Искажения

скачать книгу бесплатно

– Я теперь совсем не пахну! – неуверенно говорю я.

– Для меня ну вот ничего не изменилось в этом отношении, – Мармарис закрывает дверь капсулы телепорта. – Но так и должно быть. – Поправляет ремень своего тугого плаща. – Познакомьтесь – Такахаши.

Такахаши – это по коленную чашечку купированная нога. Конечность, которую я видел сквозь опухшие веки. Такахаши-культя обнажен: темные волоски на голени закручиваются спиральками, ороговевшие желтые ногти на длинных пальцах, нервно бьет пульс на выступающей возле подъема вене.

– Нужно собираться. Скоро телепортационная приемная исчезнет. Идемте.

Я следую за Такахаши и Мармарис. В свете невидимых ламп мы минуем анфиладу дверных проемов, после чего останавливаемся в небольшой комнате напоминающей операционную. На кафельном столе две бесформенные субстанции, цвет которых настолько неописуемый, что исключает определение цвета как такового.

– Надевайте, – повелительно говорит Мармарис. Она берет одну из субстанций и прикладывает ее к губам.

Субстанция медленно обволакивает рот Мармарис, скрывая половину её лица.

– Это Потполы[22 - Потполы – аллюзия на Пол Пота (Салот Сар) , политический и государственный деятель Камбоджи, политическая активность с 1963—1976 годы. За время правления страной 1976—1979 годы, установил режим жестокой диктатуры, во время которой «задушил» более 3 миллионов человек.], – голос Мармарис звучит без искажений, будто на её лице субстанции нет вовсе. – Местная фауна. Потполы помогут нам дышать, пока мы не доберемся до места. Эти существа – адаптивы, они пропускают через себя здешние газы, на выходе давая привычный нашим легким воздух. Да не бойтесь вы!

Я беру Потполу в руки. Она невесомая, словно взял в охапку гусиные перья. Прикладываю Потополу к губам. Она совершенно гладкая, словно обдуло ветерком.

– Не так уж и плохо, – замечаю я, и чувствую, как Потпола повторяет мою артикуляцию.

– Я же вам говорила. Поспешим.

Такахаши мерными отточенными прыжками ведёт нас тусклыми коридорами. Впервые за время пребывания на Чистом Уэде я понимаю, что это самое время мне недоступно. Недоступно понимание времени и всего в нём происходящего. Внутри меня это ощущается так, как будто сбились внутренние часы. И даже не день поменялся с ночью, а ночь уместилась в наносекунду, в которой день бесконечно начинается.

Мы выходим из последнего коридора на холмистый каменный ландшафт. За низкими белесыми облаками яростно бьет ультрафиолетом новое для меня солнце.

Такахаши отмеряет прыжками небольшое расстояние и останавливается. Я оборачиваюсь на то место, откуда мы пришли. Телепортационная приемная – похожая на раскрытую книгу конструкция – постепенно тускнеет, становится прозрачной и исчезает.

– Нужно подождать, – говорит Мармарис, и смотрит куда-то вдаль.

Подождать чего? И сколько ждать? Тем более ждать там, где привычного времени – субъективно – нет.

– А почему Такахаши – нога? – спрашиваю я, удивляясь глупости собственного вопроса.

– Потому что он – нога, – получаю столь же глупый ответ плюс ту иронию в голосе, когда ребенку объясняют очевидное.

– Я имею в виду, как Такахаши таким стал.

– Давняя история. Такахаши был членом одной из группировок Якудза. Всё было хорошо ровно до того момента, пока он не влюбился. А влюбился он, сильно так влюбился, в дочь собственного босса. А дочь босса Такахаши не любила, она любила своего папу. Поэтому Такахаши взорвал босса, дочь и себя. Осталась от Такахаши одна нога. И сон.

– Может быть даже грустная история, – безучастно отвечаю я. – Что значит – «остался сон»?

– Именно сна мы и ждем. Сна Такахаши.

Я смотрю на Такахаши. Всё так же нервно бьет пульс на вене. Затем биение пульса замирает, Такахаши вытягивается всей своей ногой и оседает на каменистую поверхность Чистого Уэда.

– Уснул, – констатирует Мармарис.

И почти мгновенно камень под культей приходит в движение. На месте Такахаши-ноги появляется человек с железной головой. Нет, не столько с головой, сколько с формой головы. Живое подтянутое тело и железная болванка в форме головы.

