скачать книгу бесплатно
– Здравствуй, Вилен, – улыбнулся Седой, – присаживайся. Раздели, так сказать, скромную трапезу со стариком.
– Здравствуйте, Глеб Иванович, ну какой же вы старик, – Вилен присел за стол.
– Ну, может, и не совсем старик, – засмеялся Глеб, – ну вот совсем седой, седой аж с тридцати лет, поэтому и кличут Седым, – вор засмеялся. – Ну что, грамм по пятьдесят? А? – не дожидаясь ответа, Седой разлил коньяк по стопкам. – Под шашлычок. Шашлык что надо, для нас с тобой готовили, старались.
Тут же словно из-под земли появился официант с вкусно пахнущим дымящимся шашлыком, разложил его по тарелкам и сервировал зеленью и овощами.
– Спасибо, Семен, – поблагодарил Седой, не глядя на официанта. Тот пожелал приятного аппетита и удалился. – Давай, Вилен, опрокинь, не стесняйся.
– Спасибо! Не откажусь с мороза, – улыбнулся Вилен.
Седой внимательно посмотрел на него и спросил:
– Ну, за что выпьем?
– Да давайте за встречу, Глеб Иванович. Давненько не виделись, – Вилен улыбнулся и тоже внимательно посмотрел в глаза Седого, пытаясь понять, что у него на уме. Седой, конечно, прочитал его взгляд, но виду не подал, а только улыбнулся:
– И то верно, давай за встречу, – и потянулся рюмкой к Вилену, обнажив коллекцию поблекших серо-синих «перстней», которыми были «украшены» его пальцы. Казалось, он продемонстрировал воровские «перстаки»[6 - Жарг. угол. Татуировка в виде перстня, показывает статус в криминальном мире], эти особые для посвященных знаки принадлежности и статуса, специально, словно предъявив и напомнив свой статус и свои полномочия. Узоры не всегда аккуратно выколотых самодельной тушью «перстней» представляли из себя причудливую комбинацию черно-белых геометрических ромбов, квадратов и треугольников. «И здесь супрематизм», – с улыбкой подумал Вилен. А вслух сказал:
– За встречу, Глеб Иваныч! – и протянул навстречу «супрематистским» наколкам свою рюмку. Наполненные всклень рюмки аккуратно стукнулись друг о друга.
– А ты с какого бока в тему эту зарулил? – слегка морщась от выпитого коньяка и как бы между прочим спросил Седой, закусывая шашлыком.
Вилен не сразу ответил на вопрос. Прожевав мясо и вытерев салфеткой губы, он пояснил:
– Николай попросил помочь. Слишком уж непонятная кража.
– А, Коля Сухоцвет – правильный сыскарь, – Глеб поднял вверх указательный палец, – потому что идет по жизни с понятиями. Мы воруем, он нас ловит, и ловит без подлянок, братва его за это уважает. Правда, таких все меньше остается… – Седой о чем-то задумался, потом с усмешкой продолжил: – Вот и наша родная партия объявила недавно о нашем полном искоренении и персональных раскаяниях. Даже фильм про это сняли «Калина красная». Смотрел?
– Смотрел, конечно, – кивнул Вилен.
– В целом хороший фильм получился, душевный. Шукшин, конечно, талант, хотя и играет… – Седой замолчал, видно было, что он подбирает подходящее слово, – суку играет, отступника по-вашему. А как же, – пояснял он Вилену, – герой его сам отказался от доли воровской, сменил имя честного вора на бабу деревенскую, колхоз и баранку. Поэтому корону с него и сняли. Снесли по «закону». Только перебор вышел у сценаристов.
– А в чем перебор? – с интересом спросил Вилен.
– А перебор в том, Вилен, что не стали бы его убивать в жизни, – по-свойски, как будто речь шла о поездке на море, пояснил Седой, – потому что не было вины на нем такой, не сдавал он подельников, с ментами не сотрудничал, общак не дергал, другого вора не убивал. По ушам, возможно, и получил бы Егор Прокудин, но не больше.
– По ушам? – не переставал удивляться новой информации Вилен.
– Ну да, традиция такая есть у нас старинная, – Седой улыбнулся, – что-то вроде разжалования. Мы же не в партъячейке, бумаг не пишем, волынку не тянем. У нас все просто и конкретно. По ушам и в рядовые, ну, это если повезет и вины серьезной нет, вот как у Егора Прокудина, – вор засмеялся и снова наполнил коньяком рюмки.
