Истинная поневоле. Авторская версия

Частная клиника вервольфов ничем не отличается от множества других: белые стены, светлая плитка на полу, тихая приятная музыка и минимум декора в приемной. Разве что здесь нет очереди – нам вообще не встречаются другие пациенты. Ни в коридоре, ни в приемной отделения. А вот весь персонал – мужчины-вервольфы. И я впервые задумываюсь о волчицах, о том, сколько их и как у них проходят беременность роды.

Как вообще проходят беременность и роды?

Почему-то именно здесь мне не по себе. Хотя вчера мой доктор сказал, что с малышом все в порядке. Мне просто нужно подтверждение, чтобы Доминик успокоился и больше не включал заботливого папашу, который стережет инкубатор. Чем быстрее все это закончится, тем лучше.

– Доктор Милтон готов вас принять. – Администратор указывает мне на дверь кабинета, и я направляюсь туда. Правда, буквально в шаге от цели понимаю, что Доминик следует за мной. Это заставляет меня остановится.

– Ты куда? – интересуюсь я.

– К доктору.

– Со мной?

– Естественно.

Только присутствие персонала с чутким слухом останавливает меня от того, чтобы послать Доминика лесом.

– Это обязательно? Это же личная консультация!

– Я отец нашего сына, Шарлин, и хочу знать, как протекает твоя беременность. Знать все.

– Почему ты уверен, что родится сын? Или девочка тебе не нужна?

Взгляд Доминика тяжелеет.

– Вероятнее всего, это будет мальчик. Во-первых, потому что волчицы появляются на свет реже. Во-вторых, у Экротов всегда рождались мальчики.

– Из любого правила бывают исключения.

Черты его лица немного смягчаются.

– Пол не имеет значения, я буду рад любому ребенку, которого ты мне подаришь.

Мне хочется сказать, что я ему ничего не собираюсь дарить, но толку об этом говорить? Как и просить его оставить меня.

В кабинете я чувствую себя еще более странно, потому что общается с доктором Милтоном, вервольфом средних лет, в основном Доминик. Если доктора и удивляет тот факт, что я человек, то виду он не подает. Как и не высказывает своего мнения насчет присутствия альфы. Милтон интересуется моим самочувствием, на вопрос о котором снова отвечает Доминик. Что меня тошнит по утрам, что я ем, о моем настроении. Даже о сроке беременности. Я будто сама ребенок, которого привели к врачу!

Поэтому, когда дело доходит до осмотра, я готова просто вскипеть.

– На УЗИ тоже вместо меня пойдешь? – интересуюсь у счастливого отца.

– Делай, как говорит доктор, Шарлин, – спокойно советуют мне. – Дома поговорим.

Несмотря на растущее раздражение, я снова замираю, когда вижу своего малыша на экране монитора. Это волшебство, но во мне будто переключается тумблер, и на меня накатывает сначала изумление, а затем волны бесконечной безусловной любви. Только что хотелось покусать Доминика, а сейчас я улыбаюсь.

Это чувство такое сильное, такое яркое, что оно переполняет меня. И не только меня. Оглянувшись на Доминика, я вижу, что он неотрывно смотрит на экран и тоже улыбается.

Я понимаю, что еще ни разу не видела у него подобной улыбки. Такой светлой. Такой искренней. В эту минуту мне даже кажется, что все не так плохо. Что с этим Домиником я смогу договориться.

А вот доктор не улыбается, наоборот, хмурится, когда заканчивает УЗИ.

– Альфа Экрот, мы можем поговорить наедине?

Мне это не нравится. Совсем не нравится. Поэтому перехватываю руку Доминика, который собирается последовать за медиком.

– Доминик?

– Побудь здесь, Шарлин. Я все тебе расскажу.

– Если это касается меня, доктор Милтон, то я тоже хочу присутствовать при разговоре.

Я смотрю в глаза альфе и прошу:

– Доминик, пожалуйста.

Я чувствую, как напряжены его пальцы под моей ладонью, и уже понимаю, что никакие просьбы здесь не помогут. Поэтому просто отпускаю руку, но Доминик перехватывает ее снова, сплетая наши пальцы.

– Хорошо. Это действительно касается тебя.

– Могут возникнуть определенные сложности, альфа Экрот, – говорит доктор. – Прима Брайс носит волчонка. Плод развивается нормально по меркам вервольфов, но слишком быстро для человека. Поэтому ее тело, нервная и эндокринная система не успевают подстраиваться под такие перемены.

