Ошибка олигарха

– Мне известно, что вы расследуете обстоятельства самоубийства Катерины. (Откуда у него такая информация, ведь дело я получил только вчера и никому об этом не сообщал? – тут же мелькнуло в моей голове). Хочу с вами срочно переговорить. Я нахожусь недалеко, могли ли вы меня сейчас принять?

В его тоне чувствовалась убежденность, свидетельствующая о том, что в просьбе не откажут. Впрочем, желание наше было обоюдным.

Ровно через пять минут мужчина появился в кабинете.

Первый мимолетный взгляд о многом говорит. В наш век одежной стандартизации Демьянов был одет изящно и со вкусом. Красивый легкий шарф в один оборот окружал его шею. И глаза – подернутые поволокой печали. Он присел (не сел) на край стула, вздохнул, провел рукой перед лицом, словно стряхивая ненужные для разговора эмоции, и сразу начал с главного.

– Для меня смерь Кати – личная трагедия. Да-да, мы с ней собирались пожениться. Мы идеально подходили друг к другу. Я никогда не думал, что нечто подобное в действительности может существовать между мужчиной и женщиной.

И снова я обратил внимание на его голос. Он у Демьянова был удивительно гибкий, легко передающий любые оттенки душевного состояния. Уж не из актеров ли он? Сейчас в его тоне слышались нежно-печальные нотки, свидетельствующие о том, насколько велика для него память о Кате.

– Именно так, – подчеркнул Сергей Владимирович. – Вы, может, не поверите, но мы чувствовали друг друга даже на расстоянии. Стоило мне почему-то загрустить, как Катя немедленно звонила и спрашивала, все ли у меня в порядке. Или я вдруг ни с того, ни с сего начинал ощущать тревогу, связывался с Катей и, вы опять не поверите, по первым звукам голоса, по дыханию и даже молчанию чувствовал ее настроение.

– Почему не поверю? Охотно допускаю такую возможность, – отозвался я.

– Эх, а вот самое страшное я и упустил…

В речи посетителя послышались трагические нотки.

– Вы знаете, – продолжал он, в волнении сцепив ладони рук, – она очень переживала по поводу смерти матери – Натальи Кузьминичны. Просто места себе не находила. Она – единственная дочь, и мать для нее была – самым близким человеком. Кроме меня, конечно. Я, как мог, старался утешить ее, говорил, давай поедем за границу, ты успокоишься, отойдешь от трагедии. Она ни в какую не соглашалась.

Он сжал в кулаки пальцы обеих рук, так что они хрустнули.

– Но я никак не предполагал столь ужасных последствий. Ну почему она так поступила, не посоветовавшись со мной? Убежден, тогда еще можно было что-то исправить. Ведь мы с ней договорились, что никакой информации, даже самой неприятной, не будем скрывать друг от друга. Просто, ума не приложу. И виню только себя…

Он закрыл лицо ладонями, тяжело вздохнул.

– Расскажите о вашей последней встрече с Катей. Была ли у вас с ней ссора? – произнес я, настраивая собеседника на конструктивный лад беседы.

– Упаси боже, – встрепенулся Демьянов, – какая ссора! Мы с Катюшей жили душа в душу. Незадолго до своей гибели она заявила, что ее недели на три направляют в заграничную командировку. Такое случалось и раньше, поэтому я этому сообщению особого значения не придал.

Она уехала, и каждый день мы с ней перезванивались. Катюша была как будто спокойна, говорила, что скучает, обещала скоро вернуться. Потом, это было уже за неделю до ее смерти, сообщила, что задерживается. Но пусть меня это не тревожит, скоро все будет хорошо. И опять я ничего не почувствовал. Боже, какой я был глупец! Недаром говорят, что счастливые и влюбленные – самые слепые люди. А она в это время уже приняла роковое решение, которое вскоре и осуществила.

– Когда и где происходила ваша встреча? – спросил я.

