В поисках

– Ну конечно.

Дядя Гриша поведал крестнику о новостях села, да о своих текущих делах. Славка слушал-слушал, да и сморило его в сон, о себе так и не успел ничего сказать. А дядька и не тревожил, понимая, что не стал бы парень приезжать назад в село, будь у него все в порядке. А значит, поделится еще.

***

Отоспавшись на дядькиной тахте, на которую тот его, видимо, и дотащил, Слава подкрепился и отправился по деревне пройтись. Тем более что Гриши дома не было.

Пеструнов шел по улицам, которые за десять лет его отсутствия не изменились. Так, кое-где дома перестроили, да покрасили, асфальт проложили местами, дом культуры обновили. И, конечно, жители поменялись: взрослые постарели, молодые завели детей, а иные уехали восвояси, как и он, или умерли. Хотя вот некоторые остались верны себе.

– Это кто у меня тут цветы топчет! – кудахчущим голосом заверещала рядом бабулька. Славка засмотрелся и задумался, что не заметил, как наступил на маленькие цветочки у одной из оград.

– О, Ульяна Васильевна, – признал он ее. Старушка была в платке и шерстяной кофте поверх халата, а на ногах при этом – простые тапки. – Не холодно вам?

– Некогда мерзнуть, коли работа стоит, – ворчливо отозвалась та. Слава усмехнулся: вроде и жил совсем не рядом с Ульяной Васильевной, а запомнил ее надолго за строгий нрав и неуемную активность. Будь то праздничные гуляния, грядущие выборы или всеобщий сбор средств на ремонт школы – баба Уля всегда впереди и громче всех.

Она прищурилась, внимательно осматривая куртку Славы. На рукавах у него еще и имелись нашивки с известными рок-звездами разных лет. Бабуля дотронулась до одной из них.

– Ишь ты, страшный какой, – проговорила она. – А ты кто будешь?

– Слава Пеструнов я. Вырос здесь, приехал дядьку навестить.

– А-а, Пеструнов, – стало ясно, что фамилии такой она не помнила, хоть и сделала вид, что узнала. Славка вздохнул. – И кто ты, панк или металлист?

– Ого, какие познания, – уважительно покивал Слава.

– А то, телевизор-то все смотрим, двадцать первый век, – многозначительно произнесла Ульяна Васильевна.

– Да я не тот и не другой, бабушка, альтернативщик я.

– Ох ты, Господи, – перекрестилась старушка и заторопилась уйти за ворота, сетуя себе под нос на помятые цветы.

– Бабуль, а как вам пастырь? – решил узнать он постороннее мнение.

– Пастырь? Это отец Борис? – задержалась бабушка. – Хороший, внимательный. Вне церкви только от людей шарахается, боится будто чего-то. Вот и к Машеньке все никак не придет, а ведь мать просит…

– К какой Машеньке?

– Девочка по соседству, – баба Уля указала на зеленый дом рядом. – Совсем больная, несчастная девочка. Когда в сознании, так сама в церковь ходит, занимается там, а как бес ею овладевает – никому спасу нет. Бедная мать.

Славка утратил интерес к россказням бабушки и сам потихоньку отошел, да продолжил прогулку. Люди тут в поселке казались милее, вежливее, приветливее столичных. Он уж отвык от простоты, что была свойственна здешним жителям. Многие перестали собираться за пределами своих оград, но те лица, что встречались ему по пути, по-прежнему были светлыми, добродушными. Жители большого города одаривали соседей угрюмыми взглядами исподлобья. Славе дышалось в деревне свободнее. И, несмотря на грязь вокруг, отсутствие развлечений и разнообразного досуга, ему нравилось тут. Сколько бы люди ни судачили друг о друге, они готовы были бескорыстно прийти на помощь и постоять горой за своих. И их не волновали материальные блага – большие дома, крутые машины, вещи из дорогих бутиков. Слава внутренне оставался таким же, но ему не хватало этого и внешне, в других людях. Если бы не амбиции и не мечты, он с удовольствием не уезжал из поселка никогда. Устроился бы зоотехником, как хотела мама, встретил достойную женщину, например, из доярок, и родила б она ему четверых ребятишек, не боясь испортить фигуру и не подсчитывая каждую его заработанную копейку. Но тут либо семейное счастье, либо та творческая карьера, которую он построил.

