Кровь звёзд

Рэйчел долго смотрела на неё. Потом повернулась к экрану и нажала «Отправить».

Сообщение ушло. Маленький значок в углу экрана показал: «Доставка через 42 минуты».

– Теперь ждём, – сказала Рэйчел.

Ожидание оказалось невыносимым.

Рэйчел вернулась в свою каюту, приняла душ, попыталась поспать. Не получилось – мысли метались, как перепуганные птицы, не давая провалиться в темноту. Она лежала на койке, глядя в потолок, и считала минуты.

Сорок две минуты до доставки. Потом – неизвестно сколько, пока Брандт прочитает и решит, отвечать ли. Потом – ещё сорок минут на обратный путь.

Если он вообще ответит.

Если он не решит, что она сумасшедшая.

Если…

Рэйчел села, тряхнула головой. Так нельзя. Она сойдёт с ума раньше, чем придёт ответ.

Она посмотрела на часы: 08:17. Её смена начиналась в девять. Ещё сорок три минуты до того, как нужно будет надеть маску нормальности и пойти проверять узлы и датчики.

И ещё – она вспомнила с неприятным холодком – медосмотр. Доктор Мбеки назначила его на сегодня, после того разговора в столовой. «Без записи, просто поговорим».

Рэйчел поморщилась. Меньше всего ей сейчас хотелось разговаривать с врачом о своём состоянии. Но пропустить приём означало только отложить неизбежное – и дать Мбеки повод для ещё большего беспокойства.

Она встала, оделась, вышла из каюты.

Медотсек располагался в жилом секторе А – самый защищённый модуль станции, тот, который должен был уцелеть даже при катастрофической разгерметизации. Логика была простой: раненых эвакуировать труднее, чем здоровых, поэтому лучше, если они уже находятся в безопасном месте.

Рэйчел вошла в приёмную, кивнула медсестре за стойкой.

– Кимура. К доктору Мбеки.

– Она ждёт. Кабинет два.

Кабинет доктора Мбеки был неожиданно уютным – насколько вообще может быть уютным помещение на космической станции. Живые растения на подоконнике (редкость и роскошь), мягкое освещение, несколько африканских масок на стенах. Мбеки сидела за столом, что-то читая на планшете, и подняла голову, когда Рэйчел вошла.

– А, Рэйчел. Садитесь. – Она указала на кресло напротив. – Как себя чувствуете?

– Нормально.

– Угу. – Мбеки отложила планшет, сложила руки на столе. – Я задам этот вопрос ещё раз, и на этот раз хотелось бы услышать честный ответ. Как вы себя чувствуете?

Рэйчел помедлила. Врать Мбеки было бессмысленно – она видела людей насквозь, это было её работой.

– Устала, – признала она. – Плохо сплю. Но это не новость.

– Не новость, – согласилась Мбеки. – Это ваше перманентное состояние последние шесть лет. Но сейчас стало хуже, да?

Рэйчел не ответила.

Мбеки встала, обошла стол, остановилась рядом с креслом. Её тёмные глаза – внимательные, проницательные – смотрели без осуждения, но и без снисхождения.

– Давайте проверим базовые показатели.

Следующие десять минут прошли в молчаливой рутине медосмотра. Давление. Пульс. Рефлексы. Анализ крови из капли, взятой с пальца. Рэйчел сидела неподвижно, позволяя врачу делать своё дело.

– Кортизол повышен, – сказала наконец Мбеки, глядя на экран анализатора. – Значительно. Метаболиты стимуляторов в крови. – Она подняла бровь. – Я же говорила выбросить их.

– Они помогают.

– Они помогают не спать. Это не одно и то же. – Мбеки вернулась за стол, села. – Рэйчел, я врач, не психолог. Но даже я вижу: вы себя загоняете. Вопрос – зачем?

Рэйчел молчала.

– Это связано с тем собранием? – продолжила Мбеки. – С вашей теорией о солнечной активности?

– Вы тоже слышали.

– Все слышали. – Мбеки чуть улыбнулась. – Станция маленькая, слухи большие. Говорят, вы нашли что-то странное в данных, и Нильсен вас высмеял.

– Он не высмеял. Он… – Рэйчел запнулась. – Он сказал, что я вижу то, чего нет.

– А вы?

– Я вижу данные. Реальные данные, которые можно проверить.

Мбеки долго смотрела на неё.