– Я же говорю, за месяц до трагического дня. Мы ужинали в ресторане, затем она сказала, что ей надо собираться в дорогу, и мы расстались. Уже потом, когда это случилось, я поехал к ней на работу. Выяснилось, что ни в какую командировку Катю не посылали, она по собственной инициативе оформила на месяц отпуск, и больше никто ее не видел. Все ее сослуживцы были в страшном недоумении, они тоже ничего не знали.

Демьянов снова потер ладонью лоб. Передо мной сидел убитый горем человек. Даже голос его потерял всю свою индивидуальность, звучал монотонно и глухо. Сочувствуя ему, я подумал, что большего от него добиться невозможно. Задав еще несколько уточняющих вопросов, я с ним распрощался. Возле двери Демьянов обернулся и неуверенно произнес:

– Если для успеха расследования нужны деньги, то я всегда готов. При необходимости могу достать любую сумму.

Я сделал протестующий жест рукой. Сергей Владимирович, смущенно улыбаясь, сказал:

– Да-да, понимаю. Извините. – И добавил: – Про вас говорят, что вы ас в раскрытии любого дела. Очень, очень на вас надеюсь.

Он уже собрался прикрыть за собой дверь, когда я его спросил:

– И все-таки, как могло случиться, что вы не распознали состояние Кати? Неужели не замечали ничего необычного в ее словах, действиях. Хотя утверждаете, что очень тонко ее чувствовали…

Он вздрогнул.

– Я сам не могу понять, – с трудом выдавил он.

…После того, как Демьянов покинул кабинет, я подошел к окну. Машина у него была совсем новая и дорогая, из последних моделей. Сергей Владимирович спокойной походкой, словно это не он еще пару минут назад находился в глубоком отчаянии, подошел к машине, уверенно открыл дверцу, лихо развернулся и умчался.

8

Людмила Алексеевна Вишнева, которую друзья ласково именовали наша «черри-лю», хотя, наверное, правильнее ее было бы называть «колючим кактусом», по праву считалась самым авторитетным специалистом в области графологии и могла по особенностям почерка не только определить психологическое состояние человека в момент написания текста, но и дать развернутую характеристику его личности.

– Поясни, что тебе конкретно надо? – худая, стремительная, как молния, Людмила загасила окурок в пепельнице и тут же сунула в рот новую сигарету. Я поморщился.

– Когда ты бросишь курить? Сколько помню тебя – вечная сигарета в губах.

– Хорошо, хоть такую запомнил. А то, не кури я, совсем бы забыл, – отпарировала она. Ей палец в рот не клади. – Ты, верно, с ума сошел. Как по трем коротеньким словам я смогу установить, что собой представляет их автор! Для этого нужен текст не менее, чем на половине листа. Да еще контрольные экземпляры. Более 120 признаков почерка надо выявить, чтобы сделать какие-то выводы.

– Погоди, я объясню. Ты мне нужна сейчас даже не столько в качестве специалиста, а скорее – как женщина…

– Ой-ля-ля! Что я слышу, – тут же насмешливо отреагировала Людмила Алексеевна. – У тебя возникли некие сексуальные проблемы?

– Да выслушаешь ты наконец! – взорвался я. – С тобой невозможно разговаривать.

– Все, – она уморительно повела руками. – После того, как ты заинтересовался мной в качестве женщины, я полностью в твоей власти. Говори.

– Девушка, о которой идет речь, покончила жизнь самоубийством. Перед смертью оставила записку. Вот эти самые три слова. Я нашел образцы ее почерка, написанные ранее. Сравни их.

– Ну и? – Людмила сквозь лупу быстро просмотрела переданные ей тексты.

– Понимаешь, перед тем, как решиться на такой чрезвычайный шаг, как самоубийство, человек обязательно пребывает в состоянии крайнего стресса. Тем более, если это женщина с ее подвижной эмоциональной сферой. Я думаю, что ее состояние как-то должно отразиться в почерке. Однако обрати внимание: текст написан бестрепетной рукой, ровно, безукоризненно. Словно его автор, заметь, это молодая девушка, находился в полном душевном равновесии. Не понимаю, как такое могло быть? Вот я и хотел, чтобы ты мне это разъяснила.

