Кукла

Слева от окна стоял длинный платяной шкаф, а справа – старомодный сервант с бокалами, стопками и сервизами. Диван такого же едко-зеленого цвета, как и кресла, прижимался к стене у самого входа в комнату. Он служил Соне и кроватью, и местом для досуга.

– Ты любишь соленые рыжики? – неожиданно спросила Соня.

– Не знаю, – смутилась я.

– Скоро будем ужинать, вот и попробуешь! – весело ответила моя попечительница, сообразив, что в детском доме нас не баловали деликатесами.

Признаюсь, запах жареной картошки с укропом возбудил мой неумеренный подростковый аппетит, и я была бы не против сначала заняться ужином, а потом продолжить экскурсию, но Соня решила иначе.

– Пойдем в твою комнату! – сказала она и пропустила меня вперед.

Я вошла в маленькую вытянутую комнату, расположенную напротив коридора, и увидела узкую, покрытую пледом кровать, похожую на ту, что я оставила в детском доме. У окна стоял письменный стол с матово-розовой настольной лампой, а рядом с ним – небольшой стеллаж с пятью полками, на которых устроились несколько толстых книг.

– Я подумала, что тебе не помешают романы, которые я любила в студенчестве, – сказала Соня, направившись к полкам.

Я подошла поближе и заметила два романа Достоевского в твердых темных обложках: «Преступление и наказание» и «Бесы». Обе книги были немного потертые – наверное, Соня ценила их больше всех остальных и много раз перечитывала.

– Мы скоро будем читать «Преступление и наказание» в школе. Спасибо! – от всего сердца поблагодарила я.

– Не за что! Теперь они твои.

– Я буду беречь их!

– Будет достаточно, если ты будешь их читать, – улыбнулась Соня, и я снова увидела в ее глазах тот мягкий свет, который очаровал меня в нашу первую встречу.

Радость переполняла меня, но я лишь кивнула в знак благодарности.

– А теперь пойдем ужинать.

«Соленые рыжики и жареная картошка с укропом просто созданы друг для друга», – думала я, наслаждаясь горячей вкусной едой, так не похожей на пресную, едва съедобную пищу, к которой нас приучили в детском доме. Должна признать, Соня готовила превосходно. От ее стараний жизнь становилась радостнее, и мне еще не доводилось пробовать ничего вкуснее.

– Я хочу научиться хорошо готовить, – сказала я моей попечительнице, с усердием подчищая тарелку.

– Это замечательно! – похвалила она. – Но сначала ты научишься хорошо мыть посуду. Согласна?

– Да.

– Знаешь, почему тебе так вкусно? – лукаво спросила Соня.

Я почувствовала, что она в настроении учить меня уму-разуму и ответила отрицательно, хотя, конечно, могла бы высказать свои соображения по поводу особого рецепта засолки или сочетания неведомых мне редких специй. Может быть, именно это Лидия Ивановна имела в виду, когда советовала мне быть скромной и уступчивой?!

– Потому что и чеснок, и укроп, и рыжики – все ингредиенты очень свежие, – поучительно сказала Соня. – Я всегда хожу на рынок, чтобы не упустить самые вкусные продукты. В следующие выходные мы пойдем туда вместе, и я научу тебя отличать прошлогоднюю засолку от свежей.

Я с радостью кивнула.

– Здесь есть один секрет, – подмигнула мне Соня.

Я была готова учиться у нее чему угодно, делить с ней всю домашнюю работу, ходить туда, куда она захочет, любить то, что она любит. Чувство благодарности переполняло меня, и я почувствовала, что настал самый подходящий момент, чтобы вручить ей подарок.

Специально для нее на уроке труда я сшила птицу и украсила ее крылья, клюв и лапки черным бисером. Получилось очень красиво. Учительница похвалила меня и предложила продать игрушку на ближайшей осенней ярмарке, но я решила оставить ее у себя – для Сони.

Пока моя попечительница мыла и вытирала посуду, я ненадолго отлучилась в свою комнату и вернулась оттуда вместе с подарком. Положив игрушку на вытертый влажный стол, на котором уже красовались белые чайные чашки и вазочка с малиновым вареньем, я робко сказала Соне:

– Я сшила эту птицу сама и хочу подарить ее тебе.