– Что это значит? – спрашиваю я, и только сейчас доктор наконец-то отвечает мне:

– Это значит, что вам нужны особые условия для того, чтобы выносить и родить этого ребенка. Я бы сказал – идеальные. Но даже в этих условиях я не могу ничего вам гарантировать. Ваша жизнь и ваше здоровье под угрозой.

Меня посещает странная мысль, что возможно стоило выйти и оставить все на Доминика, но я гоню ее прочь. Лучше послушать советы доктора из первых уст. Тем более, по тому как напрягся альфа, заметно – он всерьез задумался над идеальными условиями для меня.

– Я не обычный человек, доктор Милтон, – я спешу объяснить. – Мой… знакомый назвал меня «имани».

Взгляд доктора смягчается и становится задумчивым.

– Когда альфа Экрот вчера вечером рассказал мне о вас, я сначала не поверил. Впервые слышу об общих детях людей и вервольфов! Но результаты ультразвукового исследования и анализ вашей крови потрясают. И все же я не отказываюсь от своих слов, для вашего организма подобная беременность – настоящее испытание. Я бы хотел наблюдать вас на протяжении этих месяцев.

– Обязательно, доктор Милтон, – на этот раз за меня отвечает Доминик. – Еще я хочу уточнить насчет идеальных условий. Что вы под этим подразумеваете?

Да, мне тоже это интересно.

– Сбалансированное питание, массаж, специальная гимнастика, но самое главное – исключить любой стресс.

– Любой?

– Любой?!

Ну хотя бы в удивлении мы с Домиником солидарны.

– Да, – подтверждает доктор. – Обычно я советую это всем своим пациенткам, но вам, прима Брайс – особенно. Не нужно лишних волнений. Только отдых, позитивные эмоции и настрой. Исключите общение с личностями, которые вам неприятны и которые вызывают раздражение.

Я прикусываю губу, чтобы сдержать смех, и ловлю взгляд Доминика. Его просто надо видеть: так внимательно слушает и будто не верит тому, что слышит. Еще бы! Чтобы исключить всех раздражающих личностей, мне нужно держаться как можно дальше от самого Доминика.

– Я советую окружить приму Брайс заботой, – продолжает доктор, – и быть к ней внимательным и лояльным. Как я уже говорил, ее гормональная система перестраивается слишком быстро, поэтому возможны слишком резкие перепады настроения. Постарайтесь отнестись с пониманием к просьбам, которые могут показаться женскими капризами.

А вот это уже перебор.

– У меня не бывает женских капризов! – возражаю я.

– Бывает, – отрезает Доминик, за что получает укоризненный взгляд от доктора.

– Это именно то, о чем я говорю.

Не знаю, что насчет позитивного настроя, но мое настроение стремительно скачет вверх. Возможно, все не так плохо, как я представляла. Это же какая власть над альфой теперь в моих руках!

Я широко улыбаюсь Доминику, а вот он хмурится.

– Еще насчет ваших сексуальных отношений, – продолжает доктор Милтон.

– Никаких сексуальных отношений? – с притворной грустью интересуюсь я. – Это сложно, но можно пережить.

– Наоборот, это часть животных инстинктов. Во время беременности вы должны отдаваться на волю инстинктов, чтобы ваш ребенок привыкал к своей волчьей сути. К тому же, во время секса выделяется огромное количество эндорфинов, вы и ребенок начинаете чувствовать себя в безопасности. Я бы настоятельно вам его рекомендовал. Разве что выбирайте более безопасные позиции.

Теперь моя очередь хмуриться, но возразить мне нечего. Не объяснять же доктору, что между мной и Домиником больше нет и не будет никакого секса? Хотя теперь понятно почему я хотела наброситься на вервольфа тогда, на лестнице. Когда я практически отдалась на волю инстинктов, а заодно чуть не отдалась ему.

Мне выдают еще множество указаний, записывают на регулярные обследования и анализы, и наконец-то отпускают.

Мы выходим из клиники вместе, и я интересуюсь:

– Подвезешь меня в магазин?

– Я отвезу тебя домой.

Мое хорошее настроение лопается как мыльный шар.

– Что?! У меня рабочий день в разгаре.

– Тебе нельзя работать, Шарлин, – раздраженно сверкает глазами Доминик. – Ты беременна.

– Беременна, а не больна.

– Ты слышала, что сказал доктор?

