скачать книгу бесплатно
Конопляный рай
Дмитрий Глебович Ефремов
Повесть о том времени, когда дети умели играть, но эта игра по особым правилам, на грани жизни и смерти, где герои уже не дети, но ещё не взрослые, и готовы идти войной на мир, который их взрастил и воспитал. "Конопляный рай" – это не только заброшенная нанайская деревня посреди нетронутой тайги, куда вели невидимые тропы искателей приключений и бродяг, но и "место силы", древнее и загадочное, где встречаются добро и зло, о чём автор поймёт через много лет, осознав, что столкнулся с миром неизвестным и даже страшным…Рисунок на обложке: художник Олег Лелюх. Собственность автора.
Посвящается моему брату.
Машина лихо проносилась по крутым поворотам, выкидывая из-под тяжелых колес придорожную гальку. Окутав себя едким дымом, она карабкалась в затяжные подъемы и проваливалась в такие же бесконечные спуски. Володька, водитель КамАЗа, уверенно ведет своего «малыша» по хорошо знакомой дороге.
Не так часто задумываешься о том, что же такое дорога. Скорее всего, это общее понятие. Дорога жизни, дорога в будущее, да мало ли у человека дорог. А Володька говорит по-своему – трасса, и не вкладывает, как мне кажется, в это слово никакого особого смысла.
Знаю я Володьку всего сутки. Невысокий парень приятной наружности, приветливый, легко смотрит в глаза и улыбается. Он уверено рулит. Руки у него крепкие, с закатанными рукавами, на правой руке из-под рубашки проглядывает наколка, наверное, с армии. Странно, но я тоже мечтал в армии что-нибудь «нарисовать», но руки не дошли, и слава богу.
Володька перевозит мои вещи и меня на новое место. Я переезжаю. Кто-то сказал, что один переезд равен двум пожарам. Похоже на правду. А может, я сам это придумал? Вообще-то, у меня это уже второй переезд, и мало приятного, срываться с насиженного места, оставлять друзей, часть себя в погоне за лучшей жизнью. Я пока не знаю, прав ли в своём решении, наверное, время покажет. А пока, все мои мысли заняты дорогой, и лишь Володькины короткие рассказы отвлекают меня от окна. Незаметно, я пытаюсь разглядеть рисунок на его руке.
– Нравится? – без всякого смущения спрашивает Володька. —На службе дело было. Дурак. Теперь вот на всю жизнь.
Длинный шестиметровый кузов набит доверху моим добром. Ухабы, резкие повороты, наверное, превратят его в салат, а грязь и пыль хорошо сдобрят его в дороге. Я уже свыкся с этой мыслью, но иногда все же поглядываю в заднее стекло: есть вещи, которые мне дороги. Жаль будет, если дорога их испортит.
Уходящая вперёд лента завораживает. Быстро пролетают редкие поселки, люди словно застывают за окном нашей кабины, оставаясь далеко позади. У них своя жизнь, свои проблемы, и что им до нас.
Володя ругается, посылая тысячу проклятий в адрес рулевого управления.
– Тяги ни к черту. Совсем разболтались, – словно оправдывается он, закуривая очередную сигарету. Устранить в дороге такую неполадку нелегко, да и время дорого. – Ничего, – успокаивает он, – как-нибудь дотянем. На трассе в беде не оставят.
У Володьки, и вправду, приятная улыбка, как-то располагающая. Может из-за усов? Хорошие у Володьки усы, не сказать что большие, но с ними он кажется надёжным, таким парням почему-то хочется доверять. Лицо у Володьки мягкое, круглое, как мячик. На вид он моего возраста. С ним легко.
