Лунный свет среди деревьев 2

Кажется, теперь я знаю, почему именно он встретил меня в небе над городом. Плечо снова заныло, напоминая о тех событиях…

Император поручил ему охрану города, сделав главнокомандующим столичным гарнизоном. И думается, не за красивые глаза туда его поставили, хотя глаза красивые… да. Да и в целом князь хорош: суров, плечист, высок. Такому хорошо утыкаться лицом в широкую грудь и слушать взволнованный стук его сердца…

Ой, не туда меня понесло.

А собственное сердце предательски ускорилось, заставляя меня опустить взгляд в пол, скрывая всколыхнувшиеся чувства. Нельзя нам встречаться… У меня сердце из-под повиновения выходит, впадая в любовный экстаз. А мозг впадает в панику, при мысли что мое участие в заговоре будет раскрыто. И как тут остаться в здравом уме?!

– Ваше высочество, позвольте принести вам самые искренние извинения за беспокойство и неловкость, которые причинил своим внезапным появлением в столь неуместный час. Я действовал с порывом, ведомый заботой – но не учел вашего покоя и того, как мои действия могли быть восприняты. Если мои действия были обременительными, я готов понести любое взыскание.

И сердце восторженно заныло: Да-а-а… мы его накажем. Сильный мужчина в слабых женских руках… Это так романтично…

Я стиснула зубы, выкидывая из головы фантазии восемнадцать плюс.

Что касается, настоящего наказания, я была не настолько глупа, чтобы мстить князю за ранение. Он выполнял свой долг, защищая город, я же играла роль пешки в партии отца.

Нет—нет. Никакого продолжение общения с Тяньцзи. Подальше от его суровости.

– Князь, вы пришли с открытым сердцем – и я приму это как проявление доблести, а не вольности. Ошибки рождаются из страха или равнодушия. Ваша же… из заботы. Разве в этом можно винить? Однако, – продолжила я, с ужасом осознавая, как сердце перехватывает власть, – если вы столь настаиваете на наказании… быть может, я подумаю, как превратить ваше раскаяние во благо. Позволите мне время?

Его расширившиеся глаза подсказали, что он все понял верно. Я назначу ему наказание, когда придумаю достойное. Отныне мы связаны этим незримым обещанием.

И я прочитала легкую панику в его взгляде.

Сбоку возмущенно щелкнул веер, посылая мне сигнал о недостойном поведении. Ой, чувствую, быть мне опять наказанной.

– Разумеется, ваше высочество, буду ждать, – с поклоном проговорил Тяньцзи. Кинул вопросительный взгляд под стол, откуда торчал толстый черный зад. – Я могу забрать Хэйби? – спросил он, упорно избегая смотреть на меня.

– Конечно. Она ваша.

Он нагнулся, легко, словно котенка подхватил зарычавшую пантеру на руки. Вредная кошка, дергая хвостом, вцепилась ему зубами в ухо, но Тяньцзи даже не дернулся.

Я проводила их взглядом, запрещая себе думать о том, смог бы он и меня удержать вот так же на руках?

– Это вам, – спохватившись, с поклоном передал служанке шкатулку страж и поспешил за хозяином.

– Ваше высочество, – раздалось недовольно—тяжелое.

Я дернулась и устремилась к служанке, державшей подарок.

– Ой, госпожа Линь, смотрите, что нам принесли!

Все, я восторженная дурочка, которая радуется принесенным шпилькам и никакой князь мне и близко не нужен. Вам показалось. Честное слово.

– Вам стоит держаться подальше от князя Чжао, – предупреждающе произнесла наставница, подходя и заглядывая в шкатулку. – Вот эта неплоха.

Она достала длинную, изящную шпильку из светлого золота, в верхней части которой была изображена цветущая ветвь сливы. Три лепестка покрыты белым жемчугом, четвертый – из тончайшего нефрита, почти прозрачного, светло—зеленого, как первый весенний росток. Повертела в руках, вернула обратно.

– Что не так с князем Чжао? – тихо спросила я.

Наставница внимательно посмотрела на меня и знаком отравила служанок прочь.

– Ваше высочество, я налью вам чай, – предложила она.

– Прошу разделите его со мной, – тут же уловила я намек. И пиал на столике стало две.

Тянуть с объяснением Ань не стала.

