banner banner banner
Девушка в цепях
Девушка в цепях
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Девушка в цепях

скачать книгу бесплатно

Девушка в цепях
Марина Эльденберт

Леди Энгерии #5
«Девушка в цепях» – картина, подарившая мне надежду на новую жизнь и встречу с опасным мужчиной, чье лицо скрыто под маской. Одна ошибка, и я в плену магического долга. Долга, о котором в приличном обществе не принято говорить. Долга тому, чья магия сокрушительна и жестока. Пауль Орман привык получать все и вся, и теперь рядом с ним девушка в цепях – это я.

Пролог

Колесо угодило в выбоину, взметнув фонтанчик яростных брызг. Я даже понять ничего не успела, когда содержимое единственной в округе лужи хлынуло на меня, окатив с головы до ног. Мобиль пролетел с такой скоростью, что следом за ним чуть не улетела шляпка, державшаяся на честном слове, то есть на собственноручно сооруженной впопыхах прическе. Проходившая мимо женщина с корзиной сочувственно на меня покосилась, а я отошла в сторону, чтобы оценить масштаб катастрофы.

Масштаб оказался… масштабным.

Пальто было испорчено безнадежно: грязные брызги намертво впитались в кремовый фетр. Несмотря на стремительный прогресс, улицы Лигенбурга даже в центре с очень большой натяжкой можно назвать чистыми. И дело даже не в том, что дым с промышленных окраин оседает везде, куда доберется. После изобретения мобилей пыли стало в десятки раз больше, а наши дороги… ну, не сказать, чтобы для них приспособлены.

Я стянула перчатку и потерла крохотное пятнышко на запястье, которое тут же стало еще больше. Случись такое в любой другой день, мне было бы все равно, но сегодня… Хотя в любой другой день со мной такое вряд ли могло бы случиться. Это пальто я купила на последние сбережения для встречи с директором музея искусств, мистером Ваттингом. Встречи, от которой зависела вся моя дальнейшая жизнь.

Ладно, пусть даже пальто погибло, но встреча еще нет.

В моих, и только в моих силах сделать все, чтобы ему понравилась моя картина.

Я решительно поправила на плече тубу с холстом и сквозь людской поток зашагала к площади Витэйра, сразу за которой располагался музей искусств. Огромное трехэтажное здание, с окнами в мой рост, занимавшее целый квартал. Раньше здесь была городская резиденция графа Аддингтона, участника заговора против короны, но после его гибели особняк отошел государству, как и все его земли. Ее величество Брианна распорядилась перевести в особняк лигенбурский музей искусств, поэтому теперь здесь проходили все самые известные выставки. Несколько раз мы посещали их с леди Ребеккой, женщиной, которая заменила мне мать. Тогда я и подумать не могла, что однажды смогу здесь выставляться.

Чем ближе я подходила, тем сильнее колотилось сердце, но у дверей музея меня ожидал сюрприз.

«Выходной», – гласила надпись на табличке, возвышающейся на бронзовой ножке.

Центральный вход оказался закрыт, так же, как и ворота, ведущие во внутренний двор. Каменные стены протянулись коридорами под открытым небом, заворачивающими так резко, что дальше ничего не рассмотреть. Как раз в тот момент, когда я об этом подумала, часы пробили десять. А это значит, что до встречи осталось… пятнадцать минут.

Я в жизни так не бегала.

Пролететь вдоль дома, за ним еще полквартала, нырнуть в переулок, а потом бежать назад с другой стороны. Запахи дыма, дерева и выпечки смешивались с бодрящей свежестью. Осеннее утро выдалось холодным: несмотря на яркое солнце, ветерок покусывал щеки. Близость Бельты делала его еще более сырым и колючим, поэтому я была искренне рада, когда добралась до служебного входа. К счастью, калитка в высоких кованых воротах с королевским гербом оказалась не заперта. Я притормозила, глубоко вздохнула и степенно, как положено благовоспитанной мисс, направилась к двери.

Под навесом стоял мобиль, в котором, укутавшись старым пледом, дремал шофер. Раньше здесь наверняка была конюшня, но с появлением изобретения, позволяющего преодолевать расстояния значительно быстрее, от экипажей многие отказывались в их пользу. Те, кто мог себе это позволить, даже нанимали водителя, который возил по делам и по развлечениям.

