скачать книгу бесплатно
Дороги наши
Константин Викторович Еланцев
Человеческая жизнь на всём своём протяжении то спотыкается об ухабы, то падает вниз с обрыва, то поднимается до невиданных небес. Мы куда-то спешим, вряд ли давая оценку своим поступкам. А надо бы....
Константин Еланцев
Дороги наши
Ленкин камень
…Я стою у берега Охотского моря. Море спокойно, и только плотная пелена утреннего тумана опустилась над ним. Где-то вдали кричат чайки, но их не видно за этой плотной стеной. Кольцом протянулась вдоль побережья суровая тайга. А за ней, в глубине материка, высится величественный Джугджур.
Далеко, за этим огромным хребтом, в небольшом посёлке охотников, расположена база нашей геологоразведочной партии, мимо которой несёт свои быстрые воды река Муя.
Я прислоняюсь к огромному валуну, где в ста метрах отсюда, много лет назад был наш геологический лагерь. Он бесподобен – этот камень. Нижней своей частью засыпанный песком, поднимающийся над берегом метра на три, он похож на человека, всматривающегося в горизонт.
Это Ленкин камень. Почему Ленкин? Была такая очень хорошая девушка, Лена Морозова, геолог поискового отряда…Она прилетела в лагерь июльским утром в числе нескольких сотрудников Московского научного института. И в тот день, и позже, стоило ей выйти из палатки, как лагерь озарялся каким-то невероятным светом. Да и люди становились веселее и добрее.
Когда же это было? Да, семнадцать лет назад.
Как-то она подошла ко мне. Был поздний вечер, и мы только что вернулись из многодневного маршрута. Я умывался водой горного ручья, раздевшись по пояс и стуча зубами от холода.
– Холодно?– с улыбкой спросила Ленка.
–Да! – согласился я, – Ты-то что в такой поздний час гуляешь?
Она не ответила, Увидев, что я закончил умываться, подала мне полотенце.
…Возвращались мы вместе. Уже были видны огни лагеря, а мы, завороженные какой-то магической силой, всё замедляли и замедляли шаг.
Да, с этого дня я полюбил её. Полюбил страстно, как не любил ещё никого на свете. И она отвечала мне такой же любовью.
До сих пор не могу понять, почему тогда она подошла ко мне. Много раз порывался спросить её об этом, но всё откладывал. А сейчас уже не узнать.
В свободные часы мы убегали с ней на море, к этому камню.
–Видишь – он, как человек! – говорила Ленка, – Наверное, ждёт кого-то!
–Что ты! – улыбался я, – Он не может ждать, потому что у него нет сердца!
–Есть! У всех на свете есть сердца, только сказать об этом они не умеют!
…Сейчас я бы согласился с ней. Похоже, что камень действительно ждал кого-то. Может, её, Ленку? Мне даже кажется, что он постанывает при слабых порывах ветра.
Ленка…. Какая любовь была у нас!
Мне трудно было без Ленки – я думал о ней всегда. Мы умели говорить обо всём, но не умели говорить о нашей любви. И даже в нашем молчании мы умели находить такие слова, какие ещё никто никому не говорил.
Что это было? Сказка? Мираж? И по истечении стольких лет я не перестаю думать об этом.
Где сейчас Ленка – моя первая и единственная любовь? Ничего не осталось в память о ней. Разве что только вот этот камень. Наверное, поэтому я возвращаюсь к нему каждый год.
Нет, Ленка не умерла. Просто по окончании полевого сезона она улетела в свою далёкую Москву, и больше её я не встречал. Но до сих пор во мне не затухает надежда, что Ленка вернётся, подойдёт к этому камню и тронет его своей маленькой ладошкой.
Что побудило её порвать всякую связь со мной? Может, моей любовью она попыталась скрасить своё пребывание в этой глуши? Неправда, я верю, что она любила меня. Тогда что? Кто знает....
Но что бы то ни было, она оставила яркий след в моей жизни. Как от упавшей звезды. Звезда упала, сгорела, а след её помнят....
Суд божий
Говорят, что нет на свете ничего тяжелей, чем груз на сердце. Казалось бы и не совершал ничего такого, а он, груз этот, всё давит, и нет способа избавиться от этой непомерной ноши. В таких ситуациях люди идут в церковь. А в этом случае всё было по-другому….
Август затихал, но до начала учебного года оставалось ещё несколько дней. Школа готовилась принимать своих питомцев, поэтому уборщицы с упоением натирали полы и до блеска начищали окна классов. Учителя собирались в кабинете завуча, готовя школьные программы и привыкая к расписаниям уроков.
В один из таких дней и пришло письмо из РОНО с просьбой прибыть всем преподавателям на районный педсовет. Хочешь, не хочешь, а ехать надо!
Хоть и не так далеко до райцентра, а целый день потратишь, пока вернёшься. Дороги плохие, недавно дожди прошли, так что часа четыре по лесу на автобусе потрястись придётся!
Молодой учитель музыки забежал домой.
– Зачем вызывают-то? – поинтересовалась жена.