– Так, так – в глазах внимательно слушавшей меня Людмилы зажегся огонек. – Очень интересно. Сейчас посмотрим.

Она включила компьютер, отсканировала текст, вывела его на монитор, увеличила буквы до нужного размера и углубилась в их изучение. Я по опыту знал, что теперь Людмилу ни в коем случае нельзя отвлекать – иначе нарвешься на яростную вспышку ее гнева.

По управлению даже ходила следующая байка: как-то вновь назначенный начальник, знакомясь с сотрудниками, делал обход служебных помещений. Зашел он и в кабинет, где Людмила что-то исследовала. Обычно, в таких случаях подчиненные вскакивают со своих мест и, как говорится, «едят» глазами начальство в ожидании распоряжений.

Людмила даже не повернула голову. Полковник постоял несколько секунд и кашлянул.

– Какого черта! – сердито воскликнула Людмила Алексеевна, не отрываясь от своего занятия. – Не видите, что я занята. Зайдите позже.

Полковнику ничего не оставалось, как развернуться и уйти. Когда позднее Людмиле рассказали, кто к ней приходил, она нисколько не смутилась: ну и что, заявила она, я ведь не бездельничала, а ему надо было заранее меня предупредить…

Пока эксперт увлеченно, что-то бормоча про себя, исследовала текст, я в который уже раз с любопытством оглядывал ее кабинет. Он походил на необычную, удивительную галерею. На стенах комнаты были вывешены десятки портретов одного и того же человека, только с разными «лицами»: начиная от выражения буйного веселья и заканчивая бешеной яростью. А между этими крайностями располагались: спокойствие, печаль, угроза, недовольство, изумление, умиление, усмешка, огорчение… Под каждым портретным снимком – образцы почерка с выделенными признаками, которые соответствовали тому или иному душевному переживанию. Я нашел интересующую меня «физиономию». Она, на мой взгляд, больше других могла бы символизировать состояние, в котором незадолго до смерти пребывала Катя Бежева – трагическое отчаяние…

– Что могу сказать, – наконец повернулась ко мне Людмила, – твоя пассия была явно неординарной женщиной. Ты говоришь, она работала манекенщицей? Вспомни лица моделей, когда они вышагивают по подиуму – на них полное отсутствие какого-либо выражения. Недаром существует характерное определение – «мордочка манекена». У женщины, может, внутри бушует буря эмоций, клокочут страсти, а на лице тишь да благодать, походка идеальная. Это – профессиональное качество и вырабатывается оно долгой тренировкой. Полагаю, что, примерно, то же самое мы имеем в данном случае.

Безукоризненный почерк, которым написана предсмертная записка, свидетельствует, что Бежева умела держать себя в руках даже в самой критической ситуации. Такой человек принимает серьезные решения не в результате временных, пусть и крайне сильных эмоций, а после тщательного и всестороннего взвешивания. И еще, когда примет, наконец, решение, то уже никогда от него не оступится.

– Однако, если Бежева была сильной личностью, какой ты ее характеризуешь, то, очевидно, лишь исключительные обстоятельства могли толкнуть ее на самоубийство. Так ли?

– Ты сам и ответил на свой вопрос, – подтвердила эксперт. – В подобных ситуациях возникает мощный внутренний конфликт личности, который разрешается только чрезвычайным способом…

– Смерть матери могла вызвать у Кати решение о самоубийстве?

– Сколько было лет матери?

– Около шестидесяти пяти.

– Не думаю, – со свойственной ей категоричностью отрезала Людмила Алексеевна, – принимая во внимание не только возраст матери, но и то, что она долго и серьезно болела. Ее дочь в какой-то степени подсознательно была подготовлена к возможному трагическому исходу.

Я вытащил из папки два кружочка со словами «да» и «нет» и поинтересовался у Людмилы, что они могла означать.

– Где они были найдены? – спросила она.

