Маятник

– А, – с равнодушием протянул Артем. – Болтуши.

– Ну и что. Умная баба наказание для мужика. Главное, чтобы всё при ней было, -провожая взглядом одну из студенток, сказал матросик.

– Нравятся, что ли? – спросил Артем, разглядывая берег и людей, столпившихся на барже.

– Да есть кое-что.

– Смотри. С ними надо осторожней. Обломают в момент. Потом краснеть будешь.

– Куда им, – сделав надменную мину, цинично произнес матросик. – Не таких обламывали.

– Ну-ну!

– Завидую я вам, – не обращая внимания на иронию Артема, с тоской в голосе продолжал паренек. – Целый сезон отплавал на этой развалине. Все осточертело. Каждый день одно и тоже. Старухи. Дети. Даже свиней умудряются затащить.

– Зоопарк, – вставил Артем.

– Точно. А сегодня просто здорово. Особенно над вашим кудрявым ухохочешься. Он мне портрет сделал. Показать?

– А это пассажиры? – спросил Артем, указывая на людей, толпившихся на берегу.

– Да ну, что ты. Ребятня по жизни всегда крутится на пристани. А эти в буфет, за колбасой. Здесь же в магазинах шаром покати. Всё своё. А ваши ребята зря время не теряют. Очкарик весь день с чернявенькой воркует. Губа не дура.

Артем сжал плотно губы:

– Из Воркуты, вот и воркует. Ладно, бывай, – он выбросил окурок и спустился в салон.

Загородив проход, парень закричал на мужиков и баб, толпившихся у трапика:

– Ну, куда, куда? Буфет не работает. Колбасы нет. Не видите, что ли. Студентов везем. На практику.

Услышав про студентов, люди почему-то быстро разошлись. Открыв дверь, парень, как из рупора, проорал в салон:

– Ночуем. Часок можете погулять. Потом «Ракету» задраиваем. Кто не успел, тот опоздал.

По салону прокатилась волна эмоций и скрип сидений. Студенты высыпали на берег. Все остальные, за немногим исключением, остались в своих креслах, доедая оставшиеся припасы еды.

Последними вышли преподаватели, как всегда, о чем-то беседуя и не обращая внимания на возбужденную толпу подопечных, носившихся по берегу.

Берег был высоким. С него хорошо просматривался Амур. Чувствовалось его дыхание и сила. Под дальним берегом, касаясь краешком синих гор, висело ярко красное солнце. Артём с удовольствием смотрел на него, даже не напрягая зрения. Он сделал несколько кадров на разных выдержках и пошёл вдоль домов, тянувшихся односторонней улицей вдоль Амура. Деревня, действительно, была чем-то привлекательна. Во дворах суетились люди, бросая любопытные взгляды на незнакомых. Они подходили к калиткам и, облокотясь на них, вертели головами, разглядывая веселую публику.

Внизу уже бренчала гитара. Артем узнал любимую песню курса. «Провансальский звонок». Её с удовольствием пел весь курс. Звуки разносились в тишине, вызывая у Артема приятные воспоминания о прошлом.

На пристани стоял все тот же моряк и что-то высматривал, принарядившись в свой парадный костюм.

«Снимается», – догадался Артем и посочувствовал бедолаге.

К морячку подскочили девчонки, среди которых больше всех щебетала Оленька.

– Сама ты калоша речная, – расслышал Артем голос моряка.

– Ну, и пешочком пойдем, – слышались обрывки фраз.

Девчонки наседали, облепив парня со всех сторон.

– Да, все мои, – уже набычившись, отвечал паренек, явно проигрывая в интеллекте. -Уберем трап, а там, как хотите, – уже чуть ли не рычал парнишка.

– А если я попрошу? – звонко пела Оленька.

– Берём только натурой, – продолжал игру матросик.

– Хам и дурак, – бросила Оленька. – Пошли, девочки, вон Верхолат с фотоаппаратом. Пусть нас сфотает на память об этой дыре.

