Серебристая Чаща. Часть 3

–Ты почему такой замазура? Вечно в этой рубахе грязной лазаешь! Волосы нечесанные, худой какой-то!

Людмила словно первый раз его увидела, когда до страшного дня ее смерти оставалась пара дней.

–Я тебя спрашиваю, да что с тобой такое? Почему ты не ешь ничего? Ты заболел? – Людмила подошла к сыну и потрогала теплый лоб. От ребенка несло немытым телом, чем-то кислым, нездоровым. Как она раньше не замечала? Но когда ей замечать? Весь день по электричкам торгует и она и муж. На выходных на рынок за товаром. Дома только, когда стемнеет. Что за жизнь! Но есть что-то надо, нельзя сидеть на месте. Да и характер у нее всегда был такой, неспокойный.

Ромка весь сжался от близости матери. Она давно его не касалась. Он мог бы быть счастлив сейчас от ее участия, если бы его разум и мышцы не разрывала боль от отсутствия наркоты. Он отходил от Людмилы, пятясь, а она все наступала на него. Ещё полшага. Ромка грубо оттолкнул мать и выбежал из комнаты. Она на секунду растерялась и бросилась за ним. Он в кухню, она туда же и кричит:

–Коля, иди сюда! Сейчас же!

Николай нехотя отвлекся от газеты, там были анекдоты на последней странице, и он пытался поднять себе настроение лёгким чтением.

–Да что у вас такое?

–Хватай его! Пусть дыхнет! Пьяный он что ли? Такой агрессивный!

Николай схватил сына сзади и усадил себе на одно колено, словно малыша, крепко держал в своих руках его руки и ослабевшее тело, пока Людмила наклонилась к сыну и смотрела своими вытаращенными глазами в его глаза.

–Что с тобой, Рома?

–Ничего! Пустите меня! – Ромка хотел вырваться, но не мог.

Тут подошёл Игорь, устав от кутерьмы на кухне, и резко поднял рукав у Ромки. Взгляду родителей открылись болячки, царапины и уже незаживающие следы от уколов. Людмила ахнула. Николай напряжённо словно истукан продолжал держать сына в своих металлических объятиях.

–Что делать, Коля? Что с ним теперь делать?

Глава семейства нахмурился, не ослабляя крепкой хватки, в которой Ромка обмяк и вдруг почувствовал себя в безопасности.

–Есть такая больничка частная в городе, там от белой горячки капельницы ставят. Думаю, что Ромке тоже можно туда…

Ночь подросток провел в окружении родителей, его мутило и рвало. Людмила ухаживала за ним, а Николай следил, чтобы Ромка не сбежал. Под утро он заснул, и родители устали шипеть друг на друга "кто не доглядел?", "и все ты, со своей торговлей!". У спящего Ромки по лицу бегали гримасы то злости, то страха, то отчаяния. Людмила проводила по его щекам рукой, и гримаса уходила, черты лица расправлялись, оно становилось по-детски беззащитным. Женщине хотелось рыдать, но нужно было быть сильной и везти его на эти капельницы. Когда Ромка проснулся, аппетита у него по-прежнему не было, сколько не пыталась Людмила соблазнить его горячими блинчиками со сметаной. Ромку слегка потряхивало от слабости, он был страшно бледным, но спокойным.

–Я соберу ему вещи. Навряд ли он за один день отойдет. Главное, чтобы нам денег хватило. Сейчас все платное! Даже лечение…

Николай принялся складывать в сумку одежду сына, пытаясь вспомнить, что он слышал о той клинике. Знакомый один там с неделю полежал, когда упился до чёртиков и грозился задушить свою жену. Она, между прочим, и оплатила ту неделю.