Не заметили, как скатилось солнце. Сквозь вершины деревьев оно словно бежит за нами, касаясь своими огненными краями сопок. Горы красивые, воздушные, и как будто прозрачные. Столпившиеся у дороги кедры уже завесили нас плотной тенью. Мрачно. Мимо проносятся такие же большегрузы, обстреливая кабину мелкой дробью камней. Кто-то уже включил габаритные огни. Так спокойнее. Иногда они сигналят фарами. Володька улыбается и отвечает тем же. На сотни километров ни души. Я представляю нашу машину с высоты. Она как муравей среди травы, ползущая по тоненькой извилистой ленточке букашка. Эта мысль до глубины души волнует меня, однако маленький «мир» Вовкиной кабины, обклеенный приветливыми девчонками, отвлекает от нелепых мыслей и успокаивает. В кабине тепло и уютно, как дома. Впрочем, на предстоящие сутки это и есть мой дом. Чтобы не спать, задаю разные глупые вопросы. Непросто с незнакомым человеком в одной упряжке.
– А вдруг сломается в дороге?
Володька смотрит на меня. На каждый вопрос он всегда поворачивается и долго смотрит, забыв о дороге, словно машина – трамвай и идёт по рельсам сама.
– Всяко бывает. Трасса. Иной раз и без лобового стекла приезжаешь. Ладно, летом, а зимой!.. Зимой без стекла худо.
Я делаю умное лицо, киваю, мол, понятно.
… – А что зимой… Дальше едешь. Варежки надел, и вперед. Не стоять же. Замерзнешь – остановишься. Соляры сольешь – факелок соорудишь. Руки погрел и дальше.
–Володька посмеивается, словно дело пустяковое – в магазин через дорогу сбегать.
Когда появляется встречная машина, он переключается на ближний свет. Ругается, на чем свет стоит, если пролетевшая мимо машина не делает этого.
– Чтоб твоя тёща сто лет прожила, – недовольно ворчит Володька в адрес негодяя. – Думаешь, мне его дальний мешает? Бровку видать, и ладно. Мешает, конечно, но это ерунда. За рулём надо думать только о дороге. А он размечтается или еще хуже – уснет за баранкой. А когда мигнул, переключился, ясно – не спит. Знаешь, сколько таких мечтателей лбами встретились. Если в этот раз не увидели аварии, считай, повезло.
Про «дальний» я как-то не думал раньше. Мудро и просто. Да и куда мне, ведь это мое первое путешествие на колесах. Хотя про аварии я от своих друзей кое-что слышал.
Володька начал зевать и заразил этим меня.
– Самое мерзкое время. Ни день, ни ночь. Держи ухо востро. Однако паря, скоро жилье, село будем проезжать.
Незаметно начинаю привыкать к его обращению – паря. Там, в деревне, где я буду жить, все так и обращаются. Паря. Особенный народ, эти Столбовские.
Без движений уже стала побаливать спина, да и задница от долгого сидения уже задубела. Привычки нет.
…– Раньше в этом месте гравийка была. Место гнусное. Вокруг болотина сплошная, мари на сто вёрст. – Володька зевает, смотрит по сторонам, вглядываясь в сумеречный пейзаж, и в который раз успокаивает меня. —Ничего, соляра есть, доедем. Дорога хорошая.
Асфальт выглядит уже далеко не новым, и на старых заплатах нас трясёт, как на стиральной доске. Я вспоминаю о своих вещах и не скрываю своего разочарования.
Вовка ухмыляется:
– Бывает во сто раз хуже, а этому асфальту всего десять лет. Сделали, конечно, ужасно, наскоряк, а нам вот мучиться.
Я задумался:
– Десять лет? А сколько же ты тогда ездишь?
Вовка почему-то смолк. Мне показалось, что он провалился куда-то. За стеклом, вокруг яркого луча света автомобильных фар уже стояла непроглядная тьма, машина послушно неслась на встречу неизвестности, а я всё ждал, когда он вернётся из своего прошлого и ответит на мой, наверное, нескромный вопрос.
– Двадцать, – с нескрываемым удивлением произнес Володька.
– Ты что, с яслей за баранкой?
