Меч, рассекающий листья

– Ну, а зачем же так сильно бить, Павло? – спросил сочувственно Панчик, внутри удовлетворённый таким исходом дела. Павлик пожал плечами и грустно улыбнулся. – Да не сильно я. Так, ткнул. Просто он на встречку напоролся. Руками махать научился, а всё остальное не научился.

– Ну чо, братан? Пора бы порешать? А то шепчетесь, мышкуете. Мы заскучали, – опять стал приставать Бритый. До этого он успел сделать несколько звонков, вероятно наводя справки относительно Панчика. Тот, разумеется, всё слышал и лишь ухмылялся, не скрывая удовольствия. Особенно ему нравились наезды на личность и акцент на его национальную принадлежность. От этого голова начинала работать по-другому; более азартно, и даже агрессивно, и за годы подобной работы у него накопилось немало опыта. Правда, ночные звонки ему никогда не нравились, а жене тем более, поэтому он всё чаще выключал по ночам свой телефон, даже у жены.

– Вот я и говорю, – продолжал Лысый. – Сорок на лапу, а остальные потом. И до свидания.

В предвкушении развязки подтянулись все остальные.

– Семеро одного не боятся? – спросил Панчик, усмехаясь. – К делу, так к делу. С цифрой сорок ты погорячился, земляк. Пашок – человек порядочный, ответственности с себя не снимает за помятую дверь. А дверь на разборке можно купить за пять тысяч рублей. Плюс покраска, плюс установка. Вот и считай. Но в реале виноват то не он, а тот, кто слишком сильно любит пиво и не знает правило правой руки.

– Старик, ты гонишь! – возникли разом все. – Какой алкоголь? Пол литра пива не считается. Пиво вообще не запрещено, я читал, – заявил Бритый, наседая на Панчика. – Вопрос вообще не в тачке. У пацана ребро сломано, а у другого сотрясение. За такие дела знаешь что полагается?

– Можем Костику позвонить, проконсультироваться. У него знакомый юрист есть, и терапевт. За одно и мозги вправит, и ребро починит. Он наверняка где-то по близости дежурит, – не теряя рассудительности, предложил Панчик. – Павлику надо спасибо сказать, что он не стал шум поднимать. Он даже согласен моральный ущерб возместить. Частично, – продолжал гнуть свою линию Панчик. – Павлик, ты как на это смотришь?

Павлик, не меняя своего обиженного выражения лица кивнул, и кажется, ещё больше расстроился.

– И давай, братан, не отвлекаться от темы. Иначе до утра не решим, кто кому должен. Завтра десять штук Слон куда надо привезёт, а сейчас по рукам. А там хотите меняйте дверь, хотите – правьте рёбра. Мне всё равно. Или ищите себе другого рулевого, но тогда прямо сейчас Павлик вызывает ДПС, кидает им на лапу, и будет прав. И не надо мне в лицо перегаром дышать! Думаешь, если крутая тачка, то всё можно? Бухие по городу раскатываете, правил не знаете, потому что права купили, и ни хрена вокруг не видите. А потом руками размахиваете, мол, крутизна. Даже удар держать не можете. Тебя же ткни, ты и рассыпешься. Мослы накачал фитнесом, а правильно работать на контакт не умеешь. Вы ещё под стол пешком бегали, когда корейцы стенка на стенку с вашими отцами бились. Вот Слон не даст соврать.

– А то. Ты мне ещё по ляжке куликовкой зарядил. Синяк месяц держался.

– А ты говоришь… Косоглазый. Мне плевать какой я и какой ты. Если ведёшь себя правильно, по-мужски, то я с тобой считаюсь. А если по-скотски… Ну в общем это твоё дело, тебе решать, как вести себя с людьми… Ну что? По рукам?

Все вдруг погрустнели, совершая последний ритуал мирового соглашения. Особенно Павлик, который казалось, впал в депрессию от случившегося. Даже когда «братва» укатила, он не скрывал своего разочарования от случившегося. Потом он развёз друзей по домам, так и не посветлев.

