Всё, во что мы верим

* * *

Учения начались внезапно. Приехали военные, ОМОН, проехали три БТР по улице и налетело штук пять вертолетов. Люди в камуфле стали забегать в дома и выводить жителей, грузили в «пазики» с надписью «Дети» и увозили в райцентр – смотреть кино в клубе.

Некоторые перелякались. Подумали, что началась реальная война с хохлами – и всем хана. Один дед запер калитку на палку, закрыл дом, влез в окно и заховался за печкой, где, приняв на душу самогона, пропал на сутки. Поймали военные и родителей некоторых донбасских беженцев, которые приезжали к сыну и невестке из украинской части Донбасса, и штрафанули их на 4 тысячи.

Так как учения начались весьма внезапно, народ начал звонить в Москву: война началась! Рятуйте срочно!!!

Похватали прямо с поля уборщиков молодой картошки, запихали в «вертушку» и отвезли в соседнее село. Абашкин затянул жену и дочь на чердак, где сидел до вечера. Другие соседи не смогли попасть домой из Израиля, лишь вечером их впустили на «оккупированную территорию» с чемоданами и вещами.

Бабуль и так мало, но резвые спрятались, ибо после «евакуации» обратно из соседнего села никто никого развозить по домам не собирался.

В общем, взбаламутили всех, а к вечеру начался пожар.

Мусорка в берегу огородов стихийно разрасталась уже лет пять. И тут на носу выборы главы района. Местная власть сразу сориентировалась, поехала к главе района и спросила:

– Че, с мусоркой как быть? Надо убирать, а то приедут наблюдатели, а у вас воняет.

– Да я поняла, поняла… Подумаю, шо не як, – ответила глава.

И вечером после учений, когда народ тащился с райцентра по домам, мусорка загорелась.

– Ууу! – замычал народ. – Поглазили нас, контрнаступление-то точно началось! Надо тикать!

Все побежали по домам, а особенно быстро – те, у кого уже по огородным сухим будыльям шел с мусорки пал.

За ними мчались пожарные, другие пожарные уже забирали с речки воду.

До хат оставалось метров пятьдесят.

Навечере едва спасли улицу от пожара.

Зато мусорки больше не осталось.

Прошлогоднее событие, когда в Апасово поймали негра-наркомана с Украины с украденным ребенком в багажнике «шестерки», окончательно померкло перед этим.

* * *

Ника, лежа на старом диване рядом с Вершиной и пуская сигаретный дым в низенький потолок, под которым были привязаны сухие травы, читала местный чат с возмутительными тирадами местных жителей по поводу грубого обращения с ними военных и похихикивала.

– Размародерят… Кому нужны ваши тряпки! – возмущалась Ника.

– Замечу о себе. Как я отношусь к мародерству среди военных? Когда заходишь в населённик пожить, хозяйство хозяина сразу становится твоим хозяйством. Но отбитые бывают… Нормальный социум уже не для них.

Вершина гладил серебряную прядку на лбу Ники и улыбался как дурак.

Ника чувствовала себя счастливо, но тревожно, думая, что в любой момент приедет Никита и может прямо здесь начать какое-нибудь кровопролитие. Она бы, будь ее воля, и оставила Вершину дольше, тем более что он сходил за водой, начистил картошки и даже хотел напечь блинчиков из забытого в холодильнике молока.

Пока с Никитой все было шатко, Ника не могла подставлять Вершину. Поэтому она решила его выкурить. Откинув телефон, Ника поднялась, оделась и вышла, правда, поглядывая в сторону дороги, чтоб не пропустить Никиту, если он все-таки придет или приедет… Вершина тоже застегнул камуфло и грустно вздыхал у порожка.

– Если ты думаешь тут квартироваться, то не надо начинать, – сказала Ника, подходя к куче дров, которую военные вывалили у нее во дворе.

В одной дровине торчал колун, и со всей этой кучей Нике предстояло разделаться, что совсем ее не радовало. Но, чтобы показать свою самостоятельность перед Вершиной, она ногой стукнула по ручке колуна и лихо подобрала его с земли.

– Да нет… расположение тут у нас недалеко. В усадьбе. Да ты знаешь даже в какой.

– Знаю… Не знала, что тик-ток-войска ее так подставят. Один удар «химарями» – и нет памятника архитектуры.

– А, ты и это знаешь… Даже в каких я войсках?

– Ну, я внимательная. Нашивки читать умею.

Вершина улыбнулся, кивнув на колун.