Парень так и остался стоять с разведёнными руками и открытым ртом.

Артёму немалых трудов стоило отвязаться от весёлой компании. Пару кадров всё же пришлось сделать. Сам того не желая, он отсёк из кадра всех подруг и оставил только Ольгу. Под защитой объектива он мог свободно смотреть в её глаза, большие и лукавые, способные свести с ума любого. Словно библейская Ева, вогнать в искушение. Было поразительно, как это имя подходило к ней. Он намеренно долго выбирал ракурс, наводил резкость, словно испытывал её терпение, и всё это время её глаза сверлили объектив, словно пытались пробить толщу стекла. Ему совсем не хотелось делать преждевременных выводов и обольщаться вниманием со стороны однокурсницы. Скорее всего, это была игра. Чтобы не выглядеть идиотом, Артём решил не обращать внимания на подобные знаки внимания. Да и с некоторых пор вера в дружбу утратила в нём своё значения. Одному было проще. Правда, иногда приходилось сталкиваться с пустотой. А с ней бороться было почти невозможно.

Оставшись один, он поплелся вдоль деревни. Пели вечерние петухи. Во дворах тявкали, переходя на затяжной вой, собаки. Почти в каждом дворе на привязи бегали изнывающие от безделья лайки, с точеными ушками и хвостами в два кольца, прилипшими к спине. Некоторые, отвязанные, перемахивали без особых усилий высокий забор и обнюхивали чужака, при этом не проявляя никакой агрессии. Но близко к незнакомцу они не подходили, а лаяли, скорее всего, по привычке. На то они и были лайки. Заметна была особая, зверовая стать этих собак, отличавшихся от городских особой легкостью бега и пружинистостью ног. Все в них говорило о крепко устоявшейся местной породе.

Дома стояли добротные, но небольшие. По одну сторону широкий двор с поленницей дров вдоль забора, по другую – огромный сад с высокими и густыми грушами.

От моряка он узнал, что село это старинное, и проживали в нём потомки забайкальских казаков, расселившихся по Амуру еще в прошлом веке. Дома они рубили из плотов, на которых спускались сами по реке, перевозя с собой не только скарб, но и скот, включая лошадей. Для жизни они всегда выбирали высокие берега и места, удобные для ведения хозяйства и охоты.

Дома украшали резные фронтоны с богато украшенными карнизами. У каждого окошка по бокам висели ставни, защищавшие от холодных зимних ветров, а летом от нестерпимого зноя.

В глубине села, немного особняком, стояли новые блочные двухквартирные дома. В этом нетронутом цивилизацией краю они смотрелись дико и нелепо. Во многих местах осыпанная штукатурка, обшарпанные углы; все говорило о неряшливости хозяев и неудобности жизни в таких домах. Во дворах, заваленных разным хламом, было грязно и неуютно. Кое-где не было даже заборов. Вокруг бегали ребятишки, и Артем поинтересовался о такой разнице.

– А… – махнул рукой рыжий малец, одетый в одни трусы. – Переселенцы.

Так и не выяснив, кто такие переселенцы, Артём повернул обратно. От увиденного на душе стало тоскливо, да и смотреть было уже не чего. «Действительно дыра», – подумал Артём. Сделав крупным планом конопатую физиономию местного аборигена, и щёлкнув по оттопыренным ушам мальца, он спрятал «Зенит» в сумку и, не оглядываясь, пошёл к пристани.

Там его уже ждали. Блохин успел наплести преподавателям про его трюк. Началась нудная головомойка.

– Ты понимаешь, Артем, – вкрадчиво затянул Коля Вагин свою песню: – Мы несем ответственность за всех вас. В том числе, и за тебя. Ты же взрослый человек.

– Вот именно, – перебил Артём. – Я не ребёнок, и думаю, пусть каждый отвечает за свои поступки. Вот вы, Николай Иванович, ручаетесь за себя, в плане порядочности?

