скачать книгу бесплатно
В темноте слова Захара звучали зловеще, даже Фил прикусил язык. Дим словно застыл с закрытыми глазами – он так сидел с самого начала рассказа: то ли слушал, то ли спал. Самайя прислушивалась к звукам леса – они были обычные, живые: уханье филина, волчий вой, журчание воды в ручье, шелест листвы, потрескивание горящего дерева, завывание ветра где-то в вышине. Самайя хотела услышать продолжение, потому что по мере рассказа в памяти зашевелились смутные образы.
– Об этом я не слышал, – озадаченно сообщил Рик. – Помню, что Свенейв получил Летопись, использовал её, чтобы покорить других вождей, про его смерть в той сказке точно ни слова не было.
– Это понятно, – кивнул Сильвестр. – Сказания и легенды живут своей жизнью; от того, в чьих устах они звучат, зависит многое. Прочти-ка пяток хроник о любом событии – не сразу разберёшь, что они пишут об одном и том же.
– Да, – согласился Захар. – Многое забыто, многое поменялось за века, в иных семьях предания хранятся и передаются в целости, другие родители не всё говорят детям. Верно, твой отец не хотел пугать тебя на ночь страшной сказкой.
Рик надулся. Он явно не хотел говорить об отце.
– У Свенейва было четверо сыновей, – продолжил Захар. – Третий сын по имени Иригор умертвил двух старших братьев раньше, чем остыл труп отца, и забрал Летопись. Пощадил он только трёхлетнего Дарена, чтобы избежать участи Свенейва. Этого Дарена Иригор посадил в темницу и не выпускал наружу, на службу звал не родичей, которых вскоре почти не осталось, а разный сброд. Иригор искал заговоры и предательство повсюду; поскольку Летопись не ведала, о чём толкуют люди промеж собой, он наводнил страну соглядатаями да палачами. Хватали любого, кто покажется подозрительным. Иригор столь рьяно выискивал врагов, что убил жену, сыновей, дочерей; только Дарен остался, ибо ни с кем не общался, никуда не выходил. Иригор страшно боялся волшебников и расправлялся с волхидами. Незнамо как, однажды его нашли умершим, подросший Дарен занял его место. Летопись он читал мало, после темницы предпочитал забавы да потехи – страной правил волхид по имени Лоулах. Его прозвали Бардом из-за того, что Дарен услыхал на очередной попойке его песни и так восхитился, что сделал придворным певцом, опосля смотрителем над двором, а там вовсе поручил ему все заботы и занялся утехами. Лоулах поправил дела государства, остановил казни волхидов, при этом он обходился без Летописи, зато Дарен нашёл ей место в своих забавах.
– Он использовал волшебную вещь для развлечений? – недоверчиво спросил Рик. – Почему?
– Потому что корона на челе не сделает из тебя правителя. Дарен не хотел править, желал только…
– Трахать баб, жрать да спать. И снова трахать – у него наложниц было без счёта, – беззастенчиво вставил Фил. – Это при нём право первой ночи стало так популярно. Ха, да он помешался на этом, такие… м… способы выдумывал, хоть отдельную летопись пиши! Я б почитал с удовольствием, – ухмыльнулся он. – Жаль, читать не умею.
– Не в том суть, – Захару явно не нравилась тема разговора. – Одни по книгам постигают историю, астрономию, математику, науку войны или науку управления страной, он же по ночам просил Летопись поведать о том, как…
– Как, в каких позах, какими способами, – подхватил Фил и подмигнул: – Полезная наука, между прочим, правда?
– Дарен к тому времени натешился свободой, заскучал, вот и заинтересовался, как это делают другие. Он писал чьё-то имя и ночь напролёт со всеми подробностями читал, что делает избранник. Свадьбы любил, принуждал подданных жениться или выходить замуж почаще. Развестись всем дозволял при условии, что сразу новая свадьба. Стоило Дарену узреть нечто небывалое, он это пробовал сам; ежели ему не нравилось, мог должности лишить неугодного или обсмеять при всех. Иногда вынуждал кого-то прилюдно повторить ночные утехи. Скоро Дарен почти перестал вылезать из опочивальни – вместо живых людей общался с Летописью.
– Он не помер от потери крови? – удивился Сильвестр.
