Горы любви

Она не могла дышать.

– Но я увидела, что он тоже входит в магазин. Тогда я быстро подошла к кассе, заплатила за хлеб и побежала к выходу.

Бедное мое дитя, она все еще надеялась убежать. И от него, и от себя.

– На какой-то миг я потеряла его из виду, но уже в следующее мгновение он поймал меня за руку около стены.

Нэнси с трудом перевела дыхание.

– Он оперся руками о стену, он смотрел мне прямо в глаза. Я не могла вымолвить ни слова и поняла, что он тоже не в силах что-либо сказать мне.

Они не в силах были вымолвить ни слова.

– Тогда я вырвалась от него и выбежала из магазина. На улице он вновь поймал меня. Он взял меня за руку, он сказал мне, чтобы я не убегала и что он любит меня больше всей своей жизни.

Нэнси опустила глаза.

– Вот и все, – сказала Нэнси, – а больше я ничего не помню, потому что я бежала от самого магазина до твоего дома.

Нэнси попыталась улыбнуться.

– Я подумала, может быть, ты знаешь, как мне теперь жить дальше? – сказала она.

Она смотрела на меня так, как будто я и правда это знала. Но, бог мой, что я могла сказать ей в тот момент?

Нэнси просидела у меня весь день, а к вечеру за ней пришли ее Корриганы. Они были в недоумении, куда пропала их невестка, которая утром ушла в магазин за хлебом?

Впереди всех Корриганов стоял Страшила Билл, он даже не догадывался, насколько он был чужой и ненужный человек в жизни Нэнси. Позади Билла стояли и радостно улыбались его братья: Корриганы любили ходить по городу шумными компаниями.

И они увели Нэнси опять в тот мир, где людям совершенно безразлично, с какой стороны земного шара встает солнце и куда оно уходит ночевать. И похожа ли роса на лепестках цветов на человеческие слезы. И обязательно ли нужно срывать первый встретившийся в утреннем тумане цветок, чтобы убедиться в том, как он прекрасен.

* * *

В силу некой своей природы Корриганы всегда замечали только видимые вещи, и никто из них так и не заметил, как изменилась их невестка, вернувшись однажды из магазина домой. И что теперь ее жизнь пошла по-другому, не понял даже заботливый Страшила Билл.

А еще Корриганы любили сплетни. Они тщательно следили сами за собой и никакие секреты не могли долго держать в тайне. Все, что они с таким трудом друг о друге узнавали, тут же становилось известно всему городу.

В основном же все Корриганы, и старшие, и младшие теперь следили за молодой невесткой. В их доме появился прекрасный цветок, струя свежего воздуха, Корриганы чувствовали себя очень ответственными. И куда бы ни шла теперь бедная Нэнси, изо всех углов на нее блестели чьи-нибудь внимательные глаза.

Одна из моих соседок, например, рассказала мне, что Нэнси на следующий день, после того как за ней по всему городу ездила какая-то машина, кажется, это была машина Стива Рэндона, стояла в большом сарае Корриганов. Нэнси сложила руки перед собой и, глядя на солнце, освещавшее ее сквозь маленькое окно, горько сказала:

– Бог мой, как мне перенести это?

Но тут же сзади к ней подкрался ее муж Страшила Билл и, повалив Нэнси на стог свежего сена, изрек:

– О нет, ты это никак не перенесешь!

И даже не попытавшись разобраться, что так тревожит его молодую жену, накрыл ее своим чужим ненужным телом.

А за окном сарая в то же самое время стояли несколько других Корриганов, которые радостно хихикали и заговорщически перемигивались друг с другом. И им в тот момент было ох как радостно, весело и пусто.

Еще через пару дней весь город узнал, что у семейства Корриганов возникли серьезные неприятности на почве семейного бизнеса.

А именно: одна крупная фирма решила не продлевать с ними многолетний, удачный для Корриганов контракт на закупку их урожая.

И на семейном совете было решено послать на эту фирму Страшилу Билла. Чтобы он там как следует все узнал и постарался заставить вышеупомянутую фирму возобновить контракт.

– Мы поручаем тебе, сынок, разрешить эту проблему, – сказал на семейном совете самый старший Корриган, – ведь ты у нас самый умный, ты даже в университет восемь лет подряд поступал. Ты должен там во всем разобраться, почему мы не можем посылать наш урожай этой фирме, почему они отказались работать с нами после стольких лет плодотворного сотрудничества. Ты должен убедить их, что вкуснее наших овощей и фруктов они вряд ли что-либо найдут, ведь мы очень ответственные люди, мы дни и ночи проводим на своих полях.

