Дети грез

– Нет! – выкрикнул Остин.

Увидев исчезающий огонёк, он запаниковал. Мальчик инстинктивно схватил лампу, сжимая её в своих дрожащих руках. И в ту же секунду пламя внутри вспыхнуло ярче, словно отражая его тревогу. Огонь откликнулся на призыв Остина. Пока он сосредоточенно продолжал вспоминать визит в приют для животных, оживлённая кошка продолжала идти рядом. Её мягкая, золотистая шерстка переливалась в свете лампы. Но внезапно это чудесное видение начало исчезать, таять, словно снежинка на ладони. Золотистая шерсть превратилась в блестящий золотой песок, который медленно рассыпался, исчезая в воздухе.

– Волшебство, – прошептал Остин. Страх сменился изумлением, а затем и чистой, неподдельной радостью. – Я могу оживлять воспоминания!

Он осторожно, с нескрываемым волнением, прикоснулся к лампе, почувствовав её тёплую, гладкую поверхность. Пламя коснулось его ладони через тонкое стекло.

– Всё будет хорошо, – сказал он, чувствуя прилив уверенности.

Он продолжил идти, внимательно осматриваясь вокруг. Огонь в лампе полностью восстановился, засиял ещё ярче. В ту же секунду Остин заметил, что стены лабиринта, окружавшие его, стали отдаляться, растворяться в бесконечном пространстве. Они исчезли из виду, оставив его наедине со светом и тьмой вокруг. Перед ним расстилалось бескрайнее пространство. Ковёр изменил цвет, превратился в пёструю мозаику, а ворс стал колким, словно пропитанным затвердевшим клеем, каждый шаг отзывался резким хрустом под ногами.

Вдали Остин увидел мерцающий огонёк, он быстро перебегал из стороны в сторону. В воздухе послышались голоса. Живые люди? Радость переполнила Остина, он забыл о страхе и бросился к огню через широкое ковровое поле.

– Стой! Эй, дурень! Что ты делаешь?! – раздался хриплый крик.

Остин остановился, прислушиваясь. Оказалось, это была большая лампочка, весело скачущая туда-сюда, и рядом с ней – небольшое существо, похожее на помятый кусок пластилина, который продолжал кричать, что есть мочи. Остин посмотрел вокруг и под ноги. Он рванул с места и побежал к ним.

– Остановись, пока не поздно!

Ворс под ногами трещал, как тонкий лёд. Голова-лампа пыталась побежать к Остину навстречу, но нечто непонятной формы схватило её за провода и продолжило орать.

– Уже поздно. Она проснулась!

Остин добежал и остановился в нескольких метрах от них. Огонёк оказался грушевидной лампой с туловищем, руками и ногами из проводов. Большая «голова» светилась ярче всего, внутри электрические разряды вырисовывали глаза и широкую улыбку. Рядом стоял краснокожий человек, квадратный и маленького роста. Лицо его было угловатым, с большими глазами и беззубым ртом, картофельный нос гневно раздувался, а из глотки раздавался скрежет, будто внутри поворачивались ржавые шестерёнки.

– Что ты наделал, идиот?! – прорычал он.

Подул ветер, и краснокожий мгновенно превратился в кусок глины, а ламповый человечек погас, превратившись в обычную игрушку.

Ковёр ожил. Ворс вздыбился, волны расходились по поверхности. Из глубины, из ткани полотна, вырвалось красное сияние, яркое и резкое. Будто врата из преисподней. Они проявились, материализовались, из ничего стали реальностью. Перед Остином из адовой дыры выползла змея. Величественное существо, одна из хранительниц этого таинственного мира.

Её гигантское тело изгибалось и трещало. Всё её существо состояло из вращающихся кубиков-рубиков, каждый поворот сопровождался треском и щелчками механизмов. Змея повернула голову. Два рубиновых глаза ─ горящих внутри кубиков ─ уставились на мальчика. Взгляд был пронзительным, пробивающим насквозь.