– Знаете, – сказала она наконец, – за двадцать лет практики я встречала много людей, которые «видели» что-то, чего не видели другие. Некоторые из них были правы. Большинство – нет.

– И как отличить?

– Правые обычно сомневались в себе. Те, кто ошибался, были абсолютно уверены.

Рэйчел усмехнулась.

– Это должно меня успокоить?

– Это должно заставить вас задуматься. – Мбеки наклонилась вперёд. – Рэйчел, я не знаю, что вы нашли. Может быть, это действительно важно. Может быть, это игра измученного мозга. Но в любом случае – вы не поможете ни себе, ни своему открытию, если доведёте себя до срыва.

– Я не…

– Сорок часов без сна, – перебила Мбеки. – Минимум, судя по вашим показателям. Плюс стимуляторы, плюс хронический недосып за последние недели. Вы знаете, что происходит с человеком в таком состоянии? Галлюцинации, паранойя, нарушение критического мышления. Вы уверены, что то, что вы «видите», – это реальность, а не проекция вашего истощённого сознания?

Слова ударили больнее, чем Рэйчел ожидала. Потому что где-то в глубине души она задавала себе тот же вопрос.

– Я… – она запнулась. – Данные реальны. Я могу показать.

– Я вам верю. – Мбеки подняла руку, останавливая возражения. – Верю, что данные реальны. Но интерпретация данных – это другое. Мозг в состоянии истощения склонен находить паттерны там, где их нет. Это эволюционный механизм – лучше увидеть тигра в кустах, когда его нет, чем не увидеть, когда он есть. Но в современном мире это скорее помеха.

Рэйчел молчала. Возразить было нечего – всё, что говорила Мбеки, было правдой. Она знала это. И всё равно…

– Паттерн существует, – сказала она тихо. – Пятьдесят лет данных. Он был всегда – слабый, едва заметный. А сейчас усиливается. Это не галлюцинация.

Мбеки долго смотрела на неё.

– Допустим, – сказала она наконец. – Допустим, вы правы. Что тогда?

– Не знаю. Пока не знаю.

– И ради этого «не знаю» вы готовы разрушить своё здоровье?

Рэйчел не ответила.

Мбеки вздохнула, откинулась на спинку кресла.

– Я могу отстранить вас от работы прямо сейчас, – сказала она. – По медицинским показаниям. Принудительный отдых, запрет на доступ к рабочим системам. Хотите?

– Нет.

– Тогда вот что мы сделаем. – Мбеки достала планшет, начала печатать. – Я выписываю вам мягкое седативное. Не снотворное – седативное. Оно не вырубит вас, но поможет расслабиться достаточно, чтобы заснуть естественным образом. Принимать каждый вечер, без исключений.

– Но…

– Без «но». – Мбеки подняла взгляд. – Это не обсуждается. Или вы берёте рецепт и следуете инструкциям, или я отстраняю вас с завтрашнего дня. Выбирайте.

Рэйчел сжала зубы. Выбора не было, и обе они это понимали.

– Хорошо.

– И ещё. – Мбеки отложила планшет. – Я хочу видеть вас здесь через три дня. На повторный осмотр. Если показатели не улучшатся – будем принимать более серьёзные меры.

– Какие?

– Посмотрим. – Мбеки встала, протянула руку с рецептом. – Идите. И постарайтесь поспать сегодня. По-настоящему.

Рэйчел взяла рецепт, поднялась.

– Доктор Мбеки…

– Да?

Рэйчел помедлила. Вопрос вертелся на языке, но она не знала, как его задать.

– Вы сказали… вы спросили, зачем я себя загоняю. – Она посмотрела врачу в глаза. – А если я сама не знаю ответа?

Мбеки долго молчала. Потом чуть улыбнулась – не весело, скорее грустно.

– Тогда, может быть, стоит его найти. – Она указала на дверь. – Идите. И подумайте над этим.

Рэйчел кивнула и вышла.

До начала смены оставалось двадцать минут. Рэйчел шла по коридору жилого сектора, сжимая в руке рецепт, и думала о словах Мбеки.

«Зачем вы себя загоняете?»

Хороший вопрос. Правильный вопрос. И у неё не было на него ответа – или, точнее, было слишком много ответов, и все они были неправильными.

Потому что это важно? Да, но что именно «это»? Паттерн в данных? Гипотетическое открытие? Или что-то другое, чему она боялась дать имя?

