скачать книгу бесплатно
Этнокультурная история казаков. Часть III. Славянская надстройка. Книга 3
Александр Витальевич Дзиковицкий
Эта книга охватывает период истории казаков, когда наиболее сильно стало оказывать на его генофонд влияние славянской составляющей, почему вся III часть и названа «славянской надстройкой» в умозрительно выстраиваемом «казачьем этническом доме».
В то же время этот период характеризуется тем, что казаки тогда были ещё независимыми, имели суверенную государственность и с Московией общались, как с союзным, но всё же иным государством.
Этнокультурная история казаков
Часть III. Славянская надстройка. Книга 3
Составитель Александр Дзиковицкий
ISBN 978-5-4483-1700-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
СОСТАВИТЕЛЬ А. В. ДЗИКОВИЦКИЙ
Часть III
Славянская надстройка
(период вольного или допетровского казачества)
издание 2-е, исправленное и дополненное
Глава 1. Казаки в период распада золотой орды
(1480 – 1546 гг.)
С древних пор в Меотиде, в царстве Казар,
в Томаторкани и теперь у Днепра
эти казачьи предки много веков
сожительствовали и смешивались
со славянами. Поэтому славянский
язык закрепился и среди них…
Эдуард Дейнекин
I. Казаки на московской службе
В 1500 году началась вторая московско-литовская война. Война эта, с перерывами, продолжалась до 1503 года. С этого времени татарские отряды начинают всё время упоминаться наряду с казачьими. Казаки и татары составляли в частях московских войск лёгкую конницу, действовали всегда под командой одного начальника, но никогда в организации не сливались одни с другими.
Казаки несли службу на московских границах по договорам с князьями, не связанные присягой. Уход их с границ происходил под влиянием различных причин и обстоятельств. Поступая на службу русских князей, сближаясь с русским народом, казаки были неприятно удивлены, поняв «беспредел» холопской зависимости русского народа от верховной власти и стремились избежать такого же закабаления. Опасность превращения в бесправных рабов системы была главной заботой казаков на протяжении всего последующего их сосуществования с Москвой. Сближаясь с русскими князьями, они сумели сохранить и пронести сквозь долгие века свои воинские традиции и стремление к независимости. И потому княгиня рязанского княжества, Аграфена, сестра князя Иоанна, бессильна была удерживать казаков и писала об этом своему брату. На её жалобы князь отвечал грозными грамотами, требуя, «чтобы княгиня запретила уход казаков на юг самодурью, а их бы ты, Аграфена, велела казнити…». Иван III под конец своего правления строго запрещал рязанским казакам ходить на поиски в Поле и наниматься в провожатые иностранных посольских караванов. Такое отношение к ним со стороны московской власти, разумеется, не могло вызывать у казаков тёплых чувств к Москве.
Цель великокняжеского запрещения уходить на Дон, во-первых, была в том, чтобы скопить по южным украинным городкам Рязанского княжества вооружённую силу, готовую всегда дать отпор неприятельским нападениям; а во-вторых, чтобы не дозволить неспокойному пограничному казацкому элементу Рязанской области «брататься» в Поле и на Волге с его врагами-ушкуйниками, ушедшими из Хлынова после его разгрома, и тем не усилить на южных окраинах протестующее против его самовластия «молодечество».
Московский самодержец ясно видел, что на Дону под руководством обиженных им новгородцев может образоваться противная ему казацкая община, подобная Хлыновской, которая, войдя в соглашение с ордынскими казаками, господствовавшими у Переволоки, могла бы положить предел его политическим стремлениям и отторгнуть от него населённую неспокойным казачеством Рязанскую область, на которую он имел виды и в которой распоряжался уже по своему усмотрению.
В распоряжении московского правительства состояли городовые, служилые казаки, на которых была возложена охрана границ, и которые своими дозорами связывались с донскими казаками и, таким образом, Москва имела наблюдение через казаков во всей степной полосе вплоть до Крыма.
Слабость Москвы принуждала князей держаться осторожной политики в отношении Астрахани, Крыма и ногайцев, за которыми стояла Турция. Поэтому московские князья строго запрещали казакам без их разрешения нападать на эти орды и требовали поддерживать с ними дружеские отношения. Казачьи пограничные полки находились всё время под контролем московских воевод и карались за нарушения приказаний князя. Царь Иоанн III в своей осторожности не только не решался вступать в открытый бой с татарами, но даже под Казанью, когда казаки самочинно пошли на штурм, увлекая за собой московские войска, захватили город и много добычи, даже тогда он подверг атамана опале.
