скачать книгу бесплатно
– Тоже мне! – Бретт встал и прошёлся по палате. – Я задаю лишь самые очевидные вопросы и предлагаю наиболее очевидные идеи. Если никто больше не додумался до них за полтораста лет, то может пора уже вынуть палец из задницы и начать работать извилинами?
– Ладно, ладно, не кипятись… – примирительно произнёс Донахью.
– И вот тебе ещё очевидный вопрос, который не даёт мне покоя с самого первого дня. – Бретт облокотился на спинку больничной койки и та заскрипела под его весом. – Что это за распроклятая чёрная дымка постоянно сопровождает имаго? Почему люди мгновенно умирают от её прикосновения?
– Наши аналитики полагают, что дымка неразрывно связана с имаго. Не спрашивай, как. Она – часть их четырёхмерного тела, недоступного полноценному восприятию. То есть для них это тело, а мы его видим, как клубящуюся дымку, исчезающую в нигде…
На лице Донахью снова появилось виноватое выражение.
– Последняя на сегодня аналогия с гусеницами и бабочками, клянусь. Смотри: у гусениц есть только крохотные ножки, с помощью которых они могут ползать, у бабочек же помимо ног имеется дополнительный движитель, крылья, с помощью которых они способна порхать. Очевидно, что каждое дополнительное пространственное измерение, каждая среда, стихия, требуют дополнительных органов.
Мы можем лишь воспринимать дымку как дымку. Чем она является в действительности, мы без понятия. Вот тебе такое сравнение. Когда на ползущую гусеницу из воздуха бросается оса-наездник, гусеница ведь не имеет крыльев и не представляет, что это такое и для чего нужно. Она лишь видит бешеное трепыхание чего-то прозрачного и жужжащего, а в действительности это дополнительный орган осы, позволяющий ей перемещаться в воздушной среде.
Дымка имаго может быть частью их тел, неким органом, чьё «трепыхание» мы воспринимаем как клубящуюся дымку. И если бы оса убивала не жалом, а крылышками, то гусеница так это и воспринимала бы – жужжащее прозрачное нечто убивает при прикосновении. Возможно, с имаго всё обстоит именно так – они убивают этим самым органом, предназначение которого находится за рамками нашего понимания. Или же в дымке, скрытый её клубами, располагается орган убийства, не оставляющий на наших телах следов, потому что убивает из четвёртого измерения…
Донахью помолчал, дав возможность напарнику усвоить услышанное.
– Мы с тобой отвлеклись и забрели в гипотетические дебри, а ведь я не сказал главного. Если птица склюёт ядовитую шипастую гусеницу, она умрёт от отравления, а если и не умрёт, то её всё равно будет так плохо, что она навсегда запомнит этот случай и больше никогда не будет клевать гусениц. Это называется условным рефлексом.
Наш расчёт в отношении имаго строился на том же самом. Если мы будем убивать их после трапезы, это заставит их искать себе пищу где-нибудь ещё. Например, в другом мире. Тамошних обитателей конечно жаль, зато наши сограждане будут в безопасности. Это казалось нам самым оптимальным решением и значит единственно приемлемым…
– Однако стойкий условный рефлекс у имаго вам выработать так и не удалось, – констатировал Бретт. – По словам директора, нынешней ночью отделу «Лямбда» пришлось несладко. Отнюдь не все отделались так же легко, как ты. Хочешь не хочешь, а тактику и стратегию нам по-любому придётся менять.
Если хочешь знать моё мнение, в этот раз имаго действовали несколько неуклюже. Видно и у них первый блин всегда комом. Несмотря на некоторый успех, ясно видно, что к настоящей командной работе они ещё не привыкли. Я не исключаю, что и следующие их попытки будут такими же корявыми, но однажды они наберутся опыта, отточат навыки и вот тогда нам придётся действительно туго.