– Почему с яслей? С армии. Как дембельнулся, так и верчу, наматываю мили на кардан и мчусь навстречу проводам, как там, у тезки. Я, паря, уже с двумя подругами успел развестись. Первый сын – сам скоро в армию пойдёт. Не выдерживают бабы долгих командировок. А я без дороги уже не могу. Тебе не понять, ты не ездил.
– Наверно.
– Давай-ка, учитель, чайку хлебнём, сон разгоним. Где там твой термосок? Наливай, что ли.
– Прямо на ходу?
– А куда она из колеи денется! – смеётся Володя.
Проскочили очередную деревню. В окнах домишек горит свет, разный, сквозь занавески угадываются абажуры, яркие люстры, мерцающие экраны телевизоров. Обожаю свет в окнах. Тепло на душе становится, когда видишь в незнакомых окнах свет. Странное чувство. Ты и представить не можешь, что там, в этих окнах, но почему-то на душе становиться тепло, хотя, вместе с тем и тоскливо. Свой дом одновременно вспоминаю. Вовка сбросил газ и тихо покатил на нейтралке.
–Чего шуметь? Им хватает и без того. Да и дураков пьяных хватает, не заметишь, как он под колесами окажется.
– Сбивал?
– Слава богу, нет. Постучи по дереву. И сплюнь три раза.
Я сидел в метре от человека, который был старше меня лет на десять, и удивлялся, все больше и больше, его спокойствию, его манере уверенно везти машину, иногда бросая руль, легкости в общении и немногословности. А машина всё катилась маленькой букашкой, освещая впереди себя путь, среди неухоженных селений и нетронутой тайги, где уже трудно было отличить верхушки великанов кедров от неба. Но мне было спокойно и хорошо.
– Лидогу проехали, – разрушил он долгое молчание. – Еще немного потерпеть, и опять хорошая дорога пойдет. Там будет легче.
– Представляю, что значит немного.
Володька с пониманием оглядывает меня и вздыхает:
– У тебя паря привычки нет. Ты, небось, и седла настоящего не знаешь?
– В смысле? Какого седла? – не понял я.
Володька сделал удивлённое лицо и почему-то отвернулся.
– Ну, на коне ты ездил? Верхом?
До моего сознания наконец-то дошло, о каком седле говорил Володька. Я замотал головой и вздохнул. То, что имел в виду мой новый друг, казалось несбыточной мечтой.
– Ты что, на коне никогда не сидел? Деревня… – вздохнул Володька. – Край-то у нас казачий. Конь, это всё. Но ничего, какие твои годы. Ещё успеешь во вкус войти. Ладно, потерпи, скоро повеселее будет.
Я вспомнил про свое барахло, трясущееся в кузове словно горох в жестяной банке, уж ему-то все равно. После такого путешествия хоть в костер.
– Поддадим, – подбадривает меня зевающий Володька, выжимая газ из своего железного конька. – Малыш знает свое дело. Правда, малыш? – обращается он к рулю. – Все в порядке. Да, кстати, скоро будем речку проезжать, вода там – просто чудо. Вот увидишь. Надо будет остановиться обязательно.
Пошел длинный спуск, хоть и пологий, но по работе приутихшего двигателя это хорошо чувствовалось. Навстречу шла целая колонна. Володька сбросил газ, и покатился на нейтральной скорости, уже успев переключиться на ближний свет.
– Ого, настоящий караван! Долго же вас собирали. Не люблю гуртом ездить, хотя и легче. Не люблю дышать кому-то в задницу. – Вовка сжал руль еще крепче и, когда машина поравнялась с колонной, затрещал, как из пулемета, осыпая встречных мелкой дробью.
– Тра-та-та-та!
Меня это развеселило, и я присоединился к его шутке, заряжая более крупные снаряды. В такой дороге чего не сделаешь, лишь бы разогнать тоску и сон. Кто бы подумал, что этому человеку почти сорок лет. Чем больше мы ехали, тем легче мне было с ним. Он располагал к себе, крепкий, невысокий, чуть полноватый парень.