– Кто посмел разбудить меня, великую Руби? Ты, маленький человечешка? – прошипела она, и слова эхом разнеслись по пустоте.

Остин опешил. Он замер, прикованный к месту. Огромные размеры змеи, её необычный облик – всё это было вне его понимания. Он никогда ранее не видел таких больших тварей.

– Кто ты? Или ты немой? – спросила змея, приближаясь к нему.

– Я… я… простите, – пролепетал Остин, голос пропадал, во рту пересохло. Он лишь повторял извинения, не в силах дать другой ответ. Два рубиновых глаза неотрывно смотрели на него, а язык то и дело вылетал изо рта в виде шёлковой алой ленты. Остин заплакал.

– Простите, я не знал, что вы здесь… – пробормотал мальчик, стараясь скрыть дрожь в голосе. Он чувствовал себя крошечным и ничтожным перед гигантским созданием.

– А-с-с-х-а-а… – прошипела змея, и все кубики внезапно перестали трещать. – Так ты здесь не случайно; ты ищешь сон. Ты слабый мальчишка, гнилое яблоко, рожденный весной, судьбой отмечен муками на всю жизнь. Гниль, которую стоит выплюнуть от горечи. Мне даже сожрать тебя противно, но придётся-я-я-я.

Её слова были острыми, как лезвия, и кололи сердце, слегка, но больно. Остин понял, что она видит его суть, его уязвимость и страхи. Он почувствовал себя полностью беззащитным перед монстром, который способен прочитать его как открытую книгу. Страх боролся с внезапно вспыхнувшей злостью.

– Мне нужно найти сон, и я никого больше не потревожу, – наконец сказал Остин. Мальчик старался держаться как можно увереннее, хоть это было крайне сложно, колени дрожали.

Змея, величественная и устрашающая, медленно обвила жертву кольцами, перекрывая все пути к отступлению. Её движения воздвигали стены вокруг него, лишая свободы. В ушах вибрировал треск кубиков. Руби подняла голову и расширила кольца вокруг Остина.

– Ты найдёшь сон, если захочешь. Если станешь сильнее, – прошипела она. – Я могу помочь, но за плату.

– Но у меня нет денег, – ответил Остин, опуская плечи. Он был в пижаме, не имея ничего, кроме горячего желания отыскать сон. Ему ничего не оставалось, кроме как выполнить все, что Руби пожелает, хотя инстинкты отчаянно кричали об опасности.

Змея рассмеялась – звук напоминал перемалывание стекол.

– Мне не нужны ваши жалкие деньги. Мне нужны воспоминания. Твоя совесть. Посмотри на меня!

Глаза мальчика встретились с рубинами змеи. Его мысли перенеслись в класс. Солнечный свет падал на пустые парты. Друзья, учитель, все были здесь. Остин сидел один, рисуя в тетради. Он любил рисовать. Мама подарила карандаши, бабушка – пенал. Мама обещала записать его в художественную школу на следующий год, если он не будет так часто болеть. Но на самом деле он не рисовал, а ждал, когда все уйдут.

Остин наблюдал за тем, как одноклассник хвастался новым телефоном. У него не было мобильника, потому что у мамы не было денег. Он даже не осмелился попросить его на день рождения; было стыдно перед мамой, ведь он понимал, сколько денег уходит на лекарства. Но эта игрушка так манила его – руки сами тянулись к телефону. Он мучился два урока, в душе вскипала злость и обида. Наконец он решил восстановить справедливость.

Остин подошёл к чужому рюкзаку, открыл его и достал маленький кошелёчек, вытащив оттуда пару бумажек.

– Буду копить на телефон. У него есть лишние, значит, он поможет мне, – думал мальчик, ощущая, что оправдания вполне себе обоснованные.