Так что сама действительность нас подгоняет и заставляет искать новые средства, теории и методы. Я не исключаю и того, что изменится даже этика отдела. Никто уже не будет проявлять щепетильности в отношении новобранцев. Отделу придётся всеми правдами и неправдами завлекать в свои ряды свежее пушечное мясо и безжалостно им жертвовать. Придётся вызывать «травму прозрения» искусственно. Иначе нам не выстоять. Ещё несколько подобных ночей и от «Лямбды» ничего не останется…
– Возможно ты прав, – нехотя признал Руфус Донахью. – Да нет, скорее всего прав. Признайся, ты ведь чувствуешь себя в своей тарелке, а? Как рыба в воде? Для подобных неоднозначных ситуаций вас ведь и натаскивают? А вот я похоже сдулся. Явно для этой работёнки не гожусь…
– Эй! – Бретт понарошку толкнул напарника. – Как говорят в армии, чтобы я этого дерьма больше не слышал! Мне позарез нужен башковитый напарник, так что не надейся соскочить, мистер бриташка. Ты сам привёл меня в «Лямбду», вот теперь и расхлёбывай. Теперь каждый агент на счету, так что забудь про свою пенсию. С этого дня все пенсии отменяются!
– Башковитый? – с деланным удивлением повторил Руфус Донахью. – Друг мой америкашка, так ведь и мне не помешал бы башковитый напарник, но это, похоже, не про тебя. Надо же было столько разглагольствовать о разумности имаго и в итоге свести всё к тому, что это паразит! Разве паразиты бывают разумными? Разум формируется в суровой борьбе за выживание, в сложнейших попытках раздобыть себе пищу, а паразиты таких проблем лишены, им главное присосаться к тому, кто пожирнее, а потом хоть трава не расти.
Опасаясь за здоровье и душевный настрой наставника, Бретт облегчённо вздохнул. Раз тот шутит, значит с ним всё в порядке. Всё будет в порядке… Всё должно быть в порядке! За эти месяцы он успел крепко привязаться к британцу и не представлял себе работу в отделе без него.
– А чего ты хотел от скромного полевого агента? – принялся он шутливо оправдываться. – Наши знания об эволюции продиктованы нам примерами из нашего мира. Не факт, что они совпадают с принципами эволюции четырёхмерных существ в метавселенной имаго.
Тем не менее я убеждён, что основные законы везде схожи. Когда в какой-то среде обитания происходят локальные или глобальные изменения, то виды, населяющие эту среду, либо вымирают, либо стараются приспособиться к изменениям, чтобы выжить. До того, как Тесла изобрёл свой излучатель, имаго не знали никакой ответной агрессии с нашей стороны. Веками и тысячелетиями они просто использовали нас для еды и размножения.
Но вдруг всё изменилось. Мы начали огрызаться и убивать имаго. Разумные виды должны эволюционировать трояко: биологически, социокультурно и технологически. Первую разновидность эволюции не берём, она протекает в масштабах геологического времени, измеряемого миллионами лет. Третью разновидность тоже – о наличии у имаго развитых технологий нам ничего не известно и потому обсуждать тут нечего. А вот с социокультурными изменениями мы как раз нынче ночью и столкнулись. Извечные индивидуалисты имаго перестали пассивно терпеть наше сопротивление, объединились, выработали некий план и попытались его осуществить. Эволюция налицо!
К сожалению, эволюция – это такая штука, которая не знает передышки. Динамичная, нелинейная и хаотичная среда, каковой является любой мир, непрерывно меняет условия и заставляет живых существ постоянно корректировать свою приспособляемость и навыки выживания. Сказанное касается не только имаго, но и нас тоже. События нынешней ночи – это лишь первая ласточка. Впереди у нас непрогнозируемая череда катастроф. Если мы не адаптируемся и не повысим сопротивляемость, нам крышка. Станем очередной «тупиковой ветвью».