Потому что больше нечем заняться? Возможно. Шесть лет на станции, шесть лет добровольного изгнания. Работа, сон, еда, снова работа. Никаких друзей, никаких привязанностей, никаких причин просыпаться по утрам, кроме чувства долга.

Потому что это единственное, что заставляет её чувствовать себя живой? Ближе. Гораздо ближе. Но всё ещё не то.

Рэйчел остановилась у иллюминатора – маленького, едва полметра в диаметре. За ним была чернота космоса, и где-то там, за пределами видимости, горела звезда, которая, возможно, пыталась что-то сказать.

«Помоги».

Голос из сна. Образ, ощущение, перевод на язык, который она понимала. Что если это было реальным? Что если там, внутри Тау Кита, было что-то – или кто-то – кому нужна помощь?

Безумие. Абсолютное, клиническое безумие. Звёзды не разумны, не живы, не способны просить о помощи. Это азы астрофизики, первый курс университета.

Но данные…

Рэйчел прижала лоб к холодному стеклу иллюминатора.

Она не знала, зачем загоняет себя. Не знала, почему не может отступить. Не знала, что ищет в бесконечных столбцах цифр и графиков.

Единственное, что она знала наверняка: остановиться она не могла. Не сейчас. Не пока не узнает правду – какой бы она ни была.

Смена прошла как в тумане.

Рэйчел делала свою работу – обходила узлы, проверяла системы, писала отчёты – но мысли были далеко. Она считала минуты, прикидывая, когда Брандт мог получить её сообщение. Когда мог прочитать. Когда мог ответить.

Если вообще ответит.

К обеду она проверила личную почту четырнадцать раз. Пусто.

К концу смены – двадцать два раза. По-прежнему пусто.

Она понимала, что это глупо. Брандт – занятой человек, главный астрофизик колонии. У него наверняка сотни писем в день. Её сообщение могло затеряться, могло попасть в спам, могло просто показаться неинтересным.

Но всё равно проверяла.

В 19:00, когда смена закончилась, Рэйчел вернулась в каюту. Приняла седативное, которое выписала Мбеки. Легла на койку.

И, впервые за много дней, заснула почти сразу.

Ей снова снилась звезда.

Но этот сон был другим. Не тот океан раскалённой плазмы, не то присутствие, которое смотрело на неё из глубины. Этот сон был… тише.

Она плыла в темноте – не в космической черноте, а в чём-то более мягком, похожем на глубокую воду. Вокруг не было ничего – ни звёзд, ни станции, ни звука. Только она и бесконечная, уютная пустота.

А потом – свет.

Далёкий, золотистый, тёплый. Он не слепил, не обжигал – просто был. Как маяк в ночи. Как костёр в зимнем лесу.

Рэйчел поплыла к нему. Не телом – чем-то другим, той частью себя, которая существовала только в снах.

Свет приближался. Или она приближалась к нему – разница была неясной. И по мере приближения она начала чувствовать… что-то. Не голос, не слова. Ощущение.

Одиночество.

Огромное, древнее, всеобъемлющее. Одиночество существа, которое было единственным в своём роде. Которое горело здесь миллиарды лет, и никто – никто – не знал, что оно существует. Не как звезда – как нечто большее. Как нечто живое.

Рэйчел протянула руку к свету.

И свет протянулся к ней.

Она проснулась с мокрым от слёз лицом.

Часы показывали 06:14 – она проспала почти девять часов. Впервые за недели. Тело ощущалось странно – отдохнувшим, но каким-то хрупким, словно стекло после долгой заморозки.

Рэйчел села, вытерла лицо. Сон уже расплывался, терял чёткость, как всегда бывает со снами. Но ощущение осталось – это тяжёлое, давящее одиночество, которое было не её.

Она потянулась к планшету. Открыла почту.

Одно новое сообщение.

Сердце подпрыгнуло. Адрес отправителя: Ю. Брандт, Исследовательский центр Новый Берлин.

Рэйчел открыла письмо.

«Доктор Кимура,

Благодарю за ваше сообщение. Признаюсь, оно меня заинтриговало – и не только своим содержанием, но и тоном. В эпоху, когда большинство научных коммуникаций сводится к сухому обмену данными, приятно встретить человека, который не боится признать свою неуверенность.

Теперь к делу.