– Чжао Тяньцзи – пусть и названный сын императора, но не член императорской семьи. Он всего лишь младший брат второй императрицы. И я вообще не понимаю, зачем его величество оставил его при дворце, после того как… – и госпожа Линь осеклась и торопливо потянулась за пиалой.

Брат второй императрицы… – эхом пронеслось в голове. И стало так тоскливо…

– Это она пыталась навредить маме? – спросила я тихо.

На лице наставницы, ломая маску, промелькнуло смятение.

– Вам не нужно думать об этом, ваше высочество, – твердо произнесла она, старательно отводя взгляд. – Его величество уже воздал всем виновным по заслугам.

То есть это все-таки была она, Чжао, недовольная тем, что стала лишь второй женой. Пришла во дворец полная надежд и амбиций, а место главной занято. И надо подчиняться. Быть на заднем плане. Делить власть не только со вдовствующей императрицей, но еще и со старшей женой. И что там остается? Какие-то крохи власти над простыми наложницами. Даже евнухи не подчиняются.

А если рассчитывала на большее?

Как перенести унижение, когда родные требуют блага для себя, а ты не можешь им их дать? Еще и муж, небось, мало внимания уделял. И хотя по местным правилам ревность – тяжкое преступление жены, но будто какие-то правила могут запретить ревновать, когда ты считаешь себя достойнейшей, а другие этого мнения не разделяют.

Я стиснула пиалу, в груди уже полыхало. Ярость болью раздирала сердце. И мысли в голове бродили ни разу не праведные. Дракон тоже рвался наружу, горя желанием плюнуть тетке огнем в лицо. И я не имела никакого желания его останавливать.

Вся моя жизнь сломана из-за этой твари…

Кем бы я выросла, оставшись во дворце? Отца вряд ли бы видела часто – не везет мне с отцами. А мать – верилось – была неплохим человеком. Еще и старший брат рядом – заступник. Но по суровости воспитания дворец был бы не лучше усадьбы отчима, вот только никто не стал бы готовить меня к ритуалу, регулярно опустошая энергию. Я смогла бы стать полноценным магом – отец не стал бы экономить на учителях. И кто знает, может, я пригодилась бы государству, как сильный и обученный маг, а не просто как разменная невеста.

Вот спиной чую – бабушка уже раскладывает портреты молодых людей, выбирая мне нетребовательного мужа, чтоб от принцессы—крестьянки нос воротить не стал. Она точно попытается от меня избавиться, дабы не мутила гарем, а то не успела войти во дворец – уже наводит порядки среди слуг наперекор ее распоряжениям.

Гарем держится на правилах, своеволия тут боятся, как черной гнили.

И правильно боятся.

До этой твари я доберусь, во что бы то ни стало.

Крак. Пиала не выдержала напора моих эмоций, превратившись в фарфоровую пыль. Мастер Гу гордился бы сейчас мной, уничтожение основ – то действо, которые никак мне не давалось, а надо было всего лишь хорошенько разозлиться.

Под испуганным взглядом наставницы я стряхнула пыль на стол и нетерпеливо посмотрела на дверь.

Ань поняла меня верно. Мертвенно побледнела. Напряглась, готовясь меня остановить. Если понадобится – силой.

– Его величество издал указ о казни второй императрицы и ее сообщников, – торопливо проговорила она, нервно облизывая губы. Кажется, ее напугало выражение моего лица. Я сама себя испугалась – столь темное поднялось из глубины души, что на мгновение стало страшно – не удержу.

– Выпейте чай, – почти умоляюще произнесла она, поднимаясь за новой пиалой, но я, наплевав на этикет, подхватила чайник и припала к носику, жадно глотая теплую воду и совершенно не ощущая ее вкус.

Мертва? Какая жалость! Ее казнили? Небось мало мучалась.

Я сейчас была так зла, что готова была поднять ее из мертвых и казнить снова!

Столько сломанных жизней и смертей на ее счету! Целое кладбище сестер. Надеюсь, небеса воздадут ей по заслугам, раз я не смогла.

Разочарование паутиной горечи опутывало мысли. Я себя обделенной чувствовала. Дракон возмущался все тише, разделяя огорчение вместе со мной.

Эти дни во дворце я жила мыслью о месте. Она поддерживала меня в тюрьме. Она давала мне сил спорить со вдовствующей императрицей. Я хотела остаться только ради нее. Но, оказалось, зря. Тварь давно мертва. И брата я зря винила. Не мог он маму защитить – маленький был.