Славка заприметил двух симпатичных девчонок. Одна – пухленькая, другая – стройная. Приглянулась ему вторая, хотя он был не прочь познакомиться и с первой. Никакого у них искусственного загара, никаких накладных грудей, тонн косметики, а здоровый цвет лиц, простая одежда, горящие глаза – то, что надо!

– Девчонки-красавицы, – подкатил Слава к стройняшке, – куда торопитесь?

Они хихикнули, переглянувшись.

– У меня группа в Питере, по всей стране гастролируем и стадионы собираем, – радостно известил он их. – Неужели не узнаете?

Он улыбнулся неестественно широко, словно для обложки журнала.

– Так то в Питере, – усмехнулась девушка.

– И по всей стране, – добавил Слава, огорчаясь, что не покорил ее. – Местная легенда, а вы и не цените.

– Ну не расстраивайся, легенда, – подключилась вторая. – Ты неплох собой… Как звать-то?

– Славка.

– Рая.

– А подружка?

– Ты на Любку не смотри, она у нас в священника влюблена.

– Райка! – вспыхнула Люба и отбежала вперед, но не ушла совсем.

– Правда влюблена? А он женат? – Слава уже в третий раз слышал о священнике и узнавал все более новое и интересное.

– Ему вроде бы нельзя.

Пеструнов оставил девушек, пообещав найти их позже, тем более что Люба совсем утратила к нему интерес, а Рая теперь его не устраивала. После слов о вероятностном сопернике он почувствовал азарт и желание очаровать именно Любу.

Слава прогулялся до противоположного края деревни, где располагался и храм. Никаких позолоченных куполов, богато украшенных витражей – простая церквушка, разве что не деревянная. Он не стал близко подходить, не решил пока, хочет ли побывать там внутри, а развернулся и пошел обратно до дядиного дома. Однако у дома культуры заметил вдруг несколько селян, окруживших никого иного как отца Бориса. Перед священником был стол с кастрюлей, из которой тот черпал суп – он раздавал страждущим еду. Пеструнов хмыкнул, собираясь пройти мимо. По его мнению, это была странная затея с учетом того, что всякий любит бесплатно поесть, а уж в поселке таких навалом. Так и разбаловать деревенских лодырей недолго. Но Славе не удалось уйти, его окликнули:

– Славка!

Рыбакин собственной персоной – тот, кого Славе меньше всего хотелось бы видеть. Один из тех знакомых, которых лучше не знать. Но Рыбакин был одноклассником Пеструнова, и они даже дружили прежде, потому разговор был неизбежен. Приехав сюда, Славка надеялся, что большая часть его бывших товарищей разъехалась, как и поступали выпускники здешней школы, но с «Рыбой» это едва ли было возможно.

– Ты чего здесь? – спросил Слава, неохотно останавливаясь возле бывшего друга, который не знал, что стал «бывшим». Небритый, дурно пахнущий, в каких-то лохмотьях Рыба лишь отдаленно напоминал себя самого, потому задерживаться рядом с ним еще хоть на минуту Пеструнов решительно не желал.

– Да вот, коли бесплатно кормят, че не поесть? – хихикнул Рыба. У него в руках была пустая, но грязная тарелка. То ли он уже получил свою порцию и стоял за второй, то ли принципиально не пользовался водой, чтобы очистить посуду.

– Действительно, – не нашел, что возразить Славка.

– Струнный, ты как у нас, надолго? – заметно оживился Рыбакин. Он почесал нос грязным пальцем, и Слава разглядел на костяшках татуированную надпись «Рыба».

– Нет, – мотнул головой Пеструнов, делая шаг назад от не меньших забулдыг, чем Рыба, что толпились в очереди. – Имя свое подписал, чтоб не забыть?

– Ну да, а то знаешь, как оно бывает…

Слава знал, да вспоминать не хотел. Рыбакин – это была крайняя степень того, каким мог стать и Пеструнов, но он пока, к счастью, умел вовремя остановиться и избежал подобной участи. От алкоголя, правда, было уйти не так-то просто, но Слава старался.

Очередь Рыбакина подошла, он утратил интерес к общению и жадно взялся уплетать полученный суп прямо руками, прихлебывая бульоном. Пеструнова передернуло.

– Присоединяйтесь, – приглашающим жестом предложил отец Борис, завидев его.

– О нет, я не стану отбирать еду у по-настоящему нуждающихся, – он хотел употребить другое слово, глядя на собравшихся, но не стал материться при священнике. – Вы сами готовите?

– Нет, – усмехнулся священник. – Матушка Ольга постаралась для этих добрых людей, – Пеструнов отвернулся, намереваясь уйти. – Слава, вы мне не поможете?

