фраза. С Юлей она была знакома уже сто лет. И уже давным-давно не видела и не слышала ее. Подруга, как и все, была жутко занята на работе, потом семья, муж, дети. В общем, как у всех. Когда созванивались, обе были рады слышать друг друга и обещали обязательно встретиться и, конечно, обе уже прекрасно понимали, что встречи не будет. Так что встретить ее в вагоне было очень неожиданно, но, по скором размышлении, показалось вполне возможным. Та, конечно, ехала с семьей на отдых. Тоже не поехали на юг. "Зачем, если туда все рванули, – сказала ёмко подруга. – Буду просвещать детей. Приучать к истории". Она покивала головой. Юля очень быстро разобралась, что к чему и перетащила ее в свое купе посидеть. Взяв только сумочку с деньгами и документами, Она отправилась к подруге. С Юлиным мужем они были знакомы, а детям кроме планшетов ничего не было нужно. В общем, засиделись дотемна. Возвращалась на место ночью, где там чего увидеть, а утром рано прибыли в Питер.

Попутчиков видела только перед выходом. Бабушка, та рано поднялась, чуть ли не раньше нее. Мужчины спали почти до выхода. Уже последние полчаса все ехали сидя внизу. Тот, что ехал напротив нее, весело поглядывал в ее сторону. Поинтересовался, встретила ли она знакомых в поезде. Бабулька тут же нахмурилась, но уже через минуту, услышав про подругу с семьей улыбнулась, и принялась рассказывать какой-то случай из жизни. Своего верхнего соседа видела лишь сбоку, потому как расположился он именно там. Хмурый тип симпатичной наружности. Не выспался, наверное. Больше возможности рассматривать не было, прибыли на Московский вокзал.

Она вышла первой, отметив, что оба ее попутчика с похвальным рвением помогают бабушке доставать, а судя все по тому же рвению, и нести в скором будущем ее багаж.

И все, дальше был уже Питер. Пустой в столь ранний час, и всё же манящий приключениями…

6

Красный свет. Он устало прикрыл глаза, наслаждаясь минутной передышкой. Усталость, казалось, стала его второй натурой. Этот светофор был самым длинным. Можно было позволить себе расслабиться, хотя бы на минуту. Он усмехнулся. Хотя бы здесь его никто не дернет. Телефон, как будто сговорился со светофором и вырубился ровно пять минут назад. Зарядку он не взял, а нервоз, возникший по этой причине, уже схлынул, и он отдался на волю судьбы.

Сколько уже можно? Звонки и встречи, встречи и звонки. Сегодня снова предстоял вечер на работе. А, собственно, почему бы и нет? Работу он любил, а вот одинокие вечера ненавидел. Уж лучше на последнем издыхании зайти в квартиру, принять душ и ухнуть в кровать. Нет, одинокие вечера образовались как-то совсем неожиданно. Последняя пассия покинула его, так и оставшееся холостяцким, жилище совсем недавно. Не сложилось. Снова. Он нахмурился.

Включился желтый, но сквозь прикрытые веки он этого не видел, все еще переживая тягостный прощальный разговор.

"Ты никогда не будешь счастлив", – резкая фраза вырвалась и повисла в звенящей тишине.

Он даже не смог сказать прости. Или прощай? Он и сам не знал, что хотел сказать больше.

Громкий сигнал стоящего сзади автомобиля слился со звуком хлопнувшей двери из воспоминаний. Он резко открыл глаза. Зеленый.

Уже на месте выяснилось, что встреча отменилась и вечер, который должен был пройти на работе, освободился. Телевизор, новости фоном, ужин. Давненько не приходилось готовить, все перекусы и кафе. А сегодня даже получил от этого удовольствие. На редкость удачный вечер. Он потянулся к полке за телефоном, нужно все-таки его зарядить. Телефон оказался в руке, а следом за ним с полки соскользнул клочок бумаги. Сделав пару витков в воздухе, он приземлился ровно на стол рядом с ним. Вот нарочно захочешь такой фокус проделать – не получится, а тут…

Сердце екнуло. И вечер перестал быть удачным. Солнечный день, река и он. И Мечта.

«Мечта, да не твоя», – напомнил он себе. Потом встал, достал хранимое на такой случай горячительное и одним махом опрокинул рюмку, даже не поморщившись. Напиток обжег горло и тепло отозвался в груди. А перед глазами была лишь черная куртка, красная сумка и темные волнистые волосы, подхваченные сентябрьским питерским ветром. И улыбка.

Ну как же он тогда ничего не почувствовал? А ведь два дня с ней рядом ехал. Хотя, каких дня? Скорее ночи. Две ночи и одно пасмурное питерское утро. Она ускользнула первой, оставив их с Серегой помогать Елизавете Петровне с чемоданами. Тогда это показалось таким естественным и обыденным. Он выходил из купе последним и, как всегда, обернулся напоследок проверить, все ли забрал. Взгляд упал на листок бумаги, валяющийся на полу. Подумал еще, что Елизавета Петровна забыла фотографию внука, которую им с Серегой настоятельно рекомендовала посмотреть. Пришлось снимать с плеча сумку, возвращаться. Но когда он поднял листок и перевернул его, то разглядел карандашный рисунок. Понял, что потеряла его соседка снизу, еще улыбнулся внезапно подтвердившейся догадке про ее суету. И вдруг как током дернуло. Знакомая картинка, река, солнце, небо и.. он с удочкой.