Казаки хорошо знали психологию азиатских народов, уважающих только силу, и справедливо считали лучшей тактикой в отношении их нападение. Но одной из главных причин взаимных обид было то, что казаки, поступая на службу русских князей, старались сохранить свою независимость и не превратиться в бесправных «холопий» московского князя, в каковом состоянии находился весь русский народ. Живя среди кочевых народов и выйдя сами из них, казаки выработали свой особенный порядок жизни. Военные качества – храбрость, отвага и бесстрашие – составляли главные достоинства человека, и эти качества всячески развивались и поддерживались. Казаки в течение двухсот лет состояли на службе татар Золотой Орды, сжились с их бытом и нравами, закрепили в себе их военную психологию.
Состоя на службе царей-ханов – казаки во внутренней жизни были свободны и пользовались известными льготами. Характер московских князей, начинавших создавать независимое государство, проявлялся в исключительной жестокости. Примером могло служить присоединение Новгорода. В этих условиях казаки неизбежно ощущали себя чужими среди общей покорной и безропотной массы холопов. Даже укрепившееся за ними название «казаки», не служило средством сближения между ними и московитами, которых разные условия жизни сделали такими непохожими друг на друга…
Потребность в организации вооружённых сил ставила московских князей в необходимость идти на большие уступки казакам и ставить казачьи войска, принимаемые на службу, в исключительные условия. Казачьи войска на службе московского князя сохраняли внутреннее войсковое устройство. Весь командный состав ставился, по установившемуся обычаю, самими казаками; военное обучение и тактика также сохранились привычные казакам. В быту казаки тоже сохраняли полную автономию.
* * *
Одним из трудноразрешимых вопросов при переходе казаков на службу князей было их содержание. Земельные наделы не могли удовлетворять казаков, так как они земледелием не занимались, оно отвлекало бы их от их прямого назначения – военного дела. Постепенно в решении этого вопроса нашёлся компромисс. Казачьи части, поступавшие на службу московского князя, превращались в полки, внутренняя организация которых не менялась. Каждый полк получал земельный надел и жалованье. Служба в полках была наследственной. Казаки пользовались многими материальными и политическими привилегиями, сохраняли право выбора начальников, за исключением самого старшего, который назначался князьями. Принимая эти условия службы, казачьи полки теряли своё название «полков казачьих» и превращались первоначально в части «пищальников», а потом в «полки стрелецкие», а их начальники получили название «стрелецкий голова». Стрельцы на службу князю приносили присягу. Стрелецкие полки – это была первая и одна из лучших организаций нарочитых войск московского государства.
Состав постоянных войск, кроме казаков и боярских детей, стал пополняться ещё одной категорией – дворян. Дворянами назывались слуги княжеского двора и состояли из вольных и несвободных, но, получая от князя земли, они превращались в «вольных» и использовались для формирования войсковых частей. Они по разряду стояли ниже боярских детей и получали меньшие наделы земли.
С развитием вооружённых сил Московского государства развивались и административные учреждения, возникли иноземный, посольский, стрелецкий и другие приказы, ведавшие различными направлениями государственной деятельности. В стрелецком приказе находились дела, касавшиеся стрелецких войск и войск боярских детей, в посольском были дела, касавшиеся казачьих войск.
К концу княжения Василия Иоанновича III (к 1533 году) положение казачьих войск окончательно определилось. Значительная часть их влилась в состав московских владений. Войска вне пределов московских владений были совершенно независимы от Москвы.
II. Днепровское казачество
Польский летописец Мартин Бельский в своей хронике пишет, что в 1481 году, во время похода поляков против татар проводниками поляков были казаки. Старый черкасский город Дверен в Поросье пришёл в запустение в результате татарских набегов на южные рубежи Великого княжества Литовского. Одним из таких разорительных набегов был поход крымского хана Менгли-Гирея на Киев в 1482 году.
Бельский указывает на том же месте по Южному Бугу, где ранее жили бологовцы, казаков-христиан, которые хорошо знали свой край и помогли великому князю литовскому Яну Альбрехту побить там татар и продвинуться вглубь Подолии. Они встретили его в 1489 году на той самой земле, где через три года летописцы стали указывать днепровских или запорожских казаков. Отсюда однозначно следует, что бологовцы – это казаки.