– Он быстро смекнул, что может использовать своих бесчисленных бастардов, держал их поблизости. Даже слова писать обучил.
– Представляю, как его любили, – скривился Рик. – Надеюсь, он плохо кончил. Про него я никогда не слышал.
– Он кончил по полной, уж будь уверен, – хихикнул Фил. – В погоне за наслаждением удушил себя напрочь, представляешь? Понятия не имею, чего он там вычитал, да вот опыт у него не задался. Когда его нашли, он был твёрже собственного хрена.
– Летопись лежала на постели подле тела, – продолжал Захар. – Несколько человек нашли труп и решили избавиться от дальнейших унижений. Сжечь они хотели пергамент али порвать, не ведаю; кончилось тем, что меч-кладенец, спрятанный Свенейвом, возник в воздухе и изрубил на куски всех.
Лоулах стал соправителем при сыне Дарена Свамире. Когда тот подрос, посадил юношу в темницу, где держал десять лет. Изредка он заставлял Свамира читать Летопись, хотя вообще-то Лоулах её не жаловал, зато волшебный меч держал при себе. Постепенно волхиды осерчали на Лоулаха: издревле повелось так, что промеж собой они все равны, как потомки богов, а он почитал себя кем-то навроде верховного жреца. Лоулах требовал с волхидов подати, хотел заставить их служить в его войске, чего не было испокон веков. Он выбирал, каким богам служить, каким нет. Так их пути разошлись.
Волхиды решили вернуть трон Свамиру, Лоулах об этом прознал и замыслил убить последнего потомка Свенейва. Он с волшебным мечом спустился в темницу, попросил Свамира почитать Летопись, зашёл сзади и поднял меч. Заговорщики, следившие за Лоулахом, ворвались в подвал. Свамир их заметил, оглянулся на Лоулаха и увидал, что над ним занесён меч. От испуга он прикрыл чело рукой с пергаментом. Чуть только лезвие коснулось его, меч запылал аки факел. Металл плавился, обжигая руки Лоулаха. Правитель бросился к двери, но заговорщики зарезали его на месте. Свамир стал княжить, вернул волхидам их права, дал много новых. С той поры повелось, что власть князя и жрецов сравнялась. Летопись трогали редко, в основном при решении споров и поиске преступников. В некоторых странах правоту доказывали мечом или словом, в Сканналии повелось спрашивать Летопись.
Потомки Свамира правили кто лучше, кто хуже, в Сканналии всё худо-бедно успокоилось, лишь изредка князья искали подспорья у Летописи. Так, Негобор избрал себе невесту из сотни девиц, прочтя, чем занимается каждая из них. Самую скромную он взял в жёны, самых развратных сделал любовницами. Другой, Ярем, при поддержке жрецов изгнал старшего брата Эдмира, который грамоту не разумел. Эдмир разобиделся – замыслил не только брата убить, но и Летопись уничтожить, а посему похитил волшебный лук со стрелами. В день поминания предков Эдмир затаился на кладбище, поджидая брата. Он знал, что магический пергамент Ярем таскал с собой за поясом под кольчугой, и целил именно туда. Волшебная стрела ударила в цель, пробив кольчугу, да отскочила и упала на землю. Эдмир в тот же миг увидал, что в его руках обычный старый лук с прогнившей тетивой. Из него ушла вся сила, вся магия. Эдмира тут же обезглавили, Ярема прозвали Неуязвимым.
– Это что ж получается, – поразился Сильвестр, – этот ваш листок пергамента уничтожал магические предметы?
– Он забирал магию, как забирал кровь, – подтвердил Захар.
– Сколько ещё предметов он уничтожил?
– Все до единого.
– Я помню сказку про алхимика, – встрял Рик. – Про то, как великий алхимик по имени Санмар изобрёл зелье, одурманил им жену князя Хороса, стал её любовником, а самого князя опоил сонным зельем. Однажды Санмар нашёл Летопись и решил от неё избавиться, чтобы князь не узнал правды. Он сделал зелье, которое сворачивает кровь, чтобы облить им пергамент. Он использовал для зелья кровь младенцев, чьи трупы потом приносил на костре в жертву богу огня и молний Таркуруну…
– Это ты от отца услыхал? – прищурился Захар.