Раз имаго научились устраивать ловушки и действовать сообща, значит на основе излучателя Теслы мы должны создать некий аналог оружия массового поражения, чтобы укладывать тварей не поодиночке, а помногу за раз. Хорошо бы вообще не дожидаться приближения и визуализации имаго, а меть возможность отстреливать их издалека, едва радар их почует. Нам нужен излучательный аналог дальнобойной снайперской винтовки. Гусеница должна иметь возможность сбивать птиц и ос прямо в воздухе. Понимаешь? Нарисованный на листе человечек должен иметь возможность выстрелить в художника…
– А что насчёт нашего размножения?
– А вот это на самом деле ещё требует проверки. Несложно создать лабораторные условия и завлечь пары без «травмы прозрения». Желающих заняться сексом при наблюдателях отыщется сколько угодно, без труда. Наблюдателями, естественно, должны быть агенты. Пара ни о чём не должна подозревать, а агенты-наблюдатели из укрытия смогут увидеть в подробностях всё, что имаго будет делать. Не думаю, что такой эксперимент аморален. Даже ложь не всегда аморальна, а уж умолчание и подавно.
– Так ведь делали уже что-то подобное. Дымка обволакивает совокупляющихся и за ней ничего не видно.
– А они от её прикосновения не умирают?
– Нет.
– Ты уж извини, тогда придётся устроить тройничок. Кому-то из агентов придётся присоединиться к паре в постели. Тогда он или она тоже окутаются дымкой и смогут увидеть, что под ней происходит. Знаю, звучит не очень хорошо, но делать хоть что-то лучше, чем не делать ничего. Если сидеть с кислой миной и ждать у моря погоды, на успех можно не рассчитывать.
Вот как я это вижу: паразиты имаго искусственно трансформировали человека в качественно иное состояние, объединив его репродуктивные функции со своими. Возможно я мыслю слишком механистически, но что, если возможен откат к предшествующему состоянию? Отдел обязан вести научный поиск в этом направлении, потому что это наш единственный шанс освободиться из-под власти ночных монстров.
Ничего страшного, если репродуктивный субстрат имаго располагает дополнительной мерностью. Уверен, его и в этом случае можно устранить. Смотри, допустим мы тычем трёхмерным карандашом в лист бумаги. Нарисованный человечек воспринимает карандаш как круглую проекцию на плоскости. Всё-таки воспринимает! Я не верю, что субстрат окажется абсолютно невидимым. Если двухмерный человечек изобретёт и построит рядом с проекцией карандаша некую дробильную машину с зубьями, он может кромсать этот карандаш и так постепенно по чуть-чуть дробить его на двухмерные фрагменты, распределяя их по двухмерному пространству листа. От трёхмерного карандаша в конце концов ничего не останется. Ты сам говорил, что более простое иногда может одолеть более сложное.
– Говорил, – со вздохом признал Руфус Донахью, и веря и не веря стажёру.
– Пока враг не разбит, никто не капитулирует, если есть ещё возможность сражаться, а она у нас есть, – продолжал рассуждать Бретт. – Мы передислоцируемся, перевооружимся, сменим тактику и стратегию, обновим личный состав и продолжим бить врага.
Агент Донахью с демонстративно отвернулся.
– Ох и устал я с тобой разглагольствовать. Вздремну немного…
Но он не заснул, а ещё долго размышлял обо всём. Напарник скорее всего прав, отдел и впрямь ждут небывалые испытания. Но пока есть такие парни, как Бретт Гейслер, «Лямбде» по плечу преодолеть любые трудности. Иначе и быть не может. В этом он не сомневался…
А Бретт подошёл к окну и выглянул наружу. «Мы ядовитые шипастые гусеницы, – подумал он. – Очень ядовитые и очень-очень опасные. Яда в наших шипах хватит на многих и многих имаго, так что пускай поберегутся…»
День был в самом разгаре, высоко в небе ярко светило солнце. Над горизонтом, частично скрытым домами и деревьями, белели облака. Небесную синеву там и сям исчеркали инверсионные следы авиалайнеров. Бретт смотрел на открывавшийся из окна вид и думал о том, какой будет следующая ночь. Нападут ли имаго повторно или же устроят какой-нибудь ещё сюрприз? Не может же такого быть, что прошлой ночью «Лямбда» пережила разовую акцию устрашения и дальше всё пойдёт как прежде. Внутреннее чутьё подсказывало «морскому котику», что как прежде скорее всего уже никогда и ничего не будет.