С утра Слон объяснил, что Павлик такой по жизни, вечно всем недоволен и ко всему придирается. Но человек он безобидный и не подлый, и добро помнит.

– Ну ну, видел я какой он безобидный, – усмехнулся Панчик, пересчитывая гонорар.

– Все настоящие? Такое впечатление, словно вчера напечатали. Как будто ещё краской пахнут. Тебе не кажется, Слон?

– Что банкомат выдал, то и привёз. У него же не спросишь. Обломно, конечно. Выплюнет фальшивку, и ходи потом – доказывай, что ты не верблюд.

– Только не каркай. Ворона. Чай будешь? Наливай сам.

Два раза спрашивать не пришлось. После Слона стол можно было не убирать.

… – Ну, знаешь! – возмутился Панчик, когда Слон полез в холодильник. – Икру съел, масло доел. Имей совесть!

Панчику пришлось долго ждать, пока дружок утолит свой голод.

… – Кончай жевать. Расскажи, что хоть за дружок Павлик. Чудной какой-то. На его месте я бы плясал от радости, а он как говна объелся. Даже спасибо не сказал.

– А… Пашок по жизни эту тему держит. Он и в училище вечно недовольный ходил. И сейчас недоволен, хотя пенсия у него вполне.

– На одну пенсию не проживёшь. Мужик молодой, деньги не лишние.

– А кто спорит. Он же в охране стоит. В музее, кстати, в том самом, о котором Андрон звонил. Сутки через трое.

– Ну, и что с того? – невозмутимо отреагировал Панчик, отметив про себя явное совпадение.

– Ничего, – обиделся Слон. – Я ведь тоже в этой конторе работал, пока не турнули.

– Интересно… Продолжай.

– Там же стучат безбожно друг на друга. А я человек открытый. Что в голове, то и на языке.

– Ты хочешь сказать, что в твоей голове красная икра из моего холодильника.

– Не. Я хочу сказать, что проголодался. А икру привык есть ложкой.

– Да ладно. В детстве все едят икру ложкой. Но сейчас-то не детство. За что хоть турнули? Что-то я не помню этой страницы в твоей биографии.

– Страница как страница. Ничего особенного. Я как раз в банке стоял. Броник, кабура с макаром. Потом, правда, автомат повесили. Тяжёлый, зараза. Остеохондроз от него заработал. Поноси его сутки не снимая. И кто меня за язык потянул? Ваш, говорю, банк, не фиг делать на уши поставить. И охрана не поможет. А мне говорят: «Ну-ка, проясните, товарищ сержант. На вы, всё по чину. А я, между прочим, со службы старлеем уволился. А они мне две сопли повесили, недоумки. Я и прояснил. Элементарно, говорю. Один на стрёме, один водитель с тачкой, и один на крыше, чтобы в шахту вентиляции усыпляющий газ пустить. Четвёртый бабки в мешок – и до свидания. Они спрашивают, мол, вы полагаете, что свои могут такое проделать? Ну да, говорю. В семье не без урода. Свято место пусто не бывает.

Пока Слон рассказывал, Панчик едва сдерживал смех, но потом вдруг его словно укололо. Ведь он излагал, по сути, стандартную схему. Получалось так, что в основном, воровали там, где работали.

… – Так и начальство. Ржали надо мной до коликов. Ты, мол, видиков американских насмотрелся. Я тоже поугорал, потом. Когда из банка просто так, тупо, без газа и пальбы, вынесли кучу денег. И никто не видел. Свои. Прикидываешь? Кстати, через шахту. Хорошо хоть, дела не завели. А могли запросто упрятать.

– А Павлик давно в музее стоит?

