Wahnsin

– Я тот, кого ты никогда в жизни вовсе не видел, я тот, чьи заслуги ты вечно приписываешь себе самому, я тот, чей потенциал настолько огромен, что благодаря нему я способен переиграть любого человека во всём, абсолютно во всём. Однако мой потенциал должен быть кем-то раскрыт, а этому кому-то видимо абсолютно на меня плевать! Я помогаю тебе мыслить, помогаю принимать решения, высчитывать в уме сложные примеры и задачи, просчитывать ходы твоих противников, формулировать твои мысли и слова. Уже догадался?

– Вполне. Ты мой мозг.

– Почти в точку. Мозг – это орган, а этим органом руковожу я. У меня нет четкого названия, четкого имени. Но ты можешь называть меня господин М.

– Что ж, господин М., я хотел бы знать, на что я способен. Покажи мне мои возможности. Давай ка, посчитай к примеру 856 * 917.

– И не подумаю! – игриво ответил господин М., всплеснув руками

– Но ты мой разум, ты должен подчинятся моим командам!

– А вот и нет. Своим разумом ты управляешь сам и никто иной. Я всего лишь исполнительный инструмент в твоих руках, я – марионетка, а ты – кукловод. Давай, подумай, и мы вместе с тобой сможем решить твой пример!

– Ты лжец и негодяй! Ты ведь не тот, за кого себя выдаёшь, так? Зачем вообще ты существуешь, если не выполняешь мою работу за меня, если не управляешь моими мыслями сам?

– Поверь, Дима, никто никогда не станет делать твою работу за тебя. Я здесь всего лишь начальник. Я красиво одет, ем деликатесную еду, имею прекрасный и мелодичный голос. Ведь это всё, что требуется от начальников в нашем мире. Всё делают подчинённые, а начальники лишь наблюдают и забирают себе всю славу. К счастью славу я у тебя хоть не забираю. Ведь твои идеи считают твоими, но поверь, знали бы, что существую я, хвалили бы меня, а на тебя бы плюнули также, как плюют сейчас на этих крестьян. И поверь, плюют везде. В США, в Европе, в России, в Китае, везде! Рабочие делают, хозяева славятся. Пусть возможно где-то в Европе крестьяне номинально и руководят своей землёй, однако всё же работают на хозяев, а не на себя. Всё – ложь, все в мире – идиоты!

– Вы правы в чём-то… – сказал поникшим голосом Дмитрий и снова приуныл, – что я тут делаю?

– Ты же знаешь, меня бесполезно о чём-то спрашивать, ведь всё, что знаешь ты – знаю и я. У меня нет своих мыслей, нет ничего персонального, но есть твои.

– Раз я твой хозяин, значит могу распоряжаться тобой. Я приказываю тебе найти информацию, достать любыми средствами и сказать мне, где я и как мне вернуться домой?

– Ошибаешься, дорогой друг. Ты не хозяин своего мозга, нет. Твой мозг волен и всё, что ты пытаешься ему навязать он свободно может игнорировать. Он по факту управляет твоим телом абсолютно без твоего ведома, даже больше, при твоей поддержке. Сильнее его, пожалуй, лишь эмоции…

– Ты ведь материален, так? Могу ли я дотронуться, скажем, до твоей шляпы?

– Конечно.

– В таком случае я сейчас же силой заставлю тебя ответить на все мои вопросы! – выкрикнул Дмитрий и уж было занёс над головой господина М. кулак, как вдруг что-то резко щёлкнуло в его голове, и он тут же опустил руку.

– Жестокие хозяева – проблема вечная. В древности карали, сейчас карают и, уверяю, в будущем тоже будут карать. О, вспомнил. Есть всё же в моей голове то, что отлично от твоих мыслей. Знаю я одну историю о жестоком карателе, о его жизни и кончине. Поведать?

– Давай.

