скачать книгу бесплатно
И он не нужен без любви.
Любовь бывает трудно запустить: приходится закрывать глаза на многие очевидные вещи, выносить их за скобку ради любви.
Но когда достиг нужной степени слепоты, можно не сомневаться – любовь придет.
Объект любви не превратится в идеал, но в твоих глазах он обретет суперспособность побороть свои недостатки. И он потонет в твоих надеждах.
Ты будешь верить в него больше, чем он в себя, и это его убьет».
Желтая тетрадь, 10 мая 2018 года
Лиза притягивала Вадима настолько, что он стал ее избегать. Странный интерес, не напоминающий Вадиму его обычные чувства к женщинам.
Обыкновенно он искал в женщинах красивый фон и легкое общение. Он любил ярких хохотушек, нарочитых оптимисток, спешащих к нему из косметического салона и предпочитавших разговоры ни о чем.
Капризные женщины были ему не по карману, умные затмевали его интеллект.
В сущности, женщина была лишь функцией в его жизни, которая требовала времени и денег, хотя бы минимальных.
Лиза не требовала денег, да и времени она особо не требовала. Она не была назойливым приложением на смартфоне, отправляющим сообщения в мессенджеры каждый час. О частых свиданиях она не просила.
И Вадим купился. Он думал, что нашел женщину по запросу. Решил, что определяет правила игры.
Но всякий раз, оставаясь с Лизой наедине, он чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. А потом это чувство он начал ощущать и без Лизы – потому что она стала его почвой.
Лиза могла рассказать о Вадиме такие вещи, которых он сам не знал – но которым он верил, потому что Лиза стала для него зеркалом, в которое он не мог отказать себе в удовольствии посмотреть.
Как бы умна ни была, она тоже была всего лишь функцией, просто иного, более высокого порядка.
Но неподконтрольной функцией, и это пугало Вадима.
* * *
«Молитва – это разговор о себе. Никто не спросит у Господа, хорошо ли он спал прошлой ночью, как ему сегодня погода, больно ли было висеть на кресте. Нет, сразу начинают про свой дурной сон.
Придумали догмат о непостижимости Бога, чтобы от себя не отвлекаться.
Казалось бы, кто может быть интересней Бога? – Но нет, Богу определена роль слушателя, от которого в наше время даже не ждут ответа.
Бог может выйти из комнаты, и никто не заметит Его ухода – рассказчик слишком увлечен собой.
Кажется, Он уже вышел, оставив на спинке кресла свой парчовый плащ».
Синяя тетрадь, 2 сентября 2015 года
– Так значит, ты была больна? – спросил Вадим, неловко гремя чашкой кофе на блюдце. Ему было любопытно, но в то же время немного страшно услышать ответ.
Они сидели в квартире Лизы, той самой, заполненной красивыми, но разношерстными вещами, словно театральным реквизитом из разных пьес. За окном млело лето, а между ними мерзлота едва начала оттаивать. Кофе был хорош.
– В некотором смысле.
– А как это проявлялось: тебе что-то мерещилось, ты слышала голоса?
– Скорее, я никого не хотела слышать. Мне хотелось уединиться.
– Тебе не было одиноко?
– Одиноко? Мне мало знакомо это чувство. У меня всегда ощущение, что я окружена толпой.
– И сколько ты провела в этой больнице? – Полтора года?! Так долго! И что ты делала все это время?
– Сначала ничего, а потом – вела дневник.
– Ты и сейчас его ведешь?
– Временами.
– А я вот никогда не вел дневников.
Вадим чувствовал себя неуютно в разговоре о другом. Такие разговоры были для него формой благотворительности, а меценат мог позволить себе иногда быть бестактным.
Лиза не любила говорить о времени, проведенном в клинике – просто потому, что не о чем было говорить. Все, что можно было сказать, записано. А что не записано – неважно.
Опостылевшая рутина серых офисных будней сменилась на успокаивающую рутину пастельных больничных стен. И поначалу ничего не хотелось делать, рутина казалась тотальной, пока не был найден выход на кончике собственного пера.
Пока жизнь не была расцвечена вручную, придумана заново.
Были заброшены работа в банке и диплом экономиста «Вышки», и Лиза отправилась изучать философию в РГГУ. Неспешное чтение многообещающих текстов и магистерская диссертация, посвященная взаимному влиянию Фридриха Ницше и Лу Саломе. Не имея необходимости зарабатывать на жизнь, Лиза могла себе позволить этот вид добропорядочного безделья.
– Еще кофе?
– Пожалуй.
– Не знаю, была ли у меня депрессия – наверное, была, она же у всех бывает, – задумался Вадим.
