скачать книгу бесплатно
в котором стынь и школьная ограда,
столу, рефрижератору – в вину
он молча ставил печке степень хлада
(наждачным взором трогая налёт
прошедших лет, посулы дней рождений,
смертей и буден, дружеских бесед
и бабушкиных фраз), —
часам настенным,
по книжной полке, креслу, тумбе, враз,
кровати чуть касаясь неудобной
тебе, ты поднимал над нею глаз
и замыкал осмотр на взглядоловне.
И там, где мир сужался до зрачка,
ты видел отраженье отраженья,
в котором то же – комната, река,
ободранные локти и колени,
прорезанные буквы на санях,
рука отца, сжимающая вожжи
и годы, что заставили понять:
порог не там где дверь, а много позже
– где серебрянка сводит без труда
вселенные. Еще бы догадаться,
неплохо – невозможно ль и туда
войти и все равно вовне остаться.
Ночная почта
Побегу за пивом, да не успею.
Потому я терплю себя, что старею.
Потому я люблю тебя, что моею
стала через чужую боль.
Потому грущу этой ночью тихой,
что как в омуте в ней притаилось лихо.
Сердце топчется в рёбра слепой зайчихой,
будто скоро меня под ноль
постригут, и вот вам – пишите в почту.
И писали, да толку не вышло, впрочем.
На форзацах, запястьях писали. Строчек
не жалели – с такой сумой
я теперь хожу, что не поспеваю
в магазин к десяти.
И строка живая
вдруг взорвётся, почтовый мешок вскрывая
по полуночи прямо вдоль.
Алёне Карповой
Тихое время – ноябрьский закат.
Он застигает тебя в постели.
Липы, застыв, у хрущевки стоят.
Года закат и закат недели.
Двор для тебя превращается в мир,
мир, заключённый в окна провале.
Дети, собаки, витрины квартир —
Брейгели будто бы их писали.
Будто отложена времени плеть.
Сумрак царит в анфиладе комнат.
Значит – вольно? ничего не хотеть
и ничего ни о чем не помнить.
И потому ты лежишь у окна
тихо одна в этом тихом мире.
Чья-то сотрудница, дочь и жена
вышли, оставив
тебя
в квартире.
Незапланированная поездка выходного дня
Что мне в твоём постылом ноябре?
Гулять прохладно, а кутить накладно.
И нет сейчас сырее и серей
тебя, Москва. Не это ль и отрадно?
Чтоб счесть друзей, что обитают там,
мне даже пальцев загибать не нужно.
Но мчит меня полупустой «сапсан»,
встречай меня! Подай меня на ужин!
Веди меня по вечному кольцу
к истокам снов, сливающихся в море,
где утонуть не терпится глупцу,
влюблённому в тебя себе на горе.
Но утонуть мне, знаю, не дано,
как и сгореть, собой удобрив почву
под древом пепла. Потому оно
в своих корнях ютить меня не хочет.
Что ж мне в твоём постылом ноябре,
о, старый змей с разверзнувшейся пастью?
Я был готов здесь жить и умереть.
Но не срослось. Возможно, это к счастью.
Метаморфозы
Время расправилось с памятными местами: стёрло «Снежинку» и булочную на Камне, где мы сидели, друг друга в наш первый вечер осознавая как новые части речи.
Канули в прошлое пёс Филимон, «Голицын», сам я, признаться, порядком поизносился, переезжая и снова переезжая, сея себя, прорастая без урожая.
Столько за жизни всего утекло бесследно, вспыхнуло, ветер наполнив тончайшим пеплом! Выше и выше, и вот – с дождевой водою в нас же проникло и стало тобой и мною.
Много, любимая (трудно себе представить!), канувших слов и людей нас теперь слагает. Мы ли с тобой превращались и превращались, чтобы печалиться? Мне бы твои печали!
Взял бы их ласково и перенёс в ладони в ямку под сердцем, как дети зверька хоронят. Там бы они, прислонившись к моим щекою, вместе затихнув, оставили нас в покое.
Стоит ли плакать, когда, возвращаясь, птицы видят всё те же деревья? Всё то же снится рекам, мостам и фигуркам из красной глины: день, что наступит и сделает нас единым.
Ча Ща
Осень лишает интимности лесопарк.
Кто бы ты ни был, а будешь как липа гол.
Тропки петляют и реже приводят в бар,
чаще – на рынок, в хинкальную, в сити-молл,
где не укрыться, сметает слепой порыв
стены. На месте ломбардов и кабаков —
чаща, раздетая временем до коры.
Кто бы ты ни был, а был ты – и был таков,
только кружат семена-вертолеты лип.
Слышишь ли? Лес полон звуков чужих шагов.