– Возможно, создатели хотели добавить драматизма в сюжет, – предположил Вилен.
– Может, оно и так, только мы другой посыл в этом разглядели, мол, покончено с воровской мастью, на честный трудовой путь встают законные воры, и осталась-то кучка нелюдей, беспредельщиков, даже презрения недостойная, и пусть советский народ об этом знает, – зло сказал Седой. – Мы, кстати, писали режиссеру письмо на эту тему, мол, перебрали вы малька, гражданин хороший.
– И что, ответил?
– Да нет, конечно, – усмехнулся Седой и сменил тему: – На Огненном острове, кстати, эту колонию снимали. В ИТК-17.
– Где? – переспросил Вилен.
– Это в Вологодской области. Озеро там есть такое, Новым называется, а в самом центре остров – Огненный, круглый он, как писка из монеты, вот и прозвали его блатные «Вологодский пятак».
– Не понял, Глеб Иваныч, как что? – переспросил Вилен.
– Ну, «писка», бритва по-вашему. Ты же должен вроде знать, что карманники «пишут», то есть режут кошельки и сумки заточенными монетами. Я лично по молодости пятак затачивал, очень удобно – и в трамвае на пол всегда скинешь, пятак не бритва, какие предъявы, и врага писанешь[7 - Жарг. угол. порежешь.], если что, – улыбнулся Седой. – Блатные прозвали остров «Вологодский пятак». Сидел я там. Довелось. Жуткое, скажу я тебе, парень, место. Короче, колония для особо опасных. Так что погоняло Огненный остров больше этому месту подходит. А ведь знаешь, Вилен, когда-то там вместо тюрьмы Кирилло-Новоезерский монастырь был, – лицо Седого преобразилось, Вилену показалось, что стало оно как-то вроде светлее, – иноком одним основан, преподобным Кириллом Белым. Белым – это значит чистым, верно я понимаю, Вилен? Чистым и помыслами, и душой, – Седой залпом выпил налитую рюмку, закусывать не стал, немного помолчал и продолжил: – А в семнадцатом большевики там тюрьму устроили, место чистое и святое кровью залили. Шинковали там «врагов народа» как капусту. Дед твой, кажется, тоже отмотал? – слегка прищурившись, спросил Седой.
– Да, по 58-й, шестнадцать лет, – подтвердил Вилен.
– Сиделец со стажем, почти как я, – засмеялся Седой, – у меня, правда, стаж чутка меньше – пятнадцать. А «впаяли» ему, как я понимаю, «угол», он же у тебя известной государственной фигурой вроде был.
Вилен понял смысл слова «угол» и утвердительно кивнул головой, а про себя подумал: «Ты смотри, похоже, все про меня знает Седой!»
– Да, двадцать пять лет, – подтвердил он. – После смерти Сталина реабилитировали, потом год поселений за сто первым километром, а потом домой в Москву.
– Ну, а на «Пятаке» после смерти Усатого, – Седой продолжил свой рассказ, – политических поменяли на особо опасных. Вот такая история про «Калину красную». Уверен, тебе как историку это будет любопытно.
– Да, действительно довольно интересно, я не знал.
– Это и понятно, такое в библиотеке не прочитаешь. Только из уст в уста. Ты знаешь, Вилен, – сказал Седой очень серьезно, – мне иногда хочется книгу написать про то, что я в жизни повидал. Да жаль, что я не мастак из слов паутину плести. Да, кстати, о паутине. Как считаешь, кто мог Третьяковку обнести? – неожиданно перескочил Седой на тему ограбления.
«Матерый волчара, – подумал Вилен, – издалека подбирался», – и ответил:
– Очень странная кража! Поэтому, Глеб Иванович, я к вам и обратился за помощью. Поможете?
Седой промолчал, наполнил свою рюмку и одним махом ее осушил.
– Кража, Вилен, о которой рассказал Паха, действительно довольно странная. Мы через свой коллектив пробили по-быстрому. Никто ничего не знает, даже и не слышал ничего про эту кражу. Паху даже чуть было на смех не подняли, думали, шутит пацанчик, – Седой потянулся за куском мяса. – Мы тоже решили разобраться с этой темой. Как и что узнаем, обязательно дам тебе знать. Короче, связь с тобой буду держать через Паху. Он же будет за тобой и присматривать.
Вилен бросил на Седого непонимающий взгляд.
– Ну, что-то типа охраны, – пояснил Седой.
