Поймать чайлдфри

– Может быть, у меня и не вся информация, но для тебя повестка ближайших лет выглядит так, – сказала она, восстановив дыхание. – Олег больше тебе никто. Он только мой, запомни это. Никаких звонков, писем и тем более – встреч. Многодетная мамаша должна исчезнуть из нашей жизни.

– Многодетная – это когда трое детей, – слабо пискнула я, потирая будущие синяки.

– Мне по…уй. Олег только мой, – повторила она и направилась к выходу из палаты.

Я закрыла глаза и приготовилась плакать.

– Кстати, – сказала она уже в дверях. – Не хочешь посмотреть на своего ублюдка?

– Ублюдка?

– Ну, на дочку свою, или кто там из тебя вылез?

– Медсестра увезла купать ее и укладывать на ночь, а мне приказала отдыхать после родов, – решила пояснить я.

– Я бы на твоем месте не была так спокойна, – ядовито улыбнулась Анжела. – Сестринский пункт в конце коридора, новорожденных укладывают там же, в специальной комнате. Чем их подкармливают, пока у мамаш не пришло молоко, знаешь? Малышам немного надо… Добавить в эту смесь несколько капель алкоголя и… привет.

От ужаса у меня отнялись ноги.

– Анжела, ты не могла… Ты просто не могла!

– Я сама – нет, но деньги решают все. Их теперь у меня много.

Перед глазами запрыгали разноцветные круги, когда я в панике рванулась с кушетки и сорвала с руки капельницу. Путь до выхода из палаты – не помню, но двигалась я, по всей видимости, медленней улитки, потому что Анжелы уже не было в коридоре, когда мое изуродованное ужасом лицо высунулось из-за двери.

Кровь, слезы, моча, вытекающая из поврежденного катетера… Я ползла сначала на четвереньках, потом, морщась от боли и оставляя красную неровную дорожку на вымытом с химикатами полу, – по-пластунски.

– Это что?! Что это!?? Ты свихнулась?! – завопила от ужаса дежурная медсестра, садясь на корточки напротив моего напряженного лба. Я чиркнула по ее плечу окровавленной рукой – не ощущая силы движения, как бывает в надвигающемся бреду, и скорее догадавшись, чем поняв, что женщина в белом халате потеряла опору и свалилась на бок.

Вот она, дверь, за которой, спят новорожденные… Помогая себе криком, встаю на ноги… Вот она, моя малышка… Не двигается… Неужели мертва?.. Трясу ее за худенькие плечи, как тряпичную куклу, и… комнату для новорожденных оглашает возмущенный крик.

– Ты в своем уме?! – опомнившись от шока, медсестра тащила меня к выходу, зло и часто матерясь.

– Я тебя убью, тварь, за сговор! Сядешь у меня, – отвечала я ей, не очень понимая, что говорю.

– Да за какой сговор, ненормальная?! – в голосе медсестры послышались слезливые ноты.

Неожиданно с моих глаз спала красная пелена, и я вернулась на эту планету. Мы стояли в темном коридоре вдвоем – удивительно, но наши вопли никого не разбудили. В комнате для новорожденных по-прежнему надрывала горло моя потревоженная дочь.

– Сговор… – пробормотала я, как будто это слово помогало мне крепче держаться за реальность. – Скажите, к вам подходила … хм, с некоторым предложением красивая, высокая женщина, блондинка? Говорила с Вами?

– Да какая блондинка?! – плакала медсестра. Кажется, это были слезы облегчения, которые всегда приходят после сильного испуга.

– Высокая блондинка. Зовут Анжела, – повторила я.

– Да не было никого, – отчаянно жестикулируя и уже не удерживая меня, частила медсестра. – Я заступила два часа назад, и к посту вообще никто не подходил. Хочешь, позвоню сменщице, которая была до меня?

– Пожалуй, не стоит, – ответила я устало и, с трудом переставляя ноги, попыталась двинуться к своей палате. – Пожалуйста, не говорите никому о том, что случилось, меня просто очень сильно напугали…

– Да что ты милая, что ты сердечная! Никому не скажу, – в голосе медсестры слышалась уже неподдельная жалость. Добрая женщина, нужно будет поближе с ней сойтись.

– Держу, держу, – закричала она, подбегая ко мне, но по-настоящему помочь мне она, конечно же, уже не могла – я стремительно теряла сознание.