– Лежали в гостинице на столе вместе с предсмертной запиской.

Людмила повертела кружочки в руках.

– Тут все понятно, – сделала она свой вывод. – Девушка решила перед смертью испытать судьбу. Гадала на самую себя, на уже принятое решение. И у нее выпало «да». Видишь, она обвела слово губной помадой. Своего рода психологическое подкрепление, что она поступает правильно.

Людмила Алексеевна заторопилась.

– Если у тебя больше нет вопросов, выметайся отсюда. У меня еще масса работы. Не считай, что раз ты мой друг, то можешь злоупотреблять моим терпением. Подробное письменное заключение пришлю тебе завтра.

9

Участковый инспектор Калиушкин был предупредителен, быстро догадывался, чего ждет от него начальство, и умел отвечать так, чтобы при любом раскладе избежать руководящего гнева. Одним словом – себе на уме. Еще он был аккуратист. На его рабочем столе в крохотном служебном кабинете не было ничего лишнего. Только папка со служебными бумагами и стаканчик с остро оточенным карандашом и шариковой ручкой.

Когда я созванивался с участковым инспектором, то не стал по телефону объяснять ему причину встречи. Решил, что не буду вызывать его к себе, а приеду сам. Хотел побеседовать с Калиушкиным в привычной для него обстановке.

Из окна его кабинета виден был новенький малолитражный автомобиль с полосой вдоль кабины «Участковый уполномоченный». Такой вот подарок сделали недавно полицейскому местные власти, чтобы тот успевал объезжать обслуживаемую территорию и активнее общались с населением.

– Так вы по поводу той девицы, что покончила с собой? – переспросил Калиушкин, когда я объяснил ему цель визита. – А я все думал, с чего вдруг опять начальству понадобился. Как же, помню то дело, будь оно неладно. О нем еще с самого министерства звонили, интересовались…

«Вот так сюрприз!» – отметил я про себя данное обстоятельство и спросил:

– Вы ведь первым оказались на месте происшествия?

– Совершенно верно. Я дежурил в тот день по отделению. Что-то не так? Вроде я все сделал правильно…

Я успокоил его, сказав, что к нему никаких претензий не имеется. Просто надо проверить некоторые факты.

Он подробно рассказал, как выезжал на место трагедии, проводил осмотр, беседовал с работниками гостиницы… Заметил, что позднее прибыл следователь прокуратуры и медицинский эксперт. Но поскольку ничего криминального не было обнаружено, то следователь не стал заниматься расследованием, оставив материал у участкового.

Собственно ничего нового к тому, что уже было известно, Калиушкин не добавил. Меня главным образом интересовало, с чего он решил, что Бежева ушла из жизни из-за своей «безграничной любви» к матери и переживаний на этой почве, так как именно такую причину Калиушкин указал в своем постановлении. Тем более, что разница между двумя смертями – более трех месяцев. Тут участковый вдруг смутился.

– Ну, вы понимаете, материал смотрели мой начальник, прокурор, и не было ни у кого сомнений в том, что она покончила с собой на добровольной основе. То есть никакого тебе состава преступления…

– Ясно, – кивнул я головой, – потому вы и отказали в возбуждении дела…

– Я же говорю, это не только мое мнение. Только нам непонятно было, из-за чего она пошла на самоубийство. Сначала думали, что потерпевшая является дорогостоящей проституткой, которая что-то не поделила с сутенером или со своими товарками… Или, может, наркотиками баловалась. Но вроде ничего подобного не подтвердилось, доказательств не нашли. Ну, а потом поступил звонок с министерства…

– Вот как? Кто звонил и зачем?

– Он представился полковником…, полковником…, эх, забыл фамилию. Спросил, как идет разбирательство по поводу смерти Бежевой.

– Как он разговаривал?