– Да по жизни. Как ушёл со службы, так в музее и стоит. Там тихо, спокойно. Как раз для него. А представь его где-нибудь в кабаке вышибалой. По нему же не скажешь, что он крутой. А вообще, братва вчера легко отделалась. Он же как оса, если заведётся. Но здесь другой случай. Недоноски. Чуть что, папашкам жалуются. Потом проблем не оберёшься. А так хотелось вчера бока намять. Но…

– Денежки перевесили?

– Эт точно. Пора тебе в юрфак поступать. Развёл образцово.

– Да уж, думал. Ладно, поживём – увидим.

Панчик отсчитал половину и отдал Слону. – Как говорится, дружба дружбой.

– А денежки пополам.

– Врозь денежки, – поправил Панчик.

– Вот я и говорю, – согласился Слон, засовывая свою долю в задний карман штанов.

– Вообще-то это тебе на колёса, для твоего ведра. А то сколько можно мою красотку насиловать.

– А я уже. Всю резину заменил, – заважничал Слон. – Диски прокатал, как новые стали, колодки тормозные заменил. Ты что думал, что я бухал всю неделю? Или на рыбалке загорал? Я в гараже под своей «Карибой» провалялся. До сих пор плечи ноют. А руки? Гляди, какие ссадины.

– Тогда гони деньги обратно.

– Ага. Разогнался. Ему вчера клиента подогнали, а он трясётся от жадности. За полчаса десять штукарей заработали, сливки сняли, можно сказать, а он недоволен. Твоя Родина не Биробиджан, случайно? Ты в тапочках по дому ходил, а я удар принял на грудь. Между прочим, они конкретно напрашивались.

– Шуток не понимаешь? – поднял руки Панчик. Полезай тогда в своё ведро и дуй в нанайский район. За красной икрой.

– Чо, правда, что ли? В натуре? – расплылся в улыбке Слон. – За красной? Она ещё такая кругленькая и солоноватая. С оранжевым оттенком.

– Квадратная!

– А на бензин? А пайковые?

– У тебя на жопе твои пайковые. А за товар уплачено. Твоё дело привезти. Смотри только, чтобы машина была в порядке. Техосмотр там, стекло лобовое без трещин. Чтобы не дай бог, гаишники не пристали.

– А то что? – подозрительно уставившись на друга, спросил Слон.

– А то что-то. Ты думал, тебе накладную дадут, чек товарный.

– Так и подумал, – обиделся Слон и надул губы, как ребёнок.

– Размечтался. Если остановят, будешь выкручиваться сам. Как хочешь, но чтобы икру привёз всю. Товар не мой.

– А чей?

– Того, кого надо, чей. И это… Дай мне номер Павлика, на всякий случай.

– Ага. Я же говорил, что заглотишь. У тебя же его номер в списке звонков. Я же с его мобилы звонил. Он кстати, дома сегодня. Только Пашок не поведётся. Будь уверен. Он же идейный, и, где жареным пахнет, тоже не любит.

– Разберёмся.

Уже в дверях Слон встал в стойку, изображая из себя невидимого воина нинзя, и сделал несколько до того смешных и нелепых, но точных движений, как будто орудуя мечом, что Панчика прорвало на смех.

– Из тебя хороший клоун мог бы получиться. Тебе в цирке надо выступать.

– Хватит и того, что я десять лет в армии отпахал.

– Ну всё, отваливай, пахарь.

– Только не надо смущаться, – не унимался Слон, продолжая копировать движения. Мы же «Фрегат Паллада» исключительно из любопытства читаем в туалете.

Панчик не удивился прозорливости дружка, успевшего по незначительным деталям прочитать чужие мысли.

… – Будешь грабить музей… Не забудь пиригласить на судебное заседание. Это без меня, – заявил Слон перед тем, как хлопнуть дверью. – Лазить в форточки – не мой профиль. Ай эм пэтриот. Родину не продаю.

7.