– Ну слушай. Однажды, в пригороде Осаки жил один старый мастер. Звали его Лао Джи. Мастер преподавал арифметику в старших классах Японской школы. Каждый день его ученики приходили к нему на урок с огромным нежеланием, а некоторые даже со страхом. Они обязаны были тщательно делать задания, данные мастером на дом, а самое главное – заучивать материал из их учебников практически наизусть.

Ученики боялись гнева мастера, ведь в ярости, тот мог сделать с ними что угодно. Он избивал розгами тех, кто не повиновался его слову, заставлял неугодных ему учеников самостоятельно наносить себе телесные повреждения, а некоторых своих воспитанников и вовсе мог довести до состояния полусмерти.

Однажды на улице стояла жаркая и знойная погода. Даже деревья не в силах были выстоять под палящими лучами солнца, поэтому опускали свои ветви вниз, пытаясь укрыться от гибели. Ни одного животного на улице не пробегало, а в небе, чистом голубом небе, не пролетало ни одной птицы. И вот, во время очередного урока арифметики, который мастер в этот день решил провести на открытом воздухе, один из учеников, по имени Сью осмелился попросил у учителя разрешения попить воды. Однако мастер был в ужаснейшем настроении в тот день, поэтому кроме того, чтобы просто запретить ученику выпить глоток спасительной жидкости, он заставил того встать и начать пересказывать всё, что учитель произнёс до этой секунды. Ученик, умирающий от жажды был просто не в силах ни то что рассказать материал, а даже вымолвить и слова. Он встал из-за парты и стал смотреть на мастера глазами, полными пустоты и отчаяния.

– Я приказал тебе пересказать мою речь, негодник! Почему ты молчишь?! Говори! – закричал разъярённый учитель. Он вскочил из-за своего стола и, взяв розгу, направился к ученику, – если ты сейчас же не станешь говорить, я выпорю тебя этой розгой так, что ты никогда этого не забудешь.

Но ученик молчал. Он был в ужасе, глаза его наполнились животным страхом, однако он не мог произнести ни слова. Пытаясь всё же спастись от жестокой кары мастера, он всё же попытался раскрыть уста и произнести хотя бы пару слов, однако всё, что у него получилось, это лишь издать какой-то звук, подобный мычанию.

– Мычишь, негодник?! Я предупреждал тебя, бесстыжий мальчишка. Сейчас я научу тебя, как надо относиться ко взрослым!

Учитель сорвал рубашку с ученика, схватился за розгу и начал сечь своего несчастного послушника по спине. Вот, мастер нанёс первый удар. Обессиленный ученик, умирающий от лучей палящего солнца, тут же упал лицом на свою парту и жалобно застонал.

– Тебе больно! Посмотрите на него! Как дерзить старшему его по возрасту и по статусу, так это пожалуйста, а как розгой, так сразу больно! Получай!

И учитель продолжал наносить удар за ударом по обездвиженному телу ученика, постепенно выбивая из него последние попытки удержаться в этом мире.

Через две минуты избиения мастер бросил окровавленную розгу и отошёл от ученика.

– Довольно с тебя на сегодня, вставай, и продолжай писать.

Однако тело ученика не пошевелилось. Тогда мастер повторил свой приказ, но ученик так и не сдвинулся с места. Учитель испугался и подошёл к телу послушника. Перевернув его, он увидел пустые глаза и безэмоционально мёртвое лицо. Ученик умер.

Поняв, что натворил, мастер упал на колени и хотел было закричать. Однако что-то промелькнуло в его голове, и срам за содеянное тут же смыло прочь. Учитель встал и, отойдя от безжизненного тела его бывшего ученика, продолжил вести свой урок.

Через 15 лет мастер вышел на пенсию и тяжело заболел. Его состояние каждый день ухудшалось, ноги отказывались носить его тяжёлое тело, глаза переставали различать окружающий его мир, а руки боле не собирались слушать его указов. Тогда мастер вспомнил, что один из его бывших учеников поступил в университет на врача. Мастер подумал, что это единственное спасение для него, и решил написать ему письмо.