– Нет, от приятеля, – неохотно поделился Рик.
– Да уж, чего не насочиняют пацаны по ночам, – хмыкнул Фил. – Волхиды Таркуруну не поклонялись, чтоб ты знал. У них был свой бог, двуликий Белчерог, понял? А уж про младенцев чушь собачья, точно говорю. Впрочем, в твоём возрасте я тоже такие страшилки любил.
Рик смутился. Монах спросил:
– А что в итоге-то? Что там было?
– Про то никому не ведомо! – оборвал Захар. – Сказывали, Санмар кинул Летопись в огонь, но она не сгорела. Он сотворил зелье с кровью князя – Санмар часто отворял ему кровь, поелику был ещё и лекарем. Санмар усыпил князя с его супругой, выкрал Летопись и бросил в зелье, чтобы кровь боролась с кровью. Зелье вскипело, вылилось в огонь – тот взвился до небес. Пламя спалило и Санмара, и князя, и его жену. С той поры князья страшились лишний раз приблизиться к Летописи.
Захар умолк, уставившись на какую-то звезду, словно припоминая давние события. Дим приоткрыл один глаз, который пристально наблюдал за сказителем.
– В моя страна когда-то тозе была такая весьть, – заявил он, – но она пропадать.
– А почему сейчас про Летопись мало кто помнит? – не выдержал Рик.
– Времена поменялись, северный ветер заглушили ветра с юга, – загадочно сказал Захар.
– В моя страна такой время звать время перемен, – снова послышался голос Дима.
– Да, с юга в Сканналию пришли перемены. Древняя вера скантов превратилась в ересь, за неё жгли на кострах, резали без жалости, – голос Захара стал приглушённым, печальным и тихим. – Валамир убил старшего брата Полияра, сосватал его жену, усыновил сына Свирега и взялся укреплять власть. Когда жена померла, Валамир пожелал жениться вновь. В ту пору в Сканналии жило много эктариан, даже мать Валамира приняла веру в единого Бога и чтила Декамартион. Сам Валамир до смерти отца был его наместником на юге, где ныне Нугардская область и граница с Барундией – там новая вера укоренилась крепко. Вскорости Валамир нашёл невесту – дочь барундийского короля. Условием для женитьбы король Барундии выставил принятие эктарианства. Валамир долго решал и таки внял зову принять новую веру. Идолов скантских богов вышвыривали на улицу, священные рощи вырубали, на месте алтарей предков потомки ставили храмы нового бога. Волхидов нещадно уничтожали, для чего Валамир без смущения пользовался их Летописью. Но чем большим эктарианином становился Валамир, тем больше жаждал он уничтожить Летопись…
– Потому что она языческая? – спросила Самайя.
– Не только. Он помнил судьбу сыновей Свенейва и не хотел, чтобы его собственные сыновья – их тоже было четверо, считая Свирега, – перебили друг друга. Валамир не решился тронуть Летопись, задумав её схоронить. Он спустился в подвал, заложил её камнями и замуровал наглухо вход в подвал. Скоро жить во дворце ему показалось неуютно, ему чудилось, что магия Летописи сводит его с ума. Валамир не выдержал – поджёг хоромы. Стены деревянного дворца сгорели дотла, отыскать ход в подвал стало невозможно. Валамир занял дом убитого брата – он стоял рядом на берегу Истры. Дворец Полияра, выстроенный самим Свенейвом, и все постройки в округе, кроме пожарища, за несколько лет обнесли толстой каменной стеной; на месте сгинувшего дворца образовалось кладбище. Валамир всех уверял, что стена защитит от горцев, которые тогда нападали постоянно; на самом деле он боялся нападения из Иштирии, боялся Летописи, похороненной за стеной.
Волхиды взбунтовались против Валамира, однако у него на юге хватало сторонников, север же всегда был безлюдным. Валамир победил, идолы повсюду сменились ликами сына Божьего Зарии и его смертной матери Миры. Их изображали на иконах, на картинах и на пластинках, что эктариане носят на струне, висящей вокруг шеи. Валамир стал величать себя королём, утверждал, что его власть божественна. «Власть идёт от Бога», так он молвил. Этот девиз взял его сын Ярвис. Всё бы ничего, да древняя магия оказалась сильнее.