– Поверь, если она у тебя была, ты бы не забыл об этом.
– И что тебя пугало больше всего в этом состоянии?
– Чужой оптимизм.
– Чужой оптимизм? Тебя пугали радостные люди? Не понимаю, обычно же боятся чего-то ужасного: смерти там, темноты, пауков, – есть множество фобий.
– Фобии – это у нормальных людей. У меня страхов нет.
– Я вот, например, боюсь воды, – продолжал Вадим увлеченно. – Открытых водоемов, и плаваю плохо. Только ты не говори никому.
– Не говорить? А почему ты это делаешь секретом?
– Просто, не знаю…
И он действительно не знал. Он не знал, почему это так важно – предстать в глазах окружающих хорошим пловцом.
«Есть смысл скрывать свои уязвимости, если ты супергерой, – подумала Лиза. – А если нет, то рассказ о них приближает к другим людям. Людей тешат мысли о чужих недостатках».
Вадим не был супергероем, но хотел им казаться. Производить впечатление, – вот чего он действительно желал. Брать улыбками, срывать аплодисменты. Он хотел ревущий спорткар, брендовые шмотки, инстаграм, вызывающий зависть и лайки. Сфотографированный успех.
Вадим не занимался бизнесом, он лишь играл бизнесмена и как актер требовал, чтобы ему восторженно кричали «Верю!», а не вчитывались в бизнес-план.
– Я знаю, почему ты делаешь свой безобидный страх секретом, но не скажу.
– Иногда ты меня пугаешь, – сказал Вадим не без кокетства.
– Надеюсь, у тебя не разовьется фобия на этой почве?
Но в случае с Вадимом фобия была вероятнее любви. Любить он не умел, этот человек холодной страсти, что не мешало ему становиться объектом чужой любви.
Ухаживания для него были лишь ритуалом: он был танцор, который считает про себя.
Но Лизе было все равно. Она могла его домыслить, она могла его придумать, и иногда казалось, могла и воплотить. Его холодность развязывала ей руки. Его не нужно было жалеть – неспособных к любви не жалеют. Однажды его пришлось бы оставить, но Лиза предпочитала не думать об отдаленных временах.
– Как твой бизнес?
С недавнего времени лицо Вадима в ответ на этот вопрос перестало озаряться усталым оптимизмом – вот уже полгода он не мог найти инвестора на свой проект. Его небольшое детище было прожорливым существом, уже поглотившим два некоммерческих гранта. Настало время для коммерсантов, но они не шли. Вадим проводил по две презентации в неделю, но все безрезультатно. Никто не спешил приносить сакральных жертв.
– В этой стране невозможно заниматься инновациями, – заныл Вадим.
– Инновациями – невозможно, но торговать мечтами можно везде.
– Ты думаешь, я не рассказываю им про перспективы? Да там полпрезентации только про это…
– А инвесторы смотрят на твой Rolex, на свитер Louis Vuitton и думают: стоит тебе дать денег, как ты побежишь спускать их в ЦУМ.
– Что же мне, как бомж одеваться, что ли?
– Нет, но купи свитер в H&M или ZARA и возьми на вооружение образ позднесоветского инженера – многим из «стариков», к которым ты стучишься, он знаком. И посмотри фильм «Гений» – сразу станет понятно.
– Тотальный олдскул.
– Ты можешь позволить себе джинсы Levi’s – для них это фетиш. Но самое главное – прекрати уже продавать другим людям свои мечты!
– Постой, ты же только что сказала…
– Правильно, продавай им не свои мечты, а их собственные, только в хорошей упаковке. Нужно много шуршащей оберточной бумаги, чтобы они не заметили обман.
– Я все еще не понимаю.
– Скажи, о чем мечтают эти люди?
– Не знаю, наверное, как все – свалить.
– У них достаточно денег, чтоб сделать это, не откладывая. Многие уже живут на две страны – взять бы хоть моего отца. Но там им некомфортно, раз они все время возвращаются сюда. Там они чужие.
– Они возвращаются сюда, чтобы заработать денег.
– Отчасти, но очень немногие из них умеют инвестировать и практически никто не умеет тратить. Они скупают все эти бессмысленные предметы роскоши: яхты, машины, особняки. Когда ты надеваешь на встречу с ними Louis Vuitton, ты покушаешься на их привилегии – они в девяностые глотки друг другу грызли за этот Louis Vuitton, в их глазах ты не имеешь на него права. У них все есть, и они ищут диковинки – то, чего нету у других. А еще они хотят вписаться в западный мир, как бы безнадежно это для них ни звучало. Многим из них до сих пор тяжело держать в левой руке вилку. В отличие от них, наши либеральные журналисты и интеллектуалы вилку держать научились, но дальше этого не пошли.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь. Что это означает для меня?