Я немного забылся, путаясь по привычке в своих мыслях по поводу переезда, запыленного барахла, как вдруг машина, прокатившись по небольшому мосту, ушла на обочину. Под мостом проносилась небольшая, но быстрая речка. В это мгновение я словно очнулся и все вспомнил. Буквально все, что было связано с этим местом.
– Чего паря задумался? – Володька хлопнул меня по плечу и, достав из бардачка пластиковую кружку, вылез из машины. Сделав несколько конвульсивных движений телом, словно его ударило током, он несколько раз присел и подпрыгнул на крепких ногах. Помахав руками в разные стороны, он спустился к воде.
– Давай, учитель. Вода остывает!
Своим «учитель» он совсем не обижал меня. Наверное, моя профессия была более значимой для него, чем я сам. Я поплелся за ним. Вокруг так ничего и не изменилось. Даже мост и шум воды под ним были теми же. Я спустился вниз, оказавшись почти под самым мостом. Его темный силуэт еще больше напомнил мне о прошлом, приблизил к деталям и мелочам, о которых я постепенно забыл, хотя кое-что не раз всплывало в памяти. Не задумываясь, я уселся на бревно, не различимое в темноте.
– Знаешь, как речка называется?
– Знаю, Даур, – не задумываясь, ответил я.
– Бывал тут, или как? – спросил Володька слегка удивившись, протягивая мне кружку с водой.
– Нет, спасибо, я с ладони.
Вода, холодная и чистая, ломила зубы. Я сделал ещё пару жадных глотков и выждал, пока в мозгах всё встало на свои места.
…– Давно. Ещё в школе учился.
– Так ты что, – удивился Володька, – конопелькой баловался, что ли?
Я улыбнулся:
– Почти.
– Но ты же говорил, что никогда не курил. Ты меня удивляешь, учитель.
Со всех сторон к нам уже летели беспощадные комары и их собратья по столу – мокрецы и мошка, нацелив свои шланчики для перекачивания крови. Мы какое-то время пытались вести с ними борьбу, дабы насладиться приятным шумом и прохладой от реки, но потом сдались. Вовка бросил окурок в воду и побежал к машине.
– Поехали, Дима! Давай в машину. Загрызли совсем, звери. Что-то уж больно лютуют они сегодня.
Машина взревела и выехала на дорогу. Захлопнув дверь, я с удовольствием почувствовал, как освободился от усталости.
– Значит, когда в школе ещё… Давай, паря, колись! Что у тебя было в этой дыре. Дорога-то долгая, длинная. А то меня что-то в сон клонит.
Володька успел сунуть голову в речку, с волос его капала вода. Я пожалел, что не сделал того же, но возвращаться было поздно.
– Да не очень-то интересно. И рассказчик я некудышний.
Ночь превратила нашу кабину в уютный и теплый домик, и, несмотря на тряску, мне было хорошо. Приборы светились в темноте зелеными огоньками, отражаясь в лобовом стекле каким-то загадочным миром. Вовкин профиль, освещенный встречными фарами, придавал мне особое чувство спокойствия и комфорта. Он был весь в работе. Я же, удобно развалившись на сиденье пассажира, медленно проваливался в бегущую мне навстречу темноту. Неожиданно яркое солнце беззаботного детства осветило мою память, разлившись мягким теплом по всему телу, и наполнив невыносимым чувством жалости к безвозвратно ушедшему прошлому. Внезапность нахлынувших чувств захлестнула меня, я напрягся, что было сил, пытаясь удержать в себе это редкое и нестерпимо приятное чувство. Перед глазами, по другую сторону реальности, словно в зазеркалье, возник русоволосый мальчишка. Сидя на крыльце, он выжигает что-то на небольшой фанерке увеличительным стеклом. Рядом стоит белобрысый и рослый парнишка и что-то бурно рассказывает.
Это я и мой брат.