«Здравствуй, Кун. Пишет тебе твой старый учитель арифметики Лао Джи. Год назад я вышел на пенсию, но сейчас очень болен. Мои руки и ноги не слушают меня, глаза не хотят видеть прекрасный окружающий меня мир, а уши боле не слышат прекрасные песни птиц, летающих над моей хижиной. Но я знаю, что ты поступил на врача и сейчас, уверен, имеешь уже огромный профессиональный опыт. Я прошу тебя о помощи, Кун. Прошу, как старого знакомого, как старого друга.»

Мастер отправил это письмо ученику, по бывшему адресу. Он ждал отклика несколько недель, а когда всё же дождался его и открыл письмо, увидел долгожданный ответ на его мольбы:

«Если вас не слушают ноги и руки, покарайте их розгами.»

Мастер выронил письмо и упал на кровать. Он не понимал, как мог его бывший хороший ученик так ответить на просьбу учителя.

Тогда он решил написать ещё одному ученику точно такое же письмо. Учитель снова прождал пару недель, однако в ответ не получил даже конверта или письма. Ему пришла маленькая бумажка, с одним словом: «Нет».

Учитель бросил письмо в камин, сел на кровать и заплакал. Он понял, что сотворил. Он понял, какую участь приготовил он себе, карая учеников и заставляя их ненавидеть своего мастера. Тогда он попытался встать, но ноги совсем перестали слушать его. Мастер изо всех сил попытался опереться на руки, но руки отказались повиноваться. Тогда он из последних сил скатился с кровати, встал на колени и, судорожно сложив руки, начал молиться и просить Бога о пощаде. Однако через пару минут у учителя потемнело в глазах, и он упал. Он понял, что осознал свои ошибки слишком поздно и теперь не имеет ни малейшего права на прощение со стороны всевысших сил.

Он закрыл глаза, расслабил всё своё тело и стал медленно ждать своей неминуемой кончины. Вот так и простился жестокий учитель со своей жалкой и кровавой жизнью. Как тебе, а? Хорошая история, а главное – поучительная. Думаешь, это сказки детские? Вовсе нет. Таких, поверь мне, и в нашем мире встретить не составит никакого труда.

– Значит вы считаете, что хозяин должен быть мягким слабаком?

– Нет, что ты! Я считаю, что хозяин должен быть милосерден и справедлив, но никак не должен быть тираном. Ведь если хозяин, мастер или учитель – тиран, то его подопечный будет страдать лишь ту часть жизни, которую он находится под его властью, а сам хозяин будет страдать оставшуюся жизнь.

– Эта мысль теперь не даёт мне покоя. Она крепко засела у меня в голове и уже вряд ли я смогу её оттуда выгнать.

– Конечно, ведь я и отвечаю за твои мысли. А если о чём-то мыслю я, то мыслишь и ты.

– Я в твоей власти, но при этом контролирую тебя? Ничего не понимаю.

– Тебе и не надо. Дверь за моей спиной. Если хочешь уйти – иди.

– Куда я пойду? – угрюмо спросил Дмитрий.

– Как-то же досюда добрался, значит и дальше доберёшься, – после этих слов господин М. встал из-за стола и, отойдя к стене, буквально растворился в воздухе на глазах оторопевшего сержанта.

Ещё немного постояв, Дмитрий всё же осмелился подойти к двери и, открыв ручку, сделал шаг в тёмный пустой коридор. Света не было вообще, лишь пустота и гробовая тишина, в некоторых местах разбавляемая очень далёкими и глухими стуками. Дмитрий сделал ещё шаг и тут же снова упал, сразу же закрыв глаза. Он падал уже немного дольше, чем в тот раз, а после падения, вновь открыв глаза, он понял, что оказался там же, откуда и начинал свой путь.

