Океан славы и бесславия. Загадочное убийство XVI века и эпоха Великих географических открытий

Нет ничего удивительного в том, что среди посетителей Вавилонской башни Камоэнс упоминает мавров и евреев. Хотя все они теперь являлись христианами по имени, среди них имелось еще много людей, отцы и матери которых родились в еврейских и мусульманских семьях; многие подозревали их в том, что новой религии они привержены лишь на словах. Весь район между местом, где работал в замке Дамиан, и местом, где сидел в тюрьме Камоэнс, занимала Моурария – квартал, который достался мусульманам после завоевания города в 1147 году и с тех пор в основном принадлежал им, хотя в нем жили и христиане, в том числе родители Камоэнса. Жизнь этих новообращенных была небезопасной, и в последние десятилетия произошли некоторые изменения в некогда довольно терпимом отношении к ним. Поначалу португальский король открыл двери для всех евреев, изгнанных из Испании после падения последнего исламского королевства Гранада в 1492 году. Однако вскоре Португалия уступила давлению Испании: католические монархи Фердинанд и Изабелла были помешаны на идее апокалиптической чистки полуострова, которая, по их мнению, должна была привести к созданию всеобщей христианской империи под испанским главенством. Евреям предложили два варианта – уйти как народ без крова и пастыря (как выразился Дамиан) или остаться и обратиться в христианство, в то время как мусульман предполагалось изгонять в массовом порядке. Некоторые представители португальского двора выступали против – пусть даже исключительно из опасений, что евреи передадут врагам-мусульманам свои знания об оружии и взрывчатых веществах (не говоря уже о деньгах, которые, как считалось, они скопили), и мусульманские королевства в ответ начнут так же обращаться с христианами, живущими в Египте, Сирии и других местах. Те евреи, которые решили (или были вынуждены) обратиться в христианство и остаться, были беззащитны перед Cristãos Velhos («старыми христианами») и при любых неприятностях легко превращались в козлов отпущения. Многих детей разлучили с их эмигрировавшими семьями, а впоследствии их стали называть прозвищем, напоминающим об унылых побережьях, где они смотрели вслед уплывающим родителям: os d’area, «песчаные», «с песка»[43].

Но это не значит, что подобные новые христиане жили обособленно (об этом говорит их появление в Вавилонской башне), и даже отличить их было непросто. Личность упоминаемого Камоэнсом буяна и острослова Жуана де Мело так и не установлена однозначно (это довольно распространенное имя), но одним из любопытных кандидатов является человек, живший в те годы в том же квартале Моурария, что и Камоэнс. При рождении в Генуе он получил имя Жуан (или, скорее, Джованни), но в возрасте четырех лет попал в плен к туркам и оказался в Стамбуле, где ему сделали обрезание и дали новое имя Мастафар. Он вырос, будучи рабом капитана, прозванного Синан-еврей[44], который отвез его в Мекку и далее в Джидду, откуда он поплыл в Каликут, где в течение года служил местному правителю (заморину), после чего отправился в Чалиям, принадлежавший христианам. Там он объявил себя христианином, был заново крещен, получив то же имя, что и раньше, а командир близлежащего форта Каннанор (некто Руй де Мело) стал его крестным отцом и дал ему свою фамилию. После этого Мастафар, или Жуан отплыл в Кочин (Кочи)[45], затем в Гоа и болтался по индийским портам, пока в конце концов не оказался на борту корабля, отправлявшегося в Португалию. Мы знаем обо всем этом, потому что в какой-то момент в Индии его снова потянуло к исламу, и через несколько лет после описанных в письме Камоэнса событий, когда он и еще несколько человек неудачно попытались посреди ночи бежать в Северную Африку и переметнуться к маврам, им заинтересовалась инквизиция. Инквизиторы оставили подробный отчет об этом человеке, которого они называли генуэзцем по происхождению, но турком по национальности. Похоже, что он сошелся в Моурарии с другими крещеными мусульманами, и один из них взялся показать остальным какие-то фрагменты из Корана и занялся обратным обращением. К сожалению, никто из них особо не понимал, в чем заключаются практики ислама – разве что эти люди дистанцировались от города, который и так держал их на расстоянии вытянутой руки. На своих собраниях они совершали причудливый гибридный ритуал: каждый по очереди получал от вожака кусок хлеба, а после произносил бисмиллю[46], давая понять, что этот обряд – не христианская месса, а предназначен для другого бога. Возможно, компаньоном Камоэнса был не этот «человек мира» (неясно, зачем Камоэнсу называть этого Жуана де Мело «философом» при таких его религиозных представлениях), но суть в том, что мир низов был столь же глобальным и разнообразным, как и рыночные товары в лиссабонском порту[47].