Я просмотрел прикреплённые вами данные (надеюсь, вы не возражаете, что я скачал их до того, как получил ваше разрешение – любопытство взяло верх). То, что вы обнаружили, действительно необычно.

Периодичность в 22 часа – это странно. Тау Кита – звезда с периодом вращения около 34 дней. Никакие известные мне механизмы не могут создать такую частоту выбросов. Симметрия структуры – ещё более странно. Вы правы: естественные процессы не создают таких паттернов.

Но.

Прежде чем мы начнём строить теории, мне нужно больше данных. Вы упомянули архивы за 50 лет – можете прислать полный набор? Особенно интересуют данные о магнитном поле звезды, если такие есть.

И ещё один вопрос, личный. Вы написали, что научный отдел станции не принял ваши наблюдения всерьёз. Почему вы решили обратиться ко мне, а не, скажем, к астрофизическому сообществу на Земле?

Жду вашего ответа.

С уважением, Юрий Брандт

P.S. Не извиняйтесь за «безумность» ваших данных. В моём опыте самые интересные открытия всегда начинаются с чего-то, что выглядит безумным.»

Рэйчел читала письмо трижды.

Он не отверг её. Не высмеял. Не посоветовал отдохнуть и перестать видеть то, чего нет.

Он заинтересовался.

Она откинулась на подушку, глядя в потолок. Сердце колотилось – но не от страха, как раньше. От чего-то другого. От надежды?

Юрий Брандт. Главный астрофизик колонии. Человек, чьи работы она читала в аспирантуре. Он посмотрел на её данные и сказал: «Это необычно».

Это было больше, чем она могла ожидать.

Рэйчел села, открыла форму ответа. Пальцы дрожали – но теперь от нетерпения.

Она начала печатать.

Следующие несколько часов она провела, готовя ответ Брандту. Полный архив данных – все пятьдесят лет наблюдений, рассортированные, проиндексированные, снабжённые её собственными комментариями. Магнитные карты, которые она смогла найти в закрытых папках. Графики усиления паттерна. Всё.

На его вопрос о том, почему она обратилась к нему, а не к научному сообществу Земли, она ответила честно: «Потому что Земля в двенадцати световых годах отсюда. К тому времени, как они получат мои данные, проанализируют их и ответят, может пройти четверть века. А вы – здесь. В сорока минутах».

Она не написала того, что думала на самом деле: «Потому что у меня есть ощущение, что времени мало. Что что-то меняется. Что нам нужно торопиться».

Это было бы слишком странно даже для письма, которое и так выглядело странным.

Когда сообщение было отправлено, Рэйчел вышла из каюты. До начала смены оставался час, и она хотела кофе – настоящего, крепкого, не той синтетической бурды, которую выдавали в автоматах.

В столовой было почти пусто – слишком раннее время. Только Маркос за дальним столиком, уткнувшийся в планшет, и незнакомая женщина у раздачи.

Рэйчел взяла кофе, села у стены. Привычное место, привычный ритуал.

Но что-то было по-другому.

Она не могла понять, что именно. Столовая выглядела как всегда – бежевые стены, искусственные растения, панорамное окно с видом на технический модуль. Те же запахи, те же звуки.

И всё же…

Рэйчел посмотрела на свои руки, обхватывающие чашку. Руки не дрожали. Впервые за много дней.

«Надежда», – поняла она. – «Вот что изменилось. У меня появилась надежда».

Странное чувство. Почти забытое. Она так долго жила без него, что теперь не знала, как с ним обращаться.

Рэйчел отпила кофе. Горький, крепкий, обжигающий.

За окном, где-то за пределами видимости, горела звезда. Звезда, которая – возможно – пыталась что-то сказать.

И теперь их было двое, кто слушал.

Скоро – она надеялась – их станет больше.

Глава 4: Гипотеза

Переписка с Юрием Брандтом превратилась в странный танец – медленный, ритмичный, растянутый через сорок минут космической пустоты.

Рэйчел отправляла сообщение и ждала. Восемьдесят минут минимум – сорок туда, сорок обратно, плюс время на то, чтобы Брандт прочитал, обдумал, ответил. Иногда ответ приходил через два часа. Иногда – через шесть. Однажды – через четырнадцать, и Рэйчел успела убедить себя, что он потерял интерес, прежде чем новое письмо появилось в её почте.

Но он отвечал. Каждый раз отвечал.

День третий переписки.