Он был в саду. Этот сад, как и ранее, был наполнен прекрасно пахнувшими цветами, высокими деревьями с различными экзотическими плодами и мелодичным пением птиц, так приятно проносившимся над головой сержанта. Тогда отчаянный Дмитрий, который уже вовсе не понимал, где находится, что происходит вокруг и когда он сможет выбраться из этого вечного сна, сковавшего его душу нерушимыми цепями, состоящими из неизведанного ещё человеку материала, решил на этот раз не закрывать глаза ни на секунду. Он шёл быстро и решительно, шёл, не зная куда, уже не наслаждаясь райским ароматом, парящим вокруг, не наслаждаясь пением птиц, лишь шёл, с глазами, полными огня и решительности.

Дмитрий шёл около минуты, пока наконец не остановился перед крутым обрывом, резким и скалистым, который был практически отвесным. Не решившись прыгать вниз, сержант отошёл приблизительно на 2 метра и, встав на колени и сложив руки, начал читать молитву. Он надеялся лишь на то, что здесь, в раю, его точно должен кто-нибудь услышать и, вероятно, помочь выбраться в свой мир.

Прошло около двадцати минут, а мольбы Дмитрия так никто и не услышал. Тогда он встал и, перекрестившись, разбежался и сиганул вниз, прямо в бесконечную бездну, не зная даже, чего ему следует ожидать…

Глава 5: Пробуждение

Информации нет. Дмитрий ничего не помнит. Плохо помнит своё прошлое, события, произошедшие в крепости и даже не помнит того, как умер его отец. После 2 часового падения в бездну, за время которого сержант чуть не сошёл с ума, Дмитрий почувствовал, как что-то мягкое и холодноватое коснулось его затылка.

Дмитрий больше не падал. Он чётко понимал, что лежит на чём-то мягком и прохладном. Теперь он мог ощущать одежду на своём теле, чувствовал, как может сжимать и разжимать кулаки, но не осмеливался открыть глаза.

У себя в голове он перебирал все возможные варианты того, что с ним случилось. Он думал о том, кого же встретит сейчас, растворив тьму перед глазами одним лёгким движением своих мышц. В конце концов, после долгих раздумий о предстоящем разговоре, он всё же решился и открыл глаза.

Яркий солнечный свет ослепил только что очнувшегося сержанта. Он попытался поднять руку, чтобы заслонить ей лицо от пронзительного стремительно пробравшегося в комнату света, однако вскоре понял, что даже не может ею пошевелить. Тогда ему снова пришлось закрыть глаза. Это далось ему очень трудно, ведь он боялся, что, лишив себя этого обнадёживающего света, он снова начнёт падать в бездну, так часто вспоминающуюся ему, а позже окажется в какой-то мрачной комнате, или ещё хуже, вернётся к деду-психу или мужчине, назвавшемуся господином М. Он не хотел, но ему пришлось снова погрузить свой взор в темноту, однако через 5 секунд он снова с проворством открыл глаза.

Солнечный свет уже не так слепил его видимо привыкшие глаза, поэтому он смог разглядеть перед собой кое-что. Дмитрий осознал, что лежит в постели или на больничной койке, а также почувствовал на своём лице кислородную маску, поддерживающую его дыхание всё то время, пока сержант путешествовал в своём подсознании. Немного повернув голову вправо, Дмитрий смог разглядеть свою руку. К ней были присоединены какие-то провода и трубки, а сама рука настолько ослабла, что Дмитрий не мог даже приподнять её.

Снова подняв голову, он вдруг резко дёрнулся и слегка перепугался, ведь увидел сидящего перед ним человека в белом халате, темноволосого с чёлкой, зачёсанной направо.

– Кто вы? – спросил слабым и тихим голосом Дмитрий, – где я? Вы вероятно один из тех людей, которые мучали меня своими баснями и историями в моём подсознании?

– Дорогой друг, вы, верно, вовсе позабыли этот мир за то время, которое провели в коме, – спокойно ответил человек напротив, с улыбкой на лице.

– В коме? Этот мир? Неужели мои мольбы всё же были услышаны? Неужели я смог вернуться в этот мир?