«Где же наш Адрейка? Ни телефона, ни адреса, ни работы. Просто удивительно и непонятно за счёт чего этот эстэт умудряется выживать? Пора бы и нарисоваться. Денег попросить или ещё чего…»

Панчик уже начал волноваться за друга. Его «фишка» всё больше беспокоила, пуская длинные ростки в мягком материале мозга. «Или делать или выбросить из головы». Так поступал он в обычной жизни. Выбрасывать из головы полмиллиона зелёных он не хотел, а значит, надо было найти Андрея и двигать процесс дальше, тем более, что идея засела в мозгах достаточно глубоко и прочно. А Андрея определённо не хватало, с его нестандартным и оригинальным мышлением, эстетскими выкладками и противоречием самому себе. В этом деле не хватало толчка, и он мог его спровоцировать. Но Андрей исчез в неизвестном направлении и, быть может, снова прихватил то, что ему не принадлежало. Панчику вспомнилось время, когда не было мобильной связи, да и домашние были в редкость. Но народ как-то обходился и находил друг друга, когда надо и где надо. Тогда срабатывал старый проверенный способ. Карлуха! Это была главная улица города, ныне справедливо переименованная в Муравьёва-Амурского. Но два названия прекрасно уживались на одной улице, совместив имена основоположника большевистской идеологии и первого губернатора Дальнего Востока. Эта улица была визитной карточкой, и едва ли не самой длинной в городе. Одним из её достоинств было то, что она соединяла две центральные площади, и если можно было по ней разогнаться до скорости сто километров и не затормозить, то по инерции купание в Амуре было обеспечено. Улица упиралась в обрывистый берег Амура. Выбрав на ней правильное место для наблюдения, можно было увидеть много интересного. И тех, кто нужен тебе, и того, кого лучше обойти десятой дорогой. Даже если встреча не происходила, неизбежно срабатывало сарафанное радио. Это радио могло сработать на следующий день, через неделю и даже через год. В связи с этим могли возникать некоторые проблемы, но главное, что метод работал, и стоил того, чтобы им воспользоваться.

Оставив машину на улице Пушкина, он поднялся на площадь, носившую имя вождя мирового пролетариата, постоял у фонтана, вспоминая дни своего счастливого детства, а потом лениво побрёл по одной из сторон улицы. Время катилось к вечеру, и он выбрал теневую сторону. Людей было немного, и любое знакомое лицо можно было разглядеть издалека. Являясь одновременно и рыбаком, и наживкой, он сразу начал «клевать», и через полчаса уже не меньше десяти человек знали, что Родя ищет Андрюху.

Так он лениво прогулялся до второй площади, где стоял памятник амурским партизанам, и где автомобилей было больше, чем людей. Площадь сильно изменилась со времён его молодости. Вместо арочного входа в парк появился грандиозный храм, высокий, как девятиэтажный дом. С правильными геометрическими формами, он больше походил на памятник, нежели на православную церковь. Лишённый теплоты и уюта, свойственного древним церквям, он всегда отпугивал Панчика, заставляя смотреть в другом направлении, в сторону реки. Именно она была его верой и религией. Там в прозрачном воздухе всегда носились белокрылые чайки, яркими белыми поплавками проплывали неторопливые суда разных типов и размеров. От них раздавались гудки, привнося в атмосферу свободы некую тоску по неизведанным берегам. Амур всегда был неподражаем и великолепен, и уже никакая сила и проблемы суетного мира не могли отвлечь Панчика от мечтаний. Неизвестно сколько он ещё простоял бы, завороженный картиной свободы, пока не услышал за спиной знакомый голос.

– Весь город знает, что Родя ищет Андрюшу. Каково, прикинь. Ты уже состарился, с клюкой хромаешь, а тебя останавливают и говорят: «Чувак, тебя обыскались!» Если бы у меня был телефон, он бы давно сгорел от перегрузки. Здорово, братуха!

– Видали и поздоровее, – ответил Панчик, не скрывая удовольствия от своей результативной вылазки.