– Папа, но неужели нам обязательно иметь дело именно с этой фирмой, – поморщился Страшила Билл, которого вовсе не вдохновляла идея о предстоящей поездке, – мы прекрасно можем сдавать овощи кому-нибудь другому.

– Нет, сынок, – вздохнул папа Корриган, – никто не сможет заплатить нам так много сразу за весь товар, это очень крупная фирма, только она способна выплатить такие большие деньги.

Страшила Билл после этого разговора еще несколько раз поморщился, но ничего не оставалось, он стал собираться в дорогу. Он наскоро простился со своей молодой женой и поспешил на городскую пристань, потому что по реке было гораздо быстрее добираться до места назначения. Ведь Билл хотел поскорее вернуться домой к жене, которой за первую неделю совместной жизни он еще толком не насладился.

А прямо к отплытию парохода каким-то неизвестным человеком была доставлена на борт маленькая посылка, к которой прилагалась яркая красочная открытка. Такие открытки продавались в нашем городе на каждом углу, на ней были нарисованы цветы и были написаны какие-нибудь имена. На открытке, которую получил наш Страшила Корриган, было написано: «Дорогому Биллу».

Билл Корриган очень обрадовался неожиданно настигшему его подарку. Он открыл посылку и обнаружил внутри оригинальную коробочку с чаем, который, кстати, тоже выпускался на местной чайной фабрике.

Билл открыл коробочку и сладостно вдохнул непередаваемый аромат цветов, исходивший из нее. Загадочно улыбаясь и вспоминая аромат молодой жены, ответственный Билл Корриган тут же в каюте заварил чай и отхлебнул горячий глоток.

Не прошло и нескольких секунд, как Билл Корриган добросовестно выпил весь чай залпом, до того он был вкусен, воздушен и приятен. А еще через несколько секунд Билл Корриган вдруг схватился за горло, а может, за сердце, а может, и за живот, точно этого никто не знает.

И уже в следующий миг он упал на пол и тут же умер, потому что, как было установлено несколько позже, в чай был подмешан сильнейший яд неизвестного происхождения. Правда, вскоре было установлено растительное происхождение яда, но что это было за растение, так никто в городе и не узнал.

* * *

И вечером того же дня после столь печального происшествия Нэнси Рубенс собрала немногочисленные вещи и ушла из дома Корриганов к своим родителям. Ведь больше в доме Корриганов ей было делать нечего.

А еще вечером того же дня меня пришли арестовывать двое людей в штатском. Они зачитали мои права и дали некоторое время на сборы. Я взяла книгу, которую в последнее время читала, и последовала за пришедшими людьми.

Ко мне никого не пропускали, но уже на следующий день один человек все-таки ко мне прорвался, только он сумел ко мне пройти.

И этим человеком был Мэл Рэндон.

Его пропустили всего на три минуты.

– Я знал, что что-то должно произойти, – сказал он мне.

Нам разрешили подойти близко друг к другу, я смотрела на него и не могла насмотреться.

– В этом мире всегда что-нибудь случается, – сказала я.

– Ты должна была подождать меня. Мы с тобой должны были вместе решать, что делать дальше.

– Ты считаешь, что мы могли что-то сделать?

– Да, мы обязательно нашли бы способ, как разобраться в этой ситуации.

– Милый мой, ты столько лет не можешь разобраться в собственной жизни, неужели ты думаешь, что смог бы разобраться в жизни других людей?

– В жизни других людей всегда легче разобраться, – грустно улыбнулся Мэл Рэндон, – ты не должна была этого делать, – тихо добавил он.

– Я не хочу об этом разговаривать.

– Ты не должна была это делать без меня.

– Об этом я тоже не хочу разговаривать.

– А о чем ты хочешь разговаривать?

– О том, что в следующей нашей жизни я буду высокой длинноногой блондинкой и ты обратишь на меня свое внимание. Над нашими головами будет голубое небо, под ногами будет рассыпаться золотой песок, а наши сердца будут распахнуты навстречу счастью.