«Доктор Кимура,

Я провёл предварительный анализ ваших данных. Должен признать: вы правы насчёт аномалии. Это не статистический шум и не артефакт измерений. Паттерн реален.

Однако у меня есть несколько гипотез, прежде чем мы начнём искать экзотические объяснения.

Первая: магнитная аномалия в ядре. Тау Кита – старая звезда, около 5,8 миллиарда лет. За это время в её недрах могли сформироваться устойчивые магнитные структуры, создающие периодические возмущения. Проблема: известные модели не предсказывают такой короткий период.

Вторая: резонанс в конвективной зоне. Возможно, мы наблюдаем стоячую волну – что-то вроде колебания, которое "отражается" от границ различных слоёв звезды. Период в 22 часа соответствовал бы… ничему известному, но это не значит, что такого не может быть.

Третья: внешний источник. Возможно, периодичность создаётся не самой звездой, а чем-то, что вращается вокруг неё или внутри системы. Планетарное тело? Пылевой диск? Что-то, что мы не обнаружили?

Я склоняюсь ко второй гипотезе, но хотел бы услышать ваше мнение.

С уважением, Ю. Брандт

P.S. Вы упомянули, что "видите" паттерн каким-то особым образом. Можете объяснить подробнее? Это звучит интригующе.»

Рэйчел читала письмо в научном модуле, пока за иллюминатором Тау Кита медленно смещалась к краю обзора. Лилу сидела рядом, заглядывая через плечо.

– Он серьёзно относится, – сказала Лилу. – Это хорошо, да?

– Это очень хорошо.

Рэйчел перечитала постскриптум. Он заметил. Конечно, он заметил – она упомянула своё «особое восприятие» вскользь, почти случайно, и теперь жалела об этом. Объяснять синестезию было сложно. Объяснять её человеку, который может решить, что ты сумасшедшая, – ещё сложнее.

Но Брандт спрашивал. И его тон не был снисходительным.

– Что будете отвечать? – спросила Лилу.

– Правду, – сказала Рэйчел после паузы. – Он заслужил.

Ответ Рэйчел:

«Доктор Брандт,

Спасибо за анализ. Ваши гипотезы логичны, но ни одна из них не объясняет симметрию структуры выбросов. Магнитные аномалии создают хаотические возмущения. Резонансы – волновые паттерны, но не те, что мы наблюдаем. Внешний источник – возможно, но мы сканировали систему десятки раз и не нашли ничего подходящего.

По поводу вашего вопроса о моём "особом восприятии"…

У меня синестезия. Редкая форма – я воспринимаю электромагнитные поля как визуальные образы. Магнитное поле реактора станции выглядит для меня как янтарное свечение. Защитный экран – как лазурная пелена. Это не галлюцинация – скорее, альтернативный способ обработки сенсорной информации.

Когда я смотрю на данные о солнечной активности, я вижу не только графики. Я вижу… ритм. Пульсацию. Как будто что-то внутри звезды дышит.

Я понимаю, как это звучит. Если вы решите, что я нуждаюсь в психиатре, а не в астрофизике – я пойму.

Р. Кимура»

Она отправила письмо и сразу пожалела об этом. Слишком откровенно. Слишком… странно.

– Вы правильно сделали, – сказала Лилу, словно читая её мысли. – Если он тот, за кого вы его принимаете, он не отвернётся из-за какой-то синестезии.

– А если не тот?

Лилу пожала плечами.

– Тогда мы найдём другого.

День четвёртый.

Ответ от Брандта пришёл быстрее обычного – всего через три часа.

«Доктор Кимура,

Благодарю за откровенность. И нет, я не считаю, что вам нужен психиатр.

Синестезия – хорошо задокументированное явление. Ваша форма – восприятие электромагнитных полей – редка, но не уникальна. В литературе описаны случаи людей, которые "видели" магнитные поля, радиоволны, даже гравитационные аномалии (хотя последнее, вероятно, преувеличение).

Что меня интересует: вы говорите, что видите "ритм" и "пульсацию" в данных. Это субъективное ощущение или вы можете его количественно описать?

Потому что если это второе – у нас может быть проблема. Или, точнее, возможность.

Видите ли, я всю ночь анализировал ваши данные с новой точки зрения. Я искал не просто периодичность, а структуру периодичности. И нашёл кое-что… тревожное.