В то же самое время над крышей больницы словно из ниоткуда возникли клубы непроницаемой черноты. Никем не видимая, чернота поклубилась несколько мгновений, а затем резко исчезла, словно её с силой всосало туда, откуда она проникла в наш мир. Ни Руфус Донахью, ни Бретт Гейслер ничего не почувствовали своими затылочными «радарами». Кратковременный визит имаго остался незамеченным…
Проблема, не имеющая решений
Свалиться с пневмонией может кто угодно, хоть простой обыватель, хоть полевой агент секретного отдела «Сигма». Особенно в такой стране как Ирландия. Киран О’Салливан целый месяц провалялся на больничном, а когда вернулся в отдел, там уже сменилась обстановка, да и правила тоже поменялись. Его напарник и наставник, старший агент Дэрмод О’Мэлли неожиданно вышел на пенсию и это ещё было не самым худшим сюрпризом. Директор без ведома Кирана подыскал ему нового напарника и когда охранник, проверявший пропуска на входе, по секрету шепнул агенту, с кем тому предстоит работать, О’Салливан на миг заподозрил, что пневмония дала осложнения, он всё ещё болен, мечется в горячечном бреду и всё происходящее мерещится ему в болезненных видениях.
Отдел «Сигма» занимал бывшее складское помещение на окраине Дублина. Здесь навели порядок, укрепили строительные конструкции, стены и крышу, провели все необходимые коммуникации, вырыли ещё несколько подземных этажей, установили сигнализацию и систему видеонаблюдения, завезли офисную технику, отдельно оборудовали гараж, а на нижних этажах – несколько научных лабораторий, небольшой морг и надёжно защищённый архив. Изнутри здание представляло собой одно большое помещение, типа ангара. Когда здесь располагался склад, под самой крышей были проложены стальные балки, по которым туда-сюда ездил тельфер. С его помощью можно было легко и быстро выудить любую вещь с любой части склада. Оператор, управлявший тельфером, сидел в специальной кабинке в правом дальнем углу ангара. Кабинка возвышалась метра на три от пола и подняться в неё можно было по лестнице, сваренной из стальных прутьев. После переоборудования склада в офис, кабинку переделали в директорский кабинет.
Не подавая вида о том, что на душе у него скребут кошки, Киран О’Салливан взбежал по лестнице в директорский кабинет. Рори Кавана, добродушный и весьма проницательный толстяк с круглой, как шар, и уже начавшей лысеть головой, нещадно дымил трубкой. Его лицо украшали усы a-la Фредди Меркьюри, поклонником которого Кавана был с самого детства.
– А, О’Салливан! – воскликнул директор и пожал руку агенту. – Рад вас наконец видеть. Как вы?
Киран с трудом натянул на лицо дежурную улыбку. Больше всего на свете ему хотелось прямо сейчас закатить скандал, однако благоразумие подсказывало ему не конфликтовать с боссом.
– Бодр, свеж и готов к работе, сэр, – произнёс он без малейшей капли энтузиазма. – Что нового?
– Новое? Новое… – Директор повертел в руках трубку и отложил в сторону. – Кстати о новом. Пока вас не было, агент О’ Салливан, в отделе произошли кое-какие перемены. Не скрою, идея принадлежала мне – идея сделать сотрудничество между отделами «Сигма» и «Тау» более тесным. Поверьте, так будет лучше. «Тау», как вы знаете, занимается хроноклазмами – парадоксами, связанными со временем. А учитывая, что sidhe, чёрт бы их побрал, куролесят не только в пространстве, но и во времени… – Директор сделал многозначительную паузу. – В общем, прежние пары агентов распущены и сформированы заново с учётом новой политики. Теперь вам придётся работать с напарником из «Тау».