– Как всегда, наверно, указания перед занятиями!
– А ваши-то где?
– Да на остановке уже. Бежать надо, скоро автобус подойдёт!
– Сапоги с ремонта забери, пожалуйста! Всё никак съездить не могу!
Улыбнувшись, учитель обнял своего трёхлетнего сынишку, прижал к своему плечу супругу:
– Заберу! – шепнул ей на ухо.
В РОНО пробыли недолго: кто-то получил грамоты, кого-то наградили подарками, районное начальство провело беседу по поводу предстоящего учебного года.
На автостанции вся делегация расстроилась: до рейсового автобуса ждать несколько часов! И тут кто-то предложил отправиться пешком. Мол, не ехать окружным путём, а срезать путь по воде, благо, Вятка – река судоходная и нет-нет, а какой-нибудь лодочник подрабатывал, перевозя нежданных пассажиров на другой берег. Женщины, конечно, отказались, а трое мужчин, в том числе и учитель музыки, решили воспользоваться этим решением.
Забрав в ателье сапоги жены, он с товарищами отправился на речной берег.
– Засветло доберёмся! – потирал руки один из коллег, – Надо только огонь разжечь! – посоветовал он ничего не понимающим мужчинам, – Ну, это знак такой перевозчикам!
Костёр уже догорал, но с того берега никого не было.
– Пойду, пройдусь, может, на этом берегу кого встречу! – сказал учитель музыки и скрылся в прибрежных кустах.
Дымок с того берега всё-таки заметили. Вместе с лодочником долго кричали и ждали товарища. Потом забросили в лодку его вещи, чтобы передать жене, и отплыли восвояси, надеясь, что он вернётся вместе с остальными на автобусе.
Учитель музыки не появился дома ни через день, ни через два, ни через три…. А через неделю с проплывающего по реке теплохода заметили всплывший труп. По ориентировке отправили телефонограмму в посёлок. При опознании в личности погибшего уже никто не сомневался.
Второго сентября вся школа хоронила любимого учителя. От горя слегла мать, а через некоторое время и жена, забрав ребёнка, навсегда уехала в неизвестном направлении.
Милиция, конечно, завела дело, но вскоре оно было закрыто, поскольку предъявить обвинение было некому. Так и осталось оно с пометкой «смерть по неосторожности».
А через много-много лет к сестре погибшего учителя пришёл старик. Он нерешительно переминался с ноги на ногу, прежде чем войти, а потом долго молчал, сидя на табурете.
– Хочу рассказать тебе всё. Только ты не перебивай меня, я сорок лет носил этот груз в своём сердце, терпел, ночами не спал!
Старик вздохнул.
– В тот день я, как всегда, дежурил на берегу. Сама знаешь, денег у нас в то время кот наплакал, вот и занимался иногда извозом. Кого на тот берег, кого на этот. Три рубля – это ж тоже деньги…. Сижу я, значит, жду и вижу – на другом берегу костёр замаячил: знать, ждут меня на том берегу! Пассажиров было трое, да и узнал я их – учителя из нашей школы.
Сели они в лодку, вещички свои закинули. А уже на середине реки заспорили двое о чём-то. Я не прислушивался, не вникал, поскольку не моё это дело. Сцепились они, а тот, что постарше, возьми да ударь другого, а потом ещё с силой за борт толкнул. Я хотел, было, остановиться, но старший как рявкнет:
– Доплывёт, молодой ещё!
А я всё на воду поглядывал, не покажется ли…. На берегу двое меня стращать начали: мол, тебе хуже будет, о детях своих подумай! Ещё и денег немного дали…. Вобщем, договорились говорить одинаково. А это значит, что в лодке его не было. Пропал где-то на берегу, искали, кричали, но так и не нашли….
Старик вытер накатившиеся слёзы:
– Не знаю, простишь ли…. Вряд ли. Я столько лет в себе эту тяжесть ношу, уже и свидетелей-то живых, кроме меня, никого не осталось, а всё болит душа, не успокоится. Всё сужу себя столько лет, и засудить не могу…. Хошь, в милицию иди, хошь, сама меня накажи! А я, давеча, помирать надумал. Вот сходил к тебе сейчас, рассказал, и спокойнее стало. Стало быть, пора мне…. А то ведь покоя нет, всё твоего брата вижу….
Старик поднялся, поклонился изумлённой женщине и вышел за дверь.
Вот такой он – суд божий….
Сокол
Об этом коне лопатинцы вспоминают до сих пор. Много лет прошло, а в каком-нибудь разговоре нет-нет, да промелькнёт:
– А помнишь, вот Сокол…
Собеседник горестно вздохнёт:
– Помню….
Раньше в районе часто проводились конные соревнования. Со всех сёл свозили в Лопатино беговых лошадей. И это был настоящий праздник! Перед скачками толпы детишек собирались вокруг участников, чтобы посмотреть, как наездники лелеяли своих питомцев: чистили щётками, чесали короткоостриженные гривы и осматривали подковы на копытах, коротко цокая языками и недовольно посматривая на любопытных.