– Я служу нормально.

– А ранение? – спросила Ника.

Она уже заметила шрам на вершининской груди.

– Фигня! Живой же!

– Мне говорили, что тебя пронесло над самыми адскими угольями.

– Было такое, – вздохнул Вершина. – Никита вот опять в командировке.

– Где? – спросила Ника как можно более спокойно, ударяя колуном в сухое дерево.

Вершина пожал плечами.

– Сюда он точно не приедет, не боись.

– Я не боюсь. Я переживаю, что Олега он живьем не увидит.

– А отчего такая спешность?

– Спешность… Ты сам знаешь. Ты же был у Олега?

Скажи, зачем он здесь?

Вершина молча подошел и взял у Ники топор.

– Олег… тут. Я бы не хотел тебе говорить, но это не Никита его сюда перевел. Хотя запрос был через него.

Нике внезапно стало не по себе. Она отошла к крылечку и села на порог.

– Спалил сарай, пали и хату…

– Олег сюда просился из-за своей невесты.

– Что?

– И Никита от меня это узнал.

– Какой, на хрен, невесты?

– Из-за Нади.

Ника обхватила голову руками. Ей казалось, что сейчас этот двор уедет куда-то от нее.

– Стоп, но я же мать! Как бы дико это ни звучало…

Вершина ударил по дровине, и она разлетелась натрое сухими брусочками.

– Она тоже медик же. Они с Луганска вместе. Ее вот зачем-то отправили сюда… И его следом.

Ника так бы и сидела молча, слышать такое ей было невозможно.

– Вот только не надо мне! Не надо мне рассказывать… Николя… Про моей бабушки кошки троюродную сестру. – И Ника, перебросив волосы на грудь принялась быстро плести тугую косичку. – Все очевидно. Олег совсем вырос, а я не сепарировала его! Не знала я его!

– А меня уже просветила своим рентгеном? – усмехнулся Вершина.

– Давно! Иди. Иди, а то тут начнется бой. Думаешь, у этих заборов нет глаз? Нас уже все приметили, как мы тут только ночью появились. И баг твой дурацкий на просеке! Народ за спичками побежал…

– Зачем?

– Свечки держать!

– А… Понял, ну. Хорошо. Я поехал. И когда мы встретимся?

– Когда? Я хочу передохнуть.

Вершина покорно опустил плечи. Он так странно смотрелся, большой, с красиво остриженной треугольничком бородкой, с добрыми печальными глазами: медведь ручной.

– Иди! – сказала Ника, давясь внезапными слезами, и побежала в хату.

Вершина глянул на часы.

– Вероника Алексеевна, пообещайте, что я разберусь с вашими дровами.

– Идите к черту! – донеслось из хаты.

Вершина еще постоял тихонько у калитки, ожидая, что Ника выйдет.

– Я вечером приду! – крикнул он. – Нам вместе работать, наверное, скоро придется… Надо обсудить это все.

Ника весь день до вечера прорыдала в подушку.

А к ночи ближе, с тяжелой головой и красными опухшими глазами, встала выпить снотворное и набралась наглости позвонить Никите на защищенный аккаунт.

Тот сразу взял. Уже было темно.

– Ну что? – не очень по-доброму ответил он.

Ника оскорбилась его тоном.

– Просто ты пропал. А я хотела спросить у тебя про Олега…

– И что?

– Никита… У тебя ворота были нараспашку, учения были…

– И это все, что ты мне хотела сказать?

– Нет… Не все… – пролепетала Ника.

– Тогда говори!

– Что говорить? – В ноги Нике кинулась внезапная слабость.

– Где этот урод? У тебя? «Ахматовец» хренов.

Ника совсем не удивилась этому вопросу.

– Я свободный человек! Ты пьяный?

– Нет, блин, как трезвышко! Что ты хочешь? Ну что? Я занят. Я не могу говорить!

Ника бросила телефон куда-то в угол и вскочила с постели, оглянувшись на нее с чувством вины. Одевалась она неспешно, крутя свои мысли и так и этак. Нет, нет… Она ведет себя не так. Ника взяла телефон и написала смс: «Я тебя не прощу!»

И действительно, отключив телефон, она легла спать, выпив для верности снотворную таблетку.

Сон накрыл ее сразу. Она даже не слышала, как пришел Вершина, тихонько открыл замок на двери и сел за ее стол играть в преферанс на телефоне, по-хитрому улыбаясь, а где-то в ночи он, уже зевая, измазал спящую без задних ног Нику зубной пастой, нарисовав на одной щеке букву Z, а на другой – V, забрал у Ники из-под подушки «макарова» и тихонько, без скрипа уехал в расположение.