Между казачьими городами в Поросье и рекою Тетеревом тянулась пустынная полоса татарского Чёрного Шляха, широкого пути в Европу. Во время Золотой Орды здесь не могла возобновиться какая-либо жизнь. Плодородные степи лежали пустыней. Украино-русьское население сохранялось только в волынском Полесье. Когда сюда пришла Литва, то Гедиминовичам за сто лет едва удалось восстановить жилища в разорённом Киеве и в Дольной Руси (Подолье). Литовская пограничная полоса шла от Северщины по рекам Псёлу и Суле до Днепра, потом Тясминскими болотами выходила на линию речки Синюхи (Синие Воды), впадающей в Южный Буг, а оттуда пересекала степь к Днестру. Южнее этой линии лежал улус крымского хана.
В 1491 году на галицком Подолье произошло восстание селян против шляхты. Кромер и Бельский свидетельствуют, что во главе восставших был казацкий атаман Муха.
В распадавшейся Золотой Орде значительно дольше других казаков оставались верными своим правителям днепровские казаки при крымском хане. Ханские подданные казачьей народности составляли три общины: оседлую – за Поросьем в днепровско-бугском клину; полуоседлую Перекопскую и кочевую Белгородскую. Первая оставила хана Менгли-Гирея в 1492 году, сразу после того, как он признал власть турецкого султана. Вскоре после этого оставили своих ханов ордынские казаки из Астраханского и Казанского царств. Казаки ушли на окраинные земли Великого княжества Литовского и продолжили войну с турками. Оставшись среди днепровских казаков и после отхода их от крымского хана, крымские аланы принесли в их среду чистый нордический тип, сохраняющийся до сих пор у некоторых их потомков.
В конце XV века на свои бывшие земли, ставшие к этому времени польско-литовской Украйной, возвращаются почти все черкасы, которые вели оседлый образ жизни за Поросьем, в днепровско-бугском клине. С этого времени черкасские казаки становятся известны в Польско-Литовском государстве и фигурируют в письменных источниках, связанных, в частности, с городом Черкасы.
Немного позже приняли решение уйти с насиженных мест и полукочевые перекопские (низовые) черкасы-казаки. Часть из них ушла на «украйну» (окраинную территорию), другая часть попыталась закрепиться в районе днепровских порогов, где и стали родоначальниками будущей Запорожской Сечи.
На Днепре черкасы теперь служили польско-литовским князьям, защищая южные границы их владений от набегов кочевников. С того времени они стали именоваться кроме черкасов ещё и запорожскими казаками. В конце XV века с днепровско-бугского клина, то есть с юртов, расположенных за Поросьем и за порогами, ушли на север тысячи казачьих семей. Они разместились на Литовской «украйне», где некогда проживали чёрные клобуки, вдоль рек Рось и Сула. По словам историка А. И. Ригельмана, польско-литовский король Сигизмунд I, «при даче им земель», «одарил их вольностями и разными преимуществами и на то привилегией своею им подтвердил». Это пограничье древней Руси до татарского завоевания находилось во владении чёрных клобуков – черкасов. До Люблинской унии (1569 г.) казаки оставались на Днепровском Левобережье почти единственным населением и потому край стал известен на Руси, как «Земля 3апорожских Черкасов».
Выгоды положения под покровительством христианского короля перекопские казаки на примере посульских вскоре увидели. Ригельман пишет: «Сему приревновали отошедшие низовые козаки. Они стали приобщаться к украинским и отдавались под Хетманское правление, и по навычке к воинским делам от татар делали, вообще, великие услуги Польше». За всеми казаками, расселившимися на Литовской «украйне», сохранялось прозвище запорожских, хотя они теперь обитали много выше порогов. Таким образом, хоть и несколько позже поросских, перекопские и белгородские казаки, ещё несколько лет делавшие набеги на Польшу, в начале XVI века также порвали с крымскими ханами.
При этом следует отметить одну специфическую особенность ухода казаков от крымского хана: Крым не считал разрыв служебных отношений со своими ордынскими казаками за повод для лишения их прежнего юрта. В ордах бунтовались не один казаки, но при этом мятежные улусы редко покидали старые кочевья. При желании крымский хан мог бы легко принудить 3 – 4 тысячи низовых казаков уйти из-за порогов. Свидетельством этому может служить неудачная попытка князя Дмитрия Вишневецкого утвердиться там же на Хортице. Его изгнали турки и татары, оставив в покое низовцев в укреплённой Сечи на острове Базавлуке. Ясно, что татары с помощью турок могли изгнать и их.