Обращение отца Бориса к нему удивило Славку, и он обернулся с вопросом в глазах.

– Я? – озвучил он свое недоумение. Пеструнов полагал, что отпугнул батюшку своим видом, однако тот совсем не выглядел устрашившимся, хотя Слава и не переодевался.

– Мне еще нужно зайти с этим поздним обедом к больным. Вдвоем было бы сподручнее, если вы не заняты.

– Нет, не занят… – растерялся Слава. – Ладно.

– Дорогие братья и сестры, оставим же немного еды и для других ваших собратьев, – обратился к очереди, что никак не кончалась, отец Борис, закрывая кастрюлю крышкой.

– Батюшка, а как же мы? – спросил кто-то из толпы.

– Ты приходишь всего раз в две недели, а больницу каждый день! Где твоя хваленая божья справедливость? – выкрикнул второй.

Отец Борис стоял, бледнея, плотнее прижимал крышку, которую уже норовил отобрать стоящий ближе всех наглый пузатый мужик в майке и драных штанах. За ним едва держалась на ногах женщина, которая негромко подначивала его не только забрать крышку, но и кастрюлю. Славка обалдел от такого неуважения народа к своему же священнику и прекрасно представлял себе, какой бардак развернется дальше. Они, конечно, вряд ли прихожане, но отца Бориса-то знать должны и относиться как к «своему», а не «чужому».

– Братья и сестры, должны мы быть человечными и уметь делиться, – он мягко отстранил загребущие руки мужика. – Вашему фельдшерскому пункту, где содержатся больные, не хватает средств.

– А мы что, хуже них? – заорали люди. – Долой этих немощных, сильный побеждает слабого!

– Это ведь ваши соседи…

Славка смотрел, как у мужчин чешутся кулаки, а у женщин в глазах пробуждается жажда крови. Рыбакин хищно поглядывал на него, собираясь увлечь за собой. Но Пеструнов и не думал помогать в создании хаоса, у него, в отличие от этих людей, были принципы и четкие понятия о том, что недопустимо.

– Эй, вы, вечно голодные, а ну расходитесь! – громко заявил Слава.

– А ты что за черт такой выискался? – ополчились на него.

– Это кореш мой! – крикнул Рыбакин. – Струнный, давай лучше с нами, отстоим свои права!

– Ты свои права уже отъел! – пылко бросил ему Слава. – Как и вы! – остальным. – Человек для вас постарался, доброе дело сделал, а вы в него плюете! Ну-ка, взяли и разошлись по-хорошему!

Он видел их горящие ненавистью глаза, но и не думал отступать.

– Поколотим этого слюнтяя и возьмем свое! – предложил пузатый мужик.

Ему хором ответили «да!». Славка принялся закатывать рукава куртки, тогда как отец Борис вышел и загородил его собой.

– Не нужно насилия, – сказал он. – Забирайте, что хотели, а мы уйдем.

– Батюшка, – воспротивился Пеструнов, выходя из-за его спины, – я хочу защитить ваше достоинство.

– Нет, Слава, мне такая защита не нужна.

Рыбакин погрозил Славке кулаком. Пеструнов почти показал тому средний палец, но отец Борис вовремя опустил его руку.

– Ради Христа, уйдем, – шепнул он.

Глаза, полные мольбы, заставили Славу передумать воевать и послушаться здравого смысла – священника. Более двух десятков жителей уже занялись опустошением кастрюли, позволив отцу Борису и первому их на селе врагу уйти.

Они отошли на достаточное расстояние, чтобы не ощущать злобных взглядов на своих спинах и не слышать чавканья. Славка злился, но не на них, а на отца Бориса, что позволил им так с собой обращаться, а ему не дал защитить себя. Обидно было за это. Тем не менее, наблюдая за возвращающимся к батюшке умиротворением и за легкой улыбкой на устах, он и сам угомонился. Пеструнов даже не осознал, что они движутся к церкви, и он почему-то все еще не оставил священника одного.

– А как же больные? – спросил Слава.

– Слава Господу, что их всего пятеро сейчас, – ответил батюшка. – Матушка Ольга успеет сварить для них кашу вместо супа.

– Я не помню, чтобы в нашей больничке кто-то, кроме родственников, носил еды. Там кормили и вовсе всего дважды, да так отвратно, что легче было доползти до дома самому. У меня так было, когда я сломал ногу. Плевал на все режимы и боль, плелся домой за нормальной жратвой, а потом обратно за уколами.