«Анжела… блефовала», – такова была моя последняя мысль перед полной отключкой.

Глава 16.

– Алексей, это Вы! Как я рада! Проходите, только, пожалуйста, тихо, я еле-еле уложила Катюшу.

Прошло уже три месяца с рождения дочки, я вела затворническую жизнь, страдала от скуки, а потому искренне обрадовалась младшему Пирату.

– Вы… хорошо выглядите, – улыбнулся мне безупречно вежливый молодой человек.

Я наскоро глянула в зеркало и, увидев в нем растрепанного подростка, лишь огорченно махнула рукой.

– Нет, я не лукавлю – Алексей, по всей видимости, заметил движение моих глаз. – Как книга?

– Отлично! Как раз хотела отдать пару экземпляров, – я сняла с полки свеженькие, пахнущие типографской краской томики, оформленные умелой рукой.

С нашей последней встречи молодой человек уловимо изменился: его фигура приобрела осанистую мужественность, в глазах поселилась горечь… Нет, ни за что не буду говорить с ним об Анжеле.

– Как дела у отца? – осторожно спросила я.

Алексей странно махнул рукой в пустоту и отвел глаза. Этот жест можно было бы даже назвать картинным.

– Отец… – он осекся.

– Алексей, не пугайте меня! Болен?

– Нет, – его лицо приобрело какое-то странное безвольное выражение. – Отец… умер.

Все мое тело в мгновение ока окутал пожар, из глаз брызнул кипяток.

– Как?? Когда??

– Уже прошло больше двух месяцев. Не хотел Вам говорить, чтобы не омрачать первых дней материнства, – он ласково и грустно улыбнулся. – Честно говоря, я сам только начал приходить в себя.

Стул подо мной бессильно скрипнул.

– Но как это случилось? Мы же недавно виделись, в нем было столько энергии, столько желания жить…

Я закрыла глаза, чтобы смахнуть слезы, и увидела двухсотлетнее дерево с тяжелыми ветвями на берегу пруда, где Пират ловил рыбу.

– Отец не любил этим делиться, но, вообще говоря, до последней встречи с Вами он уже перенес два инфаркта, а третий стал смертельным, – Алексей говорил медленно и монотонно, чувствовалось, что он повторял эту фразу, по меньшей мере, тысячу раз. – Врачи рекомендовали ему воздержаться от сильных переживаний, но… сами понимаете.

«Уж не со мной ли связаны эти переживания…?», – начала думать я, но плач дочери не дал закончить мысль.

– Какая красивая девочка, – с лица Алексея сошла тоскливая серость, когда любопытная Катюша обхватила своей ручонкой его палец. – Такая же красавица, как Вы.

Я пропустила неуместный комплимент мимо ушей.

– А похоронили отца в К…ом?

– Нет, я перевез тело в Питер, еще при жизни он просил похоронить его рядом с матерью.

– Я обязана поехать на кладбище! Прямо сейчас!

Алексей не успел ответить, его прервал вопль дверного звонка. Кого еще принесла нелегкая?

Я почти в гневе рванула дверь и… осеклась. На пороге стоял Олег собственной персоной. Выглядел он неважно: дорогой костюм измят так, как будто он спал, не раздеваясь, по меньшей мере, две ночи, подбородок скрыла неухоженная черная щетина. Катя, которая сидела у меня на руках, увидев страшного дядю, подняла сигнальный вопль.

– Проходи, – засуетилась я. – Извини, у меня не прибрано.

Через пять минут малышка снова уютно заснула в своей кроватке, а я надела свежее платье и тщательно причесала растрепанные волосы. На меня вдруг снизошла непонятная стыдливость, которую до этого не вызвал Алексей и которая теперь заставила задержаться у зеркала.

Мужчины сидели друг напротив друга в напряженных позах – очевидно, пока я прихорашивалась, они не перекинулись и парой слов.

– Думал, ты одна, – Олег придавил меня похмельной тяжестью взгляда.

– Думала, ты не придешь, – улыбчиво ответила я.

– Кажется, мне пора, – огорченно заметил Алексей.

– Нет, не уходите. Я не думаю, что это надолго.

Олег свирепо взглянул на меня и, молча сжав мою руку повыше локтя, повел на кухню. Квартира была ему хорошо знакома, здесь он вел себя по-хозяйски.