– Да, дорогой друг. Вы находились в коме 2 года, 3 месяца и 1 неделю. С момента вашего пробуждения прошла 1 минута и 39 секунд. Я – доктор, назначенный смотреть за вашим состоянием всё время, пока вы не приходили в чувства. Вы помните что-нибудь? Расскажите мне всё.

– Я помню… Помню моё имя. Меня зовут Дмитрий Соколов, я родился, кажется, в Царицыне. Мне 22 года… Или постойте… Какой сегодня год? Какое число?

– Сейчас 18 июня 1916 года.

– То есть мы уже победили немцев?

– Нет, напротив. Говорят, что немецкая армия уже полностью заняла территории Польского Царства.

– Нет… Не может быть…

– Вы воевали? – спросил врач, делая вид, что ничего не знает о своём пациенте.

– Кажется да… Я вспомнил! Я оборонял Варшавскую крепость вместе с моими товарищами. Там был кажется… Виктор! Сержант Виктор! Вы знаете хоть что-нибудь о нём?

– К сожалению, нет, дорогой друг. Я не знаю ничего о ваших знакомых, родных и товарищах.

– Я должен немедленно отправляться в Петроград!

– Вы в своём уме? Вы вышли из комы лишь 3 минуты и 13 секунд назад. Вы не то что не сможете встать, а даже попытаться пошевелить ногами. Кроме того, ваша правая нога была оторвана в ходе боевых действий, вы не сможете идти.

– Нога?! Моя нога была… Оторвана?! Дайте взглянуть, дайте мне посмотреть!

– Ох, это ужасное зрелище. Я не могу вам позволить. Кроме того, у меня для вас есть ещё одна печальная новость. Ваше лицо было наполовину задето огнём и обгорело почти полностью. Вы выглядите ужасно, вам лучше не смотреть.

– Дайте зеркало! Сейчас же!

Доктор встал и, подойдя к небольшой тумбочке, взял зеркало и, поднеся к лицу Дмитрия, показал правую часть. Лицо выглядело настолько ужасно, что для того, чтобы описать его, нужно быть, пожалуй, хотя бы наполовину психопатом.

– Мне нужно побыть одному… – сказал спокойным и безразличным голосом Дмитрий, – пожалуйста, уйдите.

– Хорошо.

Доктор вышел из комнаты, затворив за собой дверь. Дмитрий лежал на подушке и пытался хоть на секунду представить, что он станет делать тогда, когда его выпишут из больницы. Он, вероятней всего, пойдёт в ближайший кабак, напьётся до отвала, а потом найдёт где-нибудь ружьё или пистолет и прострелит себе череп. Он не хотел жить так, не хотел, чтобы люди видели его таким, даже сам он не хотел верить в то, что с ним могло случится такое.

Стараясь изолироваться от всего ужаса, происходящего вокруг него, Дмитрий снова закрыл глаза, однако прождав около 5 минут и снова открыв глаза, он понял, что всё ещё находится в этом суровом реальном мире, в котором он – калека, потерявший всех друзей и товарищей, оставшийся наедине со своим сознанием.

Однако осмотревшись, Дмитрий понял, что в комнате он снова был не один. Дверь была приоткрыта, а рядом с ней стояли чьи-то ботинки, которых ранее там не было. Вдруг сержант услышал сзади довольно приятный и мелодичный голос, который слышал, как ни странно, впервые:

– Уже очнулись, сержант?

– Кто это говорит? – спросил Дмитрий, не в силах поднять головы.

– Вы меня не знаете, зато я вас прекрасно знаю.

– Это невозможно. Я впервые слышу ваш голос.

– Что ж, в таком случае разрешите мне рассказать вам кое-что о вас. Вы родились в Царицыне 25 лет назад, ваше имя и фамилия – Дмитрий Соколов, в 16 лет вы поступили на службу, а в 1913 году приняли участие в обеих Балканских Войнах, сражаясь бок о бок со своим товарищем – Виктором. Позже вас перевели в Смоленск, там вы пробыли 5 недель. Именно там и умер ваш отец. Позже вы были переведены в Варшаву, где и дослужились до звания сержанта. Во время обороны Варшавской крепости вы были ранены артиллерийским снарядом, вам оторвало ногу и обуглило половину лица. Этого хватит?