(Забрав меня из детского дома, моя попечительница настояла на том, чтобы я обращалась к ней на «ты» и только по имени. Возможно, так она чувствовала себя моложе или ей хотелось, чтобы мы стали ближе друг другу – точно не знаю. Признаюсь, сначала мне было очень неловко и даже боязно – я не привыкла фамильярничать со взрослыми. Но несмотря на это я не осмелилась возразить Соне или ослушаться ее).

– Ух, ты! Какая замечательная птица получилась! Молодец! – искренне похвалила она меня, насыпав заварку в большой приплюснутый чайник. – Я сейчас же хочу найти ей место в моей комнате!

Она оставила заварочный чайник, в который так и не налила кипяток, и вышла из кухни. Повинуясь невинному детскому любопытству, я пошла вслед за ней. Когда я вошла в комнату Сони, она уже старательно прикрепляла птицу к шторе.

– Ну, вот! – улыбнулась мне Соня, ловко справившись с булавками. – Пусть каждое утро встречает рассвет и поет мне песни!

Несмотря на многообещающее начало нашей совместной жизни, Соня так и не стала мне «родной матерью». Нет, она не пренебрегала своими обязанностями попечителя, и мне не на что было жаловаться, но короткие потепления в наших отношениях были крайне неустойчивыми и всегда сменялись продолжительными заморозками, как погода в межсезонье. За то время, которое мы провели вместе, ее отношение ко мне так и не стало по-настоящему теплым или хоть капельку родственным.

Не знаю, почему она не смогла привязаться ко мне, но на многое я и не рассчитывала. После долгих унылых лет в детском доме мне хватало ободряющего взгляда, искренней улыбки, самой малой похвалы. А то, что Соня спрашивала о моих делах в школе и всегда радовалась любому случаю, когда мне удавалось отличиться в новом классе, сначала (с непривычки) сильно смущало меня, но вскоре стало почти необходимым. Я с нетерпением ждала, когда она вернется с работы, чтобы поделиться с ней своими успехами, ведь когда познаешь новые радости в жизни к ним как-то быстро и незаметно привыкаешь…

Я училась наслаждаться жизнью, веселиться, выражать свои чувства. Для большинства это обыденные, даже банальные вещи, но мне они давались трудом. Чему я научилась в детском доме? Если больно – терпи, если страшно – не показывай другим свою слабость, а станет радостно – не смейся, а то плакать будешь…

Мне было сложно побороть свою привычную скованность и врожденную застенчивость. Общаясь с одноклассниками, я часто залезала в защитную «скорлупу», старалась ничем не выделяться и быть незаметной, хотя понимала, что так я только отталкиваю тех, кто, может быть, желает познакомиться со мной ближе…

Учителя, зная мою историю, относились ко мне с пониманием. Они дали мне достаточно времени, чтобы освоиться в новом классе, но все же потребовалось немало длинных недель, чтобы я вполне ощутила себя частью «мы».

Дни шли своим чередом, затягивая меня в неспешный однообразный ритм – уроки чередовались с домашними хлопотами, прогулками в ближайшем городском парке и воскресными походами на рынок. Однако в конце первого учебного месяца меня ждал очень приятный сюрприз: классный руководитель организовала для нас неформальный классный час в популярном антикафе рядом со школой.

Я много раз проходила мимо, мне очень часто хотелось зайти туда, но не было случая. Не стану описывать мою радость, когда в ближайшую пятницу весь класс остался в школе после занятий, чтобы весело провести время.

Сначала мы разбились на команды и приняли участие в интеллектуальной игре, а после этого классный руководитель предложила нам написать анонимные комплименты кому-то из своих одноклассников. Я выбрала своего соседа по парте, Виктора, даже не надеясь на то, что кто-нибудь вспомнит меня, ведь я еще ни с кем не успела подружиться.

Как же я была счастлива, когда выяснилось, что и для меня нашелся комплимент! Учительница протянула мне квадратный, аккуратно сложенный пополам листок бумаги, на котором крупным почерком было написано: «Почаще проявляй свои таланты в классе, которых у тебя, кстати, немало».