Рик, воспитанный примерным эктарианином, нахмурился. Валамир принёс в Сканналию веру в единого Бога, но впервые Рик задумался о том, что отец, мать, дети Валамира, да и сам он были когда-то язычниками. Рик прикинул, смог бы он отказаться от нынешней веры ради чего-то нового? Эта крамольная мысль заставила его поёжиться – он её отогнал. Вряд ли он окажется на месте Валамира.
– Валамир правил двадцать лет, – голос Захара теперь казался мрачным, – но чем краше становился Нортхед, тем хуже жила страна.
– Он был плохим королём? – спросил Рик.
– Не в том дело. Просто есть силы, неподвластные королям. Поначалу перемен не замечали, зато к концу царствования Валамира Сканналию всё чаще заливали ливни, урожаи гибли от засух, болезни выкашивали деревни и города, зимы были такими студёными, что люди замерзали насмерть. Начались землетрясения – Летопись пыталась вырваться из плена. Земли на границе Сканналии и Иштирии уходили под воду, отгораживая царство древних богов от царства людей. Однажды остался лишь узкий перешеек, где едва умещалось зажатое горами русло Марваги. Марвага тоже стала иной. В былые времена её воды неслись на юг – отныне они от истока направлялись на север, да ещё и под землёй; только у Черты река вырывалась из скал и текла в Иштирию.
Прежде мореходы огибали Сканналию с Иштирией по морю, плавая летом из Лодивии в Шагурию и обратно – теперь на их пути встали льды, скалы, течения, ветры и туманы, которые до сих пор никто не преодолел. Страну охватил ужас. Вулканы извергались, закупоривая шахты лавой, сжигая горные поселения; горячие воды прорывались среди сельских полей и городских площадей – люди варились заживо; море накатывало на брег, заливая посевы, деревни и города. Летопись мстила за то, что её похоронили заживо, – Захар говорил вдохновенно, словно пел давно заученную, но от этого не менее страшную песнь.
– Никто не ведал, что творится, начались бунты, люди уверовали, будто невзгоды насылают старые боги. Дабы вновь обрести их милость, напуганные люди убивали и приносили в жертву эктариан. Даже в Нугарде появилось много противников Валамира. Сыновья Валамира разодрались меж собой. Старшие Свирег и Хослав против Ярвиса и Рагмира. Свирег хотел вернуть прежние порядки, Ярвис выступал за эктарианство. Братьев объединяло одно: они осмелились воспротивиться отцу. Свирег сидел в Малгарде – его Валамир вероломно схватил и швырнул в темницу. Валамир отправил бы туда и Ярвиса, да не успел. Когда-то на севере был город Дингард с прекрасной гаванью, оттуда Валамир хотел плыть в Нугард, где правил Ярвис. Король явился в Дингард, чтобы заночевать и наутро отплыть – к утру город сгинул в пучине волн вместе со всеми обитателями, Валамиром и изрядным клочком земли. Напуганные жители Нортхеда освободили Свирега, умоляли его умилостивить богов, вернуть стране процветание. Свирег поклялся вернуть веру отцов, но и Ярвис времени не терял: договорился с Барундией, набрал рать и изгнал Свирега из Сканналии. Свирег укрылся в Шагурии. Он взял в жёны младшую дочь короля, у него родился сын – предок короля Айвариха. Два года спустя Шагурия дала Свирегу войско. Война между Свирегом и Ярвисом длилась целый год, остальные братья погибли. Победил Ярвис, о Свиреге никто боле ни разу не слыхивал.
Захар вытащил флягу, отхлебнул из неё. Видно было, что он не привык говорить так много.
– Вестимо, беды Сканналии не окончились, на юге тоже начались землетрясения, образовывался Нейский разлом. Много деревень сгинуло в нём, огромный град Тесис погиб: разлом прорезал его посерёдке. Многие бежали кто в Барундию, кто в Шагурию, некоторые – аж на север, в земли Иштирии. Никто не ведает, что с ними сталось.
Ярвис чуял, что трон ему не удержать. Однажды явился к нему человек по имени Вирм и заявил, что Летопись нужно вызволить из плена, ибо все невзгоды оттого, что она ищет выход. Ярвис сам пытался найти её, когда воевал с братьями, но безуспешно, и вот он заключил договор с Вирмом.