– Прекрасно слышала! Меня нельзя раздражать, а ты меня сейчас раздражаешь.

Лицо Доминика нужно видеть: зрачки налились желтым, скулы заострились, губы сжаты в тонкую линию. Ощущение такое, что он вот-вот лопнет от сдерживаемой ярости! Но он быстро берет себя в руки и распахивает передо мной дверь автомобиля.

– Значит, на работе ты не раздражаешься?

– Нет, она меня умиротворяет.

Конечно, не в дни перед праздниками, когда я и Рэбел сбиваемся с ног, чтобы всех обслужить и ничего не забыть, но если доктор Милтон прав в своих опасениях, мне стоит закончить все дела в магазине именно до праздников, чтобы потом полноценно отдыхать. Как бы ни был велик соблазн злить Доминика, я не собираюсь подвергать жизнь малыша опасности.

– Хорошо, – говорит вервольф, устраиваясь на соседнем сиденье. – Тогда я должен сам в этом убедиться.

Что?! Надеюсь, это не то, о чем я подумала!

– То есть?

– Я поеду с тобой, чтобы убедиться, что твоя работа не доставляет тебе и нашему сыну беспокойства.

Я даже поворачиваюсь к нему целиком, всматриваясь в резкий мужской профиль.

– И как ты собираешься в этом убедиться?

– Проведу день рядом с тобой, в магазине.

Доминик в моем магазине? Он распугает всех покупателей! Не говоря уже о том, что он будет постоянно мелькать у меня перед глазами, и о работе можно забыть.

– Не получится. Это будет меня раздражать. Лишний стресс и все такое.

Теперь Доминик смотрит на меня, но без прежней ярости, в светло-карих глазах лишь решимость. Он подается вперед и кладет ладонь на мою скулу, я даже не успеваю отпрянуть. Да и отпрянуть – значит, показать свою слабость, и плевать, что он наверняка слышит мой участившийся пульс.

– Тебе придется смириться с моим присутствием в своей жизни, Шарлин, и перестать все списывать на раздражение. Тем более что я чувствую, когда в тебе вспыхивает гнев, а когда – совершенно другие эмоции. – Вервольф усмехается. – Если мы будем порознь, сложно будет выполнять все рекомендации доктора. Особенно ту, где тебе нужно обязательно отдаваться на волю животных инстинктов.

Он всего лишь проводит большим пальцем по скуле, задевая ухо и прядь волос, а по всему моему телу в секунду прокатывается жаркая волна. Это ненормально, но мне дико хочется секса. С Домиником.

Бесы!

– Доктор Милтон не сказал, что мне обязательно делать это с тобой.

Доминик рычит, обхватывает меня за плечи и притягивает к себе. Так быстро и так внезапно, что я не успеваю ничего сделать.

– Никто к тебе не притронется, Шарлин, – клянется он мне прямо в губы, и я понимаю, что это действительно слово альфы. – Я не позволю.

Мой пульс не просто сбился, сердце грохочет уже где-то у горла.

– Ты снова меня раздражаешь, Доминик, – говорю я. – Больше. Так. Не делай.

По его лицо прокатывается судорога, меня возвращают на место очень медленно и осторожно. Но больше всего меня поражают его слова.

– Прости. Это больше не повторится.

– Хорошо, – киваю я. – Держи свои эмоции в узде. И домыслы тоже.

– Домыслы?

– О множестве мужчин вокруг меня. Сейчас для меня важен только ребенок.

Это правда. Мой малыш сейчас важнее всего.

– И если ты собираешься в мой магазин только затем, чтобы отпугивать от меня мужчин, то не стоит. Твои вервольфы уже всех распугали.

Доминик снова бросает на меня пристальный взгляд.

– Я проведу день в магазине только по той причине, которую озвучил. Чтобы убедиться, что ты не раздражаешься.

– Тебе разве не нужно заниматься своими делами? – снова не выдерживаю я. – Бизнесом там, обязанностями альфы, подготовкой к свадьбе, в конце концов!

– Нужно. Но наш сын важнее.

– Дочь. Это будет девочка.

– Как скажешь.

Мне хочется съязвить о том, что я не верю своим ушам, но во мне снова вспыхивает раздражение. Вот как обходиться без стрессов, когда вся твоя жизнь наперекосяк!

– То есть об Одри ты совсем не думаешь?

– Пока о ней думают и заботятся отец и альфа ее клана.