– Это еще зачем? – удивился Вилен.
– Слушай, паря, – немного раздраженно начал вор, – люди, которые это провернули, по всему видно не «пальцем деланные», а люди серьезные, коль на такое решились. Рыть же это дело ты будешь как экскаватор, я тебя не один год знаю и уверен, что скоро ты с ними столкнешься, к гадалке не ходи, и вот тогда я за твою жизнь и понюшки табака не дам. А я этого не хочу, понял? – во взгляде вора блеснула холодная сталь.
Вилен знал, что с Седым спорить бесполезно.
– Понял, Глеб Иваныч, – сухо ответил Вилен, – как тут не понять.
– Ладно, Вилен, не обижайся, – перешел Глеб на дружелюбный тон, а на лице у него появилось подобие улыбки, – ведь не в игрушки играем. Я смертей в жизни нагляделся вдоволь, цену человеческой жизни знаю и душегубом себя не считаю. Поэтому не хочу жизнью твоей рисковать.
Он залпом опрокинул приготовленную стопку.
– Да я и не обижаюсь, Глеб Иваныч, – сдержанно сказал Вилен, – просто я и сам вроде не робкого десятка.
– Да знаю, знаю, что боксер. Но, как говорится, один боксер хорошо, а два лучше, – уже искренне улыбнулся Седой. – Ладно, давай на посошок и по домам, а то поздно уже, – он аккуратно поделил оставшийся коньяк на две рюмки.
Вилен взял рюмку и спросил:
– Глеб Иваныч, ответьте, пожалуйста, на вопрос, только честно: а вот вам какой резон заниматься этим делом?
– Какой резон? – Седой изменился в лице. Вилен снова увидел в глазах вора стальной волчий блеск. – Просто я, Вилен, не люблю, когда ко мне в огород без разрешения лезут. И картины не они туда вешали, и не им, тварям, их снимать. Найдем или сами, или с твоей помощью – накажем. Строго накажем, и получат они, брат, не по ушам, это я тебе конкретно обещаю, – и он помахал ладонью со слегка оттопыренными указательным пальцем и мизинцем. Глаза Седого хищно сверкали, словно уже чуяли добычу. – Ладно, давай по последней, – сказал он.
Попрощавшись с Седым, Вилен вышел на улицу и направился в сторону дома. Настроение было хорошее. Разговор с Седым явно получился. И идти по морозному ночному воздуху было приятно. Внутри коньяк вовсю согревал кровь.
«Ну, что, со стороны МУРа все, что мне понадобится, Колян обеспечит, – рассуждал Вилен. – С Орденом Блатных контакт тоже вроде налажен, теперь можно спокойно распутывать, выражаясь словами Седого, эту паутину. Завтра продолжим».
Увидев впереди в тусклом свете уличного фонаря накатанную длинную черную ледяную дорожку, уходящую в темную неосвещенную часть улицы, Вилен не раздумывая разбежался и, расставив для баланса руки в стороны, прыгнул на нее и уверенно заскользил вперед. «Здорово, как в детстве!» – удерживая с помощью расставленных в стороны рук баланс, думал Вилен, легко и быстро скользя по черной дорожке. Вскоре свет желтого фонаря остался где-то за спиной, и темнота приняла его в свои объятия. В ту же секунду Вилен только и успел разглядеть выставленную из темноты ногу, о которую он тотчас же споткнулся и кубарем полетел в сугроб. Сверху раздался гогот, и кто-то сиплым голосом процедил сквозь зубы:
– Ну что, долетался, летчик-налетчик!
Сверху опять раздался неприятный гогот.
Вилен приподнялся и, отряхиваясь, вгляделся в темноту. Вокруг него плотно стояло пять силуэтов.
– Давай, поднимайся, фраер, а то невзначай наступим.
«Ну вот, кажется, это то, о чем говорил Седой, – подумал Вилен, не спеша стряхивая с дубленки снег и одновременно оценивая ситуацию. – Но как же это они могли так быстро вычислить меня? Или это сам Седой решил меня попугать, чтобы я не сомневался в необходимости охраны? Ну, Глеб Иваныч, не ожидал я от тебя…»
– Чего молчишь, чушкан, к тебе обращаюсь! Обоссался уже? – послышался тот же сиплый голос.
Вокруг опять загоготали.