Вирм разыскал остатки дворца, на месте которого выросло кладбище, и откопал Летопись из-под развалин. Люди Ярвиса днём и ночью надзирали за работой. Несколько священников да юродивых слонялись по округе, требовали не тревожить покой мёртвых, угрожая божьей карой, если Летопись найдут. Когда Вирм нашёл пергамент, взять его в руки смог один Ярвис. Тогда собрались на совет Ярвис, тогдашний доминиарх и Вирм. Доминиарх потребовал уничтожить пергамент. Он обрызгал его святой водой, затвердил молитву, однако вода обратилась в кислоту, брызги полетели в лицо доминиарха и выжгли ему глаза. Вирм с Ярвисом заспорили, как быть с Летописью, спор продолжался много дней. Вскоре Ярвис заметил, что ничего не меняется. Разлом на юге расширялся, Сканналия почти превратилась в остров, невзгоды не прекращались. Тогда Ярвис по совету Вирма окропил Летопись кровью. Пергамент засветился, буквы повыскакивали как грибы после дождя. Вдруг ливень за окном прекратился, туча над замком Ярвиса рассеялась, появилось солнце. Летопись писала, пока Ярвис не ослаб от потери крови. Наверное, тогда он пожалел, что все братья мертвы. Хуже того, в Сканналии не осталось ни единого потомка Свенейва, помимо сына Ярвиса. Чудится мне, в тот день Ярвису пришлось туго. Он владел языческой вещью, которую ни уничтожить, ни схоронить. К тому же Летопись перестала отвечать на вопросы, просто рассказывала, что считала нужным. Как знать, долгий плен так повлиял, или её сила выросла, но она прекратила служить королям и их честолюбию. Как Ярвис, верно, разочаровался: ни сведений не собрать, ни уничтожить! Его терзал страх пред верой предков.
– Да брось! – прервал Фил Дурошлёп. Все вздрогнули. – Жадность и страх потерять трон его терзали. Хотел и рыбку съесть и… кое-куда сесть. А ведь сумел, чёртов мерзавец, и Летопись прибрать к рукам, и с попами не поссориться. Ну дак, умный был, сволочь, прапра-уж-не-знаю-сколько-прадед нашего Дайруса. Не то что его праправнук.
– Что, не жалуешь бывшего начальника? – презрительно усмехнулся Рик.
– Да уж ваш Айварих поумнее будет, – легко подтвердил Фил. – Но зато Дайрус молод и горяч, будущий тесть у него не глупее Айвариха, тёща та ещё мегера…
– А говорил, принцессы ему не видать, – напомнил Боб.
– Коль он такой везучий, как Дим утверждает, то фиг его знает, может и выйдет чего, особливо если он Летопись к рукам приберёт.
– А откуда летописец взялся? Чья кровь пишет Летопись сейчас? – спросил Рик.
– Кровь Огня… – вырвалось у Самайи. Она удивлённо посмотрела вокруг, словно искала того, кто ей это подсказал. Все молчали.
– Да, – наконец заговорил Захар, – когда-то их так называли. Чернила из сажи и кипящего отвара коры священного дуба, куда добавлялась капля крови Свенейва, брошенная в огонь. Впервые их изготовили при Ярвисе: он не хотел рисковать жизнью по прихоти Летописи. Он боялся повторить судьбу Свенейва и расстаться с магической вещью не желал, хотя Вирм предлагал провести обряд, оборвать связь Летописи с потомством Свенейва и унести её из Сканналии. Ярвис отказался – Вирм пропал. Позже к Ярвису явился старик с белыми глазами и волосами, от которых пахло зимой. Он назвался Армагом – предания гласят, то был сам Девин.
– Тот, что изобрёл Летопись? – вмешался Рик. – Сколько ж ему лет было?
– Великие волшебники бессмертны. Ежели тело почило, дух воскресает в новом теле. Да и кто, помимо него, мог бы сделать то, что он сделал?
– А что?