– Кто этот парень? – гневно вопрошал он.

– Это иллюстратор и мой добрый друг, – просто ответила я.

– Только друг?

– Олег, не впадай в водевильные страсти.

Он заскрипел зубами от злобы, но в следующее мгновение упал на колени и больно сдавил мою ладонь.

– Лизка, пожалуйста, прости меня. Я такой дурак!

– Олеженька, не надо, встань, – испугалась я. – Ты доведешь себя до нервного срыва.

– Дурак, дурак, дурак, – повторял он, как заведенный. – А вокруг дурака – проклятые вздорные бабы.

– Это точно, – согласилась я.

– Анжела, будь она неладна, все последние месяцы поливала тебя грязью, а я не возражал, мне это было даже приятно.

– И главное – она во всем права.

Глаза Олега производили странное впечатление: остервенение во взгляде мешалось с дикой, необузданной страстью, и мне все сильнее хотелось отвернуться.

– Главное я еще не сказал, – Олег встал с колен и неловко скрючился, пытаясь ухватить меня за плечи. – Я на ней женюсь.

– Думаю, она об этом и мечтать не могла…

– Она очень четко спланировала свой любовный десант, – усмехнулся Олег. – Появилась как раз в тот момент, когда наши с тобой отношения находились в самой острой стадии отчуждения, и перевела внимание на себя – ласка, внимание, сочувствие, и вот я уже протягиваю ей кольцо, которое еще недавно хотел надеть на твой палец. Она гораздо лучше, чем ты, понимает мужчин, и пользуется этим. Как думаешь, почему я так долго не появлялся? Неужели не хотел увидеть дочь?

Через минуту он уже стоял над кроваткой Кати и морщился, как слепой, пытаясь отыскать в безмятежном личике ребенка свои черты. Еще через минуту проснувшаяся малышка сидела у него на руках и вялыми, теплыми ото сна пальчиками щупала его за нос. Еще через минуту отчаянно заскучавший чайлдфри поспешил ретироваться, сославшись на массу деловых задач.

– Олег, ты напрасно занимаешься самоедством, – сказала я на прощанье. – Анжела – в общем-то, очень неплохая девушка, и она будет прекрасной женой, которая подарит тебе покой в быту и психологический комфорт, не будет мучить тебя придирками и пытаться соревноваться, как это делают супруги, претендующие на семейное равенство. Ты для нее идол, и она стремится к полному поклонению. Тебе это подходит, а я на такое не способна.

Мой друг и отец моего ребенка с силой рванул входную дверь на себя, но в долю секунды изменил решение и тихонько захлопнул ее снаружи, аккуратно щелкнув замком.

***

– Знаете, Лиза, я всю жизнь страдал от того, что не могу достичь таких же высот таланта, как мой отец, – говорил Алексей, обращаясь наполовину ко мне, наполовину – к могильной плите с высеченным профилем Пирата-старшего. – Понимая, что я – всего лишь сын великого художника, а не великий художник, я бежал от него, бежал от его тихой и вдумчивой любви, огорчал его своей беспричинной холодностью и явным желанием усилить отчуждение. Все изменилось после его первого инфаркта… «Неужели отец не вечен?» – эта мысль, такая простая и одновременно жуткая, неотступно преследовала меня до тех пор, пока я не понял главного: моя задача – не превзойти, а продолжить. Я понял, что должен стать точной копией Пирата, не его репродукцией, а подлинником. Подлинником! Думать, как отец, понимать, как отец, рисовать, как отец. Задача была непостижимо трудна, но перед самой его смертью я, кажется, приблизился к своему идеалу вплотную. Во многом благодаря тому, что он не побоялся познакомить меня с Вами.

Я молча смотрела на ухоженный холмик земли, где покоилось тело моего преданного и трогательного друга, с которым я даже не успела попрощаться. Милый мой Пират, правильней было бы похоронить тебя под тем деревом в К…ом.

– Лиза, не плачьте, – Алексей протянул мне платок. – Отец бы этого не вынес.

***

Мы шли вдоль длинной цепи могил к выходу с Новодевичьего кладбища, Алексей обхватил мою липкую ладошку своими сильными, горячими пальцами. Уже опустились сумерки, и редкие припозднившиеся посетители, наскоро смахивая слезы или болезненно морщась, старались прошмыгнуть мимо нас, не оставив о себе никаких впечатлений.