Тема Одри раздражает меня еще больше, поэтому я предпочитаю не разговаривать с Домиником до самого приезда в магазин. Работа кипит, и уже с порога видно, что Рэбел едва справляется с потоком покупателей, которые выстроились в длинную очередь к кассе. Один из вервольфов помогает ей, складывая книги в пакеты, второй занят тем, что расставляет новую партию по полкам, но при нашем появлении они вытягиваются в струну.

Кажется, неуютно будет не только мне.

– Если не передумал, – говорю я Доминику, – то можешь занять одно из кресел и наслаждаться наблюдением.

– Нет, я тоже буду тебе помогать.

– Как? Носить книги?

– Все, что попросишь.

– А если я попрошу уйти?

Приподнятая бровь Доминика лучше слов говорит, что мне от него не избавиться. По крайней мере, сегодня. И я мысленно заставляю себя смириться с этим фактом.

– Что в твоей работе тебе нравится меньше всего? – внезапно спрашивает он.

– Мне все нравится.

– Совсем все?

Теперь я понимаю, к чему он клонит.

– Поможешь с заказами.

На то, чтобы объяснить Доминику что делать, уходит минут двадцать. Он разбирается в программе заказов быстрее, чем когда-то разобралась я. Что интересно, он так быстро включается в работу и так ответственно подходит к задаче, что я понимаю – сделает на совесть. Поэтому я со спокойной душой  оставляю его с ноутбуком, а сама сменяю Рэбел на кассе.

Общение с посетителями мне нравится гораздо больше! Нравится помогать с поиском и выбором нужных книг, видеть их улыбки. Стоит очереди немного рассосаться, Рэбел ожидаемо подходит ко мне и осторожно кивает на Доминика.

– Что происходит? Почему он здесь?

– Можешь не шептать, – говорю я, – он все равно нас слышит.

Рэбел выглядит смущенной.

– Все время забываю, какой у них слух. Но не уходи от моего вопроса.

Ну и как объяснить все подруге в присутствии трех вервольфов?

– Доминик решил мне помочь перед праздниками.

– Смеешься надо мной? – У Рэбел такой вид, будто я сморозила какую-то чушь. – Правда? Я за все время работы здесь видела твоего мужа от силы пару раз. Думала, ты его не подпускаешь к магазину. А этого, получается, впустила в святая святых.

Попробуй его не впустить!

– Дэнвер сам не хотел помогать.

Это чистая правда. Муж ненавидел мой магазин и мою работу, о чем и сказал в вечер последней ссоры. Он никогда мне не помогал. А Доминик сам предложил помочь, хотя мог вообще этого не делать. Вбивал в базу и проверял зачастую раздражающие меня заказы. Еще умудрялся отвечать на вопросы посетителей, блуждающих по торговому залу. Обычно это были привлекательные молодые женщины, и тогда моя волчья суть начинала ощетиниваться. Но он их разворачивал, поэтому она сразу успокаивалась.

– Твой альфа, видимо, хочет, – усмехается Рэбел.

Из-за малыша. Он делает это не ради меня, а потому что я ношу его волчонка. Это логично. Так откуда взялось это разочарование?

К счастью, следующий покупатель отвлекает меня от подобных мыслей, работа идет своим чередом и настолько увлекает, что я не замечаю, как Доминик ко мне подкрадывается, когда магазин снова пустеет.

– Я закончил.

– Надоело?

– Нет. Я проверил все заказы, ввел их в базу и ответил на все письма.

Я приподнимаю брови.

– Что значит – все?

– Все, что там были.

Я иду проверять, и понимаю, что он потратил час на то, что я бы делала неделю. Конечно, я все время отвлекаюсь на помощь Рэбел, на работу на кассе и на личную жизнь, но все-таки.

– Спасибо, – благодарю его искренне.

– Пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть.

– Я еще не устала.

Во мне действительно море энергии, а сейчас только середина дня.

– Это не предложение, Шарлин. Тебе нужно сделать перерыв и поесть ради нашего ребенка.

– Ребенка? – восклицает подошедшая к нам Рэбел. –  Владыка, я была права!

Я бросаю на Доминика сердитый взгляд, но он непреклонен.

– Я хотела рассказать тебе. Не так.

– Не имеет значения, как. – Потрясение подруги сменяется беспокойством. – Я могу тебя поздравить? Вас поздравить.

Она пристально смотрит на меня, и Доминик тоже, будто ему действительно интересно, что я отвечу.

– Да, Рэбел, можешь. Не все гладко, но я очень рада своему малышу.