– В нашей будущей жизни тебе совсем не обязательно быть высокой длинноногой блондинкой, – вздохнул Мэл Рэндон, – я обращу на тебя внимание в любом случае, кем бы ты ни была, я сразу пойму, что это именно ты и никто другой.

– Ваше время истекло, – сказали охранники, стоявшие возле нас, которым надоело слушать этот бред.

* * *

Суд состоялся месяц спустя. Небольшое здание суда не вмещало в себя и малую часть желающих быть свидетелями чужой беды.

Первый акт комедии начался тогда, когда меня торжественно спросили, обязуюсь ли я говорить правду, только правду и еще раз правду.

– Нет, – сказала я.

По залу пробежал душераздирающий вздох, и я увидела, что Мэл Рэндон, который сидел где-то там далеко в предпоследнем ряду, схватился руками за голову.

– Тогда защита не будет ничего спрашивать у обвиняемой, раз она отказывается говорить правду, – сделал вывод судья.

По залу пробежал второй душераздирающий вздох.

– Предлагаю перейти к опросу свидетелей, – сказал судья.

Все, что происходило дальше, я вспоминаю, как сквозь туман. Помню, как перед залом вдруг объявилась одна из моих соседок. И эта соседка с пеной у рта стала рассказывать о том, что в моем маленьком саду за все эти годы было столько всевозможных неизвестных растений и цветов, что добрая половина из них вполне могли оказаться ядовитыми.

Я не могла понять, к чему они клонят, а между тем они не теряли времени зря.

– Вы вспомните, вспомните, – тыкала соседка пальцем в народ, – какое у нее росло возле порога огромное и удивительное розовое дерево. И что? Где оно теперь? От него даже корней не осталось, и кто нам теперь докажет, что оно не было ядовитым?

Выступила перед народом и моя толстая сестра Роза.

– Я так плохо все помню, я практически ничего не помню, у меня всегда была плохая память, – пожаловалась суду моя сестра, – так что я вряд ли чем могу помочь следствию.

Но, как выяснилось позже, моя толстая Роза очень даже могла помочь следствию.

– А вы попробуйте вспомнить, – стал допытываться у Розы обвинитель, – был ли у вас когда-нибудь с присутствующей здесь на скамейке обвиняемых вашей сестрой Анной Лассаль разговор об отравлениях?

Сестра Роза просияла.

– А как же, – радостно сказала Роза, – конечно был.

– Когда у вас был такой разговор? – тоже обрадовался обвинитель.

– В начале лета, – честно призналась моя сестра, ведь в отличие от меня она поклялась говорить правду, только правду и ничего кроме правды.

– О чем конкретно был ваш разговор? – спросил обвинитель.

– Я предложила ей отравить одну женщину, – непосредственно призналась Роза.

У судьи и обвинителя от радости глаза так и заблестели.

– С какой целью вы собрались отравить эту женщину? – спросил обвинитель.

– О, – опомнилась Роза, – это было сказано, разумеется, в шутку,

– Да-да, конечно в шутку, – согласился обвинитель, – кто была эта женщина?

Но Роза смущенно потупила глаза, она и так слишком много наговорила.

– Думаю, это не имеет к данному следствию никакого отношения, – сказала Роза.

Обвинитель повернулся за помощью к судье.

– К данному следствию имеет отношение абсолютно все, – строго сказал судья.

– Так какую женщину вы собирались в шутку отравить? – повторил обвинитель.

Моя сестра горестно вздохнула и призналась:

– Жену Мэла Рэндона.

Зрительный зал ахнул.

– Что? – удивился обвинитель.

– Вы записали, что это все было в шутку? – разволновалась моя сестра.

– О да, – ухмыльнулся обвинитель, – мы это учли. Но скажите, чем эта женщина мешала жить вам и вашей сестре Анне Лассаль, которая присутствует здесь на скамейке обвиняемых?

– Протестую, – сказал мой адвокат, – вопрос не по существу.

– Наше дело настолько специфично, – сказал судья, – в нем абсолютно все вопросы являются вопросами по существу.

– Так чем же эта дама мешала жить вашей сестре? – не унимался обвинитель.

Я видела, как моя сестра Роза нашла взглядом Мэла Рэндона и стала виновато на него смотреть. На что Мэл Рэндон только слегка кивнул моей сестре, у него все равно не было выбора.

Роза, заручившись поддержкой Мэла Рэндона, стала честно рассказывать все, что знала.