Разумеется, я забрала эту бесценную записку с собой и надежно спрятала ее в одной из книжек, подаренных Соней. Простые, но искренние слова согревали мое одинокое, тоскующее сердце, и мне очень хотелось узнать, кто их написал. Я также сгорала от любопытства, какие такие особые таланты разглядел у меня автор записки – я о них ничего не знала.

Я стала внимательнее присматриваться к своему соседу по парте Виктору. Он тоже был новеньким в классе и, на мой взгляд, не очень общительным. Однако мне представлялось, что за его упрямой молчаливостью скрывается какой-то особый внутренний мир, и мне хотелось узнать его получше.

На переменах Виктор всегда оставался в классе и рисовал, а я, не имея ни таланта, ни художественных способностей, с восхищением следила, как его легкие штрихи и длинные прямые линии превращаются в машины, улицы, мосты, дома, мужские силуэты… Мне нравилось его склоненное над рисунком лицо и длинная, совсем как у девчонки, челка. Мы редко разговаривали о чем-то кроме учебы, но рядом с ним мое сердце трепетало, ему было тесно в груди, словно во мне пробуждались те самые чувства, о которых я так много читала в романах…

Конечно, я могла запросто сравнить почерк Виктора с буквами в записке, вот только эта несложная экспертиза ничего не прояснила. Некоторые буквы на листке были не совсем похожи на закорючки в тетрадях Виктора, а остальные сильно отличались.

«Либо мой загадочный сосед намеренно изменил манеру письма, чтобы я не догадалась, что это он написал мне записку», – размышляла я, сравнивая оба почерка, – «либо я ошиблась, и ее написал кто-то другой. Но кто?!»

Я надеялась, что таинственный поклонник (я была совершенно уверена в том, что это парень) рано или поздно объявится. Зачем писать такие добрые слова, если не хочешь познакомиться ближе?!

С середины октября начались дожди, и я стала больше времени проводить дома. Соня все-таки купила мне подержанный смартфон, взяв с меня обещание, что я не буду «залипать» в нем целыми днями, как это делают все индивидуалисты – «зумеры» [2]. Я была очень счастлива и в порыве глубокой признательности сказала ей, что буду пользоваться интернетом только для учебы. Однако когда я открыла для себя безграничный цифровой мир, я поняла, что поторопилась с обещаниями…

Я общалась с одноклассниками в чатах и соцсетях, научилась понимать их своеобразный сленг и неоднозначный юмор, но не могу сказать, что кто-то из них мне стал по-настоящему интересен. Я совершенно не понимала их пристрастия к сплетням и злословию или их страданий по поводу закрытия McDonald’s, Reebok и Starbucs (они казались мне нелепыми). А Виктор все также был неразговорчив, нелюдим и не признавался в том, что написал мне записку. Несколько раз я собиралась прямо спросить его об этом, но мне не хватило смелости…

Я отчаянно хотела с кем-то подружиться, чтобы наконец вырваться из когтей тягостного, «прилипшего» ко мне одиночеством. А для этого мне был необходим близкий друг.

В один из воскресных дней мы с Соней собрались на рынок, а после этого – в магазин, чтобы купить мне кое-что из одежды. Мы вышли на лестничную площадку и, пока Соня закрывала дверь на оба замка, я услышала, как двое торопливо вошли в подъезд.

Я уловила женские голоса, которые, очевидно, начали спорить еще на улице, но и до нас с Соней долетел отрывок из их пылкого разговора:

– По-твоему я плохо играю?! Ну, спасибо! Твое мнение мне вообще не интересно, ты не эксперт! – резко сказал звонкий молодой голос. – Даже если сейчас у меня ничего не получается, то в один прекрасный день обязательно получится! Вода камень точит! Я буду работать больше всех – ты меня знаешь! – и когда я наконец выйду на сцену, мне будет рукоплескать весь зал! Я верю, что однажды проснусь знаменитой, а тебе будет стыдно за свои слова!