Помнит ли он вообще хоть что-то? Казнь, например. Мучится ли до сих пор чувством неисполненной мести, как я сейчас? Или перегорел?

Мне срочно, до боли в стиснутых пальцах, захотелось узнать о себе.

– Вы же помните, – просипела я, возвращая чайник на место, – расскажите.

Наставница поднялась, крикнула служанкам, чтобы те принесли еще чай. Поставила на стол две чистые пиалы.

Села, испытывая мое терпение. Посмотрела на пальцы, которыми я вцепилась в край стола. Укоризненно покачала головой, но решила, что сегодня не время для урока этикета.

– Я совсем юной попала во дворец, – взгляд Ань затуманился, она мысленно перенеслась в прошлое, и я вместе с ней. – Ваша мать взяла меня под крыло, сделав личной служанкой. Она была прекрасной женщиной: отзывчивой и добродетельной. Весь двор любил ее, а император благоволил безмерно. Когда я попала во дворец, императрица подарила ему наследника. А потом, через два года, забеременела вами.

И мое воображение рисовало, как по дорожкам сада неспешно прогуливается императрица в сопровождении верных служанок. Как бегает по дорожке маленький принц, пытаясь поднять в небо летучего змея.

– Я слышала ваш первый крик, ваше высочество.

Мир затуманился, я поспешно сглотнула – в горле образовался комок, который никак не хотел уходить.

– Вы росли очень любознательным и шебутным ребенком, – тихая улыбка коснулась губ женщины, – и очень любили смеяться. Прям колокольчик серебряный.

Я отвела взгляд. Где теперь тот ребенок, которого отучили смеяться? Который не нашел иного выхода остановить заговор против императора, как покончить с собой. А ведь можно было и донос написать. Но нет. Не стала позорить семью. Предпочла собственный позор.

– А еще обожали брата. Просто жить без него не могли. Сразу с утра требовали вас к нему отвести, – и она, словно все еще удивляясь моей привязанности, покачала головой.

Обожала. Наверное, он тоже меня любил, только та любовь осталась в прошлом. Сейчас мы чужие друг другу люди, чужие настолько, что он оставил меня умирать.

– И повсюду за вами ходил он… Чжао Тяньцзи. Вторая императрица привезла его с собой, чтобы он играл с наследным принцем, хотя между ними и была разница в два года.

Взгляд наставницы сделался неодобрительным.

И я понимала почему. Ребенка легко использовать в интригах. Заставить рассказывать обо всем, что происходит рядом со старшей императрицей и ее сыном. А потом нанести удар…

– Его высочество сильно страдал после вашего исчезновения и гибели матери.

И наверняка винил меня в смерти мамы, ведь та потратила силы и на мою защиту. Интересно, он простил князя, чья старшая сестра пыталась нас убить?

А ты еще любишь его, – попеняла я сердцу, понимая, что и мне требуется время, чтобы понять и простить восьмилетнего мальчишку, которым когда-то был Тяньцзи.

– Не понимаю, почему его величество оставил князя во дворце, еще и признал сыном, – поделилась своим осуждением наставница.

Может, потому что мальчик не был виноват в интригах взрослых? Или скорее потому, что убитый горем шестилетний принц просил оставить друга, испугавшись остаться один?

Не важно. Мне все равно. Он не мой брат и не мой враг. Я узнала то, что хотела и теперь мне незачем оставаться во дворце. Меня ждет семья. Я даже мастера Гу готова простить за его молчание.

И я поняла, что отчаянно скучаю по нашему скромному домику, по плеску волн за окном, по запаху водной свежести. Да мне вопли деревенских петухов приятнее трелей дворцовых птиц, как минимум потому, что петухов не держат в клетках.

Я клетку с малиновкой сразу попросила убрать из покоев, потому что прыгающая по жердочке яркая птичка до боли напоминала меня…

Глава 3

Принесли чай, присовокупив к нему финики, фаршированные орехами. После столь напряженного разговора нам обеим нужно было что-то сладкое.

– Вы изучали «Наставления и поучительные изречения чистых манер», ваше высочество? – поинтересовалась Ань.

От нее не укрылся мой диалог с князем, так что отпираться было бессмысленно. На изучении сего труда особо настаивал мастер Гу и оказался прав. Без высокого слога ты во дворце как собака. Вроде и пролаять что-то можешь, но твое гавканье сочтут грубым и невежественным.