– Моя сестра Анна Лассаль и этот человек Мэл Рэндон любят друг друга, – сказала Роза, чуть не плача.

– Ах! – сказал зрительный зал.

– И как давно продолжается их любовь? – спросил обвинитель.

– Больше двадцати лет.

Тут у зрительного зала глаза и вовсе на лоб полезли.

– Больше двадцати лет? – не поверил своим ушам судья.

Обвинитель покровительственно помахал ему рукой, мол, он сейчас сам во всем разберется. Зрители сидели, практически не дыша, им нельзя было пропустить и слова из столь вопиющих подробностей.

– Что мешало все эти годы вашей сестре, которая присутствует тут на скамейке обвиняемых, и этому человеку Мэлу Рэндону быть вместе? – спросил обвинитель.

– Больная жена Мэла Рэндона, – вздохнула моя толстая сестра Роза.

– Ух, ты! – громко сказал кто-то в средних рядах.

– Чем им мешала больная жена Мэла Рэндона? – спросил обвинитель.

– Протестую, – вскочил мой адвокат.

– Отклоняется, – отмахнулся от него судья.

Он облокотил на пухлую руку толстый подбородок и увлеченно внимал делу.

– Мэл Рэндон очень ответственный человек, – сказала моя сестра, – он не мог бросить жену в таком больном состоянии.

– Ваша честь, я не понимаю, какое это может иметь отношение к нашему делу, – опять встрял мой адвокат.

Он вскакивал каждый раз, как резиновый мячик, и мешал суду.

– Это имеет к нашему делу очень прямое отношение, – опять отвлекся судья.

– И как отреагировала подсудимая Анна Лассаль на ваше предложение отравить больную жену Мэла Рэндона? – постарался не отвлекаться от темы обвинитель.

– Она мне ничего не ответила, – развела руками в стороны моя сестра.

– Но хоть как-нибудь обвиняемая Анна Лассаль отреагировала на ваше предложение? – стал выяснять подробности обвинитель.

– Она молча встала и вышла из дома на улицу, – подробно сообщила суду моя сестра.

– У меня больше нет вопросов к этому свидетелю, – сказал довольный обвинитель.

Настала очередь моего адвоката.

– Как вы думаете, – спросил он сестру, – почему женщина, даже не пытавшаяся в течение всех этих лет убрать с дороги соперницу, в конце концов якобы оказывается способной убрать ненужного человека на пути своей племянницы?

– Протестую, – лениво встал с места обвинитель, – раздумья свидетеля по данному поводу к делу не относятся.

– Протест принимается, – сказал судья и сладко зевнул.

Еще почему-то я запомнила выступление своего соседа Фила Хаггарда.

– Я знаю Анну Лассаль больше двадцати лет, – сказал Фил Хаггард, – она не могла так поступить.

– Как вы уже поняли, – сказал обвинитель, – ваши личные размышления по поводу данной ситуации суд учитывать не может, так что, будьте добры, изложите нам какие-нибудь факты по существу. Не было ли у вас, например, когда-нибудь разговоров о ядах или об отравлениях с подсудимой Анной Лассаль?

– Я и так говорю по существу, – твердо сказал Фил, – у Анны всегда была собственная философия в этой жизни. Она считала, что все должно идти так, как идет, и люди в любой ситуации остаются сами собой, а их чувства остаются их чувствами. И как бы далеко ни находились от людей точки приложения их чувств, для полноценной внутренней жизни людей это обстоятельство ничего не меняло.

– Все слишком запутано, – поморщился обвинитель, – будьте добры, поясните, – абсолютно безразличным голосом попросил он.

– Анна столько лет могла любить человека, который не был ежесекундно рядом с ней. Но смысл жизни для нее все равно не был утерян. Ее смысл жизни был именно в том, что в ее жизни была эта любовь. И на большее она не претендовала, потому что, как я уже сказал, она всегда воспринимала эту жизнь такой, как есть. Так почему вы думаете, что для своей племянницы Анна Лассаль смогла бы сделать то, в чем вы ее пытаетесь тут обвинить?

– А может, она как раз вполне могла это сделать именно потому, что за долгие годы в корне усомнилась в жизнеспособности своей философии?

– Анна никогда не могла в этом усомниться, потому что в этом подходе к жизни, к людям и к чувствам всегда была суть этой женщины.

Обвинитель больше не мог это выносить.