Остин знал, что поступает плохо, но желание было сильнее. Он забрал деньги себе. Пропажу заметили только на следующий день; Остин остался вне подозрений. Все любили маленького ангелочка: он хорошо учился, был послушен и всегда делал домашнее задание. Учительница ставила его в пример, и никто не догадывался о том, что в классе появился вор. Страшное слово всплывало в голове каждый раз, когда он вспоминал этот момент.

А ведь тот случай был не единственным – это повторялось вновь и вновь. Мелочь, монетка за монеткой, пропадали; большинство просто забывало об этом, некоторые жаловались, но решительных действий учителя не принимали. Остин понял: преступления останутся безнаказанными, если мало брать.

В этот момент змея прервала воспоминания:

– Ты видишь? Это твоя слабость. Это то, что делает тебя уязвимым. Теперь ты должен решить: готов ли ты заплатить за свои проступки?

Остин почувствовал, как холодок пробежал по спине; он понимал, что стоит на краю пропасти. Он не купил телефон. Все деньги, которые смог накопить, уходили на книги, альбомы и краски. Остин любил рисовать, и страсть к искусству поглощала все сбережения. Мама заметила, что у него стали появляться новые вещи, и, когда она спросила, откуда все это, он быстро придумал оправдание: подрабатывает расклейщиком объявлений или помогает соседке убираться в доме. Отчасти это было правдой – в выходные дни он иногда разносил рекламные газеты. Но совесть не дремлет.

Он ВОР. Он знает это.

Слёзы текли по лицу, оставляя мокрые дорожки на щеках. Душа болела, как будто в неё кинули горсть раскалённых угольков. В животе образовался комок из иголок, который шевелился и прокалывал кожу. Почему так больно?

– Твоя мать работает на двух работах, чтобы обеспечить твою жизнь. А ты таким лёгким способом решил отделаться от всех проблем? – Руби яростно зашипела на него. Змеиный голос разразился бурей. Вот-вот она укусит, разорвёт на части воришку.

– Ты крал. Ты взял чужое и не вернул. А недавно ты залез в сумку учительницы. Ты постепенно усыпляешь совесть, а в скором времени забудешь про неё, убьёшь внутри себя. И жизнь превратится во мрак. Сон ушёл из-за твоих чёрных желаний, которые ты лелеешь и растишь. Что же тебя не устраивает? Ты голодаешь? Ты не одет? Тебе негде жить?

– Я не знаю! – закричал Остин, наконец выплеснув накопленный гнев.

– Ты не знаешь? А я, кажется, знаю. Ты завидуешь… Зависть застилает твои ясные глаза. Ты завидуешь всему, что лучше тебя. Зависть – яд. Яд кошмаров, которые почти одолели тебя. Осталось совсем чуть-чуть…

Руби замолчала, оставив Остина наедине с теми словами, что вонзила в него. Он рыдал, не в силах остановиться, и чувствовал, что стоит перед собственными воспоминаниями совсем один и смотрит на эти картины, которые давят на него, упавшие со стены в тяжелых металлических рамах. Картинная галерея, которую он создал сам, разрушалась прямо сейчас.

– Ты заплатил. Теперь я буду являться к тебе и мучить, пока ты сам не избавишься от зависти и не научишься быть благодарным. Многие не имеют ничего. Ты имеешь все.

– Но я не хотел этого делать! Я завидовал, мне хотелось…

– Теперь ты знаешь причину и заплатил цену. Я помогу тебе. Как выглядит твой сон?

Змея смягчилась, перестав шипеть. Остин утёр слёзы со щёк, шмыгнул носом и пожевал нижнюю губу. Он промычал наконец нечто непонятное, едва различимое в череде звуков:

– Я не знаю, как выглядит мой сон.

– Но дитя грёз, которое направило тебя сюда, должно знать, как выглядит сон. Ведь грезы рисуют сны с твоего рождения.

– Он лишь показал мне путь в лабиринт. И всё. Его звали Сновл.