Утро у Ники было бурным. Она прямо с утра услышала крики неподалеку и, вскочив, ударилась головой о полочку над кроватью.

Уснула она прямо одетая, в шортах и футболке, поэтому выскочила из дома поглядеть, отчего шум.

По улице бежали Гарик, тетя Жанна и Лариска с Носовым.

В руках у Носова, дядьки с вечно помятым лицом и вислыми усами, были вилы.

Ника окликнула последнего бегущего:

– Тетя Жанна! Что такое?

– Що?! Хохлы! – приостановившись, выдохнула запыхавшаяся Жанна.

– Диверсанты?

– Як их там! Двое чи трое…

– С оружием? – оживилась Ника.

Внезапно тетя Жанна засмеялась, показав пальцем на Нику.

– А ты что это такая раскрашенная?

Ника схватилась за лицо и почувствовала запах зубной пасты «Жемчуг».

Ника, бросив диверсантов и местных жителей, побежала во двор к умывальнику, где было присобачено на проволочку маленькое зеркальце.

Действительно, на щеках хорошо были видны жирные Z и V.

Ника нырнула в хату, к кровати, откинула подушку. «макаров» исчез.

– Вот скотина! – крикнула она и побежала умываться, чтобы нанести Вершине визит возмездия.

Пока она смывала засохшую пасту с лица, хохлов-недотеп поймали у интерната, одного напугав вилами, а второго загнав по шею в речку.

Оказалось, что не все диверсанты умеют плавать.

5

Райцентр вечером пустел, кафе в шесть уже закрывалось, но Вершина попросил, чтоб им оставили горячее, мясо под сыром, крабовый салат и шампанское.

Они сели в кафе и наблюдали через окно, задрапированное поросячье-розовой портьерой, как через площадь в свете фонарей продолжались работы у сгоревших цехов завода. Ника в последнее время привыкала ходить в камуфле, и вечером в таком виде было самое то, но немного жарко.

Там суетилась техника, люди в темных спецовках ходили по территории с тачками и совковыми лопатами по хорошо освещенной территории.

– Все-таки, я думаю, этим пожаром нас предупреждали, типа – уходите отсюда… Теперь стольким людям работать негде, – сказала Ника. – Бедная кума… Она сейчас тоже там, таскает железо.

Вершина вздохнул, наливая шампанское.

– Да… Сильно.

– Что сильно?

– Да вот это все. Завода нет…

– Да. Завода теперь нет, – отозвалась Ника.

Вершина замялся. На лице его с красиво подстриженной бородкой изобразилась жалкая растерянность.

– Вероника Алексеевна, как ты думаешь… Я могу надеяться на твою взаимность и ожидать от тебя брачной жизни? – спросил он.

Ника рассмеялась.

– После всего, что я с тобой сделала, Николя, ты просто обязан на мне жениться!

– Это верно… Тем более что никакого завтра у нас может и не быть.

– Да… Именно.

Вершина взял Никину руку и как-то незаметно надел ей на безымянный палец совсем простое колечко.

Ника отдернула руку. Сейчас ей совсем перехотелось томности.

– Ты серьезно?

– Насколько… ну… это возможно.

– Мне мать запретила за хохлов замуж выходить.

– Ты ж сама местная.

– Вот именно. Поэтому…

Вершина смутился, глядя, как Ника крутит колечко на пальце, в замешательстве не зная, что сказать.

– А давай я скажу за тебя… – предложил Вершина.

Ника молчала, надменно глядя мимо, хотя внутри нее боролось сразу несколько чувств.

– Вот… Слушай… я не хочу сказать… совсем не хочу, что Никита Владимирович тебя не стоит, но…

– Опять ты одно по одному.

– Не перебивайте меня… Даже у приговоренного есть право на последнюю цигарку.

– Жги тогда, паскудник.

– Вот… Значит, не хочу сказать, что… Просто все эти годы я и не думал, что окажусь здесь и что встречусь с вами.

– Можно уже не выкать? Я себя бабкой чувствую какой-то.

– Ну да… Ника… Я тебя очень… то есть я забыл тебя, свое детство… Брат мой еще косячил, вступил сам знаешь куда.

– Да ты сам туда вступил.