Какой бы разношерстной и толерантной ни была компания в Вавилонской башне, значительная часть португальской культуры по-прежнему ориентировалась на ненависть к мусульманам. Те самые бездельники, которые затевали драки на улицах Лиссабона, по традиции отправлялись сражаться с мусульманами на севере Африки, как это сделал сам Камоэнс, когда ему было немного за двадцать. Сеута стала местом для сосредоточения войск при мусульманском вторжении в Иберию в 711 году, а через несколько веков – первым плацдармом португальцев по другую сторону Гибралтарского пролива. Во времена службы Камоэнса гарнизон Сеуты считался последней линией обороны при возможном новом нападении мусульман, хотя к тому моменту португальцы контролировали также значительные участки побережья в Западном Магрибе. После полутора веков португальского присутствия жизнь в Магрибе превратилась в рутинные атаки и контратаки в стычках с местными владетелями, дававшие возможность проявить себя тем, кто не обладал состоянием. Однако вскоре Камоэнс осознал, что вблизи гораздо сложнее разглядеть в этом процессе битву сил света и тьмы, требуемую для подобного героизма. На деле вооруженные экспедиции португальцев часто оказывались простыми набегами за скотом – даже если солдаты при этом иногда погибали, нанося вред своим врагам, подобно градинам, которые тают после того, как уничтожат урожай. Усилия португальцев теперь направлялись не столько на защиту родины от угрожающего вторжения, сколько на обеспечение безопасности морских портов на Атлантике, служивших перевалочными пунктами для торговли с Западной Африкой. В начале века у них еще имелся явный враг – Ваттасиды из Феса, однако позже эта династия сама столкнулась с неприятием у мусульман – отчасти потому, что ее правители считались космополитами и деградантами: это олицетворял султан Мухаммед аль-Буртукали (то есть Португалец), который провел семь лет в заложниках в Португалии и владел языком. Их соперников Саадитов, возглавлявших группу кланов из горных и пустынных районов Южного Марокко, вдохновляли суфийские мистики и марабуты (святые), которые осуждали отсутствие чистоты веры на севере, чрезмерную зависимость от того, что, на их взгляд, не допускали основы ислама – роскошные молитвенные коврики и чётки, а также религиозную жизнь, характеризующуюся дикими периодами самоотречения и экстатических излишеств. Они считали, что из-за подобных нововведений Ваттасиды не годятся для противостояния португальским захватчикам – позже мы увидим, что некоторые европейцы того времени ровно так же полагали, что мировой рынок предметов роскоши подрывает способность христианских государств сопротивляться натиску ислама. Таким образом, португальцы столкнулись в Марокко как минимум с двумя разными мусульманскими врагами; вдобавок бо́льшую часть земель, на которые они претендовали за пределами портовых городов, фактически контролировали так называемые Mouros de Paz, «мирные мавры», которые признавали португальский суверенитет, но в повседневной жизни оставались в основном сами себе хозяевами[48].

От пребывания Камоэнса в Сеуте, да и от всей его жизни до ареста и заключения в тюрьму в 1552 году, остались лишь расплывчатые и неопределенные следы – письмо, написанное, как считается, в то время, стихи, которые в завуалированной форме могут относиться к событиям его юности, но затуманены позднейшим мифотворчеством. Неизвестно даже точно, где он родился – возможно, в Лиссабоне или его окрестностях, – хотя, похоже, часть молодости он провел в университетском городе Коимбра. В тот период город переживал бурное время. До недавнего времени он был центром связей Португалии с европейской интеллектуальной жизнью, теперь же против него работало рвение иезуитов: португальское отделение общества основал в начале 1540-х годов один из первых сподвижников Игнатия Лойолы Симан Родригеш. Иностранных профессоров, приехавших со всей Европы, бросили в тюрьму, заподозрив их космополитическое и упадническое учение в распространении ереси. Этот процесс достиг своего апогея летом 1545 года, когда Симан Родригеш спровоцировал иезуитских послушников на неистовства: они носились ночью по городским улицам, звоня в колокола и крича в темноте об аде, который ожидает тех, кто совершает смертный грех. Послушники намеренно одевались в лохмотья и терпели унижения от сотоварищей, что служило доказательством их дистанцирования от этого падшего и развращенного мира. Один из них даже принес на лекцию в университет человеческий череп, несмотря на отвращение, которое тот вызывал, и оставил его на столе на целых два часа – как напоминание о неизбежной смерти[49].