Да, это мог быть другой рыбак, другой день, другая река. Но сердце, которое пропустило пару ударов, уверенно сказало: Мечта. Он не знал, сколько простоял так, посреди купе, пока его не сдернуло с места всепоглощающее желание догнать ее, спросить, спросить обо всем.

Еще никогда в жизни его так не бесили медлительные люди. Очередь на выход была длинной и медленной. Это сейчас он понимал, что в шесть утра люди не бывают другими, но тогда его душа уже готова была вылететь из переполненного вагона. А тело автоматически двигало людей, если это было ему по силам. Уткнувшись в окончательно заполнившую каждый сантиметр прохода людскую толпу, он в отчаянии уставился в окно, пытаясь хоть там разглядеть ее. И он увидел ее. Черная курка, красная сумка и темные волнистые волосы, подхваченные сентябрьским питерским ветром. Она покрутила головой, высматривая кого-то. И неожиданно улыбнулась. Ее улыбка до сих пор стояла у него перед глазами.

Высокий молодой человек, не очень спортивного телосложения приблизился к ней и она, бросив сумку на перрон, с радостью обняла его. Он тоже улыбался. Не вымученно, а искренне, радостно. И обнимал ее. Его Мечту.

Как выходил, он уже не помнил. Помнил, что последним. Не хотел встречаться с ней. А листок так и остался у него. Он обнаружил его в своей руке уже в такси. Все также зажатый в ладони, этот невольный виновник его нежданного счастья и оглушительного падения грел ледяные пальцы, виновато сжавшись в гармошку.

Конечно, потом были моменты, когда он логическими размышлениями доказывал сам себе, что Мечта – это не она, или что этот молодой человек никто для нее. Но ее улыбка для него и его для нее, всегда так вовремя воскрешаемые памятью, перечеркивали все логические цепочки.

Однажды по приезде домой, после очередных терзаний была даже попытка найти ее. Помог друг, так кстати работавший в компетентных органах. Он без проблем помог найти ее данные. После чего во время встреч посмеивался по-доброму, нашел ли он свою попутчицу, называя ее по имени. Он же, напротив, спрятал ее имя на дно своей памяти. Она так и осталась Мечтой. А ее улыбка вновь одержала верх, и он не стал искать ее дальше. Так не улыбаются нелюбимому человеку.

Он разгладил упавший перед ним рисунок, подошел к книжному шкафу и вложил бумагу в первую попавшуюся книгу.

7

После поездки в Питер прошло полгода, а она успела побывать там снова, но уже в командировке. Неделя пролетела незаметно. Семинары до вечера. Прогулки вдоль Мойки и Фонтанки, вечно шумный Невский. Мартовская промозглая погода с по-зимнему пронизывающим ветром. Мокрый снег, ледяные пальцы и теплые короткие вечера за столом с родственниками. Так приятно. На душе после этого посещения Питера у нее осталось какое-то спокойствие. Согласие с самой собой что ли. Она словно перестала ждать чего-то, и от этого стало спокойно. Потом вновь работа забрала все время, и о просьбе она вспомнила только сейчас.

Сашка был ее двоюродным братом, точнее родство было еще более дальним, чего не скажешь об отношениях. В детстве она терпеть не могла этого несносного, вечно издевающегося мальчишку, всего-то на год старше нее, но строящего из себя такого взрослого старшего брата. И если бы кто-нибудь сказал ей тогда, что они будут понимать друг друга с полуслова, а он станет настоящим плечом для них с сестрой, она бы рассмеялась этому кому-то прямо в лицо.

Последний джентльмен, так она его называла за глаза. Всегда поможет, обогреет, примет в любой ситуации. Надежнее человека она еще не встречала в своей жизни. Вот и тогда, в сентябре приехала к нему душой отогреться.

А перед самым отъездом он попросил ее найти одну книгу, ну очень это было для него важно, для расчетов каких-то, что ли. Она в этом мало понимала, но помочь пообещала. Необременительная с первого взгляда просьба обернулась серьезным делом. Книга была довольно редкой, к тому же узкой специализации. Поэтому, безрезультатно перешерстив все крупные магазины и проверив все ссылки в инете, она пришла к выводу, что эту книгу издавали один раз и переиздавать вовсе не собирались. Совесть не позволила позвонить Сашке без должного результата. И она решила пройтись по специалистам в данной области. Начать всё же следовало с какого-то знакомого. А тут отец подруги был как раз по нужному профилю. Он, конечно, не являлся владельцем искомого раритета, но у него были свои знакомые, а у тех знакомых свои и так далее. Поэтому на момент мартовской командировки процесс уже был запущен. Результата пока не было. Сообщив Сашке, что поиск ведется и, заставив его жутко засмущаться, а также, выслушав его извинения за такое нецелесообразно потраченное свое собственное время, она мило улыбнулась и сказала: «Нет проблем».