Алкоголь начал быстро покидать организм. Вилен еще пару раз стряхнул с левого плеча снег и взглядом обвел стоявших вокруг него, оценивая ситуацию. «Один против пяти, неплохо, – думал он, – в такой ситуации я еще не был, но тут без вариантов. Если дрогну, могут и забить до смерти». Не поднимая левую ногу, он скользнул ею по снегу, выдвинув чуть вперед. Мысок правой ноги он как можно глубже вдавил в снег, пытаясь принять максимально устойчивую левостороннюю боксерскую стойку.
– Вы бы, ребята, извинились, – сказал Вилен, сжав в модных, из тонкой кожи перчатках кулаки.
– Шо, я не понял, – послышался сиплый голос, – что ты там сейчас прогнал, кто должен извинятся?
Вилен решил взять инициативу в свои руки.
– Если ты еще и глухой, «сиплый», иди, я тебе на ухо скажу, – он сознательно провоцировал ситуацию, чтобы взять ее под контроль.
«Сиплый» рассвирепел:
– Ну ты, фраер, реально, бля, страх потерял! Все, ты, в натуре, покойник! – Он выхватил из кармана пальто финский нож, который, поймав слабый свет уличного фонаря, блеснул в темноте. Согнув руку с финкой, «сиплый» ринулся на Вилена. «Эх, жалко дубленку, только с таким трудом достал! – успел подумать Вилен. – Зато она и вязаный свитер должны немного нейтрализовать удар ножа». Когда «сиплый» оказался в полушаге от него, Вилен быстро согнул левую руку, прикрыл ей область сердца и, уйдя с линии атаки шагом назад, хлестко, с поворотом корпуса, правой рукой нанес хук «сиплому» в скулу, поймав его на противоходе. «Сиплый» рухнул плашмя лицом в снег. Финский нож с наборной ручкой полетел в сторону.
– Ах ты, сука! – крикнул кто-то из кодлы «сиплого». Темные силуэты ринулись в сторону Вилена, сжимая смертельное кольцо.
«Ну, пошла массовка», – только и успел подумать Вилен. Двухметровый амбал, больше похожий на старый бабушкин шкаф, с криком «убью, сука!» летел на него. «Такого точно мне не уложить», – мелькнуло в мозгу. Вдруг, в шаге от Вилена, амбал рухнул плашмя, словно плоская металлическая фигурка в тире Парка Горького, уложенная метким выстрелом.
На месте амбала выросла знакомая фигура.
– Паха, ты? – радостно крикнул Вилен.
– Я, Виленыч! – услышал он знакомый голос и увидел, как Паха, схватив очередного нападавшего рукой за воротник, умело подсек его под обе ноги. «Силуэт» потерял равновесие и, как мешок с картошкой, бесформенно рухнул на ледяную дорожку, сильно ударившись об нее головой, по которой в ту же секунду, словно по футбольному мячу, Паха на всякий случай ударил ногой.
Услышав имя «Паха», один из оставшихся силуэтов крикнул второму: «Серега, сваливаем!» – и они тут же ретировались, нырнув в темноту. Трое остались лежать на снегу.
– Паха, ты как здесь? – поправляя шарф и шапку, спросил Вилен.
– Стреляли, – процитировал Паха героя из популярного фильма и улыбнулся, затем уже серьезнее добавил: – Извини, брат, не поспел, с Иванычем немного задержался. Погодь-ка.
На снегу зашевелился «сиплый». Паха присел рядом с ним на корточки и, схватив за воротник, резко дернул на себя. «Сиплый» открыл глаза. Увидев лицо Пахи, его мутный взгляд приобрел четкость.
– Паха, ты, что ли? – прошипел «сиплый» и перевел взгляд на Вилена. По его глазам было видно, что он старается вспомнить предшествующие события. – А ты че, в натуре, за фраера этого впрягся, что ли? – Он попытался оглядеться по сторонам в надежде увидеть своих. Паха подтянул его за воротник ближе к себе и негромко сказал:
– Слышь, Саня, это мой кореш, мой близкий кореш, заруби себе на носу и передай своей шпане. И если я увижу кого-нибудь из вас рядом с ним, я лично всем бошки поотшибаю. Ты понял? – Паха в очередной раз резко дернул «сиплого» за воротник.
– Понял я, Паха, че ты… в натуре… братуха? – стал заикаться «сиплый».
– Вот и молодец, Саня, – Паха разжал руку, державшую воротник, и похлопал его по плечу. – А это чтобы ты не забыл, о чем я тебе сказал, – и той же рукой нанес короткий, но мощный удар «сиплому» в челюсть. «Сиплый» снова повалился на снег.