Массивная дверь поддалась с тяжелым скрипом, эхо разнеслось по коридорам.

– Доброе утро! Мне назначено, – облегченно выдохнула суровому мужчине за конторкой. – Мисс Шарлотта Руа к мистеру Ваттингу.

На приветствие он не ответил. Его вздернутый острый подбородок создавал ощущение, что голова вот-вот откинется назад, но вопреки этому она тяжело устремилась вниз, словно собиралась проткнуть журнал с записями. Заскорузлый палец заскользил по строчкам и замер. После этого он поднял голову и спросил:

– Посыльная?

– Художница.

Выражение лица мужчины стало еще более суровым, особенно когда он заметил тубу за моей спиной. Негоже женщинам заниматься искусством. И всем остальным тоже негоже, все это явно читалось в опущенных уголках губ и тяжелом взгляде. Так же тяжело он указал направо.

– Пройдете три пролета, повернете и увидите дверь из туанэйского дерева, с золоченой ручкой. Это кабинет мистера Ваттинга. Только непременно постучите перед тем, как войти, а дальше вам секретарь все укажет.

«Непременно» он выделил так, словно я была не в состоянии понять, что это значит.

Слова благодарности застыли на губах, поэтому просто шагнула в сторону указанного коридора.

Случайно зацепилась взглядом за висящее на стене зеркало и ахнула. Я напоминала не то леопарда-альбиноса, не то что-то пятнистое, науке неизвестное. Из приличного во мне осталась только прическа. Слабый огонек светильника превращал подхваченные лентой локоны в огненные нити, глаза сверкали, на щеках два красных пятна, грудь тяжело вздымается. Брызги пятнышками темнели не только на одежде, но и на лице. Сдавленно охнув, я судорожно раскрыла ридикюль и принялась в нем копаться в поисках платка. Вместо него нашлись ключи, блокнотик с записями сюжетов для картин, смятая пачка леденцов, в которой сиротливо брякал последний, и…

– Возьмите.

Хриплый голос заставил подпрыгнуть. Стоявший позади мужчина шагнул ближе. В полумраке холла я отчетливо рассмотрела маску, прикрывающую большую часть лица, и руку, протягивающую платок.

– Спаси…

Не говоря ни слова, он направился дальше по коридору. Слегка прихрамывая и сутулясь.

– …бо, – закончила я, глядя в удаляющуюся спину.

Пятнышки оттерлись быстро, и, наскоро затолкав платок в сумочку, я поспешила в кабинет. Секретарь, оценив мой вид, предложил разместить пальто на вешалке, чему я была несказанно рада. Забрызганную шляпку водрузила туда же, оставшись в скромном серо-голубом платье с камеей на воротнике.

В кабинете мистера Ваттинга было светло. Солнце плескалось в гранях стеллажей с книгами и полировало лысину владельца. Наверное, при желании в нее можно было смотреться, как в зеркало. Едва успела подумать, что в голову от волнения лезет всякая ерунда, как сам он, невысокий полный джентльмен в костюме-тройке, поднял на меня взгляд. От волнения под перчатками вспотели ладони, но я все-таки сделала книксен (насколько позволяла болтающаяся за спиной туба) и поздоровалась.

– Мисс Руа. Проходите, присаживайтесь.

Я подхватила тубу поперек и поставила ее у стола, устроившись в предложенном мне кресле.

– Значит, вы протеже Грэгори.

От меня не укрылось, что графа он назвал по имени, а вот «протеже» неприятно резануло слух.

– Не протеже, гувернантка его сына, – поправила я. – Граф Вудворд узнал о том, что я пишу картины, и был очень любезен, когда…

– Конечно-конечно, – перебил меня директор музея. – Ну, покажите, что у вас там.

Я быстро стянула перчатки и осторожно достала картину.

Над ней я работала более полугода, она занимала все мои мысли и все свободное время… да что там. Я не могла спать, не могла есть, а едва вернувшись с занятий с Илайджей, сразу бежала к мольберту. Иногда вспоминала о том, что надо поесть глубокой ночью, а иногда не вспоминала вообще. Валилась с ног от усталости, но все-таки вставала пораньше, чтобы успеть добавить несколько штрихов. И вот теперь осторожно развернула холст, расстелив его на столе перед мистером Ваттингом. От волнения руки дрожали, но я даже не уронила крышку тубы себе на ногу (как сегодня утром, когда собиралась).