– Демьян, кончай жмотиться! Всего три рубля. Отдам, честно говорю. У тебя есть, я знаю, – напирает Пашка. Он недовольно сжимает губы и морщит тяжёлый лоб. Пашка на голову выше своего брата и смотрит на него сверху.
– Нету. Не дам. Ты мне уже больше десяти рублей должен.
– Ну, как раз и отдам. Сразу все. Одиннадцать, – Пашка смотрит честными глазами, словно преданный пес, только что хвостом не машет, пытаясь разжалобить брата. Но тот не сдается.
– Сказал, нет. Я же сказал тебе! – психует Дима и бросает своё занятие.
– Ну, ты чо! – словно отвечает на вызов Пашка, ещё плотнее сжимая свои мясистые губы и хмуря брови. Лицо его вмиг изменилось, лоб напрягся, глаза, большие и голубые, словно вылезли из орбит. От напряжения на толстой шее вздулись вены. – К нему же по-братски, а он как последний жмот! – обиженно забасил Пашка, тряся своим соломенным чубом. Ища поддержки у друзей, он деланно, по актёрски развёл свои длинные руки, обращаясь к публике:
– Ну, хоть вы ему скажите, пацаны. Он меня не слышит.
Пока Пашка вёл переговоры с братом, дружки стояли у калитки, подпирая старые берёзовые столбики. Остапов Андрей, которого все звали просто Остап – худой, даже тощий, сотканный из одних жил, с длинными патлами, и Кася, наоборот, коренастый, коротко стриженный, одетый, не смотря на жару, в свитер и потертые добела джинсы. Наблюдая со стороны разговор братьев, дружки едва сдерживали смех, пытаясь при этом остаться безучастными. Под ногами валялся рюкзак, набитый каким-то тряпьем. По их внешнему волнению Димка догадывался, что они куда-то намылились. Ему, конечно, было интересно, куда эта тройка могла сорваться, но понимая, что любопытство может стоить тех самых денег, которых домогался брат, Дима делал вид, что его это не касается. Из рюкзака выглядывало рукоятка небольшого топора, и значит, они могли поехать на рыбалку, но удочек почему-то не было.
– Да ладно, Димыч, не жмись. У тебя же есть деньги. Мы же вернем, в натуре. Нам правда на билет не хватает, – влез в разговор Кася. Он хитро улыбнулся своими узенькими глазками, украшенными хорошими фингалами на оба глаза, не упуская любой возможности втереться в доверие упрямого Димки. Оба его глаза узкими щелочками едва проглядывали из-под заплывших бровей, но их озорной блеск выказывал неунывающий весёлый нрав, и как-то даже притягивал.
Кася регулярно попадал в разные передряги, вынося из них не только синяки и опухшие губы, но и очередную порцию жизненного опыта, жизнь в нём всегда била ключом. В этот последний раз его здорово отлупили у «стекляшки», где всегда была в продаже «водяра». Вступив в перепалку с кем-то из местных пьяниц, он пальнул из самодельного пистолета. Такой у Каси был характер, дерзкий и рисковый. За что и был бит. Правда, «грим» его мало волновал, он любил жизнь и никогда не впадал в отчаянье из-за подобных пустяков.
– Кончай Демьян жмотиться, в натуре. Я тебя уважать перестану. Дай хотя бы рублей пять. Отдам же, мопед свой продам, и верну.
– Какой мопед? Который ты Фантомасу продал?
Кася заговорщицки переглядывается с дружками, словно выискивая в их участливых взглядах нужные для убеждения слова.
– Да я не продал его, так дал, на время. Захочу, хоть сейчас заберу. Пошли прямо сейчас, он все равно не умеет кататься.
– Так и я не могу.
– А мы научим, правда, Пашок?
– Да запросто! Я для брата ничего не пожалею. Пошли к Фантомасу, – засуетился Пашка.
– Пашок ты чокнулся? У нас же времени в обрез, а мы пойдем по слободке Фантомаса искать, – быстро сориентировался Кася.