Агент О’Салливан выслушал директора с каменным выражением лица.
– Позвольте заметить, сэр, что сотрудничество между отделами всегда ограничивалось обменом информацией и никогда не касалось полевой работы. Я не знаю, какова специфика работы в «Тау», но сильно сомневаюсь, что она годится для «Сигмы».
Рори Кавана снова схватил потухшую трубку, выбил из неё пепел и принялся набивать свежим табаком.
– Деликатный намёк на то, что новый напарник будет для вас обузой, да, О’Салливан? Что ж, другого у меня для вас нет.
– Я слышал об уходе О’Мэлли на пенсию, – сухо заметил О’Салливан.
– Да-а… Видно настала пора. Честно признаюсь, я этого не хотел, однако старина Дэрмод категорически не вписался в новую парадигму. Точнее, наотрез отказался вписываться. Этот живой пережиток прошлого чересчур остро переживает за нашу независимость и чересчур своеобразно её понимает. – Кавана виновато развёл руками. – Мы с ним не сошлись во мнении, перемен он не принял, по-новому работать не захотел, так что нам пришлось расстаться. Одним словом, у вас теперь новый напарник. Поначалу вы с ним оба будете чувствовать себя неловко, ведь для агентов «Тау» перемены оказались настолько же неожиданны, однако со временем, уверен, вы привыкнете друг к другу, освоитесь в новой ситуации и замечательно сработаетесь.
Директор раскурил трубку и указал мундштуком в сторону рабочего стола О’Салливана. Из кабинета был прекрасно виден сидевший за ним человек, с головой зарывшийся в бумаги.
– Пока вы прохлаждались на больничном, агент О’Салливан, ваш новый напарник времени зря не терял. Я взял на себя смелость ввести его в курс дела и познакомить с нашей работой. Подкинул кое-какие документы, материалы… И он, видите, зарылся в них с головой. С утра приходит самым первым и вечером уходит позже всех.
– Кто он? – без особого интереса спросил О’Салливан.
– Агент Мориц Траутманн. – Кавана неопределённо покрутил рукой. – То ли австрияк, то ли баварец, я, признаться, не разобрался. Ирландским вообще не владеет, а по-английски говорит с чудовищным акцентом, запросто вставляя немецкие слова взамен тех, какие не знает или позабыл. Но на вид, знаете, выглядит довольно смышлёным…
Кислое выражение лица О’Салливана не укрылось от директора.
– Хорошо вас понимаю, агент, – благодушно заговорил он. – Вам бы небось хотелось напарника-ирландца, но что я могу поделать, если во всей стране нет ни одного филиала «Тау»? Будь один хотя бы в Уэльсе, я бы костьми лёг, а заполучил бы для вас напарника-валлийца. Всё ж валлийцы и гэлы родные братья… Увы, приходится довольствоваться тем, что есть. Идите, агент О’Салливан, знакомьтесь с напарником, работайте и смотрите, не опозорьте наш отдел. – Рори Кавана сосредоточенно запыхтел трубкой, показывая, что аудиенция окончена.
Киран сделал глубокий вдох, покинул кабинет и неспешно направился к своему столу. Сидевший за ним человек заметил О’Салливана и поднялся навстречу.
– Спесьяльный акент Мориц Траутманн, оттел «Тау», – представился он, протягивая руку, и воскликнул, не удержавшись: – Gott himmel[2 - Господи боже.]! Если фсё это прафта, што я читаль ф токументах, то это… это… Unglaublich[3 - Невероятно.]! У менья просто нет слоф.