Ответственное дело – скачки! Это ведь не бега какие-то. Здесь всё от коня зависит, и только потом от наездника. Старались по-возможности защитить животину от посторонних глаз, чтоб, не дай бог, пакость какую не сотворили!
Вот и в этот раз бурлило и рокотало Лопатино от наехавших гостей. Ипподрома, как такового не было, а было просто огромное поле, специально отведённое под соревнования. За десяток лет набили конские копыта твёрдую дорожку, над которой во время скачек поднималась такая пыль, что не только зрителей, но и солнце было трудно разглядеть. Только к этому все привыкли и не обращали на неудобства никакого внимания.
– Лютый где?! – спросил лопатинский директор у растерянного конюха.
– Дык, Василь Иваныч, не будет его….
– Как это не будет?! – свирепо глянул тот на конюха Феоктистова.
– Никак не можно, Василь Иваныч, – пытался вставить слово ветеринар Лопахин, – ногу поранил на выгоне. Так уж получилось….
– Почему узнаю об этом только сейчас?! – директор вдруг выдохнул и безнадёжно махнул рукой, – То есть хотите сказать, что мы участвовать не будем?
– Некому, получается,– мотнул головой Феоктистов.
– А это кто? – заметил Василий Иванович приближающуюся повозку, на которой сидел паренёк лет шестнадцати.
– Так это Сокол. Он тут у нас по хозяйственной части: то сено, то навоз, а в основном молоко по фермам. Вы у нас человек новый, можете и не знать! – ветеринар поддержал конюха,– Кроме Лютого скаковых лошадей нет.
Но совхозный директор уже воспрянул духом:
– А это что, не конь? – показал он пальцем на Сокола.
– Так он не….
Но Василий Иванович уже не слушал никого.
– Сможешь, парень? – бросился он к седоку, как только телега остановилась рядом, – Зовут как?
– Сокол.
– Да не коня, а тебя! – засуетился директор.
– Федька.
Зрители топтались в ожидании на кромке поля. Нещадно палило солнце. Неспешные разговоры сливались со стрекотом кузнечиков, но в воздухе витало самое главное – состояние праздника! Ради этого уже который год в последнее июньское воскресенье люди откладывали все свои дела и ехали сюда, в Лопатино, чтобы ещё раз увидеть одно из самых зрелищных состязаний – лошадиные скачки. В каждом селе местные наездники считались почти героями, и всякий считал за честь иметь в друзьях или знакомых такого человека.
– Скачут! – крикнул кто-то, и сразу смолкли разговоры, сотни глаз устремились туда, откуда в единый гул сливались топот копыт и крики верховых. Пыль стеной приближалась от горизонта. И вот прямо из неё вперёд вырвалась сначала конская голова, потом половина туловища.
– Лешак чешет! – довольно произнёс конопатый мужик, – Из нашенских… – потом он вдруг напрягся и удивлённо посмотрел на окружающих.
Впереди летел гнедой конь. Наездник, молоденький, с взъерошенными пыльными волосами, прижимался к телу скакуна и лишь изредка оглядывался назад. Это было единое целое – конь и человек! Никому из зрителей ещё не доводилось видеть что-нибудь подобное.
Вот, наконец, гнедой вырвался из пыльного облака и летел уже впереди него. Вот он на два крупа впереди, вот на три! А конь, словно почувствовал свободу. В расширенных иссиня-чёрных глазах метались молнии. Застоявшиеся лошадиные мышцы выдавали такую мощь, что, казалось, это была не скачка, это был полёт, на который способен один из тысячи, один из сотен тысяч, скакунов.
– О-па! – завопил кто-то от удивления.
И понёсся над нестройными рядами свист. Теперь свистели все, подбадривая лидера, топали ногами и хлопали друг друга по плечам. И не было уже «ваших» и «наших», а был всеобщий любимец – гнедой жеребец с сероватой звёздочкой на лбу.
– Такого коня и под навоз! – кричал лопатинский директор на конюха и ветеринара. Те виновато опускали глаза и молчали.
– Уж, я вас! – негодовал Василий Иванович.
И на следующий год Соколу не было равных. Теперь за ним был особый уход. Федьку Евграфова прикрепили к скакуну, и он подолгу пропадал в конюшне. Слава Сокола вышла за пределы района и прошла по области. Многие задавали вопрос: как такой феномен не был замечен раньше?
К очередным скачкам готовились все. Зрители так же толпились на поле, и мужики, отмахиваясь от назойливых насекомых, делали ставки, по местным меркам вполне достойные. Все ждали очередного чуда, и когда вдали возникло пыльное облако, все смотрели только туда, переминаясь с ноги на ногу и нервно сжимая кулаки.
Вот показалось несколько скакунов. Они мчались во весь опор, только… среди них не было Сокола.
– А где? – спросил, было, кто-то, и полетел этот вопрос по нестройным рядам. Зрители удивлённо посматривали друг на друга и снова устремляли свой взгляд на поле. Мимо проносились всадники, мелькали крупы вороных, серых, рыжих…. Вот только Сокола не было видно.