– Поэтому мы и предложили помощь, медики не против, – с улыбкой ответил отец Борис. Они остановились у низеньких ворот церкви. – Продуктов и средств на них, правда, не всегда хватает. Но ничего, прихожане более понимающие, чем эти на площади… Помогают содержать и церковь, и своих односельчан, временно недееспособных. Районная администрация тоже выделяет нам средства.

– А местная?

– Местный глава – неверующий, так что ждать помощи не приходится, а просить – ни к чему.

– Я понимаю больных кормить, а этих-то обормотов зачем? Это же первые бездельники, которые только и ждут бесплатной подачки. Они неблагодарные.

– Ваш крестный тоже часто об этом говорит, – усмехнулся батюшка. – Однако Христос учил не отворачиваться от слабых духом, а помогать им. Я совсем недавно начал раздавать еду на улице. Поначалу приходило меньше людей, и проблем не возникало. Но очереди стали длиннее. Придется что-то придумать, как это разрешить. Вы вмешались вовремя и вели себя смело, но такие методы не подойдут.

– Против быдла именно такие и подойдут, – возразил Слава, выражаясь напрямую, в лоб, – Вы их развращаете. Они и без того ничего не делают, а станут еще хуже.

– Я так не думаю, – ответил отец Борис, но прозвучало не очень уверенно.

– А надо бы, – добавил Слава. Он успел окончательно остыть, и робость перед человеком в рясе начала к нему возвращаться. Особенно после того, как Пеструнов практически отчитал его. Он не считал себя верующим, хотя и знал Библию, тянулся к ней, потому и испытывал почтение к священникам. Однако определенного мнения насчет религии у него пока не сложилось. Как и отношения к деятелям церкви. У него был негативный опыт общения с попами, чего он ждал и от отца Бориса. Но общаясь все дальше и дальше, Слава убедился, что этот священник другой. И с ним в самом деле хотелось говорить, хотя их точки зрения разнились. Возникало совсем новое чувство к батюшке и религии, которого Пеструнов пока не осознал, потому немного боялся и робел. Весьма личный вопрос также вертелся у Славы на языке.

– Вы с Рыбакиным приятельствуете? – спросил отец Борис внезапно.

– Да с таким другом и врагов не надо. Были когда-то хорошо знакомы, – честно сказал Слава.

– Он – в моем приходе.

– Серьезно? А за еду готов был первым бросить в вас камень.

– Я знаю, что он не самый искренний прихожанин… Другие верующие его обходят стороной. У меня были сомнения насчет веры каждого из них. Но на самом деле даже Рыбакин верит, просто не может побороть свои искушения, – поделился отец Борис, поражая своей откровенностью. – Поэтому я в большей степени верю в людей, в их доброе начало. Столкнувшись с теми, кого не встречал на службах, я стал больше ценить своих прихожан, – добавил батюшка. – И по-другому взглянул на мирян в целом. Вот, для чего я выхожу кормить обездоленных на улицу – они все заслуживают шанса на любовь и внимание. Только таким образом мой диалог с ними, не посещающими мою церковь, возможен. Даже если они меня пока не слышат.

– Батюшка, ради куска хлеба они растерзают вас, как волки, – проговорил Слава. Речь священника воистину вдохновляла, но Пеструнов не мог согласиться с ним. Он знал эту реальность с изнанки. – Придумайте другой способ общения. Я серьезно, долго вы не проживете.

– Я не хочу отворачиваться от них, когда только-только повернулся… – озадачился отец Борис. – Но нужно хорошо подумать, правда. Зайдете в церковь?

– В другой раз, – Слава почувствовал, как першит в горле. Он и не знал, чем объяснить, почему не может переступить за порог, но это действительно казалось трудной задачей.

– Мне нужно продолжить с больными. Вы все еще готовы помочь?

– Вам же еще готовить? Давайте я приду позже.

– Да, думаю, уйдет около часа. Будет хорошо, если вы придете, Слава. С вами интересно вести беседу.

– Взаимно, – не стал кривить душой Пеструнов. – До встречи.

Он спешил полакомиться своим особым печеньем и чем-нибудь посущественнее. Недавний запах супа разбудил его аппетит.