Долговязый немец возвышался над О’Салливаном дюймов на десять, не меньше, и выглядел решительным и энергичным. При взгляде на него в первую очередь обращала на себя внимание его голова – она была похожа на фасолину или на кириллическую букву «э», роль перекладины в которой выполнял длинный острый нос, похожий на птичий клюв. Глубокие тёмные глаза под густыми бровями смотрели сквозь очки в тонкой металлической оправе. Русые волосы торчали волнистым ёжиком, как у актёра Рона Перлмана. Одет Траутманн был в бежевый шерстяной пиджак в клетку. Под гладко выбритым подбородком топорщился василькового цвета шейный платок с каким-то пёстрым рисунком.
Подражая наставнику О’Мэлли, Киран всегда носил строгие чёрные костюмы, как у персонажей фильмов про мафию. Настаивая на такой одежде, Дэрмод О’Мэлли утверждал, что агент в ней выглядит внушительно, как и должны выглядеть сотрудники секретного правительственного отдела. В чёрном костюме, с непроницаемым лицом, ледяным взором, твёрдым голосом и неограниченными полномочиями, агенты способны внушить любому среднестатистическому обывателю страх и трепет. Копов в униформе презирают, это ни для кого не секрет. Была бы форма у агентов из отделов, их бы тоже презирали. А в безликих костюмах их окружает аура всесильных людей, проникнутых духом секретности и неподотчётных закону. Таких как правило боятся. Инстинкт самосохранения заставляет обывателя не лезть на рожон, не спорить и выполнять всё, что скажут. Имидж, закрепившийся за тёмными костюмами и их владельцами (в том числе и благодаря донам мафии), побуждает случайных свидетелей держать язык за зубами, не задавать лишних вопросов и не соваться, куда не следует. Поскольку общественность даже в общих чертах не представляет, сколько странного, непостижимого и опасного её окружает, О’Мэлли настаивал на необходимости определённого имиджа у агентов, способствующего удержанию множества ситуаций под контролем.
Строгая одежда, строгая внешность, никаких отличительных черт лица или характера – так, по мнению О’Мэлли, должен выглядеть примерный полевой агент. Киран О’Салливан старался соответствовать этому образу, полагая вместе с О’Мэлли, что и в других отделах негласно придерживаются того же дресс-кода. «И это сотрудник «Тау»? – мысленно ужасался он, взирая на Траутманна. – Да это какой-то клоун!»
Стараясь не выдать своего огорчения и разочарования, он вяло пожал руку немца и представился в ответ:
– Агент Киран О’Салливан. Добро пожаловать в отдел «Сигма». Надеюсь, вам у нас понравится.
– О, та-та, мне уше нрафитса! – возбуждённо вытаращил глаза Траутманн. – И я искренне исфиняюсь са моё unzeremonische[4 - Бесцеремонное.] фторшение са фаш стол. Натеюсь фы не ф претенсии. Kann sein[5 - Может быть.] не стоило устояфшимся прафилам и тратитциям fliegen[6 - Лететь.] куфырком…
Агент О’Салливан оглядел кипы документов перед Траутманном и подумал, что его новый напарник наверняка обойдётся без него ещё какое-то время.
– Не возражаете, если я ненадолго кое-куда съезжу по личному делу? – спросил он.
– Та-та, nat?rlich[7 - Конечно.], – кивнул немец. – Телайте што пошелаете, я никута не тенусь…
Проследовав в служебный гараж, О’Салливан взял машину и поехал домой к О’Мэлли, в тихий пригород Дублина.
– Ты мог хотя бы позвонить! – обрушился он с упрёками на бывшего напарника вместо обычных приветствий. – Мог предупредить! Я бы тогда не стоял перед Каваной как дурак, хлопая глазами! Почему ты мне ничего не сказал?
– И тебя с добрым утром, салага, – проворчал О’Мэлли, пропуская О’Салливана в дом. Столько лет уже прошло, а старший агент до сих пор звал бывшего стажёра как в самый первый день, когда тот пришёл в отдел неопытным желторотым юнцом.