… – А прикинь, если бы в Хабаровске была не одно, а несколько таких мест. Так бы и плутали в поисках, как в потёмках. А в Питере, так же, как и в Хабаровске. Там Невский проспект тоже в реку упирается, в Неву, но в Хабаровске всё равно как-то уютнее.

– Потому что дома, – сказал Панчик, всё ещё удивляясь встрече.

– Прикинь, вчера в интернет залез, смотрел почту. Там чувак один предлагает ведро бракшуна за десять тысяч рублей. А его грамм стоит десять рублей. Прикинь, сколько в ведре граммов. Вот хожу ищу, а тут как раз ты.

– И сколько наскрёб?

– Пока нисколько. Давай купим на пару.

– А лучше купить ведра три, – не скрывая иронии, предложил Панчик.

– Понял. Фишка не пролезла. – Андрей откровенно рассмеялся, понимая, на что намекает его дружок, но сдаваться не собирался. – А ты разве не слышал про каменное масло? Это лекарство от всех болезней. Оно даже геморрой вылечивает. В тайге его как грязи, надо только места знать.

– Кто бы спорил. Места надо везде знать. А ты где пропадал?

– Я же в тайгу ездил Родя, к друзьям. Пролазил по скалам.

– Масло искал? Ну и как?

– Говорят не сезон. Ведро я у перекупщиков надыбал в интернете…

– Что-то ты не то говоришь. Давай забудем на время про твоё масло и подумаем над тем, когда ты найдёшь себе нормальную работу и станешь возвращать долги. Хотя ответ я, скорее всего, знаю.

– Да ладно, Родя. Не надо впадать в пессимизм. Я же держусь. Лучше я тебе рассказ новый прочитаю или анекдот. Ты в курсе, что дерево тис нельзя выращивать в искусственных условиях. Семена не прорастают. Короче, один кадр дошёл своими мозгами как это делать.

– Ну и в чём фишка?

– А в том, что тис растёт тысячу лет. Сантиметр в сто лет. Если на срезе посчитать кольца, то в одном сантиметре сто годовых колец, даже больше. Прикинь. А этому типу всё равно. Он побросал в курятник семена тиса, а через год они там проросли. Прикидываешь, почему. А потом всю тему в интернет вывалил. Говорит, пусть все пользуются и выращивают тис. Другой бы запатентовал как изобретение, или в секрете держал, а он за так отдал.

Панчик внимательно слушал и в сотый раз убеждался, что язык у Андрея без костей.

– А вот совсем свежий рассказ, пока не забыл. Сегодня ночью в голову залез, бесцеремонно так. Пришлось подвинуться. Спиться плохо в городе. Шумно. Ну, слушай. Жил человек на свете. И была у него машина, красивая прекрасивая. Это не про тебя, не бойся. И любил он свою машину больше всего на свете. Жалел её и ухаживал. И машина отвечала ему тем же. Возила куда надо и слушала все его команды. И так жили они счастливо и умерли в один день.

– Начал хорошо. Всё, что ли?

– А чего ещё? На злобу дня.

Панчик удовлетворённо покачал головой. – Мне кажется, ты серьёзно продвинулся. Толстому до тебя далеко.

– Льву или Алексею? Впрочем, не важно. Краткость – сестра таланта. Да и бумаги меньше надо. Сколько её переводят впустую. Отнёс недавно «Святочный рассказ» в редакцию, а они морды воротят. Даже не знаю, что думать по этому поводу. В Дальний Восток. Был журнал как журнал. Нормальный, все его читали. А что стало? Печатают всякую шелуху. Обидно.

Они помолчали, выискивая в речном пространстве что-то своё.

– А ещё узнал…

– Тоже из интернета?