– Ах, маленький негодник. Странно. И опасно. И то, что у тебя есть этот фонарь… Видимо, грёзы что-то задумали. – Руби заволновалась, змеиное тело начало изгибаться. – Все сны разные, как цветы. Хотя я знаю, кто вам поможет. Эй, вы, шпана игрушечная! А ну быстро сюда, – шикнула она в сторону затаившихся в тени.

Из темноты выбежал красный человечек. За ним следовала живая лампочка.

– Они проведут тебя до восточных каминов. Там тебе укажут путь и подскажут, как выглядит сон. Но смотри, не давай им много говорить. Они любят делать из детей маленьких рабов. – Руби зашипела, словно хотела укусить, но не его, а нечто в воздухе. Её кольца быстро разворачивались, а голова нырнула в ковёр. Великая змея уползла на покой, пока кто-то из странников вновь не разбудит её.

– Снова в путь, – сказал краснокожий, вытягивая толстые руки над головой. – Давно мы не выбирались отсюда. Эй, иди за нами.

Остин послушно пошёл за командиром. Его лысая голова блестела от света, как мокрый кусок глины на гончарном круге.

– А я Остин, – представился мальчик.

– Бопс, а этот малый – Лумп.

Ламповый человечек улыбнулся и мигнул глазом. Его рука-проводок протянулась к Остину, и тот пожал ладонь-вилку. Лёгкий разряд тока прошёл по всему телу мальчика. Затем стало тепло; Остин понимал, что это не люди и не роботы, а игрушки, которые ожили. Здесь всё было живое. Пугало это или радовало – непонятно, но что-то точно было хорошим, а что-то плохим.

– Мы полетим? – удивлённо произнёс Остин, глядя на гигантский самолёт, который сверкал под тусклым светом фонарей, стоящих по бокам взлётной полосы. Он представлял собой нечто среднее между винтажным бипланом и фантастической ракетой. Корпус был собран из множества деревянных деталей, скреплённых между собой латунными болтами и гайками. Местами виднелись заплатки из кожи и ткани, свидетельствующие о его долгом и насыщенном приключениями прошлом.

Крылья были огромными, обтянутыми плотным полотном, расписанным вручную яркими узорами, которые казались отблесками звёзд. На носу красовался вращающийся пропеллер с блестящими металлическими лопастями. Сзади, на хвостовой части, были прикреплены два маленьких стабилизатора, похожие на крылышки бабочки. Кабина открыта, внутри несколько кожаных сидений, предназначенные скорее для игрушек, чем для людей. Приборная панель, хотя и была пластиковой, пестрела множеством циферблатов, переключателей и рычагов, создавая впечатление настоящего управления. По бокам корпуса прикреплены фонарики. В целом, самолёт выглядел одновременно хрупким, старинным и футуристичным.

– Конечно, – с улыбкой ответил Бопс, и глаза, похожие на две сверкающие пуговицы, заблестели. – Путь не близкий, но нас ждёт путешествие в глубины лабиринта.

– Главное, найти сон, – произнёс Остин. – Иначе наступит день, и мама проснётся. Она будет искать меня.

– Здесь никогда не будет дня, – с недоумением сказал Бопс, словно сам удивляясь этой странности. – Ты сейчас вне времени. Неужели тебе не рассказали?

– То есть тут нет времени? – Остин замер, осознавая всю абсурдность положения. Слова Бопса эхом разнеслись в голове. Как такое возможно? Безвременье?

– Нет. Здесь нет времени. Почти… – медленно произнес Бопс, чтобы мальчик запомнил это. – А теперь запрыгивайте во вторую кабину вместе с Лумпом, эх-хей, пора отправляться в путь.

Бопс проворно уселся на место пилота за штурвал этого необычного летательного аппарата. Остин с трудом втиснулся на узкое сиденье, чувствуя, как его сердце колотится в груди. Он обернулся и помог Лумпу, новому светящемуся другу, забраться внутрь. От лампочки, расположенной на голове Лумпа, исходил жар, из-за которого Остин успел вспотеть, будто попал под знойное солнце.