– Ну, тогда, когда я туда вступил, не было вражды между русскими и хохлами – и все было очень аморфно… Косовский фронт там, враги – мусульмане… «Если мы Косово не отстоим, Завтра войска оккупантов будут в Москве…» Тогда другое было. Да что ты об этом… Брата нет. И Никита…

– Ты думаешь, что у меня не хватит сердца, чтобы любить двоих? – спросила Ника.

Вершина поднял глаза.

– А я… на это не согласный!

За барной стойкой уже давно подслушивала девушка, и вот на этой фразе она чуть не ахнула в голос.

Ника вздрогнула.

– Ты меня сюда привез, чтоб всему райцентру объявить, что дурак, да, но в библиотеке работал?

Вершина подпер щеку кулаком.

– А мне плевать… Я видел, как в кино делают предложение. Берут кольцо, пихают его в пирожное, девушка потом ест… Давится… Ну и… Дальше жених делает ей искусственное дыхание рот в рот.

– Мы в Райпищеторге! Спустись на грешную землю!

Ника вскочила.

– Горячее нести уже? – зычно донеслось из-за бара.

– Несите! – отозвался Вершина.

Ника села на место. Стулья тут были бюджетные, из них торчали куски гвоздиков, и сейчас было неприятно чувствовать сквозь штанину сразу несколько уколов, но Ника посчитала, что эти уколы не больнее уколов тех, что она сейчас испытает от Вершины.

– Я много читал и хочу, чтоб ты мне ответила прямо сейчас. Да, я читал, что и кто не отвечает на поставленный вопрос – тот хитрит. Скажи да или нет.

– Нет, – ответила Ника, скручивая с пальца кольцо. – Я, конечно, подлая… Но не буду подставлять Никиту.

Вершина так и ждал, что она швырнет кольцо ему в лицо. Но Ника аккуратно сняла кольцо и положила его перед Вершиной на салфетки.

– Нет, – железно повторила Ника, и девушка принесла благоухающее мясо с салатом.

Вершина выглядел так, словно его подкосили.

Ника принялась есть, а он смотрел, как она отрезает кусочки.

– Но почему?

– Он меня тоже любит, Николя. Я его жертва, пока он сам мне не скажет: отвали… Я не уверена, что смогу так быстро переформатироваться.

– Ты точно знаешь?

– Ну… Он пока не говорил.

– И тебе этого хватит?

– Мне этого хватит.

Вершина с трудом проглотил кусок мяса.

– Да… Но я понимаю, почему Никита не был против перевода Олега. Он не хочет сломать еще и его судьбу. Он уже сломал свою! – ответила Ника и, положив на край тарелки приборы, быстро встала, чмокнула Вершину в макушку и вышла из кафе.

Вершина видел, как она закурила около входа.

– Невеста ваша? – спросила девушка, забирая пустые тарелки.

– В какой-то степени.

– Я ее помню… Хорошая она, только бешана… Вершина утвердительно покивал.

* * *

До хутора они ехали в некотором напряжении. Особенно Ника.

– Как думаешь, все-таки они тут нападут… или на Белгород пойдут?

Вершина крутил в руках телефон.

– Зачем им там, если тут проходной двор… Вон из леса ребят убрали. А нас тоже перебрасывают…

– Да, убрали. Как только министр сменился, – ответила Ника. – А вас куда?

– Под Харьков, наверное… Если только меня тут не оставят, а я надеюсь…

– Опять стараются что-то оптимизировать. И мне сказали, чтоб я только сидела тихо. И наблюдала просто. Вот я и не лезу. Олег рядом… Влюбился в медсестру. Какая жесть! – Ника ударила по рулю ладонями.

– Ну, ему сам бог велел влюбляться.

– О боже, Вершина! Что ты творишь!

– Блин, я так и знал, что они вместе приедут…

– Что знал? Почему?

– Очень уж она его обхаживала там. А он… Он знает, где ты работаешь?

– Знает, что я пишу книжки. И все. Остальное-то ему зачем? У нас нет официального ведомства с таким названием… Нас не существует.

– Ну, это хорошо. А то у него язык без костей, как я понял.

Ника сбавила скорость.

– А что хорошо?

– Ничего, ничего… Проехали…

Ника замолчала. Ночные мушки летели на стекло, и жестокие щетки сворачивали их на сторону. Ника остановилась около библиотеки.

– Я тут это… Нашел ход к речке, от библиотеки к зарослям… туда… Правда, завален, но я над этим поработаю. Если останусь.