Название укреплённого поселения на Днепре ниже порогов было «Запорожская Сечь», но под этим именем понималась и вся Казачья Низовая Республика по той причине, что в этом поселении было сосредоточено управление всем краем.
Образ взаимоотношений Сечи с Крымом остаётся туманным. Во всяком случае, до средины XVI века между ними не заметно постоянной враждебности. Немилосердно разоряя окраины Польши, Литвы и Московии, татары терпели на своём пути вооружённую Сечь, и это дало возможность казачьему Низу настолько окрепнуть, что после, когда пришёл окончательный разрыв со всем мусульманским миром, Крым уже не был в состоянии справиться с сильной Низовой Республикой.
Расселившись по окраинам Литвы и приняв покровительство польско-литовского короля, запорожские казаки не прерывали связей со своей низовой братией. Каждое предприятие, задуманное за порогами, тотчас же находило отклик и поддержку на реках Роси и Суле. Услышав о проекте нового похода на турок, тысячи казачьей молодёжи спешили на Низ для того, чтобы в знаменитой Сечи заслужить звание знатного «товарища сечевого братства».
Белгородские казаки не захотели оставаться при Литве, так как ещё недавно обижали её население своими набегами. Они отошли к границе московской и вместе с азовскими дали начало возрождённым донским казакам. Все они ушли от хана значительно отатаренными, а некоторые, судя по имени, стали мусульманами.
Так как в Литве не было постоянного войска, то приграничные со степью каневский и черкасский старосты старались воспользоваться храбростью и опытностью казаков в военном деле для охраны границы от татар и турок, образуя из них правильно организованные и вооружённые околицы, роты и сотни; в усиление черкасам сами поощряли мещан и крестьян поочерёдно посылать из своей среды в степь варту и всех таких людей освобождали от податей. Главными сборными местами для украинских казаков сделались старые черкасские (черноклобуцкие) городки – Канев и Черкасы. Иногда сами старосты становились во главе казаков и вели их в поход, громили татарские загоны, били турок под Очаковом и брали огромное количество скота и коней.
Все первые организаторы казачьих походов и ходатаи их перед королём не были настоящими атаманами. В каждом отдельном случае они являлись только временными вождями-предпринимателями, снабжая казачьи походы из своих обильных средств и пользуясь соответственной частью добычи. К тому времени степной промысел в таких формах был освящён уже многовековым обычаем, причём лучшими инициаторами предприятия всегда считались знатные люди со средствами и связями. Из таких старост особенно прославился, как казацкий предводитель, «знаменитый казак» Евстафий-Остап (Остафий) Дашкович (из рода богатого пана Дашка Ивановича). Напомним, что чёрные клобуки в Киевской Руси сотрудничали с отдельными князьями, а до Ланцкоронского, Вольского и Дашковича ту же роль выполняли крымские царевичи Алик и Алп.
Социальные антагонизмы в ту пору у казаков ещё не проявлялись. Поэтому они легко сходились с лицами, пользовавшимися во внешнем мире большим авторитетом. Участие титулованных магнатов придавало набегу окраску государственной целесообразности, на них ложилась ответственность за каждое боевое дело, они сами ликвидировали все возникавшие недоразумения.
* * *
За службу по охране границ польский король Сигизмунд I пожаловал черкасам в 1505 году для поселения земли в Киевском и Брацлавском воеводствах. Грамота эта была выдана «первому казацкому атаману» Дашковичу, соединившему в одно целое дотоле разрозненные казацкие общины. В междуречье Сула – Ворскла в конце XV – в начале XVI веков повсюду вдоль берегов степных рек тянулись промысловые «уходы» днепровских и северских казаков, которые первыми заселили покинутый татарами край, когда откололись от крымского хана. Их право на эту землю признал великий князь литовский Сигизмунд I своим привилеем (декретом) в 1506 году. С этого времени берега реки Сулы входили в состав «Земли Запорожских Черкасов, которую в некоторых случаях называли также „Украйной Малороссийской“». Казаки, жившие здесь особым строем военных общин, не только освобождались от всяких податей и тягловых повинностей, но и не подлежали власти наместников-старост, даже в тех случаях, если бы оказались окружены личными владениями великого князя и короля – «крулевщизнами». С XVI века Запорожье стало принадлежать татарам только формально.