– Кто вы?.. – спросил ошарашенный Дмитрий, который уже не находил слов, для разговора с этим загадочным человеком.

– Я разрешаю обращаться на «ты», ведь я не такая уж и почтенная персона. Ты видел меня уже однажды. Я приходил к тебе, однако ты так и не понял этого.

– Когда? Доктор, это вы?

– Вовсе нет, – сказал загадочный человек, рассмеявшись.

Дмитрий моргнул и в мгновение ока человек переместился на стул, стоящий перед кроватью пациента, с которого не так давно встал доктор. Человек сидел спиной, но несмотря на это, сержант смог неплохо разглядеть его.

Этот загадочный человек был одет в чёрный плащ, какой носили ещё в первой половине XIX века во Франции, на ногах были большие кожаные сапоги, не доходившие до колен буквально десять сантиметров. Волосы были тёмные, однако причёску было разглядеть довольно сложно. На руки были надеты чёрные перчатки.

– Как давно вы здесь стоите? – спросил Дмитрий, не предав особого значения резкому и незаметному перемещению загадочного человека.

– Поверь мой друг, очень давно. По крайней мере с того момента, как тебя, всего в крови и грязи занесли в эту комнату на носилках. Я видел, как тебя раздели, наскоро помыли, положили на койку и начали подключать к различным приборам. Сначала руки, потом лицо, а потом надели кислородную маску. К счастью сейчас она тебе не нужна. Пока…

– Господи, да кто ты?! Откуда ты всё это знаешь?! Неужели ты следил за мной, но зачем?

– С самого рождения. О да, я помню, как ты родился. Твоя мать рыдала от радости, а отец сидел рядом с доброй и непринуждённой улыбкой на лице, однако в этой улыбке можно было разглядеть, насколько его душа была тёплой и спокойной в тот момент. Ты лежал и плакал, как и все младенцы, а врач, принимавшая роды, сидела рядом с уставшим и облегчённым лицом. Все радовались твоему появлению на свет. Как жаль, что ты не помнишь этого в тех деталях, в которых помню я. Да, я действительно сопутствую тебе всю жизнь. Ты не замечаешь меня, но этого от тебя и не требуется.

– Но кто ты такой?! – прокричал отчаявшийся Дмитрий.

– У меня много имён. Одни считают меня сущим злом, другие любят, как родного отца, а третьи презирают. Многие ненавидят меня больше своего заклятого врага, а некоторые вовсе и не знают о моём существовании. Однако тебе очень повезло в том, что я решил явится к тебе. Я помогу, поверь мне.

– Ты можешь имя мне своё назвать?!

– Люцифер.

По спине Дмитрий пробежал холодок. Он не мог поверить в то, что слышал и видел. «Но разве Люцифер не должен быть с рогами на голове и хвостом?» – подумал Дмитрий. Пока он видел этого человека, назвавшегося самим дьяволом, его тело будто всё сильнее и сильнее сковывала какая-то неведомая сила. Она не давала ему даже двинуться, заставляла смотреть на человека, невозмутимо сидящего на стуле, в ожидание ответа от сержанта. Наконец Дмитрий собрал в себе последние силы и проговорил:

– Как такое возможно?

– Как видишь, возможно.

– Но почему ты явился ко мне?

– Это отличный вопрос. Я не прихожу к людям до тех пор, пока они не нуждаются во мне. Пока они идут своей дорогой по жизни, я не имею права вмешиваться в их жизнь. Их хранит Бог, а я могу лишь наблюдать со стороны, но только им стоит свернуть, я тут же оказываюсь рядом, пытаясь направить их на верный путь. Однако, когда человек находится на грани с безумием, когда он уже почти лишился возможности разумно мыслить, когда он больше не думает о том, чтобы жить на этом свете, тогда только я могу явится к нему по своей воле, если вижу в глубине его души хоть малейшую надежду на спасение из такого губительного состояния. Я пришёл помочь тебе, я не собираюсь вовсе убивать тебя или твоих близких людей, а хочу всего лишь открыть тебе глаза.