О’Салливану было непривычно видеть наставника в обыкновенной клетчатой рубашке, потёртых вельветовых брюках и цветных носках. Из кухни тянуло подгоревшим беконом и кофе. Жена О’Мэлли умерла несколько лет назад, дети выросли и разъехались. Старик давно жил один.
На диване лежал раскрытый чемодан. О’Мэлли бросил в него несколько вещей.
– Погоди, ты куда намылился? – удивился Киран.
– Подальше от этой чёртовой погоды, – поморщился О’Мэлли. – Наконец-то могу себе это позволить, раз я теперь пенсионер. Хочу рвануть туда, где тепло, где в море можно купаться круглый год без риска отморозить яйца, где много пальм и песка, а ещё ром и горячие мулатки…
Широкое, как у потомственного фермера, лицо О’Мэлли, судя по щетине, несколько дней не видело бритвы. Седина серебрила его голову и сверху, и снизу.
– Давно пора было валить с этой распроклятой службы! – ворчал бывший агент. – Век бы не слышать ни про каких sidhe… Так что дальше, салага, ты без меня… Не обессудь…
О’Салливан продолжал сверлить его пристальным взглядом.
– Ладно, ладно! – отмахнулся О’Мэлли. – Изменения в отделе, да. Я ничего тебе не сказал, потому что не хотел приносить дурные вести. А ещё я надеялся увидеть твою глупую рожу, когда ты вернёшься в отдел и всё узнаешь! – Старик хрипло хохотнул. – Вот и увидел. Рожа – глупее некуда, салага.
– Но хоть что-то вам объяснили?
– А чего тут объяснять? – пожал плечами О’Мэлли. – Кавана и директор «Тау» всё порешали между собой и поставили нас перед фактом. Мне такой расклад пришёлся не по нутру и я помахал отделу ручкой. Не хватало мне ещё работать хрен пойми с кем. Я привык быть за напарником как за каменной стеной. А тут поди узнай, кого тебе подсунули… В общем, салага, решай сам, как тебе дальше быть. Больше я тебе не советчик…
О’Салливан с сомнением качал головой.
– Не веди себя как маленький капризный ребёнок! – Дэрмод О’Мэлли подошёл к бывшему напарнику и снисходительно похлопал его по плечу. – Вытри сопли и вали-ка на работу, салага. Нянчись со спецом по хреноклазмам, а мне не мешай наслаждаться пенсией, солнцем, ромом и мулатками. Всё-таки хорошо, что я не увижу, во что превращается наш отдел…
С этими словами старик выпроводил О’Салливана из дома. В отдел Киран вернулся в смешанных чувствах. С одной стороны он понимал, что у руководства имелись свои резоны изменить привычный уклад и раздербанить хорошо сработавшиеся пары полевых агентов, а с другой его душа противилась любым неожиданным и радикальным преобразованиям. Недаром ведь ирландцы слывут консервативным народом.
Его коллеги в офисе имели обескураженный вид – небось тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Возможно Кавана и прав, когда-нибудь они к этому привыкнут, вот только когда?
Траутманна Киран нашёл на прежнем месте и даже позавидовал умению немца абстрагироваться от служебных перестановок и руководящих инициатив. Ему захотелось не ударить в грязь лицом и показать, что он тоже вполне уравновешен и рассудителен, ему по силам ставить работу выше личных пристрастий. Не важно, что он чувствует сердцем, главное, что он понимает разумом, а разумом он понимает, что хочешь не хочешь, а придётся теперь работать по-новому.
– Ну-с, агент Траутманн, – обратился он к новому напарнику с преувеличенным рвением, – у вас для меня что-нибудь есть?
– О… Прошу менья простить, – сразу засуетился Траутманн, поднял с пола огромный портфель, больше похожий на дорожный саквояж, и бухнул на стол. Портфель был плотно набит папками и бумагами и весил, наверно, целую тонну. – Это даст фам опщее претстафление о кронокласмах. Если этофо бутет мало, я ф люпой момент сапрошу фсё, што фам потрепуется.