– Так, как обычно говорит начальство с нами. Ну, с теми, кто работает на земле. Очень солидно, авторитетным голосом. Я ему обо всем доложил, и пожаловался, что мы не можем понять мотив самоубийства. Тогда полковник снисходительно рассмеялся и сказал: «Ты, лейтенант, много не думай, чтоб мозги не высохли. У Бежевой ведь мать недавно умерла, которую она очень любила. Я точно знаю, что она места себе не находила из-за переживаний по этому поводу. Чем тебе не мотив?». Вот, пожалуй, и все.

– С чего вы решили, что звонок был из министерства? Может, с вами связывался кто-то посторонний, представившись полковником?

– Нет, – убежденно заявил участковый. – Он звонил по внутренней связи, предназначенной исключительно для служебных переговоров. К тому же начальника сразу по тону узнаешь. Он еще покашливал очень многозначительно. У меня сложилось впечатление, что там, наверху внимательно следят за этим делом.

После того, как мы с Калиушкиным закончили официальную часть беседы, он посчитал возможным доверительно поделиться со мной мнением.

– Не пойму, товарищ майор, зачем вам снова понадобилось возиться с этим делом. Ведь к материалу не подкопаешься, все ясно и логично. К чему эти лишние хлопоты…

– Мне пока не все ясно, – коротко ответил я

– Как хотите, но я уверен, что эта Бежева все-таки была настоящей путаной.

– Почему у вас такое мнение?

– Да сами посудите: девица незамужняя, красивая. Профессия у нее какая-то легкомысленная…, ну, в общем, на подобные мысли наталкивающая. На ее работе говорили, что уж очень она хотела выскочить замуж за крупного бизнесмена. Еще говорили, мужиков вроде меняла, как перчатки. Мои коллеги, ну те, с кем я о ней разговаривал, именно так и думают.

– А что, если женщина, как вы говорите, легкомысленная, то ее надо со счетов списывать? – усмехнулся я.

– Не-а…, – протянул растерянно участковый. – Я не то имел в виду. – И, как примерный школьник на уроке, заученно отбарабанил: – У нас перед законом все равны, и проститутка, и порядочная женщина. И все защищаемы законом.

– Вот поэтому я и расследую это дело. Кстати, вы не знаете, куда пропал ее мобильный телефон?

– Мобильный телефон? – задумался лейтенант. – Да его с самого начала не было! Да-да, не было. Точно помню. Может, она сама его выбросила перед смертью, ну…, чтобы никто не копался в ее личной жизни.

И уже в конце нашей беседы капитан полиции порылся в столе и вытащил фотографию, которую, по его словам, он не приобщил к делу, поскольку не видел в этом необходимости. «Ведь и так все было ясно», – снова повторил он.

10

Внимательно рассматривая фотографию, я в отличие от участкового, пришел к иному мнению. Это был фотоснимок с похорон матери Кати Бежевой. На переднем плане перед гробом она в черном пальто, длинном платье и траурном платке. Рядом, бережно придерживая девушку под руку, с печальным видом стоял незнакомый молодой человек. Среди толпы, в стороне, я увидел и Демьянова.

И вот это-то мне показалось очень странным. В минуты траура близкие люди стремятся быть рядом и, как могут, поддерживают друг друга. Демьянов же, который в беседе со мной утверждал, что у Кати ближе него никого не было, словно посторонний, слишком уж спокойно наблюдает со стороны за происходящим. Да, здесь явно что-то не так.

А как он мастерски в разговоре со мной разыграл психологическое потрясение! Как по-актерски талантливо вибрировал голосом и играл глазами!

И что за неизвестный молодой человек стоит рядом с девушкой?

Да, похоже, интуиция моего начальника Саблина как всегда его не обманула. Хотя, может, Саблину известно нечто неведомое пока мне. И почему он просил меня держать ход расследования в секрете от других и обо всем докладывать лично ему?

…Сейчас я как раз и направлялся с докладом в кабинет полковника. Он, нахмурившись, сидел за столом, даже не подал мне руки, лишь кивком головы указал на стул. Порылся в бумагах, лежащих на столе, взял какой-то листок, пробежал по нему глазами, снова бросил на стол.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.