Вагин громко рассмеялся, не скрывая восторга от такой наглости, однако отвечать на поставленный вопрос не стал. Вагин был большим дипломатом, и быстро сообразив, на что намекал Артём, мягко ушёл от прямого ответа.

– Это коллектив, Артём. Мы одна семья, и ты должен понять, что каждый…

Артему не хотелось выслушивать уже известную мелодию, поднадоевшую за год., Он демонстративно развёл руки, заявил, что был не прав, и протиснувшись между ребят, прошел в «Ракету». Вечер был испорчен. Ему осталось врезать Блохину промеж глаз, хотя, ни к чему хорошему это не привело бы.

Сидя в кресле, он вспомнил глупое, какое-то беззащитное выражение Валеркиного лица, когда тот остался без очков, и ему стало немного легче. Он откинул голову и уставился в потолок. Краем глаза он видел костер на берегу. Искры поднимались высоко в небо, а вокруг собрался весь курс. Не было только его.

Он закрыл глаза и попытался отстраниться от действительности, но звуки проникали в него и ещё больше раздражали. Потом ему показалось, что с ним говорят. Кто-то упрекал его в глупых поступках и куда-то звал. Он догадался, что это был сон, длившийся доли секунды. Но чьё-то присутствие он почувствовал невероятно остро, как прикосновение. Сердце от этого сильно колотило, а в голове стоял шум.

По-прежнему бренчала гитара. Кто-то из ребят пел про любовь, и это ещё больше раздражало. Артём глянул в окно и среди толпы увидел Еву. Она сидела в стороне одна. Это было удивительно. Кто-то из парней накинул на её плечи куртку, и от этого в груди Артёма загорелось.

Это было глупо – сидеть в душном салоне, среди пассажиров, слушать их храп и сопение и не быть среди друзей. Он поймал себя на мысли, что поступает неправильно, как ребёнок. Как дурак. Он не стал открывать глаз. Ему и так всё было ясно.

Когда Артем проснулся, вся «Ракета» была кувырком. Дети, как самые закадычные друзья студентов, кричали от восторга и не обращали внимания на своих родителей. Те, судя по всему, махнули рукой на своих чад, и прозябали в безделии. Девчонки смеялись, а Герка, как и всегда, куражился и веселил их. Буквально из ничего он смастерил двух кукол, и на старом чемодане разыгрывал сцену какой-то сказки, переиначив её на современный лад. Выглядело всё это ужасно глупо, но дети выли от восторга, а однокурсники дружно хохотали. На какое-то время Артёма увлекло, и он поймал себя на мысли, что так никогда не сможет. И это осознание своей посредственности его вдруг выдернуло из праздника, и он снова ушёл в себя. Заоконный пейзаж приелся, народ усиленно общался меж собой, поскольку ничто так не сближает, как дорога. Кто-то из студентов сидел в кругу преподавателей и о чем-то говорил. Фентисов увлеченно рассказывал худграфовские байки, каких было много на факультете со дня его основания.

Евгений Иванович был старейшим и, по праву, самым уважаемым преподавателем. Обладая большим опытом, невероятной порядочностью и тактом, он всегда создавал на пленэре самую доброжелательную обстановку.

По сложившейся традиции, почти все преподаватели факультета ездили на пленэр. После городской суеты и шума любая, даже самая забытая деревушка становилась отдушиной в тысяче проблем городского человека, и поводом для творческих начинаний.

…– А что вы думаете? И на вашем пленэре обязательно случится какая-нибудь история, – рассказывал Фентисов. Он сделал паузу, оглядывая публику. – Как еду со студентами, всегда что-нибудь происходит. – Он вопрошающе поглядел на Вагина. – Помнишь, как парни налысо подстриглись, ваш курс, кажется, был.

Коля широко заулыбался, по-видимому вспомнив события своего давнего прошлого.