– Прошу прощения, – сказал он Филу Хаггарду, – но ваши личные догадки по поводу сути обвиняемой никак не могут быть приняты судом.

Обвинитель и судья понимающе посмотрели друг на друга и одобрительно друг другу кивнули.

* * *

Дальше был вызван давать показания Мэл Рэндон. Проходя мимо меня, он незаметно подмигнул мне, и мне стало гораздо легче.

– Припомните, пожалуйста, были ли у вас с подсудимой когда-нибудь разговоры о ядах или отравлениях? – вежливо попросил его обвинитель.

Мэл Рэндон посмотрел на меня, а я на него.

Я вспомнила, что в самом начале лета что-то говорила ему в этом духе. Это было тогда, когда мы с ним устроили пикник на берегу реки за городом, у Мэла была собрана огромная корзина продуктов, и я спросила, не мог ли в нее кто-нибудь подбросить яду для нас с ним. Я посмотрела на Мэла и поняла, что он тоже об этом вспомнил.

Да мало ли обыкновенный человек в своей жизни может говорить что-либо подобное. Что ж, теперь все эти слова суд будет притягивать за уши к процессу?

– Ну, – повторил обвинитель, – были ли у вас подобные разговоры?

– Нет, – честно соврал Мэл Рэндон, чем вызвал у суда большое разочарование.

Обвинитель развел руками, больше вопросов к данному свидетелю у него не было, да и судья потерял к несговорчивому Мэлу Рэндону весь интерес.

Я нашла глазами Нэнси, скоро должны были вызвать ее. Нэнси сидела где-то там в последних рядах, она была прозрачна как смерть. Она теребила в руках и кусала траурную повязку, висевшую у нее на шее, и к концу процесса, как я заметила, она вообще съела изрядную часть этой повязки.

Когда Нэнси вызвали давать показания, она не смогла встать с места, а тем более выйти и встать перед залом. Обвинитель подошел к ней и подставил свой мужественный локоть, чтобы помочь ей выйти и исполнить во всей этой трагедии отведенную специально для нее роль.

– Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды? – спросили у Нэнси.

Нэнси долго думала, но у нее не было никакого выхода, и она утвердительно кивнула головой.

– Нет, – сказали Нэнси, – вы должны произнести ответ вслух.

Мне хотелось закричать, чтобы они отпустили бедную девочку и не мучили еще и ее, но кто бы меня послушал?

– Расскажите, – попросил Нэнси обвинитель, – о чем вы разговаривали со своей тетей, подсудимой Анной Лассаль, накануне известного нам трагического происшествия.

– Обо всем, – сказала Нэнси.

– А можно конкретнее? – спросил обвинитель.

– О многом, – ответила Нэнси конкретнее.

– А еще конкретнее вы ничего не хотите нам сказать? – спросил обвинитель.

Вряд ли Нэнси хотела с ними о чем-нибудь разговаривать. Она молча посмотрела на обвинителя, плохо понимая, о чем собственно идет речь.

– Хорошо, – сказал обвинитель, – тогда я буду задавать вам более конкретные вопросы.

Он подошел поближе к Нэнси, встал к ней почти вплотную, видимо, таким образом он рассчитывал поскорее восстановить ее связь с внешним миром.

– Нам известно, – сказал обвинитель, – что за три дня до гибели вашего мужа вы пришли в дом к вашей тете, подозреваемой Анне Лассаль, с какой-то очень серьезной проблемой. Скажите нам, что это была за проблема?

Я видела, что у Нэнси на лбу выступили капельки холодного пота, и поняла, что она не может произнести ни слова. Тогда я перевела умоляющий взгляд на своего адвоката, но тот уже и сам вскочил.

– Протестую, – заявил мой адвокат, – судя по состоянию свидетельницы, она больше нуждается во врачебном вмешательстве, чем в подобном допросе.

– Протест отклонен, – вяло сказал судья, он взял со стола какую-то бумажку и потряс ей у себя над головой, – у суда имеется врачебное заключение о нормальном здоровье пациентки, тьфу, то есть свидетельницы.

– Я не знаю, что стоит за этими вашими бумажками, – решил нахамить суду мой адвокат, – но мне и невооруженным немедицинским взглядом прекрасно видно, что свидетельница не в состоянии отвечать на вопросы.

– Суд делает вам замечание, – строго сказал судья моему адвокату и ласково посмотрел на обвинителя, как бы говоря, мол, продолжайте дальше, мой любимый, справедливый и хороший.