– Вы, молодой господин, слишком торопливы, – устало заметил Захар Рику. – Ярвис с Армагом начали переговоры. Долго ли, коротко ли, сошлись на том, что Летопись останется в Сканналии, но храниться будет подле Черты, а не в столичных хоромах Ярвиса. Черта по-прежнему под запретом. Взамен Армаг согласился поколдовать над Летописью. Ярвис боялся писать её сам, тем паче он понимал, что повелевать ею не сможет. Придумал он вот что…
Захар снова замолчал, Рик засопел от нетерпения. Самайя чувствовала, что и Дим напрягся. Неожиданными для неё стали собственные ощущения: она почти видела этот пергамент перед глазами, она почти знала, что сделал Ярвис, она почти чувствовала магию, исходившую от Армага. Рассказ Захара словно пробудил её от спячки. Что она видит сейчас – сон или явь? Мутные тени или обрывки сна, воспоминания или знания из её неведомого прошлого будоражат воображение? Она не знала. Захар продолжал:
– Ярвис был человек умный, образованный, зело законы любил – от него нам достался первый записанный свод законов Сканналии. Там даже сказано, что Истинной Летописи даётся право молвить последнее слово при суде над кем-то. Правда, этим давным-давно никто не пользуется.
Так вот, Ярвис поразмыслил и придумал, что нужен летописец, который будет служить только королю, хранить его тайны, записывать всё, что расскажет Летопись. К пергаменту добавилась обложка с застёжкой, Армаг изобрёл чернила Кровь Огня, Ярвис продумал магическую клятву для летописца. Претендент писал на волшебном листке слова клятвы, Летопись отвечала, принимает она этого человека иль считает лжецом и отвергает. Ежели Летопись принимала клятву, то давшему её пути назад не было: нарушив её, летописец умирал. Таково было условие Ярвиса – Армаг его выполнил. Дюжине летописцев это стоило жизни.
– Но зачем они нарушили клятву? – с негодованием спросил Рик.
Захар тяжёлым взглядом обвёл присутствующих, остановившись на Рике.
– Не всякую клятву можно исполнить. Много монахов избирают свою стезю – немногие из них проходят этот путь до конца, ибо он тернист и суров.
– Да уж, один целибат чего стоит, – передёрнул плечами Фил. – Никогда не понимал кретинов, отказывающих себе в радостях жизни.
– Летописец – тот же монах, но он не может забыть о клятвах, не может испросить помощи в очищении греховной души на исповеди, не может обмануть того, кому дал клятву. Летопись не ведает ни понимания, ни жалости.
– А почему нужен целибат? – спросил Рик.
– Не в нём дело… – Захар задумался. – Клятва содержала три условия: верой и правдой служить королю из рода Свенейва, честно переписывать Истинную Летопись, третье условие – летописец не должен сам творить историю. Летопись пишет историю страны, королей, самозванцев, да хоть потаскухи какого-нибудь барона, однако на её страницы не должно попасть имя летописца. Вот это исполнить оказалось многим не под силу, понеже даже самый маленький человек связан с другими. Ученик повара отравит королеву, крестьянка родит сына королю, король упадёт с лошади и расшибётся по вине жалкого конюха – из таких событий творится летопись. Летописцы мёрли, ибо не ведали этого. Они жили по привычке, умирая по неострожности, их супруги и отпрыски совершали поступки – имя мужа и отца появлялось в Летописи. Любая безделица могла стать роковой. Тяжко жить среди людей и не быть одним из них.
Самайя ощущала холод во всём теле. Она не знала, почему древний обряд так её волнует. Рик казался озадаченным:
– Зачем Ярвис поставил это условие? Летописец клянётся служить королю, разве мало?
– Летописец владел огромным знанием, – ответил Захар. – Все секреты Сканналии перед ним как на ладони. Ну как он соблазнится вымогательством? Не короля – любого другого! Свирег вот не пойми куда делся – а ежели он вернётся? Кому будет верен летописец? Опять же, летописца могут похитить, подвергнуть пыткам. Он вряд ли выдержит, а так не успеет он проболтаться, как тут же помрёт.
– Иль он по дурости спасёт кого-нибудь, кого король не хочет видеть среди живых, ясно? – подмигнул Фил.