– Гм… – Он едва скользнул взглядом по картине, а потом перевел его на меня. – Это вы написали, мисс Руа?

От того, как это было сказано, краска залила щеки.

– Разумеется, я.

Пару секунд мистер Ваттинг буравил меня взглядом.

– Вынужден вам отказать, – сказал он и подвинул холст двумя пальцами в сторону.

Кабинет сузился до полотна, а потом снова растянулся в полный размер. Руки похолодели.

– Но вы даже не взглянули толком.

Снисходительность сменилась раздражением.

– Я слишком ценю свое время, мисс Руа, чтобы отчитываться перед вами о причинах своих решений. Поэтому прошу…

– Позвольте.

Как и в прошлый раз хриплый голос раздался из-за спины, только на сей раз подпрыгнули мы вместе с директором. Серебристый набалдашник коснулся стола, и пальцы мистера Ваттинга отпрыгнули от холста, словно его могли ужалить. Я же, напротив, замерла, глядя на трость, едва касающуюся уголка картины. И моего локтя. Затянутая в платье, я почему-то чувствовала ее, как раскаленную сталь на обнаженной коже. А еще присутствие у себя за спиной: мужчина стоял гораздо ближе, чем допускали приличия, но прежде чем я успела об этом заявить, меня уже обошли. Трость скользнула в его руку словно на невидимой нити, легла как влитая. Маска открывала только губы и подбородок, и я вдруг поняла, что смотрю на эти самые губы. Сжатые в тонкую линию.

Вспыхнув, отвела взгляд.

– Ох… Месье Орман, не знал, что вы заглянете сегодня. Безумно рад вас видеть! – Директор музея как-то подозрительно засуетился. – Право-слово, не тратьте время, хороший знакомый попросил посмотреть работу своей протеже, и я не смог ему отказать…

Не знаю почему, но именно сейчас за «протеже» мне захотелось огреть его тубой.

– Пауль, – прекратил излияния Ваттинга мужчина.

– Что?

– Я просил называть меня только по имени.

– Да, конечно. – Лысина засверкала еще сильнее, директор полез за платком. – Давайте проводим мисс и обсудим…

– Кто вам позировал? – не обращая ни малейшего внимания на бормотание директора, спросил мужчина.

Взгляд сквозь прорези маски вонзился в меня, мешая дышать.

– Никто, – через силу ответила я, почему-то глядя на трость.

И на руку в перчатке, сжимающую набалдашник. Он сжимал его почти нежно, постукивая пальцами по взрезанному узором серебру, но меня не оставляло чувство, что сдави месье Орман чуть сильнее – и металл раскрошится в пыль.

– Я не могу позволить себе натурщицу, – сбросив оцепенение, вернулась к картине. – И потом, это скорее собирательный образ. Образ всех женщин Энгерии, освобождающихся от цепей жестких рамок. Это символизм. Свобода.

На картине была изображена девушка. Разлетающиеся прахом цепи, босые ноги, платье с неброским кружевом, и темные, льющиеся за спиной волосы. За стягивающими хрупкие запястья оковами, врастающими в стену, не было ничего, кроме размытой пепельно-серой дымки каменных стен и холода стали. Впереди раскинулось многоцветье красок и высокое небо: там, куда она делала шаг, ее платье обретало цвет – так же, как обнаженные плечи и очертания города.

Невольно засмотревшись на нее, подняла голову, чтобы снова наткнуться на пристальный взгляд.

– Как вы ее назвали?

В этом хриплом голосе было что-то неуловимо-притягательное и в то же время пугающее. Он говорил о ней так, словно она была живой. Она и была живой, но он говорил не о картине. О девушке.

– Девушка в цепях.

– Девушка в цепях, – Пауль Орман повернулся к директору, – должна быть представлена на выставке. В центре экспозиции.

А…

– О… – только и вымолвил мистер Ваттинг.

– Я зайду завтра. – Опираясь на трость, он шагнул мимо меня к двери, и я уловила легкий запах сандала. – Как вы совершенно точно заметили, в мои планы не входило беседовать с вами сегодня.

– Но позвольте… как же тогда вы здесь очутились? – произнес окончательно сбитый с толку директор.