– Нет. Это мне Рыжий рассказал. Он по оружию продвинутый неслабо. В Японии осталось всего сто мечей, которым нет цены. Японцы на них молятся. И у каждого есть имя, как у человека. А один, он в императорской коллекции хранится. Прикинь, ширина лезвия всего два сантиметра, а толщина два с половиной миллиметра. Вот это оружие! Я вообще не представляю, что это за сталь. Инопланетная, наверное. Это толщина в четыре бритвы. И ему восемьсот лет. Мы тогда в набедренных повязках бегала. В Риме помои на голову из окон выливали, а в Японии уже делали в ручную такие клинки.

– Да вы, батенька, русофоб. В который раз убеждаюсь в этом.

– А что делать, Родя. Мне скоро сорок, а в кармане не шиша. Всякая сволочь на «Хамерах» раскатывает, гляди задавит, а я, простой учитель истории, не могу себе даже хату нормальную снять.

– И поэтому ты считаешь всё русское отстоем?

– Совсем я так не считаю. Ты моей фишки не осознал по достоинству. Я знаю, что у славян свои ниньзя были, даже покруче. Они могли под водой сутки сидеть с камышовой трубкой в зубах. А ещё у них такие воины были, берсерки. Их даже свои побаивались. Дак те вообще безбашенные были, когда в раж входили. У них инициация происходила, они даже в зверя могли превратиться на глазах у сородичей. У них было особое сословие просветлённых воинов, которые могли создавать вокруг себя двойников. Натурально. Окружали себя своими копиями и шли на целое войско. Ты про Илью Муромца читал, надеюсь: «Махнул Илья Муромец мечём в одну сторону, переулок вышел. Махнул во вторую – улица». Это не фигура речи. Это образ такой. Всё в натуре было. Один богатырь мог целое войско положить, даже не вынимая меча. Одним голосом в ужас приводил. Они в меч духовную проекцию воплощали, и он в сто раз длиннее становился, образно, конечно. Ты про казачий спас когда-нибудь слыхал?

– Ну так…

– А ты говоришь, русофоб. Мне-то нелегче от этого. Я господину Протасу чемодан денег должен, а ты меня понять не хочешь. Толкнули бы меч япошкам, хватило бы и мне вылезти из долгов и тебе новую хату купить. В этой-то тебе жизни не будет.

– Поздновато забеспокоился. Ты в Питере сидел, и голова у тебя не болела, когда я за тебя долг за квартиру выплачивал.

– А вот и не подерётесь!

8.

Они развернулись. В трёх метрах стоял рыжеволосый парень и прицеливался в них объективом длинноствольной японской камеры.

– На ловца и зверь бежит! Родя, познакомься. Это Витёк. Стоило заговорить о всяких железяках, Витёк тут как тут.

Пока Андрей рассыпался в комплиментах, Витёк несколько раз выстрелил из своего оружия. По его несползающей улыбке Панчик сделал предположение, что тот жизнелюб. Витёк был очень рад знакомству и сразу предложил всем поехать к нему в гости. Они ещё немного постояли на кромке набережной, за короткое время встретив несколько знакомых, после чего Панчик понял, что большую компанию можно уподобить сети для ловли рыбы, где каждая пойманная рыбёшка начинает приманивать других. И так в геометрической прогрессии. Всё как в его беззаботной молодости. Побудь они у утёса ещё полчаса, то для желающих попасть в гости к Витьку не хватило бы и автобуса. Экономя время, они сели на троллейбус, доехали до скучавшей в тихом переулке «Тойёты», и с ветерком прокатились туда, где жил специалист по холодному оружию. По дороге они высадили не смолкавшего ни на минуту Андрея, отчего образовался неприятный, но обычный в таких случаях вакуум. Потом был обшарпанный подъезд, видавший виды разрисованный лифт и железная дверь, которую Витёк открывал тремя ключами, приваренными один к другому.

– Оригинально, – подметил Панчик, глядя, как Витёк побеждает запоры.

– А главное, практично, – согласился Витёк. – Это ещё и неплохое оружие.