– Это сон Такахаши – Такахаши. – Мармарис снова представляет Такахаши.

Сон Такахаши приветственно кивает железной болванкой. Там, где должно быть лицо, идут непрекращающиеся метаморфозы. Нос сменяется усами. Усы сменяются губами. Губы сменяются ушами. Уши сменяются глазами. Глаза сменяются подбородком. Нескончаемо.

Такахаши раскрывает левую ладонь. На ладони проявляются литеры.

– Ж-Д-Е-М Т-Р-А-Н-С-П-О-Р-Т, – сообщает он.

Ждать вне времени можно сколько угодно.

Мой мозг только сейчас начинает ощупывать происходящую со мною событийную линейку. Пытается обнаружить ошибку. Это, пожалуй, страх. Попытка обнаружить, зафиксировать ошибку – всегда работа инстинкта самосохранения, и как следствие, страх. Впрочем, понять совершенную ошибку можно исключительно много позже. И так как понимание масштаба ошибки приходит после, этим ошибка и страшна – после исправить уже ничего нельзя.

– Т-Р-А-Н-С-П-О-Р-Т Ж-Д-Е-М, – вдруг повторяет Такахаши.

Мармарис отвлекается от созерцания каменистого ландшафта.

– Рекурсия[23 - Рекурсия – повторение элементов самоподобным образом.], – говорит она. – Таким образом он поддерживает в себе вектор задачи.

– Зачем же такой проводник, который забывает свою задачу.

– Такахаши-сон – савант. В его памяти содержится фрактально подробная карта планеты, включая зеркальное отражение Чистого Уэда. И неужели из-за такой мелочи как рекурсия увольнять бесценного сотрудника.

Трудно не согласится. Я киваю головой, показывая, что с утверждением Мармарис мне совсем не трудно согласится.

Неожиданно грунт под ногами приходит в движение. Такахаши втягивает голову-болванку в плечи и делает шаг в сторону. На месте где он стоял, появляется серебристая коробка лифта. Двери лифта с мягким шипением идут в стороны, обнажая внутренности: вишневого дерева стены вычурной резьбы в духе чиппендейла[24 - Чиппендейл Томас (1718—1779) – крупнейший мастер мебельного искусства эпохи рококо и раннего классицизма.] и пять кресел в стиле наполеоновского ампира.

Такахаши жестом приглашает нас занять места. В кабине лифта ненавязчиво звучит свинг.

Я и Такахаши расположились в соседних креслах, Мармарис устроилась напротив меня.

Мой внутренний гироскоп даёт понять, что лифт движется горизонтально. Я стараюсь быть равнодушным, нарочито лениво перебирая бахрому кресла. Такахаши из ладони в ладонь перебрасывает литеры: – Г-Е-Б-Б-Е – в левую, из левой в правую – Р-Е-Л-Ь-С. Такахаши увеличивает скорость переброски букв, отчего буквы сливаются в объемное «РЕ».

Мармарис наблюдает за жонглированием Такахаши и, видимо устав, прикрывает глаза.

– Скажите, а это больно? – спрашиваю у Мармарис, прерывая затянувшееся молчание.

– Больно – что?

– Мне интересно, каким образом из меня извлекут запах или жидкость. В общем, то, что нужно извлечь. Операция?

– Мне трудно ответить вам исчерпывающе. Насколько известно, процесс извлечения основан на биосинтезе. Из вас выделят основной фермент, соединят его с местным микроорганизмом. Это все, что я могу вам сказать по данному вопросу, – Мармарис снова теребит складку плаща, резким движением её расправляет, облегченно выдыхает. – Технологией владеет исключительно ТЦП.

Неожиданное появление некого ТЦП обеспокоило меня. С другой стороны не так сильно, чтобы меня накрыло очередной волной страха. Быть может, я начинаю привыкать к непредсказуемым сменам декораций? Быть может, я просто устал. Так или иначе, меня начинает разбирать любопытство.

– Что такое ТЦП?

– Разве Полуорганизм вам не рассказал о ТЦП?

– Не припомню.