Эти нездоровые выходки иезуитов, все чаще отправлявших талантливых новобранцев в чужие страны для распространения веры, не привлекли Камоэнса. Вместо этого он пошел по тому же пути, что и многие молодые люди, которые боролись за попадание в элиту, используя скудные возможности и ресурсы, имевшиеся под рукой. Высказывалось даже предположение (хотя и без особых доказательств), что он мог некоторое время работать под началом Дамиана в Торре-ду-Томбу: это хотя бы объяснило пересечения его текстов с трудами Дамиана. Мы знаем только, что Камоэнс попал в орбиту нескольких знатных семейств, которым посвятил множество строк. Взаимоотношения между ними остаются неясными, отчасти потому, что в моде того времени были придворные стихи, выглядевшие мучительными стенаниями отвергнутого любовника – даже если на самом деле поэт хотел продемонстрировать свое красноречие в надежде получить работу или, по крайней мере, средства, которые помогут ему какое-то время продержаться. Не добившись здесь успеха, Камоэнс сменил перо на меч и отправился служить в Северную Африку, но и это не принесло ему удачи. По сути, пребывание в Сеуте только ухудшило ситуацию, сделав ее безнадежной: правый глаз, отсутствующий на всех сохранившихся изображениях, вероятно, был потерян именно там, хотя и при неясных обстоятельствах.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дешифровщикам (португ.). Имеются в виду сыновья автора. (Прим. пер.)

2

Meow (англ.) – мяу. Однако русское слово «мяу» по звучанию чуть дальше от португальского Damião, чем английское meow. Имя Damião – португальский вариант общеевропейского имени Дамиан, происходящего от латинского Damianus и далее от греческого Δαμιανος. При этом тильда в ã обозначает носовое произношение, так что имя Damião звучит приблизительно как «Дамьяу» с носовым звуком в конце. В русском языке имя одного из героев этой книги принято передавать как Дамиан де Гойш. (Прим. пер.)

Примечания переводчика (Прим. пер.) и редактора (Прим. ред.) даны в книге постранично. Все примечания автора расположены в конце книги в разделе «Примечания».

3

*** Алваро (Алвару) де Кампуш – гетероним португальского поэта Фернандо Пессоа (гетерони́м – вымышленная личность, от имени которой пишет автор; кроме трех основных гетеронимов, у Пессоа было множество других). (Прим. пер.)

4

** Перевод Н. Азаровой, К. Корчагина. (Прим. пер.)

5

* Перевод П. Попова, М. Иткина. (Прим. пер.)

6

Перевод А. Нестерова. (Прим. пер.)

7

Годы жизни на надгробии были указаны римскими цифрами. Заранее были выбиты римские цифры MDLX (1560), к которым оставалось добавить комбинацию из знаков X, I и V, необходимую для обозначения фактического года смерти. Но перед погребением дополнительную комбинацию цифр так и не выбили. (Прим. ред.)