– Почему и, – насторожился Панчик, вспоминая недавний разговор с Эйноске.

– А ты поноси в кармане, к примеру, нож. Или нунчаки.

– Стрёмно, согласен.

– А ключи не напрягают. Зато, если что.

– Да, морду расковыряет, будь здоров. А приходилось?

Витёк смущённо улыбнулся и махнул рукой.

– Вообще-то, у нас очень весело. Особенно после двенадцати.

– Ты хочешь сказать, что мне желательно после этого времени здесь не отсвечивать?

– И машине тоже, – кивнул Витёк, приглашая гостя в свою квартиру. – Район у нас весёлый. Особенно в ночное время.

– Ну недаром же его спальным называют, – согласился Панчик, оглядывая жильё своего нового знакомого. Они прошли на лоджию, откуда открывалась удручающая панорама бесконечной стены сомкнутых, как солдатский строй, девятиэтажек. Внизу ещё бегала детвора, приспособив автомобиль Панчика под крепость, из-за которой шла непрерывная стрельба из пластмассовых пулемётов. На лавочках сидели бабуськи, отчего вся картина напоминала идиллию.

– А с первого взгляда мирный райончик.

– А ты приглядись, – предложил Витёк. – На балконы обрати внимание. А я пока на кухне приберусь. Там гора посуды. Вчера сынишка в гостях был. Всё перевернул верх дном.

– Воскресный папа? – догадался Панчик.

– Типа того.

Витёк был если и помладше, то совсем ненамного. Пока ехали и болтали ни о чём, Панчик узнал, что рыжий Витёк тоже, как и Андрей, закончил педагогический институт и даже поработал один год учителем черчения. Но на большее его не хватило, вернее жены. Впрочем, она всё равно ушла, и теперь Витёк наслаждался полной свободой, вызывая смутноё чувство зависти у Панчика, иногда мечтавшего хоть немного пожить холостяцкой жизнью. Платой за свободу было воскресение, и, судя по количеству фотографий на стенах квартиры, в своём ребёнке Витёк души не чаял.

– И сколько твоему пацану годиков? – полюбопытствовал Панчик, когда они уютно расположились перед телевизором.

Витёк несколько смутился, также смутив своим ответом Панчика.

– Восемнадцать.

Они оба рассмеялись.

– Время летит, – сказал Панчик, вздыхая, и разглядывая бегущие, словно кадры киноплёнки, портреты такого же рыжеволосого сорванца.

– А ты думал, что это я перевернул всё в доме? Наверное, приводил кого-то. Надо бы ему втык устроить. А то на шею сядет, не заметишь как.

– Итак, с самого детства, каждое воскресение?

– Ну, был перерывчик в пару лет. – Витёк несколько смутился, ухмыляясь чему-то лично своему.

– Подруга не позволяла, что ли?

– Вроде того. Отсутствовал.

– Если не секрет…

– Ну, так… Путешествовал во времени и пространстве. Думал, не признает. А он ничего, признал.

– Бывает, не приходит, так мне сразу тоскливо становится. Стареем. Да и привычка. Я для него папа.

– А что-то женщиной не пахнет в квартире. У тебя как с этим делом?

– С этим делом всё в порядке, – нехотя ответил Витёк. – А вот с женским полом пока мараторий.

Витёк глупо улыбнулся, давая понять, что эта тема не очень приятна для обсуждения.

– Понял, можешь не продолжать. И поэтому ты увлёкся оружием? Кстати, интересно. Как тебя втянуло в эту тему? Насколько я понимаю, ты мог стать классным художником.

Витёк пожал плечами. – Одно другому не мешает. Не мешало.

– В смысле?

– Увлечение – такая вещь, которая рано или поздно проходит, если не перерастает в болезнь. У меня как раз такой случай. – Витёк вытянул правую руку и показал указательный палец, вернее его обрубок. Зрелище было не очень приятным, на что Панчик обратил внимание ещё на берегу.