– Да, вы правы, – кивнула я, и на лице наставницы отразилось облегчение. Я оказалась не столь безнадежна, как ей успели доложить.

– Провозглашается призыв принцессе Ли Линь Юэ предстать перед Величеством! – обрывая наше чаепитие, прокатился по павильону трубный голос старшего евнуха, сопровождаемый ударом гонга.

Я неспешно отставила пиалу, жалея, что не успела узнать больше о матери и прошлой жизни. Не известно, удастся ли еще поймать момент откровения у наставницы.

– Вы же еще не готовы! – горячо всплеснула та руками, резко побледнев и едва не опрокинув на себя чай.

И павильон наполнился истеричной суетой.

На мой скромный взгляд, я была готова предстать перед императором. Прическа, наряд – все отлично. Хоть сейчас на выход. Но Ань считала иначе.

И платье мы сменили. Украшения подобрали новые. Макияж обновили. И все это под причитания о том, что кожа моя недостаточно бела, руки мне лучше никому не показывать, а рот держать закрытым.

– Молчание – великая добродетель. Отвечать следует, только если вас спросят, – с нажимом говорила Ань, искренне считая, что в роли безмолвной куклы я меньше ее опозорю.

Здесь всем плевать, что она первый день моя наставница. Мой позор теперь ее ответственность, так что тихий инструктаж по ритуалу сань гуи цзю коу продолжался и по ходу нашего движения к залу аудиенций. Столько сложностей, чтобы просто поприветствовать отца – я предпочла бы вовсе с ним не встречаться, но кто меня спрашивал…

Хорошо, хоть я получила право идти, не сгибая шеи. Теперь мне напоминали в спину: «Осанка, ваше высочество». Ну да, дочери дракона и феникса нельзя горбиться. За такое можно и палкой от наставницы получить. Зато всучили веер – полупрозрачный экран округлой формы, дабы моя красота не слепила мужские взгляды. Угу…

Так что я шла, гордо подняв голову и пряча лицо от посторонних. За спиной, гусынями, отряд сопровождения. Встречные отряды служанок и евнухов – они тут реально группами передвигаются – останавливались, замирая в поклонах и пропуская нас. А вслед летели шепотки… Представляю, сколько пересудов я вызвала во дворце.

Длинную лестницу я преодолела, почти не запыхавшись, но сердце от волнения выскакивало из груди. Я сколько угодно могу твердить о том, что мне плевать на родного отца. Я его лишь на рисунках видела. Но тело не обманешь. Оно мое волнение прекрасно чувствует, да и тяжело остаться безучастной к тому, кто одним словом может объявить тебя самозванкой и отправить на смерть.

Веер на входе у меня забрала наставница, и дальше я уже шла одна.

Слева и справа рядами тянулись колонны. Высокие. Красные, как кровь. Они поддерживали изогнутую крышу, покрытую глазурованной черепицей императорского желтого цвета. Пол зала был выложен отполированными плитами темного камня, по которым отчаянно скользили ноги. Так что я шла, затаив дыхание и боясь поскользнуться. Я моделью себя на подиуме ощущала под вцепившимися в меня взглядами министров.

Глаза строго в пол. Не поднимать без дозволения, – звучал в голове напряженный голос наставницы. Остановиться за девять шагов до трона.

Черт! Как я девять шагов посчитаю, когда я первый раз здесь?

В носу чесалось от густого и стойкого аромата благовоний: корица, сандал и что-то еще, незнакомое.

Давай, чихни еще, – подбодрила я себя. Повесели чиновников. Еще прогнусавь: «Простите, у меня аллергия. На вас. Не переношу пафос и власть».

Главное, нервирующе тихо вокруг. Словно я главный актер спектакля, которого все долго ждали и сейчас неотрывно следят за каждым движением. И, кажется, всем слышен стук моего сердца и шелест одежды.

И дурь же, но мысль: «А что будет, если я остановлюсь на семи шагах», крутится в голове непрерывно.

Ладно. Остановимся примерно здесь.

Меня официально еще не признали. Я вроде как никто, а потому мне надо выполнить полный ритуал приветствия.

Три поклона. Сначала поясные.

Теперь изящно опуститься на колени.

Я не актер. Я спортсмен, который под суровыми взглядами комиссии выполняет зачет по ритуальному приветствию. Только медали здесь не раздают, а вот наказание за ошибку получить легко.