– Взяли моду стричься наголо. А что? Удобно. Голову мыть не надо. Расческа не нужна. Опять же, вши не заведутся. И не надо смеяться. Ну вот. В своей деревне к ним привыкли как-то. Людей-то немного. Поехали они в другую деревню, вроде, на экскурсию. Тут, как назло, убежали заключенные с зоны. Суматоха. В общем, обыскались мы их. Перенервничали. Потом дозвонились через отделение связи. Сидят голубчики в КПЗ на воде и хлебе. А мы с ног сбились. Так что под ноль стричься не советую. Ну, а главное – это, конечно, рисовать. И больше читать. Дети в школе больше всего истории любят. Будет чем занять на уроках. В школу-то собираетесь? Половина из вас, наверняка, мечтает художниками стать. А это нелегко. Но и учителем тоже непросто.

– А можно же совмещать?

– Верно. Даже нужно. А я, так, по-другому и не могу, наверное. Но в искусстве важно другое… Не бояться начинать новое, и не лениться доделывать старое. И все ваши таланты выйдут наружу, непременно.

–Жизни не хватит, чтобы таланты вылезли, -заныли ребята. Гением надо родиться, или потратить всю жизнь.

Фентисов негромко рассмеялся:

–Ничего тратить не надо. Живите правильно и сердцем, вот и вся наука.

К полудню «Ракета» включила сирену. Все кинулись к окнам и увидели быстро приближавшийся берег.

В пути несколько раз делали остановки, высаживая и принимая людей. Все деревни или поселки были чем-то похожи друг на друга. Дома с ярко раскрашенными ставнями и белыми крышами, утопая в зелени, тянулись по высоким берегам, органично вписываясь в окружающий ландшафт.

Амур жил особой жизнью. Все здесь говорило о главном занятии людей. Лодки вдоль берега, сети на заборах. Главным в этом краю была рыба. И только о ней велись разговоры местных жителей.

Там, где расположилось село Тыр, Амур был на удивление узким, а берег – высоким и обрывистым. Дома ютились на небольших бугорках, тянувшихся вдоль реки. Рядом с поселком отвесными скалами, уходившими прямо в воду, возвышался огромный утес. Под ним бурлила вода, собираясь в большие водовороты.

«Ракета», сбросив скорость, проходила мимо скалы. Кое-где на камнях, словно речные чайки, сидели мальчишки. Они ловили рыбу, с любопытством разглядывая проходившее судно.

Все припали к окнам и от восторга открыли рты. Пейзаж произвел на студентов сильное впечатление. Местная же публика, заставив сумками весь проход, уже выстроилась в привычную очередь, ожидая, когда «Ракета» пристанет к берегу.

После духоты и утомительной качки земля показалась особенно приятной. Запахи. Звуки. Люди, пришедшие встречать приехавших. Зеваки, высыпавшие на берег. Все выглядело новым и необычным. Студенты сгрудились в одном месте, наблюдая за суетой незнакомого поселка.

Встретил практикантов сухощавый мужчина среднего возраста. Это был директор местной школы. Он показывал дорогу, по возможности помогая нести студенческое имущество. Дорога забирала круто вверх. Вдоль нее и повсюду бродили и лежали, греясь на солнышке, огромные свиньи. Некоторые валялись по уши в грязных лужах и при виде студентов пронзительно хрюкали.

Путь был тяжелым и непривычным. Половина девчонок ныла от тяжелых сумок, взвалив часть своих вещей на парней.