Решили ехать в город на автобусе, до остановки дойти было быстрее, чем до станции, где можно было сесть на электричку. Старший сын и дочь смотрели на родителей с Ромкой так словно видят их в последний раз. Дочь даже всплакнула. Она тоже ничего не замечала за Ромкой странного. Была слишком занята своей взрослой жизнью и романами. Как-то раз у нее пропали сережки, потом цепочка с кулоном в виде ангела, но девушка думала, что сама по рассеянности где-то потеряла. Теперь-то ясно, что случилось с ее украшениями. На улице Ромка щурился от света будто вампир. Мать заставила одеть его чистую одежду, и ему было непривычно чувствовать на себе свежее выглаженное белье. Оно жгло ему кожу своей чистотой. Последнее время Ромка ходил в одной и той же темной футболке с длинным рукавом, скрывающим рытвины вдоль вен, и она успела стать его второй кожей. Они шли к автобусной остановке втроём в печальном скорбном молчании, а навстречу им энергичной походкой шла Маргоша. Она светилась, и Людмиле захотелось вдруг плюнуть ей в лицо. Людмила вспомнила, что Маргоша учительница, что она должна нести детям свет, и что-то там ещё доброе и вечное. Почему учителя не смотрят за школьниками совершенно, почему не занимаются дисциплиной? Нахальная бравада схлынула с Людмилы так же быстро, как накатила. Показался жёлтый автобус, и Людмиле с семьёй пришлось бежать к остановке. Маргарита Васильевна заметила, в каком ужасном состоянии был Ромка, и в который раз поблагодарила судьбу за то, что Олег находится у бабушки. Маргарита Васильевна не оставляла попыток получить развод от мужа, но Алексей упёрся рогом и не хотел идти с ней в ЗАГС. С другой стороны, Маргоша вполне может обойтись и без официального свидетельства о разводе. Ей то и нужно всего лишь, хотя всего лишь и в кавычках, перевести сына в другую школу, а самой уйти с этой работы и устроиться на новую. В начале нового учебного года. Ах, да и ещё. Не мешало бы спросить у матери, не против ли она принять к себе дочь и внука. Для этого придется поехать в Москву, и в самом скором времени. Она не может начать заниматься бумагами, пока не получит добро от матери. Алексей пришёл с работы хмурый, неразговорчивый. Маргоша быстро накрыла на стол и стала собираться в поездку, чтобы с утра не торопиться. Муж наблюдал за ее суетой. Он выглядел жалким и покорным своей судьбе, но внутри все кипело у него от злости и раздражения. Ишь, решили кинуть его одного на старости лет. Высосали как губку и бросили. Он никогда не жил один, друзей у него не было. На работе делиться особенно не с кем да и не стал бы он позориться и плакаться. Ещё чего доброго подумают, что жена ему рога наставила. Окружающие об Алексее знали мало. Семьянин, сын-подросток, жена-учительница. Характер, конечно, в нем подозревали не слишком приятный. Видна была в нем червоточина, хоть ни с кем он и не сошелся близко, чтобы можно было судить о ее существовании. Алексей вроде и слушал и соглашался со всем, но садится себе на шею не позволял. Маргоша собрала наконец сумку с расчетом на пару дней и подумала, что стоит Алексея поставить в известность. Всё-таки официальный муж как никак.

–Завтра мне нужно ехать к матери. Думаю, что через два дня вернусь, – и с чувством исполненного долга Маргарита Васильевна налила себе чаю.

–Были бы у меня силы, врезал бы я тебе от души, чтобы место свое знала! – дрожащим от возмущения голосом сказал Алексей.