Она прижимает меня к своей большой груди.

– Я так рада, Чарли! Ты как никто заслуживаешь счастья.

А я с грустью думаю, что у меня какое-то странное счастье. Или же я не умею ценить то, что есть.

– Мне нужно на обед, – говорю я.

– Конечно, – кивает Рэбел. – Не торопись. Ребенок, надо же, – последнее она бормочет себе под нос, возвращаясь к делам, оставляя нас с Домиником.

– Возьму пальто, и пойдем. Я знаю один неплохой стейк-хаус поблизости. Нам с малышом там нравится.

– Ты хотела сказать – малышкой? – напоминает он о нашем утреннем разговоре.

– Да, малышкой.

Доминик набрасывает пальто мне на плечи, но выйти мы не успеваем: сначала я замечаю, как напрягаются руки вервольфа, а потом слышу его тихое, но от этого не менее угрожающее рычание.

Колокольчик сообщает о новом посетителе, и в магазин входит Хантер.

Глава 4

Я могу поклясться, что кожей чувствую, как между вервольфами пробегают искры ярости и неприятия. Они застывают друг напротив друга как хищники, готовые наброситься в любой момент. Как волки. Хотя остаются в человеческом обличии и между ними все пространство торгового зала.

К счастью, пустого! Не считая вервольфов Доминика и Рэбел.

Сейчас Хантер не считает нужным скрывать свою суть, поэтому его глаза загораются ярко-синим, и за стеклами очков это смотрится жутковато. Пальцы Доминика застывают на моих плечах, он не сжимает их, но я понимаю – мне просто не позволят двинуться с места.

– Торопишься встретить свою смерть, Бишэм? – Даже голос Доминика напоминает рычание зверя.

– Вообще-то нет. – А вот голос Хантера звучит до холодности спокойно. – Тем более что мы договорились о встрече в другом месте.

– Тогда что ты здесь забыл?

– А как же клиентоориентированность? Видишь ли, это единственный букинистический магазин в Крайтоне, где можно достать нужные мне редкие издания.

– Тебе придется доставать их где-то еще. Или заказывать доставку.

– У нас нет доставки, – шепотом отвечаю я.

– Теперь будет, – отрезает Доминик. – Я запрещаю тебе приближаться к Шарлин и ее магазину.

Историк складывает руки на груди.

– Ты не можешь мне ничего запретить, Экрот. Я не вхожу в твою стаю. Я вообще не являюсь членом ни одной стаи.

– Если хочешь дожить до нашей битвы, придется смириться с моими требованиями. Иначе я буду расценивать это так, что ты снова посягаешь на мою территорию и мою женщину.

Мне становится жутко. Прямо как в тот момент, когда я поняла, что Хантер увозит меня непонятно куда. Я не представляю, что буду делать, если они все-таки сорвутся с цепи и разнесут мой магазин. Но главное – они же могут просто поубивать друг друга!

 Я осознаю, что последнюю минуту просто не дышала, и жадно втягиваю воздух ртом. Получается какой-то недостон. И неожиданно Доминик притягивает меня к себе, нежно обнимая и обволакивая собой. Это на уровне инстинктов, что-то настолько глубокое, что я не способна понять или объяснить, но я мгновенно чувствую себя в безопасности. Оп – и я будто защищена со всех сторон. Чувство такое странно, что я на время отвлекаюсь от историка, смотрю только на профиль альфы. Скоро, наверное, все изгибы и впадины на его лице выучу!

– Хорошо, – подозрительно внезапно соглашается Хантер, напоминая о себе. – Я подожду. А когда выиграю бой, вернусь сюда: и в магазин, и к Шарлин.

Идиот! Специально же нарывается!

Но Доминик на этот раз не ведется на провокацию.

– Сначала выиграй, – говорит он.

Хантер обводит взглядом магазин (я только сейчас замечаю, что вервольфы Доминика подобрались и готовы наброситься на него в любой момент) и кивает:

– До встречи на ринге.

А после уходит.

Снова звякает колокольчик, но это уже две женщины, которые не имеют к историку никакого отношения. Внутри меня начинает мелко подрагивать, особенно когда Доминик отстраняется.

– Он больше не приблизится к тебе, Шарлин, – обещает он.

– Если ты выиграешь.

Я всегда была оптимисткой, но сейчас, видимо, мой оптимизм сломался. Даже представлять не хочу, что такое волчий ринг, и как будет происходить бой. Хотя это сделать несложно.