Больше всех досталось добродушным и молчаливым якутам, Коле и Саше. Держались они немного особняком, но в любом общем деле были в первых рядах. Облепив со всех сторон свои худые жилистые фигурки зонтиками и этюдниками, они шли молча, и не выражали никаких эмоций. За ними, ругаясь и гремя этюдниками шёл Пашка, долговязый и медный от загара парень. От этого загара его короткие соломенные волосы казались особенно яркими, словно их действительно срезали на пшеничном поле. Пашка отслужил армию, и все его шутки и выражения, грубоватые и не очень глубокие по смыслу, были пропитаны казармой. Он ворчал на девчонок, побросавших свои этюдники, называл их хитренькими лисичками, и обвинял в своих бедах желторотых юнцов, вроде Герки, вовремя смывшихся со своим барахлом. Шедший немного впереди, Дима, тоже истекая потом, тащил на плече объемный рулон белой бумаги. Чтобы не распалять брата ещё больше, иначе тот психанёт, бросит всё посреди дороги, Дима шёл молча, лишь изредка поглядывая по сторонам. Пашка почти бежал меленькими семенящими шажками, словно китаец, нагруженный рисом, при этом продолжая искать глазами этих хитреньких лисичек. Заметив ещё издали обвешанную непонятно чем долговязую фигуру, люди загодя уходили в сторону, с любопытством наблюдая за диковиной. А где-то позади, все так же мирно беседуя, и осматривая знакомые с давних пор места, тихонько шли преподаватели.

Девчонки все время ныли от тяжелых сумок и бесконечного подъема. Но даже в такой ситуации горластый Герка откалывал номера и строил рожи разгуливающим вдоль забора хавроньям. Геркины шутки хоть как-то отвлекали от утомительного подъема. Усевшись на заляпанный красками этюдник, Герка зарычал, подражая раненому зверю:

– Все, толпа, я больше не могу! Умираю. Не обращая внимания на дорожную пыль, Герка так и повалился, раскинув руки и ноги в разные стороны. Тут же замертво валились все остальные, кто шёл рядом, бросая, как попало, свои вещи прямо на землю. Отдых длился недолго, потому что все увидели внизу нечто страшное. Это шёл Пашка. Первым вскочил Герка, и как ужаленный, забыв про усталость, полетел вверх.

– Подъём толпа! Страшный сержант идёт! Я подальше от греха! – заорал Герка, вновь заводя импульсом оптимизма и суматохи всех, кто успел упасть на дорогу. Взмокший от перенапряжения Пашка хотел догнать основную группу и задать кое-кому трепку. В пылу он чуть не наступил на Тимофееву, рослую дивчину с пухлыми щеками и вздернутым носиком. Наташа изнемогала от усталости и совсем не хотела подыматься с земли.

– Вставай, Тимоха. – Пашкина фигура заслонила полнеба. – Видишь этих чушек?

Толстые и грязные свиньи ходили совсем близко и хрюкали, ничего не опасаясь.

– Останешься одна, они могут наброситься. Они ведь полудикие, – не то в шутку, не то всерьез тихо проговорил Пашка и тут же заорал, как сумасшедший, во всю глотку. Чёрная от грязи огромная свинья, которую можно было принять за бугор, резко вскочила и побежала.

– Дурак ты, Пашка, напугал до смерти. – Тимофеева с опаской посмотрела на свиней, те с недоверием глядели маленькими глазками на Пашку. – Помог бы лучше.

– Чо! – заревел Пашка.

Наташка схватила пузатую сумку и понеслась аршинными шагами, догоняя основную группу. В суете она забыла свой зонтик. Опасаясь, что его кто-нибудь подберет из чужих, Пашка присел на одно колено и, не бросая клади, ухватил зонтик за ремешок зубами. Рыча и невразумительно ругаясь сквозь зубы, он побежал за Тимофеевой.

В школьном дворе уже немного остывшие от длинного подъема, студенты сидели, кто на чем, а кое-кто просто валялся на скошенной траве.

Свалив в общую кучу осточертевшую ношу, Пашка, лишённый силы тяжести, сделал несколько гигантских прыжков и тоже рухнул на землю.