– Эй, яркий, а ну погасни. Нам не нужно лишнее внимание, – рявкнул Бопс, бросив быстрый взгляд на светящегося.

Лумп послушно погас, оставив лишь лёгкое мерцание, похожее на звезду, которая угасала в глубине ночного неба. Винт самолёта заскрипел, набирая обороты, и воздух наполнился жужжанием.

Воздушное судно, подгоняемое невидимыми силами, тронулось с места и плавно покатило по ковровой дорожке. Шасси оторвалось от мягкого покрытия, они взлетели, стремительно поднимаясь ввысь, оставляя позади жуткую Руби. Остин почувствовал, как ветер – дикий зверь – ревёт в ушах, царапает лицо и наполняет грудь первозданной свободой. Они поднимались выше и выше, и под ними осталась лишь тьма лабиринта.

Остин, прижавшись к сиденью, напряжённо вглядывался в пустоту, расстилающуюся внизу, но там царила лишь бесконечная чернота, словно застывшая ночь, поглотившая все краски. Он придерживал лампу между колен; маленький огонёк внутри дрожал, чувствуя, что они парят в безбрежности. Мальчик, поглаживая лампу по стеклу, старался успокоить пламя, но его собственная тревога, как стая птиц, хлопала крыльями в груди. Лумп смотрел вверх, в такую же тьму; по сторонам продолжались извилистые стены лабиринта, уходящие ввысь, теряясь в мраке. Бесконечно высокие стены, без конца и края.

Бопс управлял самолетом как опытный пилот. Временами на их пути вставали гигантские книжные полки, выросшие из ниоткуда, или гирлянды из потухших лампочек, которые свисали с потолка, некоторые иногда мигали, подавая сигналы из глубин чернильной ночи.

– А зачем висят гирлянды? – спросил Остин, не в силах отвести взгляд от странных украшений; он пытался разгадать таинственный шифр вспыхиваний. – И я заметил фонари, которые торчат из книг. Они тоже изредка мигают.

– Время здесь не властно, и стрелки часов навсегда остановились на полуночи, – перекрикивал Бопс гудящий мотор. – Но есть моменты, когда великое полуденное солнце проливает свет на наш край, когда мир на мгновение становится иным. Ты сам увидишь, если дождёшься того момента, если будешь достаточно терпелив.

– И долго ждать? – спросил Остин.

– Ну вот, ты уже нетерпелив. Какая же ты заноза. Ладно… Бывает так, что несколько человеческих жизней можно прождать появление солнца, но чаще можно увидеть искры света. Они как метеоритный дождь, их не распознать глазами, но если они попадают в лампочку, то она вспыхивает на мгновение, – ответил Бопс. – Я знал тех детей, которые ждали свет и состарились здесь, в лабиринте.

Слова Бопса обрушились на Остина, как холодная волна. Дети здесь остаются, потому что они этого хотят? Если он не найдёт сон, то тоже останется здесь ждать прихода дня? Такая идея сдавливала живот до тошноты. Он должен во что бы то ни стало найти сон, иначе никогда не увидит маму и не вернётся в родной дом.

Ветер свистел в ушах, обдувая ледяным дыханием, но, несмотря на это, становилось теплее, словно они пересекали невидимую границу между климатическими поясами. Остин никогда прежде не летал, и теперь, ощущая свободу полёта, его охватывал трепет: он превратился в птицу, парящую над землёй. Всего лишь пара сотен метров отделяла их от ковровой поверхности, но там было темно, и казалось, что у этого мира нет крыши и дна, что он простирается до самых границ вселенной. Всё здесь не имело конца, кроме времени и света. Как же тогда жить в бесконечном тёмном безвременье? – этот вопрос эхом разносился в сознании. Жить здесь – значит умереть для реального мира. И здесь для него всё будет повторяться. Мальчик будет существовать в вечном гипнозе, поддавшись призрачным грёзам, блуждая в бесконечном лабиринте.