– Возможно, мне не следовало бы интересоваться, но сегодня я стал свидетелем не самой красивой сцены, – Алексей внезапно прервал молчание. – Похоже, Вы сильно обидели Вашего давешнего гостя?

– Теперь уже трудно сказать, кто кого обидел сильнее, но закрутила этот клубок, конечно же, я.

Голос звучал бесцветно, но мысли быстро возвращались на свой привычный круг. Выплаканные слезы принесли мне временное облегчение, как это часто бывает, когда после тягучего ада похоронных процедур, наконец, появляется возможность, отвернуться от свежей могилы. Милый, любезный Пират, мне потребуется много времени, чтоб осознать, что теперь ты уехал навсегда…

Внезапно мне захотелось рассказать Алексею все, без утайки – все мучительные обстоятельства последних двух лет. Я остановила художника за несколько метров до выхода с кладбища и, просительно глядя в темные провалы его бессонных глаз, просыпалась горькими словами. Исповедь действовала на меня терапевтически, облегчая нравственные страдания, как сброшенный балласт облегчает вес воздушного шара.

– Как видите, перед Вами глупая и жестокая авантюристка, – заключила я свой рассказ и избавилась от последнего камня, который тянул мой шарльер к земле.

Алексей, казалось, не был ни ошарашен, ни расстроен.

– Вы не только авантюристка, но еще и тиран, – добродушно поддакнул он. – Ведь Вы совсем подчинили себе этого Олега и совсем его сломали.

– Это верно, – кивнула я с тоской. – Но я не люблю его, и не могла притворяться влюбленной. Я только хотела родить дочь до того, как кончится мой женский век, и больше ничего не имела в виду.

Алексей рассматривал меня с нескрываемым интересом, пожалуй, даже нагло.

– Вы знаете, Лиза, в Вас есть что-то неуловимо женское – то, что заставляет мужчин влюбляться, как в первый и как в последний раз.

Он неожиданно и нежно привлек меня к себе. Так прижимаются друг к другу дети – без малейшего намека на интимность.

– Глядя на Вас, я все лучше понимаю своего отца, который…

– Который придумал меня от начала до конца и наделил необыкновенными чертами тургеневской девушки. Я видела портрет…

– Я тоже видел. Портрет правдив. Вы даже не представляете, насколько сильно способны волновать, – он, наконец, выпустил меня из объятий. – Отец умер, но я жив – я, подлинник, а не репродукция! Позвольте мне любить Вас так же, как любил он: без надежды на взаимность, без надежды на сближение – просто любить и черпать вдохновение из этой любви. Будьте моей музой!

В моей голове шумно задвигались шестеренки, уставший мозг отказывался думать. Мне мучительно хотелось домой: к детям, оставшимся с няней, к книгам и к своему тщательно спрятанному дневнику, объяснить которому что угодно проще, чем людям.

– Я не могу Вам запретить, – тихо проговорила я, и наши глаза снова встретились.

В следующий миг сильные руки подняли меня над землей и закружили со скоростью света. Я зажмурилась, но вращение продолжалось и под закрытыми веками: все события и люди минувшего промчались передо мной, как разноцветные лошадки на карусели. Бедный, не успевший пожить Игорь; мой Ванька, мое сердечко; Олег – такой родной и так страшно обиженный мной; Пират – наивный мечтатель; Анжела – такая хорошая актриса и такой близкий, такой понятный Алексей… Старый Пират лежал в могиле, а, может быть, улыбчиво смотрел на нас с облака, а мы веселились и ликовали, как дети, на неразлагающейся плоти наших страданий, грехов и обид. Пройдет несколько часов, и уже сегодня вечером все они вернутся, чтобы продолжить нас мучить, но сейчас и я, и мой неожиданный поклонник поглощены счастливым неведением. Мы кружимся, пугая редких прохожих, мы кричим бессвязно и глупо, точно пьяные. Мы счастливы и несчастны, горды и ничтожны. Мы по-прежнему одиноки, но отныне мы вместе…

Неужели, история подошла к концу, спросите вы? Конечно же нет: я заварила такую кашу, которая предполагает многолетние последствия… Что впереди, и чего мне ждать от всех этих людей – не знаю, но пройдет пара лет, и я обязательно об этом напишу! А пока – пока! Пойду к своей малышке – что-то она опять расхныкалась.

КОНЕЦ