Маргоша подавилась горячим чаем и уставилась на мужа. Боже мой, какой гневливый пустой и старый дурак. Она заставила себя допить чай, встала и ополоснула свою чашку. Посуду, которая громоздилась в раковине после ужина, Маргоша мыть не стала. Она не ужинала, а Алексей пусть привыкает сам себя обслуживать. После его гневных слов на душе у Маргариты Васильевны было гадко. Он словно превратился в безобидного, но мерзкого червяка или слизня. Даже раздавить брезгливо. Маргарита Васильевна привычно заперлась в своей комнате и легла, уставившись в потолок. Сон не шел. По белому потолку причудливыми тенями отражались движения веток деревьев. Фонарь нещадно светил уже который год подряд в их окна. Маргоша давно привыкла к нему и, наверное, если фонарь однажды перегорит или его уберут, то она не сможет заснуть. Так же, как, если бы у нее была нормальная семья, с любящим мужем, она не смогла бы в ней существовать. Маргоша родилась и выросла в семье, где тепла было меньше, чем от электрической батареи. Маргоша и создала вокруг себя такую же семью, когда везде лучше, чем дома. Только пагубное пристрастие Олега всколыхнуло ее, заставило проснуться. Она больше никогда не будет жить с Алексеем. Ее семья это сын и точка. Единственное родное и любимое существо. Да она счастливый человек! У нее есть кого любить и есть тот, кто нуждается в ней. Маргарита Васильевна закрыла глаза, а когда открыла, за окном шумело утро. В квартире было тихо. Маргоша лениво потянулась, надеясь, что Алексей ушел на работу, и никто ей не помешает без спешки покинуть дом. На кухне в раковине стояла вчерашняя посуда с засохшими остатками еды, на столе были следы поспешного завтрака. Маргоша поморщилась, но убираться не стала. Насыпала себе в чашку растворимого кофе, залила кипятком до половины, размешала, добавила отстоянной воды из стеклянного кувшина и выудила из шкафа почти пустую пачку вафель. Вафли были с белой начинкой, невкусные и отсыревшие, но это лучше, чем ничего. Маргарита Васильевна вспомнила студенческие годы, когда готовить нужды не было. Они перекусывали всю дорогу несерьезной едой вроде ирисок или печенья, но раз в неделю железно Маргоша обедала у матери, как положено с первым и вторым блюдом. Как-то ее встретит мать… Захочет ли делить с ними жилье? Если нет, тогда придется идти ва-банк, придется рассказать об Олеге и его зависимости.

В автобусе было битком, все ехали в город. Николай затолкал своих в какой-то угол и навис над ними как наседка над птенцами. Людмила и Ромка были одного роста, в глаза друг другу не смотрели. Ромка мечтал провалиться сквозь ржавое днище трясущегося автобуса. У жены чётче обозначились две морщины по сторонам рта, они превратились за один день в две тонкие бороздки. Она смотрела в окно позади головы Ромки, на редкие догоняющие автобус машины, на желтое поле возле железнодорожной платформы, на уходящую вдаль дорогу в рытвинах. "Дожила. Дожили! Везём Ромку в вытрезвитель!". На сердце было тяжело. Люда подняла голову и встретилась взглядом с мужем. Горе сменилось раздражением. Можно одновременно испытывать эти оба чувства? Почему на ее мужа нельзя положиться? Ведь она постоянно думает только об одном. Как прокормить семью! Где купить дешевле? У кого? Как продать? Что сказать? Куда ей ещё за Ромкой углядеть! Муж просто рабочая сила, мог бы и понять, что происходит, заметить! Здание, к которому они подъехали через полчаса, совсем не походило на вытрезвитель. Это была частная клиника, затерянная среди жилых домов. Клиника была в светлых тонах, чистенькая, блестящая. Три этажа блеска и высоких цен. Едва они вошли вовнутрь, стало понятно, что денег может и не хватить. За серебристой стойкой стояла женщина с приклеенной улыбкой. На ней был белый медицинский халат, но необычный бесформенный, а с пояском и красными оборками возле шеи и на рукавах. Вот так одеяние! Николай с Людой не привыкли ни к таким халатам, ни к частным клиникам, ни к улыбчивым медработникам. Деревянными шагами они прошли к стойке и замерли, держа за руки Ромку словно он собирался сбегать. Но Ромке было не до бегства, пока не до бегства. Все свои силы он тратил на то, чтобы не трястись, а это выматывало больше, чем кросс.

–Чем могу помочь? – продолжала улыбаться женщина, и поскольку супруги молчали, предположила, – хотите снять интоксикацию? Мальчику?

–Да. Сколько это будет стоить?

На элегантной стойке стоял компьютер – редкое зрелище, и женщина весело застучала по клавиатуре, чтобы назвать свою цену. После того, как обговорены были деловые вопросы, оказалось, что мальчика на ночь оставить нельзя.

–Он несовершеннолетний, вы же понимаете?