Остин не боялся высоты; его лишь пугало, когда крылья самолёта задевали массивные книжные полки-исполины, выраставшие из тьмы, и тогда во мрак сыпались книги листопадом. Самолёт начинал трястись, крениться, пытаясь обходить препятствия, но Бопс не терял уверенности и поворачивал руль, закладывая крутые виражи. Однако пространство вокруг них сжималось и расширялось так быстро, что уследить за этим было невозможно. Остин изредка слышал плохие слова от капитана, смешанные с гулом. Он не понимал их значения, они звучали грубо, но в их ситуации вполне подходяще. Бопс продолжал ругаться то ли на дорогу, то ли на себя, и мальчик чувствовал, что пилот на грани нервного срыва.

– Не бойтесь! – вдруг закричал Бопс. – Мы справимся. Главное – держитесь крепче и не смотрите вниз. Если мы рухнем, то будем падать по наклонной, есть шанс выжить.

Мальчик сжал руки вокруг лампы, стараясь сосредоточиться на свете. В нос ударил резкий запах дыма. Остин прищурился, пытаясь разглядеть что-то внизу, и увидел множество огней, разбросанных то тут, то там. Они переливались и танцевали, манящие своей игривостью.

– Что это? – спросил мальчик.

– Это Докки, – ответил пилот, хохотнув. – Думаю, стоит приземлиться и заглянуть в гости. Ты голоден?

Вдруг Остин вспомнил о том, что давно не ел, и в животе забулькало и заурчало – голод, требующий немедленного внимания. Он почувствовал, как слюна наполнила рот.

– Да, очень голоден! – воскликнул он, не скрывая волнения.

– Отлично! Тогда будем садиться, – крикнул Бопс, вдавливая руль.

Самолёт начал снижаться, запах дыма усиливался. Остин думал, что горит судно, но на самом деле клубы исходили от костров. Заложив вираж, Бопс посадил судно и заглушил мотор. Стало непривычно тихо. Они выбрались из кабины. Остин, крутанувшись на месте, огляделся и заметил, как огни плясали внутри огромных печей, чьи трубы уходили прямо в ковровую поверхность. Дым лёгкими струйками вырывался из-под ковра, создавая призрачные узоры в воздухе. Печи располагались по кругу, и таких кругов – десятки, сотни, уходящих вдаль, бесконечная вереница печных колец. В центре каждого круга находились столы, смастерённые заботливыми руками из старых книжных полок, и на них стояли разнообразные тарелки и блюда, приглашающие к трапезе. Остин, почуяв манящие запахи, представил, как там много еды – не только привычной, но и необычной. Слюни потоками были готовы вырваться наружу. Единственное, что волновало мальчика, помимо нестерпимого голода, была необъяснимая загадка: кто же всё это приготовил, кто следил за печами?

– А почему никого нет?

– Они все разбежались, – с улыбкой ответил Бопс. – Боятся каждого шороха. Пугливые слишком.

– Кто – они? Докки? – Остин с недоумением посмотрел на Бопса, пытаясь понять смысл его слов.

– Увидишь, не торопи события, – загадочно ответил глиняный человек. – А пока пошли к еде, я готов и тебя слопать, если будем тянуть.

Они подошли к первому столу и забрались на стопки книг вместо стульев. Большие блюда, сделанные из прочной, но тонкой бумаги, были завалены пирожками и пирогами, горячим хлебом и аппетитными булочками, сочными кусками торта и воздушным зефиром, и всё это благоухало так, что аромат кружил голову. Бопс, не теряя ни секунды, накинулся на пирожки со сладкой морковкой. Остин, стараясь не отставать от друга, схватил кусок капустного пирога и жадно откусил; не было ничего вкуснее. Он старался жевать тщательно, наслаждаясь каждым кусочком, но пока получалось только быстро глотать.