– Не могу поверить в твои слова. Я хочу доказательств! Я не верю в то, что ты действительно дьявол! Докажи мне, докажи!

– Разве ты не помнишь, когда я являлся к тебе во сне? Тогда я задал тебе один только вопрос, но это сейчас не так важно. Обсудим это позже.

– Всё равно, это был сон, а сейчас я жив, я в нашем мире.

– С чего же ты решил, что этот мир ваш? Этим миром управляют люди? Или быть может в этом мире всё решает человек, а? Нет. Этим миром управляет никто иной, как Господь Бог, а я, как ты уже понял, лишь изредка вмешиваюсь в людские жизни и в этот мир в целом. Этот мир не ваш, вы тут просто пешки, просто марионетки, но это всё лирика. Так ты хочешь больше доказательств? Что ж, тогда поверни голову вправо. Там расположено большое окно, которое выходит на улицу, – говорил Люцифер, не поворачивая головы и продолжая сидеть спиной, – за ним ты можешь увидеть проходящего по улице человека с портфелем в руке и шляпой на голове. Внимательно смотри на него и следи за его движением. Видишь? Он свернул налево и идёт вдоль клиники. Сейчас будет переходить дорогу. А теперь считаем вместе: раз, два, три!

Как только Люцифер произнёс цифру три, человека, идущего по улице, сбила с ног большая лошадь, пытающаяся сбежать от своего хозяина, а когда тот упал, раздавила его череп своим большим и сильным копытом. Теперь сомнений не осталось, это был Люцифер.

– Ты убил его!

– Вовсе нет, я просто предвидел его смерть, которая произошла бы в независимости от того, сосчитал бы я до трёх или нет. И поверьте мне, она вовсе не вызвала бы у вас такого порыва эмоций, если бы вы в этот момент не смотрели в окно в ожидании доказательств моего причастия к демонической силе.

– Раз так… Теперь сомнений не осталось. Но как ты поможешь мне?

– Я буду наблюдать.

– И всё?! Но это ведь ничего не изменит?

– Ты неправ.

– Почему?

– Потому что мне лучше знать. Кто из нас дьявол, а?

– Ты…

– Вот видишь? Знаешь, я хочу рассказать тебе одну историю. Я хочу поведать тебе о твоём знакомом – лейтенанте Астапове.

– Чего же я не знаю об Астапове?