Но Людмила не понимала. Возить Ромку каждый день сюда утром и забирать вечером, значило забросить работу в электричке. Только, если Николай будет возить Ромку сюда один… Но она сама таскать сумки с товаром не сможет. Зато Николай сможет таскать, но объявить, что за товар у него в них и сколько он стоит, он не сможет. Это только так кажется, что зашёл в переполненный вагон, рот открыл и давай чирикать на все лады. Это чертовски трудно. Всякий раз, как на сцену выходить и так по двенадцать вагонов в двадцати электричках на дню. Народ в электричках злой, ершистый, кто-то спит и раздражается, когда громкие голоса продавцов его будят. Кто-то стоит в проходе, так как сидячие места все заняты, а тут продавец идёт в том же тесном проходе с тяжёлыми объемными сумками. Тут и до потасовки недалеко.

Поэтому и речи быть не может о том, чтобы им: Николаю и Людмиле разделиться для похода по электричкам. Один не может нести сумки, а другой не может рекламировать товар. Попросить старших детей возить Ромку в клинику тоже не вариант. Дочь вся в романах и дома появляется редко, а Игорь работает, грузчиком в магазине. Сейчас не такое время, чтобы раскидываться работой. Значит, возить Ромку будут родители, а торговля в электричках подождёт. В конце концов, они могут работать на дневных электричках. В них конечно, много не заработаешь, так как народу ездит днём совсем немного. Это либо студенты либо работники, которые едут с суток либо пенсионеры. У всех трёх категорий денег обычно нет. Самые хлебные электрички – вечерние и утренние, когда в кошельках ещё есть или уже есть монета. Народ по утрам не прочь купить кофе или что-то к чаю, а вечером – перекусить в электричке, если дорога домой длинная.

Женщина за стойкой по лицу Людмилы поняла, что, возможно, клиника теряет пациента, и предложила небольшую скидку. После оформления и подписания целой стопки бумаг со второго этажа спустился доктор, немолодой седой мужчина с удивительно спокойным и добродушным лицом. За ним семенила медсестра, долговязая девица в белом халате и шапочке. Она была в очках и постоянно их поправляла то ли от смущения то ли привычка у нее была такая. Доктор представился Вадимом Борисовичем и предложил осмотреть Ромку в кабинете в присутствии одного из родителей. Николай взял отпрыска за руку и вошёл за доктором в кабинет. Людмила осталась в холле наедине с администратором, которая продолжала работать с бумагами, лихо ставила печати и делала дырки дыроколом, и с долговязой медсестрой. Вдоль стены стояли стулья рядком, как в кинотеатре. Людмила расположилась на одном из них и закрыла глаза. Она услышала скрип сидения рядом с собой. Это была медсестра.

–Скажите, пожалуйста, а у вас много пациентов такого возраста как мой сын? – поинтересовалась Людмила.

–Да, бывают. Это напасть какая-то. Одно дело, когда на капельницу приходит взрослый мужик, который и сам понимает, что ему это нужно…и совсем другое, когда приходится колоть уже исколотые вены ребенка. Ваш колется? Или нюхает?

Людмила всхлипнула и помотала нечесанной головой. Она даже не причесалась с утра. Бессонная ночь вытянула из нее все силы. Она уже давно не девочка, как эта медсестричка, чтобы после такой ночи деловито щебетать и сносно себя чувствовать. Все, что она сейчас хотела, это уткнуться в широкое плечо мужа, плакать и забыться долгим глубоким сном и, чтобы, когда она проснулась бы ничего этого бы не было. А эта девица спрашивает, что употребляет ее сын! Из кабинета вышли. Доктор кивнул медсестре, она встала и подошла к Ромке, взяла его за руку и повела по лестнице на второй этаж. Ромка оглянулся на родителей и хитро ухмыльнулся. Людмила даже опешила. Что за чертовщина!

–Через четыре часа вы его можете забрать. Хотя я рекомендовал бы ему находится здесь круглосуточно. Естественно с одним из родителей, так как Роман несовершеннолетний.

–У нас нет возможности… – Николай отвёл глаза.