8

Первое сообщение появляется в предисловии к жизни, написанной в книге De Rebus Hispanicis, Lusitanicis, Aragonicis, Indicis & Aethiopicis (Cologne: Birckmann for Arnold Mylius, 1602), sig. [*7]v; дальнейшее обсуждение источника информации, использованного Биркманом и Милиусом, смотрите в главе XVIII [В сносках автор использует римские цифры для глав этой книги и арабские – для глав других книг. – Прим. пер.]. Второе сообщение было обнаружено в конце XVIII века Бернарду Карнейру Виейра да Соузой, антикваром и Десембаргадором ду Пасу (судьей Верховного суда) в «книге заметок из Аленкера»; оно было напечатано в Inéditos II, 140–1, на основе документа ANTT PT/TT/GMS/F25, 342–3, который, в свою очередь, ссылается в качестве источника на Бернарду Карнейру Виейра да Соузу. Это сообщение не имеет даты, но Виейра да Соуза счел его современным, оно имеет признаки стиля португальских «Книг родословных» (Livro de Linhagens) конца XVI – начала XVII веков. Третье сообщение содержится в книге исторических рассказов в Библиотеке Ажуды [Ажуда – район в Большом Лиссабоне. – Прим. пер. ] (51-IX-22, fol. 130r—v), датируемой примерно серединой XVII века; дальнейшее обсуждение этого вопроса смотрите далее в главе XVIII.

9

Башня дала название Национальному архиву Торре-ду-Томбу, который сейчас находится в специально построенном здании, открытом в Лиссабоне в 1990 году. (Прим. пер.)

10

Inéditos II, 83. Далее в главе XIV рассматривается посещение архива Сунь Укуном, описанное в романе «Путешествие на Запад» (конец XVI века); аналогичный эпизод есть в Vaste Recueil de Légendes Merveilleuses («Большом сборнике чудесных сказаний») Нгуена Зу (XVI век), история X. Также мощь удаления текста является основой для романа Жозе Сарамаго «История осады Лиссабона» (1989). [Точнее, в романе Сарамаго речь идет не об удалении, а об исправлении – персонаж при редактуре книги добавляет в нее слово «не», и теперь крестоносцы не помогают португальскому королю отобрать Лиссабон у мавров. – Прим. пер.].

11

Обвинения против Дамиана – смотрите Inéditos II, 63–4 и 85–90. Подробнее это расследование инквизиции рассматривается в главе XVII ниже.

12

Изначально первооткрыватель Бразилии Педру Кабрал назвал территорию Землей Истинного Креста (Terra da Vera Cruz), но затем это название сменилось на Землю Святого Креста (Terra da Santa Cruz). Дерево пау-бразил, фернамбуковое дерево – цезальпиния ежовая (Caesalpinia echinata). (Прим. пер.)

13

Слово «архив» восходит к др. – греч. ἀρχεῖον – «присутственное место» и далее к ἀρχή – «начало, власть». (Прим. пер.)

14

António Joaquim Dias Dinis, «Relatório do Século XVI sobre o Arquivo Nacional da Torre do Tombo», Anais, 2nd series 17 (Lisbon: Academia Portuguesa da História, 1968), 133, 152–3. Хотя Венецианский государственный архив и архив Ватикана превосходили по масштабам Торре-ду-Томбу, ему не было равных по географическому охвату и (особенно) по обмену с культурами, имевшими свои собственные традиции ведения текстовых документов. История развития архивов и архивной практики в Европе более широко изложена в огромном количестве прекрасных недавних исследований, которые послужили основой для значительной части данной книги, хотя здесь приводятся лишь ссылки на конкретные идеи и сведения, взятые из этих публикаций; наиболее важные из них включают: Markus Friedrich, The Birth of the Archive: A History of Knowledge, trans. John Nöel Dillon (Ann Arbor: University of Michigan Press, 2018); Randolph C. Head, Making Archives in Early Modern Europe: Proof, Information, and Political Record-Keeping, 1400–1700 (Cambridge: Cambridge University Press, 2019); и Liesbeth Corens, Kate Peters and Alexandra Walsham (eds.), The Social History of the Archive: Record-Keeping in Early Modern Europe (Past and Present supplementary issue 2016) и Archives and Information in the Early Modern World (Oxford: Oxford University Press, 2018); об архивах и памяти смотрите введение Уолшема к работе: The Social History of the Archive, § VI.

15

Классическая постановка этого вопроса содержится в книге J. H. Elliott, The Old World and the New, 1492–1650 (Cambridge: Cambridge University Press, 1970; rpr. Canto, 1992, 2011), ch. 1, и работа Эллиотта повлияла на данное исследование.