– Ты попусту теряешь время! – отозвался вкрадчивый женский голос. – Приятной внешности для актерской карьеры мало. Нужно иметь талант! Да и что хорошего в этой профессии?! Она порождает самодовольство, гордыню и тщеславие. Пока не поздно займись чем-то другим – тем, в чем сможешь преуспеть. Я ведь добра тебе желаю, доченька…

– Актрисами не рождаются, а становятся! – живо возразил молодой голос, – и не тебе учить меня как преуспеть в жизни! Я больше всего на свете не хочу быть твоей копией! Посмотри на себя, на свою жизнь! Ты же ничего не добилась! Все твои достижения – это партия в церковном хоре!

– Ну, зачем ты так?! – чуть слышно всхлипывала женщина, и я невольно почувствовала к ней жалость.

Они прошли мимо нас, и я смогла как следует рассмотреть наших соседей, которых раньше почему-то не встречала. Соня жила в старой пятиэтажке без лифта, и мне казалось, что за два месяца я уже перезнакомилась со всеми, кто живет в нашем подъезде, – по крайней мере «в лицо» – однако до этого дня я ничего не знала о матери и дочери.

Мать была довольно высокой, худощавой женщиной, одетой в нелепо широкую, длинную юбку и кофту на пуговицах; вокруг ее тонкой белой шеи была повязана темная косынка в цветочек. Ей нельзя было дать больше сорока лет, но вряд ли она могла кому-то понравиться с первого взгляда. Она держалась с холодным, непоколебимым достоинством, а в ее глазах застыла какая-то глубокая, неизменная печаль, и мне показалось, что это лицо очень редко и неохотно улыбается…

Но ее дочь была удивительно красивой девушкой, на нее было невозможно насмотреться! Ее лицо словно впитало в себя все краски лета. Со стороны казалось, что только белые кроссовки на толстой подошве удерживают на земле этого прекрасного ангела, место которому не здесь, среди простых смертных, а в густых, увитых розами райских кущах в окружении подобных ей прелестных созданий.

На мгновение я представила, как нелепо смотрелась бы я рядом с этой красавицей – тощий, нескладный утенок в тени великолепной жар-птицы…

– Только не надо мне говорить про обстоятельства! Мне помешало одно, другое, третье, – безжалостно дерзила дочь, торопливо поднимаясь по лестнице. Казалось, ее совсем не смущало то, что их с матерью подслушивают. – Ты – бесхребетная мямля! Вот и все!

Мать ничего не ответила, только щелкнул замок где-то на верхнем этаже.

– Ты слышала эту неблагодарную соплячку?! – нахмурив брови, спросила Соня. Ее лицо вдруг стало пунцовым от возмущения.

– Да.

– И что ты об этом думаешь?

– У нее есть мечта, – осторожно сказала я, не желая выбирать чью-то сторону.

Я никогда не судила людей, ничего о них не зная, хотя невольно чувствовала симпатию к девушке, похожей на ангела, свалившегося с небес.

– Одной мечтой сыт не будешь, а мать ей дело говорит! Только к тому и стоит прислушиваться, с кем у тебя разные мнения.

Я вопросительно взглянула на Соню, и она выразилась яснее:

– Чтобы посмотреть на проблему с другой стороны да увидеть то, что от тебя самой скрыто. Так-то!

– А вдруг она ошибается? – робко спросила я, невольно выбрав сторону девушки.

– Э-э-э! Да ты у нас тоже мечтательница, – длинно и насмешливо протянула Соня, скривив губы в саркастическую ухмылку.

– Нет, я знаю, что у меня нет ни таланта, ни призвания, да и лицом не вышла, – чуть слышно сказала я. – А она очень красивая.

Я вспомнила большие зелено-карие глаза девушки, ее длинные золотистые волосы, пухлые губы… К счастью, я научилась относиться к своей внешности равнодушно и не завидовала ничьей красоте.

– Тебе так кажется, потому что ты мало кого видела, – отрезала Соня. Она, очевидно, продолжала считать себя Первой Красавицей. – А привлекательную внешность вообще не стоит переоценивать: все это слишком мимолетно. Годам к шестидесяти и смазливые, и самые обыкновенные становятся неотличимо похожи друг на друга, как будто с течением времени человек теряет свою индивидуальность. – Соня выжидательно посмотрела на меня, но я не проронила ни слова. – Гм! Она будет актрисой! Ха-ха-ха! Слушай больше! С таким бесстыдством и заносчивостью ее место за кассой в супермаркете!