– Кто Вэрхолата видэл? – ломая русский язык, пропел бородатый Володька. Он говорил с ужасным акцентом, и для всех было загадкой, как Карапетян смог поступить в институт. Он был самым старшим на курсе, и Володьку все очень любили и уважали, и не только за возраст. Карапетян был добр ко всем и очень трудолюбив. Особенно ценили Володьку преподаватели, и всегда ставили в пример.

– Да кто его знает. Он раньше всех выскочил из «Ракеты» и куда-то смылся, -сказал Пашка.

– Ищи свищи ветра в поле. Он, наверное, на утес полетел, – сделал предположение кто-то из ребят.

– А гдэ его вэщи тогда? Кто скажэт мне, гдэ этого таинствэнного человэка искат?

– С собой. Он все свое носит с собой.

Володька подошел к Пашке, обхватил его за плечи, пытаясь поднять, словно тот был мешком с мукой. Это было игрой.

– Поздравляю!

– С чэм? – передразнил Пашка.

– С прыбитием. Пошли найдом Вэрхолата и прыбъём его как последний негодяя. Зарэжим его.

– Я кинжал дома забыл.

–Нэ пэрэживай. У меня есть.

Вокруг уже смеялись.

–А за что мы его будем убивать? –спросил поднимаясь Пашка.

– За то, что всэм не помог. За то, что единоличник.

– А ну! Пошли.

Ребята встрепенулись. Всем хотелось прогуляться. Усталости уже не было, и веселая толпа потянулась к утесу, оставив дежурить у вещей Колю и Сашу.

Артема увидели еще издалека. Он шнырял среди разомлевших под вечерним солнышком животных и только успевал делать кадры. Равнодушные к фотографу, те хлопали ушами и похрюкивали, пуская пузыри в грязные лужи.

Пораженные увиденным, все сразу позабыли причину поиска. Столпившись невдалеке, все ребята уставились на делового фотографа.

– Ты ничего покрасывее не мог найти? – возмутился Володька.

– Пока нет, – невозмутимо продолжая отщелкивать кадры, сказал Артем.

– Ты зачэм на свинэй пленку перэводиш? Тебе людэй мало, что-ли?

Одна их чушек резко вскочила и уставилась на толпу. Самый трусливый и вечно вьющийся подле Герки Болдырев рванул в сторону:

– Ой, мама! Она меня сожрет!

– Это боров, – пояснил Артем.

– А мне все равно, – продолжая с опаской глядеть на огромную свинью, глупо улыбаясь, произнес Болдырь. – В чушке главное – сало.

Артем вышел из окружения животных и зачехлил свой «Зенит».

– Ну да! Если свинья ничем не отличается от хряка, то тогда чем ты отличаешься от той же Тимофеевой?

Юрка сразу поглупел:

– Не понял. А причем тут Тимофеева?

Юрка был человеком безобидным и в тоже время почти бесполезным. Его доброта не приносила никому пользы, а мощная, плечистая фигура не соответствовала застенчивому и нерешительному характеру. Артемовская грубость мало кому понравилась, и компания, забыв про инцидент, пошла дальше.

Парней разместили в спортзале. Мест хватило всем. Каждый выбрал себе спортивный мат, а кому-то достались даже настоящие матрацы. Половина спортзала, по общему мнению, оставалась общей для всех.

Для девчонок отвели две классные комнаты, не очень уютные и вечно темные. Заботливая завхозша, очень напоминавшая старуху-процентщицу, скрепя сердце, выдала девчонкам по матрацу и раскладушке. В довершении она вручила, под личную ответственность преподавателей, ключ от учительского туалета, который, правда, собственноручно заколотила на следующий день толстым гвоздем.

Парни сразу развалились на матах, наслаждаясь новым местом. Сыпались шутки, иногда дубовые, в адрес того или иного студента.

– Рядовой Болдырев! – звучал громогласный Пашкин бас.

Юрка не служил в армии по многим причинам, поэтому не знал, как правильно отвечать:

– Чего тебе, Пашёк?