ГЛАВА 3. Любопытство

Пеструнов вернулся к отцу Борису, как договорились. Слава взял у батюшки большую кастрюлю, после чего они отправились в фельдшерский пункт. У дома культуры давно все разошлись, осталась только горка грязной посуды, а сверху гордо возвышалась помятая кастрюля. Священник грустно вздохнул, проходя мимо. И сообщил, что приберется по возвращению. А Славка видел погромы и покрупнее, ему приходилось и не такие завалы разгребать после собственных концертов, проходящих на улице. Полиция и организаторы были сильно недовольны.

Больничка находилась в центре поселка, рядом с красивым зданием администрации. Помещение, выделенное для лечения местных, конечно, не выдерживало никакой критики по сравнению с администрацией. Палат здесь хватало ровно на десятерых, потому тем пяти еще повезло, что лечились они в вольготных условиях. То были, в основном, пожилые, но нашелся и бедолага со сломанной ногой, мигом напомнив Славке его самого. Отец Борис, накинувший белый халат поверх своей черной рясы, прошелся по палатам, ловко накладывая кашу в протянутые больными тарелки. Из него вышел бы неплохой помощник повара. Пеструнов выполнял роль носильщика, и в разговоры батюшки с пациентами особо не вслушивался. А тот после кормежки непременно беседовал с каждым из своих подопечных.

Добрались они до последней палаты, когда в коридоре столкнулись с Любой. Та мыла пол. Подняла глаза на батюшку, одернула серое платьице, поправила платочек на голове. Зацвела, распушилась девчонка, щеки покрылись румянцем. Красивая, непорочная, возвышенная. Голову склонила перед отцом Борисом. Он бережно коснулся ладонью ее лба, что-то прошептал и ушел в палату. Она так и стояла, прикрыв глаза, словно запоминала его присутствие, впитывала… Славке стало неудобно с ней говорить в такой момент, хоть он и хотел воспользоваться случаем. Но пришлось следовать за батюшкой.

Когда они закончили с больными, Любы и след простыл. Отец Борис переговорил с фельдшером, вежливо попрощались.

– Присядем? – указывая на лавочку, предложил Слава, когда они оказались на улице.

Отец Борис был не против, и они устроились на скамейке под березой.

– Можно спросить? – обратился Пеструнов к священнику.

– Разумеется.

– Как вам удается воздерживаться, ну в том плане, что в ваши молодые годы, когда вокруг много женщин… понимаете?

– Понимаю, – усмехнулся отец Борис. – Я дал обет в очень раннем возрасте. Не церкви, а самому себе. Потом понял, что мне мирские развлечения претят, они мне тоже не нужны. И подался в монахи, дав клятву уже перед Богом. А через некоторое время любовь к людям привела меня сюда.

– Это все понятно, но вы же человек, неужели даже мысли не возникает?

– Соблазн всегда где-то рядом. Важно не то, может ли он возникнуть, а то, как я с ним справлюсь. У меня ощущение, что вы заплутали, Слава, – вдруг сказал отец Борис, кивая на футболку Пеструнова. Сейчас было теплее, и он явился к больнице без куртки. – И приехали сюда за ответами. Если так, то я готов помочь.

– Я сам не знаю, зачем приехал, – провел ладонью по лицу Слава. – Устал от популярности. От удушливого города. От всего.

– От внешнего мира полезно отдыхать. Появляется время заглянуть внутрь себя, и понять, кто вы есть, – сказал священник, показав себе на грудь. – Пора мне отобедать, – он поднялся со скамьи.

Время было за три часа дня.

– Отужинать, вы хотели сказать? – переспросил Слава.

– Мой обед слегка позже, чем у всех, – с улыбкой пояснил священник и размеренным шагом направился к церкви.

Слава все больше проникался к нему уважением. Хотя Любочка и ее влюбленность в отца Бориса не давала ему покоя.

Пеструнов возвращался домой к крестному, когда на него неожиданно налетела женщина, страшно ругаясь и вопя. Он даже не сразу понял, что крики адресуются не ему. Она бежала прямиком на Славу к дому напротив, он едва успел посторониться. Через забор оттуда махнул мужчина в одном белье, сжимающий в руках туфли и рубашку. Брюки, видимо, забрать не успел, да так и помчался огородами прочь. Не сумевшая его перехватить женщина сыпала тому проклятия вслед. Потом прекратила и внимательно посмотрела на Славку. Ни слова не говоря, подошла и крепко поцеловала его в губы. Он до того обомлел, что никак не отреагировал, застыв столбом.

– Будешь моим любовником? – оторвавшись, спросила та.