– Пошли домой, Виленыч, – Паха поднялся с корточек и оглядел поле боя. – А ты молодчик, профессор, не потерял форму, я видел, как ты Саньку Сиплого с одного удара уложил, с финкой и не побоялся. И мои, смотри, еще загорают, – он показал на все еще горизонтально расположенные «силуэты».
– А кто они такие? – спросил Вилен.
– Да местная шпана дворовая, живут мелким гоп-стопом. Сявки, одним словом. А баклан[8 - Жарг. угол. Хулиган.] этот, Санька, погоняло Сиплый из-за голоса, у них типа старший. Беспредел по жизни. Я ему уже фуфел не раз чистил[9 - Жарг. угол. Объяснял.], чтоб к нормальным людям не цеплялся, а смотрю, опять за свое. Вот и на тебя налетели, денег на водку нужно было, как всегда. А нарвались на бойца, бедолаги, – засмеялся Паха.
– Если бы не ты, неизвестно, чем бы все закончилось. Спасибо, брат!
– Ладно, Виленыч, ничего особенного, теперь я за тобой присматривать буду.
– Я в курсе, – нахмурился Вилен.
– Ну, извиняйте, профессор, Иваныч приказал, а у нас, брат, дисциплина. Поди не в колхозе работаем.
– Ну и как ты это себе представляешь? Будешь везде рядом ходить?
– Буду, – твердо сказал Паха.
– И в университет? – ухмыльнулся Вилен.
– А че, – улыбнулся Паха, – чем я не студент? Да ладно, разберемся, – он слегка хлопнул Вилена по плечу. – Пошли домой, поздно уже, даже хулиганы и те уже спят.
Они посмотрели на лежащих на снегу и, одновременно засмеявшись, пошли в сторону дома.
Глава 13. Яшка Шапито
«Итак, с чего же начать? – размышлял Вилен, механически поглощая свой незатейливый завтрак – омлет с сыром. – Занятий сегодня нет, это хорошо, есть время вплотную заняться расследованием. А начать, я думаю, надо, скорее всего, с самого „Куба“. От него и танцевать. Возьму-ка я за рабочую версию, как ни абсурдно это звучит, свой сон про мастерскую. Допустим, что Валевич писал „Куб“ не для воплощения своих художественных замыслов и развития идей супрематизма. А тогда для чего? Я хорошо помню, как Валевич сказал деду, – тут Вилен ухмыльнулся, – помню, как будто это было на самом деле. Ну ладно, решил же, что танцую от этой фантасмагории, других вариантов на данный момент нет. Итак, Валевич туманно выразился о „Кубе“, что смысл его одновременно и проще, и сложнее. Что он имел в виду? Что он хотел этим „Кубом“ на самом деле сказать или показать? Стоп, – Вилен задумался, – а может, наоборот, не показывать, а спрятать, засекретить? Да, верно, поэтому Валевич и сказал, что на самом деле смысл картины проще, чем кажется: может быть, картина всего лишь тайник, схрон какой-то информации, и все? Нет никакой непостижимой высокохудожественной идеи? Ну, хорошо, допустим, что так дело и обстоит. А что ж тогда он имел в виду, говоря, что все сложнее? Что сложнее? То, что находится внутри, сложнее? Боже, что я говорю такое? Пытаюсь выстроить версию на основе информации из сна! Даже не сна, а какого-то болезненного лихорадочного бреда! – Вилен посмотрел в окно. – Нужны реальные факты. Но где их взять? В библиотеках, в монографиях, в воспоминаниях? Нет, там никаких тайн не сыскать, не пишут в книгах про такое. Нужно найти кого-то, кто знал Валевича лично! Эх, был бы жив дед! – вздохнул Вилен. – Думай, Вилен, думай! – он стал энергично тереть пальцами виски. И тут его осенило: – А поеду-ка я к директору Третьяковки, уж он-то точно имеет связи и чем-нибудь наверняка поможет». Секунду поразмышляв, он набрал рабочий номер Николая.
– Слушай, Николя, – Вилен сразу перешел к делу, – мне нужно поговорить с директором Третьяковки. Можешь организовать?
– А тебе зачем? Я уже с ним разговаривал. Пустой номер. Он в это время в командировке за границей был. Поверь, зря прокатаешься и время потеряешь.
– Да, нет, Николай, у меня немного другая задумка.