– Два наряда за неуставной ответ. Назначаю вас дежурным по роте.

Юрка конфузно улыбался, оглядываясь на товарищей:

– Вечно ты, Пашёк, со своими приколами.

График, тем не менее, был составлен. И, как специально, первым дежурил Юрка. Обремененный обязанностью, он неуклюже ходил по залу и стонал, обижаясь на беззаботных друзей, посмеивающихся над ним.

К вечеру, неизвестно с какой стороны появился Верхолат. Его приход вызвал много вопросов.

– Ты где пропадал?

– Он, наверно, всех свиней в посёлке перефотографировал.

– Мы твою пайку съели.

– Не подавились? – так и не ответив на вопросы, вывернулся Артем. – Расхаживая между матрасами, он выискивал удобное местечко, но таких уже не наблюдалось.

–Между прочим… В десяти км отсюда есть старинное нанайское село – Кальма.

– А ты уже успел сбегать туда, что ли?

– Нет, Блохин. Для того чтобы узнать, необязательно бегать за десять километров.

Достаточно спросить.

– А ты знал заранее, что ли?

– Из «Ракеты» увидел. – Артем бросил в угол свою сумку, скинул куртку, расстелил ее на свободном мате и завалился прямо в ботинках. На несколько секунд он закрыл глаза.

– Знаете, какая глубина в Амуре напротив утеса? Девяносто с лишним метров, – не дожидаясь вопроса, с долей непринуждённого равнодушия произнес Артем. Ни у кого не было особого желания разговаривать с Артемом, но из-за последней новости возник спор.

– Такой глубины не бывает, – заголосили все хором.

– А кто видел людей с красными глазами?

Вопрос смутил толпу.

– А они есть. Есть шестипалые люди. Голокожие кошки. Птицы, которые не умеют летать. Что же, если вы не знаете или не видели, то можно смело отрицать, что ли? Или вы верите только газетам? Если не верите, то возьмите хоть измерьте.

– Ну, про страуса мы слышали, -деловито перебил Валерка. -Но где вот такой маток верёвки найти? Вопрос-то интересный, про одного знайку и десять незнаек.

– Можем поспорить. Хоть на что.

– Да пошел ты со своими спорами!

Однако тему не закрыли, и ребята ещё долго обсуждали вопрос, что может уместиться в такой яме. Артем, не обращая внимания на бойкот, стал разбирать сумку и рассматривать находки.

На следующий день, после жиденького завтрака, когда все отдыхали, в зал влетел Бочкарев, по кличке Пети. Так его прозвал Пашка, увидя в нем поразительное сходство с древним человеком – питекантропом. Бочкарёв был сильно сутулым, невероятно длинноруким, добрым и доверчивым человеком, а в его неуклюжем и нескладном теле чувствовалась и таилась большая физическая сила. Кличка прилипла еще на вступительных экзаменах, где Пети продемонстрировал завидное рвение к учебе и полное отсутствие знаний по школьной программе. Не смотря на это, его, как и многих других армейцев, вытянули и зачислили на курс.

Глаза Пети светились, и выдавали детский восторг человека, который не способен переживать радость в одиночку. Своим блуждающим взглядом он кого-то выискивал:

– Пашука, Димука. Я надыбал кучу кирпичей недалеко отсюда. Коля Вагин печку класть будет. Будем дровами топить её, харчи готовить. Правда здорово. Дымом будет пахнуть. Димука, вставай. Нужно помочь. Я уже десять кирпичей притащил. За один раз принёс.

–Ну ты же амбал у нас. Десять кирпичей… Да врёшь ты Бочкарь. –Братья тут же вскочили, благо, что в животе у них почти ничего не было, и начали бесцеремонно распинывать дрыхнувшую толпу. Зная, что с ними лучше не спорить, все дружненько поплелись за Пети. Один Артем невозмутимо ковырялся в фотоаппарате, пытаясь устранить мелкую неполадку.