– Это наши друзья. Выражаясь точнее, военно-полевое отделение «Демократического союза терраформинга». Задача ТЦП состоит в непрерывном сканировании Чистого Уэда для своевременного и необходимого военного вмешательства. И так как они военные, а не политики, именно у них хранится технология извлечения основного фермента. Такой подход к делу, я считаю, оправдан. У военных всегда есть возможность как уверенной защиты технологии, так и её уничтожения в случае неудачи, – Мармарис улыбнулась мне уголками губ. – Вы не бойтесь. У нас всё получится.

Я смотрю в глаза Мармарис. В них бесконечное море спокойствия. В этом море, почти, успокаиваюсь и я.

Такахаши прекращает жонглировать литерами, тянется рукой куда-то под кресло в стиле ампир. Одна из стен вишневого дерева подернулась рябью и стала прозрачной.

За стеной-окном, на каменистом ландшафте, гроздьями раскинулись алмазные сферы и кольца. Сферы и кольца сливались одна с другой, образуя причудливые сооружения. Глядя на них, мне вдруг нестерпимо захотелось лизнуть их, как карамель.

– Что это? – спрашиваю я, не отводя глаз от панорамы за окном.

– Эфирные города-бублики Циолковского, – почти устало отвечает Мармарис, будто сферы утомили её одним фактом своего существования. – В них живут громады Собиральщиков.

Города-бублики. Странное и одновременно смешное название.

А ещё ниоткуда и внезапно объявившийся Циолковский. Сама его фамилия: тяжеловесная и бросающая в грусть.

Я, отчего-то, на протяжении многих лет думал о Циолковском. Хотя никогда не был увлечен космосом. Циолковский для меня всегда представлялся человеком-телескопом. Я не мог поверить, что Циолковский мог быть настоящим – из плоти и крови – человеком.

Вероятно днем, на работе с коллегами, в семье с близкими, когда Циолковский был на виду – он находился в состоянии «человек». Но как только наступала ночь, и Циолковский скрывался от посторонних взглядов, он превращался в телескоп.

Циолковский-телескоп еженощно заглядывал в пространство, всё дальше и дальше отодвигая его границы. Циолковский-человек ежедневно насыщал обнаруженное пространство мыслью. Циолковский находился в непрерывной галлюцинации самого себя, в которой ежесекундно раздвигал рубежи возможного. Он знал то, чего не знали другие. Но он знал. Я же знаю то, что что-то знаю, но что – мне неведомо.

– Кто такие эти Собиральщики?

– Просто люди, которые нашли себе подобных за пределами действительности, – начала Мармарис. – Основатель Собиральщиков много лет назад преодолел притяжение действительности и вышел за его пределы. Оказалось, что там тоже есть жизнь. Постепенно эти люди стали собираться в обособленные союзы. Занимались собирательством ферм, собирательством глупости и собирательством ругательств в адрес друг друга. Со временем эти люди так увязли за пределами действительности, что организовали узловую громаду Собиральщиков. Когда узнали о Чистом Уэде – первыми и эмигрировали. Теперь размножаются городами-бубликами Циолковского.

Музыка в кабине стихла. Прозрачная стена вновь подернулась рябью и вернулась к исходному состоянию – вишневому дереву. Лифт качнуло, и он остановил свой ход. Створки дверей пошли в стороны.

– В-Р-Е-М-Я Н-Е Ж-Д-Е-Т. – Такахаши молниеносно перекидывает литеры на ладонях и покидает кабину.

Лупанар[25 - Лупанар – или Лупанарий. Во времена Римской империи в городе Помпеи так назывались публичные дома.]

Узкий проспект, покрытый бетонными плитами. Края проспекта погружены в густую дымку.

Ряд сгорбленных фонарей, их основания обрамлены барельефами с теофанией[26 - Теофания – богоявление. Непосредственное явление божества во многих религиях.] Того-Самого-Героя. Лампы фонарей пугающе бесцветны: мертвые глаза лежащего у края дороги сбитого животного.

Мы неспешным шагом пересекаем проспект. Эхо стука наших подошв поднимается вверх, превращается в легкую барабанную дробь. Я представляю, как эта дробь может выглядеть: и дробь проявляется белой пунктирной линией.

В дальнем конце проспекта яркими желто-голубыми буквами светится вывеска «Бар Лупанар». Выдуманная мною белая пунктирная линия упирается в заглавную букву «Л».

– А-А-А-А-Б-Б-Б-Б! – над нашими головами раздался оглушающий рев.