16

Землетрясение 1755 года полностью разрушило Casa da Índia (Дом Индии) в Лиссабоне вместе со многими документами, относящимися к появлению португальцев в Индии, хотя большинство источников, которые использовал Дамиан, находились в королевском архиве в Торре-ду-Томбу. О последующей судьбе Торре-ду-Томбу смотрите в книге Pedro A. D’Azevedo and Antonio Baião, O Archivo Da Torre do Tombo: Sua Historia, Corpos que o compõem, e organisação (Lisbon: Imprensa Commercial, 1905), 7, 15, 28. О проекте Наполеона по созданию всеобщего архива в Париже смотрите: Maria Pia Donato, L’archivio del Mondo: Quando Napoleone confiscò la storia (Bari: Laterza, 2019).

17

Urbis Olisiponis Descriptio (Évora: Andream Burge[n]sem, 1554), sig. aiir—v; Damião de Góis, Lisbon in the Renaissance: A New Translation of the Urbis Olisiponis Descriptio, trans. Jeffrey S. Ruth (New York: Italica Press, 1996), 1–2. Рассказ Дамиана о работе над хроникой правления Мануэла (CM; r. 1495–1521) до того, как она попала к нему, смотрите в CM IV, sig. F6v; его жалобу на то, что хроникер Руй де Пина принял в дар от Афонсу д’Албукерки несколько колец, чтобы описать события в Индии, повторяет Жуан де Барруш в Décadas da Ásia II.vii.1. К 1556 году Дамиан уже работал над хроникой правления Жуана II (CJ; r. 1481–1495), поскольку он упоминает о написании CJ sig. A3v в это время. Однако пролог к Urbis Olisiponis Descriptio позволяет предположить, что до того, как ему было поручено написать хронику правления Жуана (а в 1558 году кардинал-инфант Энрике предложил ему написать также хронику правления Мануэла) он работал над хрониками путешествий первооткрывателей и, скорее всего, помогал Баррушу составлять Décadas; позднее Дамиан называл Барруша «hum de mores amigos que eu tive nestes Reynos», «одним из лучших друзей, которые у меня были в королевстве» (Inéditos II, 121).

18

Река течет по территории Испании и Португалии. Тежу – португальское название, Тахо – испанское. (Прим. пер.)

19

Urbis Olisiponis Descriptio, sig. [aviiir]—bir; Ruth (trans.), Lisbon in the Renaissance, 10–12. Копия этого договора находится в Книге магистров (Livro de Mestrados) в Leitura Nova, ANTT PT/TT/LN/0053, fol. 198v: «E se perventura algua balea ou baleato: ou serea: ou coca: ou Roas: ou musurana ou outro pescado grande que semele algun destes morrer en-se Simbra…» («И если случайно какой-нибудь кит или детеныш кита, или сирена [русалка], или coccinus, или морж, или змея, или другая большая рыба, подобная этим, умрет в Сезимбре…»). Полезный путеводитель по представлениям Нового времени о морской жизни содержится в книге Chet van Duzer, Sea Monsters on Medieval and Renaissance Maps (London: British Library, 2013), в которой смотрите 26–47, 83, 88 и др. Отметим, что Дамиан также, по-видимому, обсуждал тритонов со швейцарским натуралистом Леонардом Турнейссером цум Турном во время пребывания последнего у него в 1555–1556 годах; смотрите A História Natural de Portugal de Leonhard Thurneysser zum Thurn, ca. 1555–1556, ed. Bernardo Jerosch Herold, Thomas Horst and Henrique Leitão (Lisbon: Academia das Ciências de Lisboa, 2019), 89. Более масштабный вопрос встраивания устных рассказов в письменные истории в эпоху Нового времени и об особой важности этого для написания историй неевропейских народов смотрите в книгах: Walter D. Mignolo, The Darker Side of the Renaissance: Literacy, Territoriality, and Colonization, 2nd edn (Ann Arbor: University of Michigan Press, 2003), ch. 3; Kathryn Burns, Into the Archive: Writing and Power in Colonial Peru (Durham, NC: Duke University Press, 2010).

20

О трудностях прогулок под лиссабонским дождем смотрите Eddy Stols, Jorge Fonseca and Stijn Manhaeghe, Lisboa em 1514: O relato de Jan Taccoen van Zillebeke (Lisbon: Cadernos de Cultura, 2014), 116.

21

* Дукадо – португальское название дуката. (Прим. пер.)