Холод пола обжигает кожу. Я выполняю три поклона, касаясь лбом пола. Перед глазами мелькает, ослепляя, золото трона, к которому ведут три ступени. Какой-то метр, а в итоге считанные люди могут его преодолеть.

Остаюсь лежать до императорского:

– Поднимись.

Самое сложное. Встать так, чтобы не выглядеть подстреленной уткой.

– Подойди.

Я приближаюсь еще на три шага.

Какие там обнимашки с родным отцом? Только если отрастить руки шестиметровой длины, чтобы до него дотянуться… Да и то, за касание сына неба здесь положено строгое наказание. Наложницы и то имеют больше прав на императорское тело, чем родные дети или мать.

Удивленный шелест за спиной подсказал, что происходит нечто необычное. А затем в поле зрения возникли расшитые золотом туфли.

– Посмотри на меня.

Он стоял прямо передо мной, давя ореолом власти. Слепил желтый шелк халата, вышитый золотыми и серебряными нитями, застилал взор выглядевшими живыми драконами, но я нашла в себе силы добраться взглядом до лица.

И поняла, что с этим куском камня у нас никогда не будет теплых отношений. Это не человек. Скала. Ни тени волнения или переживания о внезапно найденной дочери – у него таких с десяток в гареме на любой возраст и вкус. Холодный, чуть прищуренный взгляд.

Меня оценили, взвесили и поставили на одну ему известную полочку.

Я судорожно выдохнула, моля лишь об одном, чтобы эта полочка позволила мне прожить спокойно до побега.

А потом маска треснула, исказив лицо гримасой страдания.

– Ты так на нее похожа! – болью плеснуло от прозвучавших дальше слов.

Император резко отвернулся, взбежал по ступеням и застыл спиной к залу около одного из полотнищ. Бросил что-то стоявшему у трона евнуху.

– Всем удалиться. Прием окончен, – раскатисто покатилось по залу. И тишина ожила почтительным шорканьем десятков ног.

Я замерла в нерешительности. Все, значит, и я. Но взгляд зацепился за сгорбленную спину. За застывшую статуей на малом троне вдовствующую императрицу, скованную правилами, которые не позволяют утешить собственного сына, ибо касаться его даже она не имеет права.

Проклятый этикет!

Надо уходить. Волна шорканья слышалась уже около входа, и главный евнух посматривал на меня с нетерпением, явно мечтая дать пинка, но я почему-то медлила.

– Ваше императорское величество, дозвольте спросить.

Собственный голос показался писком испуганной мыши.

Что я делаю?! Обращаюсь без дозволения к императору. Наставница, небось, в обморок уже валится.

Мучительная пауза тишины. Евнух уже и глаза округлил, мол, дура! Да знаю я… Но глупое сердце не могло оставить отца вот так…

– Говори, – прозвучало отрывисто нетерпеливо, как от человека, который мечтает остаться один, а его достают с глупыми просьбами.

– Моя приемная мать умерла, когда мне не было и десяти лет. Я уже начала забывать ее лицо, но все еще помню голос, прикосновения. Она хорошо ко мне относилась, не переживайте, ваше величество.

Вообще, ни о чем не переживайте, отец. У вас целая страна под управлением. Какое вам дело до одной глупой девчонки?! Я справлюсь, даже если вы не вспомните о моем существовании.

– Но меня печалит то, что я не помню лица родной матери. Для меня было бы счастьем иметь ее портрет.

Наверное, это единственное, что я бы хотела забрать с собой из дворца. Портрет той, кто подарила мне жизнь. Не мне… Или уже мне?

И снова молчание. Застывшее в неодобрении лицо евнуха. И оживающее сочувствием лицо вдовствующей императрицы.

– Хорошо, тебе его доставят, – отец повернулся ко мне и впервые взглянул, как на человека, а не как на предмет обстановки. – Еще какие-то просьбы?

Мне бы остановиться – евнух уже взглядом убить пытается, но…

– Не смею просить, но я невежественна и мечтаю посещать дворцовую библиотеку, – и я скромно потупила взгляд, ощущая кожей недовольство императрицы. Да, нарушаю иерархию, но очень замуж не хочется.

– Желаешь учиться? – в голосе отца послышалась одобрение, а затем в меня вгляделись внимательней.