–Ни финансовой ни физической, – отчеканила Людмила, дополнив мужа.

–Что ж, – Вадим Борисович протянул крупную ладонь Николаю, – через четыре часа жду вас.

Супруги вышли на улицу. Людмила подняла голову и посмотрела на окно второго этажа, где находилась Ромкина палата. Здание клиники всем своим богатым видом говорило о том, что услуги по выведению из запоя пользовались успехом. Впереди маячило долгое время в виде четырех часов. Что делать? Электрички не ходили. Перерыв. Идти на автобусную станцию и возвращаться в поселок? Пересидеть дома два часа и обратно за Ромкой? Во что они ввязались? И поможет ли им это?

–Что тебе доктор сказал? Он вылечит его? Ромка перестанет употреблять?

–Он ничего не гарантирует, доктор этот! Ромку прокапают, а дальше дело за нами, он сказал, за семьёй. Хоть ремнями его вяжи!

Людмила почувствовала, как слабость в ногах не даёт ей и шагу ступить. Сердце закололо и сжалось.

Зато сердце Маргариты Васильевны ликовало и пело, ей не терпелось увидеть родное лицо сына, обнять его, услышать голос. Она только вчера разговаривала с ним по телефону, но это всё не то, не то! Механический, измененный расстоянием тембр ничего не может дать против живого человеческого голоса. Электричка, как назло, медленно ехала, со всеми остановками, долго стояла на соседней платформе, пропуская какой-то скорый поезд. Но вот Маргоша проехала до нужной станции, потом несколько остановок на метро, потом немного на автобусе, а потом летела к дому матери как будто за ней гналась свора собак. Но дома никого не было. Она и звонила и стучала, а потом подрагивающими пальцами стала рыться в сумке в поисках ключа от квартиры. Ключ все не находился, и Маргоша заставила себя прекратить копаться в содержимом своей сумки. Зачем ей в квартиру? Там никого нет. Она вызвала лифт и постаралась ни о чем не думать. Мать сегодня должна быть выходной. Наверняка, они вышли в магазин… Маргоша спустится вниз к подъезду и подождёт их на скамейке. Возле подъезда никто не сидел, как она привыкла в годы своего детства и юности. Все эти соседки, которые судачили друг о друге, кошатницы и мерзлявые бабки в валенках и зимой и летом. Их она, что ли в самом деле боялась? Их гадкого языка? Ну так уже нечего и бояться. Половина из них на кладбище, а другая половина из ума выжила. Маргарита Васильевна села на лавку, покрытую облупившейся сухой краской, и принялась ждать. Она все сделала правильно, и все будет отлично. В ответ на ее мысли в вышине деревьев запела птица. Затем к ней присоединилась ещё одна, и тотчас показалась мать вместе с Олегом. Олег в руках нес белую прямоугольную коробку с темным узорчатым рисунком вдоль корпуса. Ну, конечно! Они вышли в магазин за ее любимым тортом "Птичье молоко". Олег старался идти ровно и медленно, чтобы не примять лакомство, но, увидев мать, сбился с шага. Мать тоже заулыбалась. Хороший знак для разговора о совместной жизни в одной квартире. При сыне Маргоша разговаривать с матерью не рискнула:

–Олег, ты поднимись наверх, торт в холодильник поставь, а мне нужно с бабушкой поговорить.

Олег хмыкнул и пошел наверх. Маргарита Васильевна заметила, как он изменился за неделю, что жил у бабушки. Он выглядел здоровым, обычным подростком. Не сравнить с той серой тенью, на которую он походил, пока безвылазно сидел в квартире в Серебристой Чаще.

–Так, так… И о чем же ты хочешь поговорить? Да ещё без детских ушей? – мать сделала нарочито подозрительное лицо.

–Не знаю, как и начать, поэтому начну быстро. Я развожусь. Жить мне негде, кроме как у тебя. Примешь нас с Олегом?

–Ого… Но все к тому и шло, верно? Твой сын ни разу хорошо не отозвался об отце. А основном молчит, как будто его и нет.