Вариации в выбросах – те, что вы отметили в своих комментариях – не случайны. Они образуют последовательность. Повторяющуюся последовательность из пяти элементов.

Я не знаю, что это значит. Но я точно знаю, что это не должно существовать.

Ю. Брандт»

Рэйчел смотрела на экран, и сердце колотилось где-то в горле.

Он нашёл. Независимо от неё, без её подсказок – он нашёл ту же самую последовательность, которую она обнаружила неделю назад. Пять повторяющихся элементов. Структура внутри структуры.

– Что там? – Лилу подалась вперёд. – Вы побледнели.

– Он видит то же, что и я, – прошептала Рэйчел. – Он видит.

Ответ Рэйчел:

«Доктор Брандт,

Да. Я нашла эту последовательность раньше, но не решилась упомянуть – боялась, что вы сочтёте меня параноиком, ищущим паттерны там, где их нет.

Пять элементов. Я думала о них как о… буквах. Или символах. Что-то, что повторяется снова и снова, как слово, которое пытаются произнести.

Я знаю, что это звучит безумно. Но позвольте задать вопрос, который не даёт мне покоя уже несколько дней.

Что если внутри звезды есть что-то живое?

Не в биологическом смысле – не клетки, не ДНК. Но что-то… организованное. Структура, которая поддерживает себя, воспроизводится, реагирует на внешние воздействия. Что-то, что существует в масштабах, которые мы даже не можем представить.

Возможно ли это? Хотя бы теоретически?

Р. Кимура»

Отправив сообщение, Рэйчел откинулась в кресле и закрыла глаза. Вот оно. Она сказала это вслух – впервые, если не считать снов и бессвязных мыслей в три часа ночи. Жизнь в звезде.

– Вы серьёзно? – Голос Лилу был тихим. – Вы думаете, что там… кто-то?

– Я не знаю, что я думаю. – Рэйчел открыла глаза, посмотрела на молодую женщину. – Но данные не объясняются ничем известным. Симметрия, периодичность, последовательность элементов – это не похоже на естественные процессы. Это похоже на…

– Сигнал?

– Или попытку коммуникации. Или… – Рэйчел замолчала. – Я не знаю. Может быть, я просто схожу с ума.

Лилу долго смотрела на неё.

– Знаете, – сказала она наконец, – когда я была маленькой, моя мать говорила: "Безумие – это когда ты уверен, что прав, хотя все вокруг говорят, что ты ошибаешься. Но иногда все вокруг действительно ошибаются". – Она чуть улыбнулась. – Я не знаю, правы вы или нет. Но я хочу узнать.

День пятый.

Ответ Брандта пришёл через восемь часов – дольше обычного. Рэйчел успела пройти полную смену, провести три диагностики, написать два отчёта и выпить шесть чашек кофе, прежде чем её планшет тихо пискнул, оповещая о новом сообщении.

«Доктор Кимура,

Ваш вопрос заставил меня провести бессонную ночь. Не потому, что он безумен – а потому, что он менее безумен, чем мне хотелось бы.

Жизнь в звезде. Давайте рассмотрим это серьёзно.

С точки зрения классической биологии – невозможно. Жизнь, какой мы её знаем, основана на химии углерода, на сложных молекулах, на воде как растворителе. Всё это не существует при температурах в миллионы градусов.

Но.

В 2089 году группа теоретиков из Калтеха опубликовала статью о "магнитогидродинамической жизни" – гипотетических структурах, которые могли бы существовать в плазме звёзд. Идея была в том, что самоподдерживающиеся магнитные вихри могут, в принципе, демонстрировать свойства, которые мы ассоциируем с жизнью: самоорганизацию, метаболизм (в форме поглощения энергии), даже размножение (через деление).

Статью высмеяли. Авторов назвали фантазёрами. Их карьеры серьёзно пострадали.

Но никто не смог доказать, что они ошибались.

Я нашёл эту статью. Перечитал её. И вот что интересно: теоретические параметры "магнитогидродинамической жизни" – размеры структур, периоды колебаний, энергетические характеристики – подозрительно близки к тому, что мы наблюдаем в данных о Тау Кита.

Это не доказательство. Это даже не свидетельство. Это просто… совпадение. Которых слишком много для случайности.

Я проверю модели. Построю симуляцию на основе параметров, которые вы мне предоставили. Это займёт несколько дней – может быть, неделю. Но если результаты подтвердят мои подозрения…