Как ни в чём не бывало, немец вернулся в кресло – в кресло О’Салливана. Тот проглотил готовые вырваться наружу ругательства и молча подвинул к столу свободный стул.
– Я сейшас читаю про фашу… э… feldarbeit[8 - Полевую работу.], – сказал Траутманн.
– Ага, полевая работа, – понял его Киран. – Наш отдел устроен подобно всем прочим: есть полевые агенты – те, кто выезжает на места и собирает информацию, и есть аналитики, которые затем эту информацию раскладывают по полочкам и пытаются собрать из разрозненной мозаики более-менее складную картину. Если исчезновение человека произошло при определённых обстоятельствах или появляются сведения о внезапном возвращении жертвы sidhe, то это работа для нас с вами.
Траутманн нахмурил густые брови.
– Пошему фы софёте этих kleine Teufel[9 - Маленьких дьяволят.] ирлантским термином, а не как фсе? Есть ше более verwendet[10 - Употребительные.] понятия: «феи», «фейри», «эльфы», «шители холмоф», «маленький наротец»…
– Каждый волен называть их, как ему хочется, – ответил О’Салливан. – На мой взгляд, наше ирландское слово «sidhe» более точно отражает сущность тех, с кем мы имеем дело. Но это моё личное мнение, я вам его ни в коем случае не навязываю.
– Расве не фейри творят волшепстфо ф Ирлантии? – удивился Траутманн.
– Уверяю вас, в действиях sidhe нет ни капли волшебства, – заверил немца Киран. – По крайней мере в том виде, в каком обычно понимается волшебство. Их возможности – это скорее лишь более полное и уверенное (в сравнении с нами) владение свойствами пространства и времени, ничего больше.
Траутманн выглядел разочарованным, словно и впрямь навоображал себе волшебных человечков. Агент О’Салливан, трезвый реалист и материалист, терпеть не мог любых разговоров о волшебстве, из-за чего избегал любых контактов с «Кси» или «Каппой», где подобные разговоры были в порядке вещей. О’Салливану казалось вполне очевидным отделять суровую реальность от сказок с мифами и легендами; последние он воспринимал критически – не как достоверную информацию, аналог полицейского протокола или научной монографии, а как крошечное рациональное зерно, замурованное в напластованиях вымыслов, слухов и сплетен, порождённых тёмным и невежественным сознанием древнего человека. Он не верил, что в старину, когда творились мифы, дикари сумели постичь некие сакральные тайны, недоступные нашим цивилизованным современникам. Интеллектуальный эмпирический поиск приводит к научным открытиям, всегда получающим материально-техническое воплощение. Это не то же самое, что из поколения в поколение повторять одни и те же сказки, всякий раз на другой лад. Головы мифотворцев как правило забиты иррациональными страхами, вызванными незнанием элементарных вещей, и иррациональными же поведенческими клише, навеянными тотальным мракобесием и дремучестью. И нас хотят убедить, что эти люди могли постичь некие высшие тайны? Максимум, что способны постичь дикари, это как из вязанок соломы соорудить себе крышу над головой и как прикрыть срамоту фиговым листом. Всё, что выходило за рамки их примитивной жизнедеятельности, было лишь нагромождением болезненных кошмаров, суеверных фантазий и предрассудков невежественного разума. Именно так Киран О’Салливан классифицировал все народные поверья о «жителях холмов», об их чудесной стране Тир-Нан-Ог, о войне древнего короля Эохайда с «маленьким народцем», о том, что sidhe похищают человеческих мужчин, потому что их женщины испытывают к ним любовное влечение, и тому подобную ерунду…
И надо же было случиться, что именно такого человека угораздило прийти на работу в отдел, чьей спецификой являлись «сказочные человечки»!