–А зачем ты расспрашивала его об Алексее? – удивилась Маргоша.

–Я же вижу, что-то происходит. Не просто так он ко мне в гости напросился. Я подумала, что из-за отца, – мать пожала плечами.

Маргоша задумчиво пожевала губами. На старости лет мать заинтересовалась ее браком?

–Мы всегда с Алексеем плохо жили, и ничего не менялось к лучшему никогда. Так… отдельные моменты. Только не говори, что из таких моментов можно сложить вполне хорошую жизнь. Из наших с ним моментов, наверное, и одного дня не сложишь.

–Все так живут, – сказала мать. – И редко, кто разводится из-за того, что хочет большего. Хотя встречается… Я рада, что твой отец прекратил нашу совместную жизнь. Сама бы я не решилась.

–А я вот, значит, решилась. Решаюсь… Если мне будет, куда идти жить. Мне и сыну.

Маргоша посмотрела на мать с вопросом и ожиданием в глазах.

–Что ж. Это и твой дом, а, значит, и дом твоего сына.

Как обычно, Маргоша не понимала, что стоит за словами матери. Нежелание из приютить? Покорность судьбе? Может быть, удовлетворение? Но она решила не выяснять. Главное, что она согласилась.

–Мы постараемся не слишком тебя обременять, мама.

На второй день, когда Николай с Людмилой поехали забирать Ромку из клиники, случилось происшествие. В тот вечер Людмила, взбешенная мягкотелостью мужа, чуть не бежала по дороге к клинике. Николай понуро плелся за ней. Движения его рук и ног были размашистыми. Он вовсе не спешил, но так уж получалось, что все равно почти дышал на головку своей издерганной жены. Она очень злилась на него, потому что только что в электричке таким же товаром, как у них: той же маркой кофе, той же маркой чая, тем же печеньем, только дешевле торговала их давняя конкурентка. Она захватила и их время, когда они не могли торговать из-за Ромки, а теперь ещё и их же товар. Наверняка, купила у другого поставщика. Нашла где-то подешевле и понесла! Как теперь им вернуться с тем же товаром, только продавая его более дорого? Кто у них брать-то будет теперь?

–Люда, ну что я должен был сделать с ней? Побить? Она ведь женщина всё-таки!

–Даже если бы она была мужиком, ты бы и слова ей не сказал! – огрызнулась Людмила, даже не оборачиваясь, как гавкнула.

Но происшествие состояло не в их привычных склоках. Происшествие ждало их в клинике. В холле было прохладно, и стук шагов отзывался эхом. Женщина за стойкой вопреки ожиданиям не улыбалась. Как только они зашли, она вызвала доктора по внутренней связи. Борис Вадимович тут же показался на лестнице, и его лицо тоже было непривычно хмурым. Людмила побледнела. Что-то случилось. С Ромкой. Оказалось, что сразу же после их ухода, он выдернул капельницу, покинул палату и спустился в холл, где никого не было. Медсестра и администратор пошли в комнату для персонала, чтобы перекусить. Доктор работал у себя в кабинете на третьем этаже, консультировал важного пациента, который все не мог окончательно завязать с зелёным змием. Ромка зашёл за стойку, вытащил компьютер и скрылся из клиники.

–Мне бы не хотелось обращаться в милицию, – сокрушенно пробормотал доктор. – Думаю, что и в ваши планы не входит огласка, которая неминуемо повлечет за собой постановку на учёт, как в милицию, так и в наркодиспансер.

Николай хлопнул себя по бёдрам и стал мерить шагами холл клиники. Ему было стыдно перед Борисом Вадимовичем. Ему было очень жаль жену. Из ее глаз утекала энергия, заменяя ее мрачной покорностью. Он не узнавал ее. Если бы ему сейчас попался бы Ромка, он его бы "отколошматил" по-отцовски, от души! Сочувствия к Ромке он не испытывал, скорее недоумение. Как можно так хотеть эту дозу, чтобы не бояться ни гнева отцовского, ни милиции, ни обидеть мать? Что за тяга такая физическая?

–Давно он сбежал? – спросил Николай медсестру с красными заплаканными глазами.