– Странно, – с удивлением произнес вдруг император, касаясь левой груди. Замер, прислушиваясь к чему-то. Потом разочарованно махнул головой: – Показалось…

– Иди, – велели мне, и я, согнувшись в поклоне, отступила к выходу, искренне желая себе одного: не упасть.

Потрясение от моей дерзости было столь велико, что наставница хранила молчание вплоть до возвращения в павильон. Даже веер забыла мне отдать, так что на обратном пути встречные имели удовольствие быть сраженными моей красотой. Что примечательно, никто не умер. Врут про убийственную красоту, честное слово.

– Ваше! Высочество! – выдохнула Ань, без сил опускаясь на стул и обмахивая покрасневшее от переживаний лицо ладонью.

Вид у нее сделался столь невообразимо несчастным, что мне стало ее жаль. Для наставницы обратиться к императору все равно, что добраться до солнца и попросить его посветить на пять градусов слабее сегодня. Невыполнимая задача.

За дерзость обратиться к императору напрямую без дозволения надо быть готовым заплатить жизнью. Причем не только своей. Гнев императора здесь заменял любой суд. В особо тяжких случаях применяли казнь девяти родов, когда казни подвергались все родственники. Мой случай и выжить мне удалось лишь благодаря заступничеству учителя.

Для подданных его величество не просто правитель, а сын неба. Тот, кто имеет прямую связь с небесами и власть, подтвержденную богами. Не божество, но нечто близкое к тому.

И даже если при этом он мой отец, это ничего не меняет. Я обязана к нему относиться, как все: с почтительным восхищением, готовая выполнять любую волю или отдать жизнь.

Только я… не могла расстаться с мыслью, что император тоже человек, пусть и наделенный огромной властью. Он дышит, чувствует, чего-то боится, кого-то любит. И пусть все эмоции спрятаны за холодной маски владыки, сегодня мне удалось ее сломать, заглянув на мгновение в настоящее лицо отца.

Я прошла к зеркалу, потянулась снять шпильки и избавить себя от увесистого и громоздкого сооружения на голове – фэнгуань или фениксовой короны, напоминающее творение безумного художника: упорядоченный хаос с нагромождением цветов, облаков, драконов, солнца и свисающими вниз золотые нити, которые так и норовили пощекотать шею. Все из золота, позолоченной бронзы, нефрита и драгоценных камней. Но главным были фениксы. Точнее, их число. На моей – смотрящих вниз птичек было пять. У императрицы – девять. Если я займу место старшей принцессы, число фениксов вырастет до семи. Вот такая арифметика.

Хорошо хоть носить эту прелесть, от которой тянуло шею и болела голова, надо было лишь по торжественным случаям.

– Позвольте вам помочь, – бросились ко мне служанки.

Пока меня разоблачали, снимая парадное одеяние, Ань приходила в себе, собираясь с мыслями для нотации. Тема поклонения и уважения императору была сложной, местами щекотливой, особенно для новичка.

Кто-то из служанок заварил чай, и по комнате поплыл успокаивающий аромат хризантем.

Можно мне чашечку? А еще ужин. От нервов жутко захотелось есть.

– Вы очень рисковали, ваше высочество, – с неодобрительным вздохом произнесла, наконец, Ань. – Просить о чем-либо без дозволения – тем более вам… – и она удрученно покачала головой, все еще удивляясь моей дерзости. – Боюсь, вас ждет серьезное наказание.

И на ее лице отразилось искреннее беспокойство.

Ну да. Бабушка не упустит случая воспользоваться случаем. Что там у нас применяется для изоляции неугодных? Домашний арест, высылка на задворки Запретного города, принуждение к самоубийству?

Мрачные раздумья прервал зычный возглас со двора и гулкий звон гонга:

– Примите волю императора!

И мы дружно, всем павильоном, опустились на колени.

Ань успела бросить на меня испуганный взгляд, мол, я предупреждала!

Внутрь важно вступил главный евнух, сопровождаемый младшими. Он явно знал толк в ораторском искусстве и начал говорить, лишь выдержав долгую паузу, практически доведя нас до нервного срыва и добившись абсолютной – народ даже дышать перестал – тишины.

– Повелевая поднебесной и следуя воле небес, государь благоволит узреть во дворце принцессу Ли Линь Юэ и ниспосылает ей свою императорскую милость. По слову его величества, в знак признания родства и в подтверждение благосклонности, даруются дары достойные благородного сана – десять сундуков с вещами дивного и драгоценного свойства, да принесены они будут с подобающей честью