– Ого… – сказала Ника, издеваясь. – Занятно, Николя. Значит, тебе есть чем себя утешить.

– Ты меня не позовешь сегодня? Тебе не страшно спать одной на краю?

– Так там Носов недалеко. И Жанка с Гариком.

– Одни бухарики.

– Еще через три двора хорошие ребята… Правда, они куда-то собираются.

И Ника вспомнила новенькие грузовички, несколько раз встречающиеся на выезде из поселка.

– А ты видел, такие красивые, «Ивеко»? Чьи они?

– Я видел, они что-то грузят у главы.

– И сюда, на ее дачу приезжали…

– Что-то вывозит?

– Зачем? Продала дом?

Вершина посмотрел на Нику, протянул руку к ее холодной руке, лежащей на руле.

– Ты хоть полчаса можешь не думать об этом всем? Просто не думать…

Ника и хотела бы не думать, но не могла. Она сжала пальцы Вершины.

– Отсюда тебя заберут?

– Да… Сейчас уже пора. А то отцы-командиры ругаются…

– Ты сам уже командир – и все чеченов боишься?

Вершина кивнул головой.

– Да нет… Ты просто что-то взбередила меня опять.

Ника поцеловала Вершину в щеку. Он достал из кармана «макарова».

– Забери свою игрушку.

Ника грустно улыбнулась.

– Я не понимаю, что за страсть воровать у женщины оружие… Главное, зачем? У меня, между прочим, три ствола. И все без разрешений.

Вершина тоже улыбнулся в бороду.

– Ты так потешно это говоришь, хотя уже взрослая и вроде умная…

– Иди, Николя. Не бередись. Как будет, так и будет. Останемся живы… все разрулится само собой.

Вершина ушел в темноту, и Ника поехала домой. Дубы за переездом наклонились шатрами, и в покинутых лесных опорниках было сейчас тихо.

6

Ника смотрела сквозь пальцы на то, что мирные люди продолжают вести себя так, будто ничего не происходит.

Она-то как раз понимала, что это, скорее всего, защита от зла, окружающего их плотной стеной. От всего гораздо более худшего, что могло быть.

В доме она уже не спала без заряженного оружия.

Около леса плохо ловил интернет, поэтому приходилось ходить на горку, где распластался густой малинник, поедать ягоды и отправлять отчеты о проделанной работе.

Никита скинул информацию о «фальсификационных сооружениях» и просьбу найти Бударина и деда, который уплыл в сторону райцентра. Ника ездила, искала, наводила справки.

На самом деле работы было много. Вершину оставили в Апасово, он переоделся в мирного и вернулся в библиотеку. Это было плохим знаком.

Ника часто выезжала в район, каталась по всем спорным местам, опрашивала о системах оповещения, где и у кого работает радио.

Своих односельчан и хуторских она просила запастись бензином – у кого есть генераторы, батарейками – у кого есть приемники, и слушать внимательно.

Участились прилеты дронов.

Один Ника сбила из ружья с грецкого ореха, сидела там специально, долго.

Дрон упал и взорвался, повредив ноги соседской козе. Приехал из полиции Артем.

Ника постаралась договориться с ним, чтобы он не отбирал незарегистрированное ружье.

– Вообще-то страшновато тут без оружия, – сказала Ника. – Его не изымать должны, а раздавать.

Артем засмеялся от души.

– Ну, крестная, тут же у нас нет теробороны… Да и опасно народу выдавать оружие, они ж будут стрелять! Покрошат же всех.

Ника про себя знала это хорошо. Только местная привычка к долготерпению спасает всех негодяев, которые тут и живые сраму не имут.

– Под рубищем увидишь грех любой… А бархат мантий покрывает все, – любила повторять Ника, когда снова и снова ей устраивали выволочку за чрезмерное участие в жизни окружающих.

Кто-то писал ей из Москвы, что она слишком смело себя ведет. А чего она могла бояться? Семьи и рычагов давления у Ники не было. А вот самое неприятное – к Олегу одну ее не пускали. На КПП она могла ему что-то передать, посмотреть, как он повзрослел, как стали его серые глаза остры, а лицо загорело и потеряло юношескую свежесть.

* * *

Ника подрезала гортензии в палисаднике, разросшиеся до того, что их впору было бы уже вырубать.

Вершина оставил машину за поворотом дороги, где обычно парковались военные, приезжающие в лес, на заставу.

К колонке подкатил «Урал», ребята-срочники набирали воду, меняясь, и лежали в кузове на ящиках, радуясь тени и покою. Ника вынесла им райцентровских пряников и подала в кузов банку ледяного молока.