Слава в другой раз, может, и не отказал такой пылкой женщине, пусть она и старше его, но сейчас твердо ответил «нет». Она залепила ему пощечину и удалилась восвояси. Пеструнов, поглаживая щеку, поплелся дальше.

– Эдак тебя угораздило, – проговорил Григорий, впуская крестника домой.

– Одна ненормальная набросилась, – прокомментировал Слава, проходя сразу в жилую комнату и падая на тахту. – Сперва гналась за своим то ли мужем, то ли сожителем, а потом и мне прилетело.

– А, это, должно быть, Генка и Ирка Челноковы. Он – главный гуляка на селе, а она – с виду тихая, но если взбесится – никому спасу нет, – сказал он, прислонившись к дверному косяку.

– Ага… – зевнул Славка. – Дядь Гриш, мы немного поговорили с отцом Борисом о том, о сем – так, случайно пересеклись.

– Молодец, отец Борис – незаурядный, хотя и немного не от мира сего.

– Слушай, а почему у отца Бориса жены нет?

– Так он из черного духовенства, им нельзя.

– То есть если он захочет жениться, ему не разрешат?

– Я думаю, уже нет. Монахи дают обет.

– А что будет в нарушение?

– Сана лишат, от церкви отлучат, наверное. Я не знаю деталей, – прервался Григорий. – Зачем спрашиваешь? Ты что, заметил за отцом Борисом подобные мысли, действия?

– Нет. Но он молодой, а вокруг девчата вьются – как он может быть уверен, что не поддастся? Ну, положим, не женится, а так, разок…

– Слава, ну что ты все опошляешь. Поговори с ним о воздержании, коли так любопытно.

– Я поговорил. Не убедило.

– Девчата вьются… Я, кажется, понял, куда ты клонишь: с Любой познакомился?

– А ты как понял?

– Да сам видел, что она как раз-таки возле отца Бориса и вьется. Он даже злился по этому поводу, обругал ее. А теперь свыкся. Романтическое всё это, пройдет. Но ты же не за его честь беспокоишься, правда? И не за ее. Понравилась тебе?

– Проехали, дядь Гриш, забудь, – отмахнулся Славка.

– Оставь ее, Слава, – посоветовал крестный.

А крестник уж и заснул.

***

Пеструнов пробудился после обеда, мучимый жаждой. Выпив своего гостинца, он выбрался на улицу и застал дядю Гришу, который заталкивал в кузов небольшого грузовичка лавку. На земле стояли еще две. Крестник выскочил и подсобил дяде.

– Сам делал? Куда везешь?

– Угу, для церкви делал, туда и везу, – ответил Григорий. – Коли силы есть, поедешь со мной? Мне еще продуктов закупить, а там выгружать все это добро некому.

– Не вопрос, только подожди минуту.

Слава переодел футболку на белую, захватил куртку. Перстни всегда были при нем. Тяжелую обувь, недолго думая, сменил на кеды, предусмотрительно привезенные с собой.

Только у церкви, когда они с крестным все закупили, Пеструнов понял, что вот ему и придется зайти внутрь. Была-не была. Взяв лавку, он понес ее в храм. Где его и встретила, очевидно, та самая матушка Ольга, что умела быстро готовить. Она осмотрела Славу с ног до головы строгим взглядом. Пеструнов улыбался через силу – жутковато стало от ее пронизывающих глаз. Потом он воротился со следующей лавкой и с еще одной. А матушка не покидала своего наблюдательного поста.

– Что, боитесь, не только принесу, но и унесу чего-нибудь? – не удержался и сдерзил Слава.

– И в мыслях не было подозревать тебя в воровстве, юноша, – отозвалась та с достоинством. – А вот в невежестве твоем не ошиблась.

– Меня уже и кадилом обхаживали, и Сатаной обзывали, и вором – тоже, – сказал Слава едко. – А вы глядите так, словно намереваетесь сделать одно из трех.

– Каждый по себе судит, – развела руками матушка. – Но все происходит не без причины.

– Доброго дня, матушка, – в церковь вошел и Григорий.

Та благодушно кивнула ему и ушла.

– Ты ее удивил.

– Мягко сказано, – мрачно проговорил Слава, поглаживая себя за плечи.

Он хотел поскорее выйти, однако не сдержал любопытства и поднял голову, увидев прекрасные иконы, расписной потолок. Чувство тихого блаженства наполнило душу Славы. Когда Пеструнов засмотрелся на Иисуса, такая волна счастья накатила на него, что он надолго выпал из реальности.