– Это означает, что тебе нужно заняться продажей билетов на экспресс в цивилизованный мир. Твои инновации – это все-таки не нефть и не древесина. Это даже не алмазы – положа руку на сердце, алмазы были бы лучше. Это что-то, о чем не стыдно рассказать там, отвечая на вопрос, чем вы занимаетесь в России. Программным обеспечением сейчас занимаются во всем мире, и это так либерально. И на этом можно заработать большие деньги, только шансы один к ста. Но для этих людей привычно спустить пару миллионов в рулетку, только не забудь занавесить шторы в казино – и включай прожектор показывать свой прожект. И еще, надо понимать, что для твоих инвесторов это определенного рода благотворительность, поэтому к черту Louis Vuitton!
– Как хорошо ты все разложила! Как и всегда. Только не пойму, что тебе так дался мой свитер?
– Хочу, чтобы ты снял его прямо сейчас!
– Сейчас – но что я буду делать без свитера?
– О, мы найдем чем заняться!
* * *
Новый год, как всегда, начался в ноябре: так решили владельцы ресторанов и магазинов. Опутанный лианами из фонариков и еловой хвои, город потерял счет времени и пустился во все тяжкие нескончаемых распродаж. Праздничное настроение отпускалось заранее, в кредит. Люди шныряли возбужденные, как с температурой.
На этом фоне радость Вадима не казалась из ряда вон выходящей: он, наконец, нашел инвестора, и не одного. Первым был лысоватый владелец молокозавода в Подмосковье. Веривший в мировой заговор и строительство пришельцами пирамид, он скучал среди своих молочниц и жаждал вложиться во что-нибудь прогрессивное, что однажды завоюет мир. Колеблясь между крионикой и гомеопатией, он, в конечном счете, выбрал третий вариант – мобильное приложение, предложенное Вадимом.
Второй инвестор был сухопарый петербуржец лет пятидесяти пяти. Он поднялся на торговле импортными фруктами и овощами, ввозимыми через балтийские порты. Затем пилил лес, владел бензоколонками, но в памяти навсегда остался красный диплом программиста Ленинградского Политеха, положенный в стол, и недописанная диссертация. Поэтому инвестиции в IT пришлись ему по душе.
Но то, что внесли первые два инвестора, было мелочью в сравнении с суммой, которую предложил Вадиму Георгий Валентинович Смирнов.
– Дочь не просила меня это делать, – сказал он сухо, – но поскольку, как я понял, у вас с ней все серьезно – у меня тоже все серьезно. Это, если хочешь, гарантии – и я жду таких же гарантий от тебя.
Сегодня Вадим пригласил Лизу в ресторан, чтобы выполнить свою часть сделки. Под треньканье радостной рождественской мелодии, гул голосов и ксилофоновый звон посуды, Вадим волновался: «Лишь бы все не сорвалось», – в Лизе он никогда до конца не был уверен.
Он и в себе не был уверен, но у него не было выбора. Полцарства за принцессу.
И Вадим веселился – он вел себя так, будто бы высота уже взята, – восторженно и немного безумно. Безумие необходимо было ему, чтобы решиться.
Лиза ничего не ожидала. Она была голодна. Невозможно долго не несли заказанное блюдо. Невозможно долго тянулся этот роман с человеком, не имевшим предложить ничего, кроме неопределенности. Воодушевляющее чувство легкого аппетита перерастало в утробный голод, недобрую страсть. Ее чувство к Вадиму теряло лепестки нежности и обрастало шипами. Спонтанные интимные встречи не утоляли голода. Не в силах уйти, Лиза готова была повысить ставки.
Она не знала, что отец уже сделал ход за нее. Если бы знала, – она, может быть, попросила отца дать Вадиму денег, чтобы тот уехал из города. Нужно было, чтобы кто-нибудь спрятал сигаретную пачку, когда не хватает силы воли бросить курить. А так:
– Мы стали редко видеться в последнее время.
– Да, извини, – их беседы нынче не обходились без этих «извини», которые Лиза терпеть не могла: ей претила обязанность всякий раз извинять. – Было много работы.
«Твоя работа: ходить – осматривать воздушные замки – проверять, не растащили ли на облака, – думала Лиза. – Из моего замка ты сбежал пару месяцев назад. Интересно знать, что пригнало тебя обратно».
– Ты выглядишь счастливым! – Лиза широко, доброжелательно улыбнулась.