И умница обвинитель, конечно же, нашел выход из этой ситуации.

– Хорошо, – обратился он к Нэнси, – я буду задавать вам конкретные вопросы, а вы будете отвечать только «да» и «нет», пойдет? – спросил он.

Нэнси безразлично пожала плечами.

– Повторяю, – сказал обвинитель, – ответьте, приходили ли вы к вашей тете, подозреваемой Анне Лассаль, за три дня до гибели вашего мужа?

Нэнси подумала и еле заметно кивнула. Обвинитель корректно подождал, пока Нэнси сама не вспомнит, как она должна отвечать суду.

Через некоторое время Нэнси вспомнила, что ей надо отвечать словами, и еле слышно сказала:

– Да.

– Что-что? – поддерживая рукой ухо, переспросил обвинитель.

– Да, приходила, – чуть громче сказала Нэнси.

– У вас появилась в тот день какая-то проблема? – спросил обвинитель.

– Протестую, – сказал мой адвокат, – обвинение задает свидетельнице наводящие вопросы.

– Но ведь мы так и договаривались, – недоуменно развел руками обвинитель, – что мы будем задавать ей конкретные вопросы.

– Конкретные, – сказал мой адвокат, – но не наводящие вопросы.

– Обвинение задает вопросы по существу, – сказал судья, – я тщательно слежу за процессом и, если замечу какие-либо нарушения, сам их отклоню.

– Повторяю, – сказал обвинитель, – у вас появилась какая-то проблема в тот день, и вы пришли с ней к подозреваемой Анне Лассаль?

Нэнси молча посмотрела на бездушного обвинителя и опять ничего не стала отвечать суду.

Обвинитель прокашлялся.

– Напоминаю, – сказал обвинитель, – что за уклонение от показаний мы будем вынуждены привлечь вас к уголовной ответственности.

Судя по всему, Нэнси на тот момент это было глубоко безразлично, но суд не мог потерять такую нужную свидетельницу.

Обвинитель налил ей воды из графина. Нэнси отпила маленький глоток и в очередной раз постаралась собраться с духом.

– Скажите, – ласково сказал обвинитель, – правда ли, что некий Стив Рэндон именно в тот день, за три дня до гибели вашего мужа, признался вам в любви?

– Протестую! – вскочил мой адвокат.

На что судья только махнул на него рукой, мол, это такое столь специфичное дело, и здесь важен каждый факт, и чтоб мой адвокат больше не мозолил, как муха, следствию глаза бесконечными протестами.

Пока судья и мой адвокат махались руками, Нэнси забыла вопрос.

– Стив Рэндон признался вам в тот день в любви? – вновь забил обвинитель острый гвоздь в биографию моей Нэнси.

Я покачала головой, я и не подозревала, насколько хорошо люди в нашем городе осведомлены обо всех тонкостях судеб своих соседей.

– Да, – чуть слышно произнесла полуживая Нэнси, ведь у нее не было никакого выхода из этого абсурда.

– Насколько для вас были важны слова этого человека? – спросил тем временем обвинитель и тут же спохватился, так как свидетельница не могла ответить на этот вопрос словами «да» или «нет».

– Для вас были важны слова этого человека, Стива Рэндона? – спросил обвинитель.

Нэнси некоторое время помолчала, а потом ответила.

– Да, – сказала Нэнси.

Зал ахнул.

– Тогда почему вы были к тому времени замужем за другим человеком? – спросил обвинитель.

Но так как Нэнси было разрешено отвечать на вопросы либо утвердительно, либо отрицательно, а данный вопрос под эту концепцию не подходил, она вызывающе промолчала.

– Выйти замуж за Билла Корригана вас вынудили некоторые обстоятельства? – переделал вопрос обвинитель.

– Протестую! – вскочил мой адвокат.

– Да, – сказала Нэнси.

– Вас заставили это сделать родители? – спросил обвинитель.

– Протестую! – громко сказал мой адвокат.

Нэнси посмотрела на своих родителей, скорбно сидящих в первом зрительном ряду и, печально вздохнув, сказала:

– Да.

– Значит, этот брак был не по любви? – сказал обвинитель.

– Протестую! – еще громче сказал мой адвокат.

– Да, – тихо сказала Нэнси.

– Значит, вам было плохо в этом браке? – сделал вывод обвинитель.