– Так возник обряд, появился летописец и вместо крови стали использовать чернила. По уговору между Ярвисом и Армагом у Черты срубили дом для летописца – заколдованное место было, там рос единственный оставшийся в Сканналии священный дуб. Армаг объявил, что тут Истинная Летопись будет хранить покой не только Сканналии, но и Иштирии, никто не сможет её похитить, ибо один лишь летописец способен взять её в руки.
Вскоре про Летопись начали забывать. Черпать из неё нужные сведения стало непросто, разве что она сама ими делилась. Правителям больше пользы приносили донесения шпионов. Летопись сделалась ненужной.
Поначалу летописцы жили привычной жизнью, как я говорил, однако после ряда смертей король Эйвард Первый велел летописцу не появляться в Нортхеде, жителям Сканналии строго-настрого запретили бывать в тех краях. Эйвард создал Лесную Стражу из охотников за головами и бывших воинов. Их задачей было убивать любого, кто проберётся в лес у Черты. Охоту на зверей там запретили. А потом свершилось удивительно чудо, – голос Захара смягчился:
– Возникла Черта. Не борозда на границе Сканналии и Иштирии, а преграда между миром мёртвых и живых. Нигде в других краях о таком явлении слыхом не слыхивали. Заместо борозды появилась стена густого, холодного тумана, укрывшая Иштирию от любопытных взоров. Проникнуть за эту завесу не всем хватало сил, эти смельчаки никогда не возвращались. К нам Черта пускает один лишь северный ветер, так сказывают. С тех пор Иштирию прозвали Страной Ледяного Тумана.
Шли годы, летописец жил вдали от людей, не женился, не имел любовниц – вообще будто не существовал. Еду и другие припасы ему отвозили лесные стражи, записанные им рукописные книги доставляли во дворец. Многие короли, сев на трон, не сразу вспоминали про Летопись. Церковники тоже старались, чтобы в ней не возникало нужды. Они хранили покой короля, уничтожая любого, кто поминал богов скантов. Они заместили праздники скантов своими, на месте их алтарей поставили церкви и постарались стереть из памяти людской легенды о тех временах.
Короли, в общем-то, прекрасно обходились без Летописи, ведь многие сведения она не могла или не хотела дать. У правителей хватало шпионов, доносчиков и палачей, чтобы добывать нужную правду, посему книги, начертанные летописцами, частенько оставались непрочитанными. К тому же Летопись сообщала о том, что происходит в Сканналии в данный момент. Айварих, к примеру, узнал о походе Дайруса задолго до его высадки в Северной гавани, а Летопись была бы бессильна. Опять же, церковники постоянно внушали королям, что Летопись вещь бесовская. Тут много ещё всякого можно сказать, но, думаю, суть ясна, – закончил Захар.
Все какое-то время молчали, даже Рик и Фил. Самайя пыталась уловить странные образы, которые возникали в голове, но безуспешно. Рик вдруг спросил:
– А имя моей матери она могла указать?
– Про то мне неведомо, – пожал плечами Захар.
– Може, твой батя не зря помалкивает, – добавил Боб.
– Он не имеет права решать за меня, я не ребёнок! Я-то верил, что мама просто была бедная, он стыдился этого… Если он поступил с ней подло, то…
– Вот и потолкуй с ним как взрослый. Всё лучше, чем Летопись поминать, – посоветовал Захар.
– Не хочу с ним говорить!
– А Мая хочет.
– Мая? – удивился Рик.
– Принц Дайрус просил меня поговорить с ним про короля Райгарда… – упрямо сказала Самайя.
– Да чушь всё это! Все знают, что Байнара убил он!
– Откуда знают? – спросил Сильвестр.
– Да сколько я слышал от многих, кто тогда жил, и в хрониках написано…
– А если в хронике напишут, что король Айварих выиграл вчерашний бой, – усмехнулся Сильвестр, – вы этому поверите?
– Что? – удивился Рик. – При чём тут бой?
– При том, что не всегда стоит верить даже собственным глазам, что уж говорить о чужих. Правда у каждого своя, видите ли, всяк её опишет по-разному, со своей колокольни. Чем ниже колокольня, тем меньше знаний и больше домыслов, чем она выше – тем больше возможностей и желания сказать то, что тебе надо.
– Кто, по-твоему, убил летописца? – спросил Захар.
– Дайрус, конечно!