Честно говоря, я бы и рада была присоединиться к его удивлению, но где-то на словах «в центре экспозиции» у меня случилось что-то вроде ступора. Впрочем, в следующую минуту ступор перешел в глубокий… как это принято называть в высшем обществе, одно из новомодных словечек, из медицины, кажется… глубокий шок. Потому что Пауль Орман обернулся и ответил, глядя мне в глаза.

– Все очень просто, мистер Ваттинг. Я шел за ней.

Часть 1.

Художница

1

– Ох, Лотти, ну ты и выдумщица, – пробормотала Лина.

В своем небесно-голубом платье с жемчужным кружевом подруга была чудо как хороша. Щеки раскраснелись, так же, как и губы – первые она пощипывала, а вторые покусывала всякий раз, когда готовилась выйти из комнаты. Впрочем, ей все это было не нужно: природа щедро наградила ее внешностью, которой завидовали все дебютантки прошлого сезона Лигенбурга. Волосы удивительного пепельно-золотистого оттенка, глаза цвета сочной молодой травы. Брови – не светлые, как часто бывает у блондинок, а словно мел смешали с крошкой уголька, и цвет-в-цвет такие же длинные, пушистые ресницы. Аккуратный рот, пухлые губы и ямочки на щеках, которые неизменно притягивали взгляды, когда она улыбалась.

Я не раз предлагала написать ее портрет, но Лина отмахивалась и говорила, что успеется.

«Я не хочу тратить время и сидеть на стуле, когда вокруг столько всего интересного», – говорила она.

– Папеньке это ничего не стоило, – закончила мысль Лина, еще раз крутанувшись перед зеркалом. – Думаю, он уже и забыл… но я обязательно передам, как ты ему благодарна. А теперь пойдем!

Она выпорхнула из комнаты раньше, чем я успела ответить. Мне оставалось только последовать за ней.

– И все же, Лина, я бы очень хотела поблагодарить его лично.

Подруга наморщила нос.

– А меня? Ведь это именно я за тебя просила!

– Тебя я никогда не устану благодарить!

Шагнула, чтобы ее обнять, но Лина выставила руки в сторону и проворно отскочила:

– Осторожней! Платье помнешь!

Подруга относилась к тому типу леди, которые увидев лишнюю складочку на одежде, теряют настроение на весь оставшийся день. Поэтому настаивать не стала.

С Линой, точнее, с леди Эвелиной Фейт, дочерью графа Вудворда от первого брака, я познакомилась около года назад, когда пришла наниматься гувернанткой для ее младшего брата. Тогда она едва на меня взглянула, но однажды, пока Илайджа пыхтел над чистописанием, а я штриховала небо на промокашке, она заглянула в классную комнату и позвала меня в коридор.

– Мне право, неловко вас просить, – прошептала Лина и щеки ее заалели, – но прислуге я не доверяю, они тут же все разболтают. Не могли бы вы передать это письмо в назначенный час? Просите все, что хотите.

Разумеется, я ничего не попросила, а записку передала камердинеру молодого виконта Риста, который в конце сезона сделал Лине предложение руки и сердца. Думается мне, после этого все незамужние девушки вздохнули с облегчением, я же до сих пор с улыбкой вспоминала случай, который сделал нас подругами. Случай и тонкий голубой конверт, запечатанный магическим узором виконта, который я принесла через пару дней. И следующий от Лины: белоснежный, хранящий легкий аромат ее духов.

Я никогда не писала любовных писем, и мне их не писали тоже.

Леди Ребекка придерживалась мнения, что забивать голову всякими глупостями ее воспитаннице не положено. Впрочем, я не возражала: мне нужно было усердно учиться, чтобы по достижении шестнадцати лет я могла сама зарабатывать себе на хлеб. Правда, на хлеб не всегда получалось – часть жалованья уходила на оплату жилья, небольшую квартирку на северном берегу Бельты, неподалеку от окраины, где расстраивался новый квартал. Часть – на холсты, краски и кисти, а законченные сюжеты отправлялись к мистеру Рингселу. Он держал небольшую лавку на рынке и продавал их за приличный процент. Невесть какие деньги, не в пример тем, что можно получить в художественной мастерской или магазине (хозяева которых меня даже слушать отказывались, потому что я женщина), но лучше так, чем складывать их у себя и никому не показывать.

Не писать я не могла, а мысль, что мои картины согреют чей-то дом, грела и мое сердце. Правда, не так, как пальто, на которое Лина покосилась с недоумением.

– Лотти! Что это?