– Спасибо, теть! – радостно поблагодарил ее солдатик у колонки.

– Да не за что…

Ника с ножницами за шлейкой фартука и в широкой соломенной шляпе выглядела как обычная дачница.

– «Тетя»… Что скажете по поводу текущей ситуации? – улыбнулась она и поправила волосы, исполосованные седыми прядями.

– Если что – мы предупредим… – сказал солдатик у колонки. – Но пока, говорят, в Судже там немного шумнее стало.

– Немного или много?

Парень неопределенно помахал рукой, из чего Ника предположила, что им много болтать нельзя.

Вернувшись к цветам, Ника не сразу заметила Вершину, облокотившегося на штакетник. Он был в гражданском.

– Вечер в хату, мадам!

Ника вздрогнула.

– О… Николя… Все-таки ты приехал?

– Сказали, что ты слишком ценный кадр, чтобы тебя можно было тут оставить.

– А что, ожидаем?

– Судя по тому, что глава района начала потихоньку вывозить свое добрецо, что-то ждем, да.

– Я так и знала почему-то. И, наверное, на стриптизятне написано «инвентаризация» и висит амбарный замок?

Вершина с веселыми глазами, которые отражали весь полдень, с теплом смотрел на Нику.

Когда она подошла ближе, он сразу же сгреб ее и прижал к себе, ощущая как что-то свое, близкое и давно желанное.

– Раздавишь.

– Хрусть! Что это у тебя, ножницы? Серп?

– Вершина, у меня волына в кармашке…

– Виноват, виноват… Забыл.

Вершина притащил из своего камуфлированного «уазика» сумку с едой и сладостями.

– Где Никита? Он не говорит. Ты тоже. Скажите хоть кто-нибудь, – попросила Ника, наливая почти кипящий чай.

Вершина потупился. То ли от того, что ждал этот вопрос, то ли от обиды.

– Он сам разве не сказал?

– Нет.

– Значит, хорошо, что не сказал.

Вершина откашлялся. После прошлогоднего ранения в грудь он еще часто кашлял. Но Ника про его ранение не спросила, хотя ей Никита об этом рассказал еще зимой.

Сейчас Вершина сидел на гнутом стуле и гладил чуть отросшие каштановые волосы от досады. И не хотел показать, что ему обидно и больно. Но не смог это утаить.

– Он на ЛБС[4]… под Херсоном сейчас.

Ника побелела, как клеенка, упала Вершине на плечо и разрыдалась. К счастью, он скоро ее успокоил.

* * *

Вершина плохо спал после ранения, снились курящиеся догорающие развалины. Живым казался смрад лесополос, где весной оттаивали и наши, и чужие, будто во время прошлой большой войны враги, убитые вместе.

В подразделении инженерной разведки личный состав таял на глазах, но Вершина радовался, что его не забросили в спокойное место.

Иногда ему казалось, что его послали сюда за смертью. И тогда он сожалел, что не успел жениться, что у него нет даже матери. Ему бы кому принести пользу. Некому оставить свои кресты и плашечки медалей, которые он все чаще видел в подсознании на бархатной подушке.

Особенно когда накрывало, снаряды взрывали грязь – и приходилось вжиматься как можно сильнее в любую доступную природную ложбинку земли или крыситься в подвалах вчерашнего мирняка.

Жестко мечтал Вершина о том, что скоро кончится эта вялотекущая, но часто очень опасная операция – и его ротируют, но всех, кто мечтал о подобном, всех почти вынесли отсюда, из застройки, кого вперед ногами, а кого просто тем, что осталось.

Оставалось же при такой «птичьей» и артиллерийской активности иногда немного.

В декабре Вершине повезло получить осколком в грудь и уехать с ЛБС «трехсотым».

Его подчиненные и сами видели, что он специально лез в самую злостную гущу из-за того, что скорее хотел покончить с печальным бытием.

А ведь было то, за что его сюда кинули. Много говорил. А никто не любил разговорчивых. Вот и работай, чтоб доказать, что стал вполне лояльным и сугубо ориентированным выполнять приказы командования.

Вершина все-таки решил выдержать и не сдохнуть раньше времени. Никита тоже уже научился с болью в сердце подавлять себя и стараться говорить на несправедливость, что это фейк.

Он несколько месяцев также находился в командировке, а несколько месяцев работал в городе. И у умного были шансы пережить быстрого.