– А что… если-и-и кхм, – он сглотнул, с трудом проталкивая пищу в горло. – А ничего, что мы без приглашения?

– Повэр, оны путут толко раты-ы, – ответил Бопс с набитым ртом. – Ым скохо в пут…

– Куда… – спросил Остин, не понимая, о каком отъезде идёт речь.

– Далеко, – закончил за него голос, прозвучавший в стороне. Голос уставшего человека после тяжёлой работы.

Из мглы, словно призрак, вышел человечек, похожий на маленького эльфа, с длинными, тонкими руками, которые казались почти прозрачными. Большие, заострённые уши покачивались при каждом движении, а длинный нос подрагивал, улавливая любой запах вокруг. Большие, тёмные глазища смотрели на мальчика, не отрываясь, так пристально, что Остин тут же положил кусок пирога на место и сглотнул всё, что откусил. Эльф продолжал говорить осипшим голосом:

– Мы подумали, что к нам забрались воры или кошмары, которые последнее время не так уж и боятся простого огня. Но потом увидели нашего Бопса и друга Лумпа. Слава богам, что это вы.

– Приветствую, Клос, – сказал Бопс, утерев рот ладонью, вскочив на ноги и подбежав к эльфу. Он пожал ему руку, и Остин подумал, что сейчас её сломает.

– Познакомься, Остин, это главный Докки, наш добрый хозяин всех кухонь. А ты, Клос, разреши представить человека, который потерял сон и теперь ищет его по всему лабиринту. Наша главная проблема.

– О! Сочувствую, – грустно произнёс Клос. – Не ты первый, не ты последний. Найдёшь сон и вернёшься. А может, и нет… Но ты приходи к нам, у нас всегда есть что покушать.

Он подошёл ближе, внимательно разглядывая мальчика, словно искал в нём признаки опасности. Остин сначала боялся этого странного остроухого эльфа, но теперь понял, что над ним просто подшучивали. Наконец, Клос кивнул, шмыгнул носом и пошёл к столу. За ним последовал весь его народ. Вокруг стола, усыпанного изобилием угощений, начали собираться другие Докки. Они были одеты в яркие, нарядные одежды, словно сошедшие со страниц сказок, украшенные большими, блестящими пуговицами. Высокие колпаки-башенки венчали их головы, придавая им вид ещё более островатый, чем можно было представить. Мягкие, тёплые тапочки тихо шуршали по полу. Некоторые, как юркие мышки, быстро подбегали к печам, извлекая оттуда ещё больше ароматных пирогов и аппетитных сладостей. Всё съедобное складывали на скатерти, заворачивали в узлы и уносили в темноту.

– Так вы ищете сон и поэтому пролетали над нашими печами через весь лабиринт? – спросил Клос, усаживаясь за стол. Его глаза мерцали неподдельным любопытством.

– Да, – ответил Остин. – Руби направила нас к восточным каминам, сказав, что, возможно, там я найду свой сон. – Он с нетерпением поглядывал на столы, ломящиеся от еды, но не мог жевать, когда начался разговор.

– Ох. Поистине нехорошее место! – произнёс Клос, и его голос, ещё недавно наполненный усталостью, вдруг стал серьёзным.

– Почему? – спросил Остин.

– Потому что там совсем другие правила, – ответил Клос. – Гадкое место. Злоба давно поселилась на востоке, она проникает во все щели и отравляет сердца снов. Я говорил грёзам, что так и будет, что они не смогут избежать этого. Но против равновесия нашего мира я не попру, его невозможно изменить.

– Не забывай, что здесь есть кошмары, которые охотятся на сны, так что этот край тоже не безопасен, как и восток, – подметил Бопс. – Сейчас вообще нигде не безопасно.