–Сразу после вашего ухода. Я так думаю… Потому что даже первый флакон капельницы почти полный.

Людмила внезапно вскочила:

–Что, значит, я думаю? Вы что совсем за пациентами не смотрите? Не следите?

Медсестра растерянно замолкла и посмотрела на Бориса Вадимовича.

–У нас тут все лечение проходит на добровольной основе. Мы не можем привязывать вашего сына к койке. – Доктор поцокал языком и покачал головой. – Если вы хотите продолжать лечение, то придется обращаться в другие учреждения. Нам лечение Романа слишком дорого обходится. Мало того, что он сам компьютер стянул, так и данные, что в нем были теперь восстанавливать как-то придется… Боюсь, что вам нужно оплатить наши дополнительные расходы.

Так и вышло, что пришлось отказаться от лечения. Денег уже не было ни на лечение ни на возмещение убытков клинике. Нужно было работать, снова отвоевывать свое место в группировке торговцев. Ромка вернулся вечером того же дня, когда умыкнул компьютер из клиники. На вопрос, где компьютер, он заявил, что не крал его, что на него наговаривают. Николай не поверил ни единому слову Ромки, но разбираться с этими проблемами не было ни сил ни желания. За время отсутствия Николая и Людмилы в электричках скопилось много других проблем, от решения которых зависело само выживание их семьи. Впрочем, Ромка не сильно заботился о том, чтобы ему поверили. Людмила обыскала сына на предмет новых следов употребления, но по своей неопытности ничего не нашла. Конечно, было странно, что мальчик не притронулся к еде, но в целом, казалось, что недолгое лечение в клинике ему помогло. Для предотвращения рецидивов решено было запирать Ромку дома, а гулять только в сопровождении старшего брата. То, что Игорь окажется плохой нянькой, было понятно сразу, но выхода другого никто не нашел. Сестра дома почти не бывала, на нее рассчитывать не приходилось.

Тем временем, Маргарита Васильевна, получив согласие от матери на совместное проживание, вовсю занималась организацией жизненного пространства для себя и Олега. Сначала пришлось снова ехать в Серебристую Чащу для того, чтобы решить вопросы со школой. Перевести Олега из одной школы в другую, забрать свои документы, уволиться и начать перевозить одежду и вещи в Москву. Алексей категорически отказался помогать, хотя с его автомобилем все было бы легче во сто крат. Одно то, что он не вставлял палки в колеса, Маргоша уже предпочитала считать для себя благом. Ей предстояло покинуть Серебристую Чащу и мужа. Она ощущала себя на пороге больших перемен. Под ногами больше не было твердой земли, но засыпала она мгновенно, как голова касалась подушки. Мрачные мысли о неудачном браке, о зависимости сына, о том, что жизнь проходит, перестали волновать Маргариту Васильевну. В кои-то веки она просто жила, планируя наперед самое необходимое. Лето заканчивалось, осень осыпала жёлтую траву желтыми листьями, птицы улетали в поисках лучшей доли, временами накрапывал дождик, а Маргоше все непочём. Обычно осенью ей становилось ещё тоскливее, чем обычно, но не в этот раз. Директриса школы удивилась, что преподавательница русского и литературы вдруг так круто решила изменить свою судьбу. Спустив очки на нос, она поглядывала на Маргошу, изучала ее лицо в поисках следов несчастья или отчаяния. Бьёт ведь ее муж, все знают. Вероятно, из-за этого решила сбежать. Только не похожа она отчего-то сама на себя. Как будто другой человек перед ней сидит в ожидании, когда директриса подпишет бумаги. Жалко, конечно, отпускать работника прямо перед началом учебного года, но выхода нет. Директриса пожала плечами и наградила, наконец, заявление об уходе своей закорючкой. Она хорошо знала свой коллектив и все его подводные камни, знала и о давнем романе между Маргошей и математиком, который всякому женскому обществу предпочитает общество бутылки. Что ж, теперь нужно заняться срочными поисками нового преподавателя или слёзно просить кого-то временно взять классы Маргариты Васильевны.