– Задумывался ли ты когда-нибудь, почему его душа и сердце окутаны гневом и непреклонностью, как у капитана Сорокина. Всё дело в том, что с самого своего рождения Анатолия Астапов рос без матери. Она умерла при родах, через 2 минуты. Отец его был настолько подавлен и убит этим фактом, что почти забыл о родившемся малыше. Конечно он вспоминал о том, что малыша нужно кормить и убирать за ним, но даже не думал о том, чтобы уделить ему хоть немного своего времени, поиграть с ним или побаловать. Малыш лежал часами на кроватке, плакал, смотря в белый мёртвый потолок, а отец даже не обращал на него внимания. В первых его годах жизни не было ни малейшей радости. Как я уже сказал, он абсолютно бездейственно и скучно жил. Однако все растут и маленький Астапов тоже вырос. Уже с 5 лет он начал интересоваться литературой и поэзией. Он любил ночью при свете свечи читать произведения Шекспира, книжку с которыми ему подарил Гриша – друг Астапова с соседнего двора. Толик также обожал произведения таких великих русских авторов, как Пушкин или Толстой. Должен заметить, что за смерть Льва Николаевича он переживал больше, чем за смерть собственного отца, но об этом позже. Пока Толик рос, отец его всё больше и больше горевал, закрывался в себе, а когда Астапову было 7 лет, начал пить и несколько дней мог не выходить из запоя. Всё доходило до того, что иногда, когда Толик приходил домой, пьяный отец срывался на него, орал и хлестал ремнём так, что позже на побитых местах оставались глубокие рубцы и даже шрамы. Толик ненавидел и презирал отца за это, да и в целом, за всё. Они были будто два незнакомых друг другу человека, будто два соседа, живших в одном доме, абсолютно незнакомых друг другу. Астапов ничего не знал о своём отце, ведь ему никогда не приходилось говорить с ним. Лишь иногда сын с отцом могли перекинуться парой слов, но только в тех редких случаях, когда старший Астапов выходил из запоя и мог нормально разговаривать. В конце концов вечный алкоголизм отца дошёл до того, что он стал уже на регулярной основе срываться на сына, а Толику же приходилось прятаться от отца в шкафу или под кроватью, куда он, из-за отупленного алкоголем сознания не мог или не додумывался заглянуть. Сын стал избегать встреч с отцом примерно к 10 годам. Они были уже не незнакомыми людьми, а котом и мышью. Первый ненавидел мышь просто так, а мыши же приходилось прятаться, чтобы не попасть в острые когти своего врага. В 12 лет Астапов написал первый стих, который был посвящён его гнилой и унылой жизни. К сожалению материал этого произведения затерялся где-то, так что я не прочту его тебе. И вот, Толик рос уже с природной ненавистью к отцу и всем людям на земле, ведь кроме отца, у него никого и не было. Единственного друга Гришу, который был сиротой, насмерть разорвал медведь, когда он отправился в лес за грибами, чтобы хоть как-то развлечься в отсутствие его также единственного друга. А тем временем Отец Толика настолько увлёкся алкоголем, что периодически его стала посещать белая горячка. Он стал зажиматься в углу своей комнаты при каждом приступе, громко читать молитвы, рыдать и просить пощады у господа, обещая перестать пить полюбить сына и извинится перед ним, а потом, когда приступ проходил, он быстро забывал про все свои обещания и возвращался к постоянному образу жизни. Всё это время я успевал следить и за ними, и честно признаться, мне было безумно жаль маленького Астапова. Однако в жизни всё же существует справедливость. Когда Толику исполнилось 15, в его голове уже был план мести отцу за все обиды и страдания. И вот, вечером одного зимнего дня, когда у отца начался очередной приступ, Толик тихо пробрался на кухню, взял большой нож и отправился в комнату отца. Тот в холодном поту, с дрожащими руками был как маленький беззащитный зверёнок забит в угол и жалостливым голосом молил Бога о пощаде. Перед ним в полной своей красе стоял чёрт. Большой чёрт, с огромными вилами, острыми рогами, длинным хвостом и широкой зловещей улыбкой; рот его был полон зубов. А в метре от чёрта в углу стоял я. Естественно в своём настоящем обличии, в котором я когда-то являлся к тебе во сне. Я не делал почти ничего, просто ждал действий будущего отцеубийцы. Толик же с ножом в руке медленно подходил к отцу. Когда он был уже почти в метре от старшего Астапова, тот резко схватил его за руку и попытался сломать её, выбив тем самым нож. Однако я не мог позволить себе наблюдать за тем, как злобный тиран беспощадно расправляется со своим сыном. Поэтому я сжал кулак, и даже не прикасаясь к руке, сломал её в четырёх местах. Корчась от боли, отец упал на пол и заорал. А Толик, не теряя времени, занёс нож над шеей человека, лишь номинально называвшегося его отцом и резким движением руки, исполнил долгожданную месть. Однако он не остановился на этом. Толик поднял нож и продолжил наносить удары, сначала по шее, потом в спину, а потом по толстому отвисшему пузу старшего Астапова. После того, как Толик нанёс 89-ый удар, я развернулся, решив, что с меня довольно этого зрелища. Что ж, теперь тебе известна история несчастного отцеубийцы, так за что-то покаранного жизнью и Богом. Вот и скажи мне, где справедливость, Дима, а? За что таких как он мучает жизнь и почему Бог не может или не хочет ничего с этим сделать?