22

Сеута – город в Северной Африке, Эльмина (Мина) – город в Западной Африке. (Прим. пер.)

23

На самом деле имя автора труда De expugnatione Lyxbonensi («О завоевании Лиссабона») неизвестно. В начале текста есть сокращение Osb. de Baldr. R. salutem, однако эта латинская фраза двусмысленна даже в отношении автора и адресата: либо кто-то по имени Osb. de Baldr. приветствует человека по имени R., либо, наоборот, R. приветствует Osb. de Baldr. Традиционно используется первое толкование, хотя существуют аргументы и в пользу второго. Сокращение Osb. чисто предположительно стали расшифровывать как Осберн, и это имя прижилось в науке. (Прим. пер.)

24

Экземпляр De Expugnatione Lyxbonensi Осберна из Боудси находится в Кембридже, Corpus Christi College MS 470, fols. 125r–146r, и его можно посмотреть с помощью превосходного ресурса Стэнфордского университета «Parker Library on the Web»; по предположению М. Р. Джеймса, штамп на fol. 24r принадлежал приорату Нориджского собора; о провенансе, то есть истории владения документом, смотрите C. W. David (ed.), De Expugnatione Lyxbonensi (New York: Columbia University Press, 1936), 27–8. Sanjay Subrahmanyam, The Portuguese Empire in Asia, 1500–1700: A Political and Economic History (London: Longman, 1993), 39. Ян Таккун ван Зиллебеке посетил Лиссабон в 1514 году на паломническом судне; смотрите Lisboa em 1514. Dinis, ‘Relatório’, 153.

25

На самом деле малагета (райские зерна, Aframomum melegueta) относится к семейству имбирных, а не перечных. Тем не менее эта пряность дала даже название Перечному берегу в Западной Африке. Не следует путать это растение с перцем малагета (разновидностью перца чили, Capsicum frutescens), которому оно передало свое название. (Прим. пер.)

26

Opúsculos, 118–19. О причинах меньшей популярности малагеты смотрите Garcia de Orta, Coloquios dos simples, e drogas he cousas mediçinais da India (Goa: Ioannes de endem, 1563), sig. Giiiv.

27

Opúsculos, 118–20; CM III, sig. K1v (о ткани из коры) и sig. Q1r—v (о тюрбане, присланном из Персии). Эта всемирная материальная культура Лиссабона недавно получила фундаментальную трактовку в книге: Annemarie Jordan Gschwend and K. J. P. Lowe (eds.), The Global City: On the Streets of Renaissance Lisbon (London: Paul Holberton Publishing, 2015), в приложениях к которой приводится несколько списков товаров, прибывших в Лиссабон; смотрите главу 8 о распространенности китайского фарфора к середине XVI века и главу 10 об олифантах. Как отмечает Лоу, некоторые фигурки из слоновой кости, сделанные мастерами народов сапи и бини, вероятно, восходят к европейским печатным изображениям. О закапывании фарфора смотрите The Book of Duarte Barbosa, ed. and trans. Mansel Longworth Dames (London: Hakluyt Society, Second Series XLIV and XLIX, 1918–21), I.214; это заблуждение относительно метода изготовления фарфора было позднее исправлено в трудах: Gaspar da Cruz, Tractado em que se cõtam muito por esteso as cousas da China (Évora: Andre de Burgos, 1569), sig. ciiir, и C. R. Boxer (ed.), South China in the Sixteenth Century (1550–1575): Being the Narratives of Galeote Pereira, Fr. Gaspar Da Cruz, O.P., Fr. Martin de Rada, O.E.S.A. (1550–1575) (London: Hakluyt Society, Second Series CVI, 1953), 126–7; смотрите Mary Laven, Mission to China: Matteo Ricci and the Jesuit Encounter with the East (London: Faber and Faber, 2011), 87, и Anne Gerritsen, The City of Blue and White: Chinese Porcelain and the Early Modern World (Cambridge: Cambridge University Press, 2020), глава 10. Дамиан указан в качестве одного из камер-пажей (Moços da Camara) в 1519 ‘Pagamento de Moradias e Soldos’, ANTT PT/TT/CRC/N/2/139, fol. 37r, где писец явно начал имя его брата «Fr[uctoes]», но зачеркнул его.