– Я выиграю.

– Он не обычный вервольф, Доминик.

– Он полукровка.

– Нет, дети имани – они как суперволки! Ты же видел, какие у него глаза. Такой будет и наша дочь.

– Даже не сомневаюсь в том, что наш сын родится сильным и могущественным волком.

Я ударяю его по плечу. Вряд ли больно, но мне просто необходимо выплеснуть напряжение.

– С тобой бесполезно спорить!

– Я уже давно тебе об этом говорю. Он ушел, так что мы можем идти.

Только на крыльце магазина вспоминаю, что я ничего не объяснила Рэбел. В последнее время рассеянность – мое второе имя. Но неудивительно, сейчас все мои мысли заняты совершенно другим!

– Доминик, когда будет ваш бой?

– Это неважно.

– Нет, важно, – останавливаюсь я прямо посреди улицы. – Помнишь, мне нельзя нервничать или раздражаться. А я буду раздражаться, если не получу ответы на свои простые вопросы!

Доминик смотрит на меня так, будто готов придушить на месте, но спустя долгую минуту отвечает:

– На встрече с Кампалой.

Так скоро?

И отговаривать его бессмысленно. Мне должно быть плевать, но мне не плевать. Наоборот, сердце сжимается от дурного предчувствия. А потом сжимаюсь я вся.

Когда делаю шаг к его машине, и низ живота простреливает болью.

Боль такая, что я не могу сдвинуться с места, и у меня вырывается:

– Ай!

Громкий такой «Ай», хотя хватило бы и тихого: Доминик в секунду оказывается рядом и подхватывает меня, не позволяя осесть на тротуар.

– Что такое?

– Малышка, – цежу я и морщусь от новой мучительной волны, теперь отдающей в поясницу. – Ай!

Доминик резко бледнеет.

– Видимо, доктор Милтон был прав, – выдыхаю. – Мне противопоказан стресс.

– Шарлин, если ты решила меня напугать, сейчас самое время признаться, – рычит вервольф.

А мне хочется ему врезать. Если бы любое движение не приносило мне столько мучения, точно бы врезала!

– Ты не альфа, ты идиот! Я таким шутить не стану!

– Великие предки, – шепчет он, осторожно поднимая меня и с ноги открывая дверь магазина.

Представляю, как это выглядит для посетителей. Но новый спазм вычеркивает из сознания остальные мысли.

– Вызови доктора Милтона, – приказывает Доминик, видимо, одному из вервольфов. – Сюда. Как можно скорее. И закрой магазин.

Меня укладывают прямо поверх стеклянных столов с книгами, с которых я пытаюсь сползти. Безуспешно, потому что Доминик тут же возвращает меня на место.

– Они же треснут, – говорю я.

– Ничего не треснет. Тебе нужно лежать.

С последним я согласна, потому что любое даже самое незначительное движение заставляет выгибаться от боли и крепко сжимать зубы, сдерживая стоны. Я даже на бок не могу перевернуться, чтобы при этом не заорать.

– Что происходит? – надо мной склоняется Рэбел.

– Это из-за ребенка, – объясняет Доминик, подкладывая под мою голову свернутый плед. – Потому что он мой.

– Потому что ты вервольф?

– Да, еще и альфа.

Меня снова всю скручивает изнутри и накрывает страхом. Липким, жадным, затягивающим меня в беспросветную темноту. Несмотря на то, что моя малышка пришла ко мне неожиданно. Несмотря на то, что не все гладко в моей жизни и в отношениях с ее отцом. Несмотря ни на что, я всем сердцем хотела ее.

– Я не хочу ее потерять, – всхлипываю я, и чувствую, как по щекам струятся слезы.

Потому что сейчас мне страшно как никогда.

– Не потеряешь, Чарли. – Рэбел гладит меня по волосам. – Детка, дыши глубоко. Вот так. Ты справишься. Твоя малышка появится на свет, когда нужно.

– Шарлин, – говорит Доминик, и я вижу его лицо через пелену слез. – Ты сама сегодня заявила, что ты имани, значит, сможешь выносить моего сына.

– А если не смогу?

– Сможешь. Ты же альфа. Моя маленькая альфа.

Его голос звучит уверенно, и в то же время нежно, что я перестаю рыдать и прошу:

– Сделай так, как ты делал.

– Что? – хмурится он.

– Как ты делал, когда приходил Хантер.

– Но я ничего не делал.