Польский рыцарь знатного рода Предслав Ланцкоронский, шляхтич герба «Задора» и зять князя Острожского, в рыцарском искусстве практиковался за границей и отбыл паломничество в Святую Землю. Ланцкоронский был также свойственником короля Александра. Вернувшись домой в начале XVI века, он получил от великого князя литовского привилей на староство Хмельницкое в верхнем течении Южного Буга. Здесь, в степях, оказалось много казаков, часть из которых проживала в этой местности уже века, а другая только недавно пришла сюда, покинув крымских ханов. Деятельность Ланцкоронского относится к 1512 и последующим годам. Он предводительствовал «низовым запорожским казачеством», а потому считается первым основателем Запорожья.
Изгнанные турками из Азака казаки ушли на Днепр, на литовскую границу, и в 1515 году вместе с белгородскими поступили на службу к литовско-польскому королю Сигизмунду и получали от него сукна и деньги, что очень беспокоило московского великого князя Василия III. Написав об этом послу Василию Коробову, бывшему на пути в Азак, великий князь велел ему просить турецкого султана, чтобы он запретил казакам из Азака и Белгорода ходить на службу к его недругу, королю польскому и литовскому. Коробов донёс, что, по объяснению турецкого посла грека Камала, ехавшего вместе с ним в Царьград, казаки эти ходят в Литовскую землю без ведома султана.
Совместно с казаками Ланцкоронский организовал несколько военных предприятий против турок: в 1516 году подходил с ними под Белгород (Аккерман). В том же году новый крымский хан Махмет-Гирей оправдывался перед польско-литовским королём, утверждая, что белгородские казаки, напавшие на Польшу, не слушают его приказов и избрали себе вождём его врага царевича Алика. По польским летописям эти «белгородские молодики» считались самыми отчаянными «молодцами» и отличались особенным, им одним свойственным стрижением головы: «оставляя на макушке чуб, закручивают его за ухо».
При «атамане» Ланцкоронском король Сигизмунд I дозволил казакам селиться и выше порогов, где ими были построены укреплённые городки. Права и вольности черкасского казачества, касавшиеся главным образом «низового запорожского», были расширены в 1516 году. За казаками «низовыми» были закреплёны все земли, лежащие вниз по Днепру и Бугу до лиманов: «як из виков бувало по Очаковские улуси; и в гору реки Богу (Бугу) по речку Синюху. От Самарских же земель (Самарь – старинный запорожский городок на Днепре) через степь до самой реки Дону». Запорожцы при гетмане Ланцкоронском фактически уже владели как низовьем Днепра, так и Дона, где они имели свои зимовища, а потому нет ничего невероятного в том, что город Черкасск на Дону был ими основан в этот же период времени и, быть может, на месте древнего города Орна. Существует историческая версия, что черкасы, осев и основав на донском острове станицу Черкасскую в честь их родного Черкасска, назвали её «запорожским корнем на серебряном блюде Дона». И потому с тех пор низовое донское казачество так и зовут: «черкаса».
Низовые донские казаки (черкаса) в своей массе черноволосы и смуглы лицом, подвижны и характера весёлого. Верховые казаки (чига) в своём большинстве русоволосы и светлоглазы, в них более отчётливо видна славянская «кровь». В своём гуторе низовые «якают» – мяня, лятучкя, зялязо (железо). Верховцы более умеренные, спокойные и замкнутые. Они по-москальски «акают»: чаво, мароз, павозка, пашаница.
В 1527 году казаки, проживавшие на днепровских островах, «чиня большие шкоды кочевьям перекопского хана; раз поймали крымских купцов тридцать человек и убили их за то, что они взяли литовских пленников, купленных ими в Москве».
В ответ на это крымский хан Саиб-Гирей жалуется польскому королю Сигизмунду I: «Приходят к нам каневские и черкасские казаки, становятся под улусами нашими на Днепре и вред наносят нашим людям; я много раз посылал вашей милости, чтоб вы остановили их, но вы их остановить не хотели. Я шёл на московского князя, 30 человек за болезнью вернулись из моего войска; казаки поранили их и коней побрали. Хорошо ли это? Черкасские и каневские власти там пускают казаков вместе с казаками неприятеля твоего и моего, московского князя, под наши улусы и, что только в нашем панстве узнают, дают знать в Москву».
В 1528 году Ланцкоронский с казаками атаковал турок под Очаковом. Много лет Ланцкоронский был влиятельным ходатаем по казачьим делам перед королём польским и великим князем литовском: благодаря его стараниям за казаками признано было право на добавочные земли по рекам Рось и Сула и установилась традиция непосредственных и регулярных сношений между казаками и польско-литовскими монархами через близких к трону лиц. Эта традиция позднее вылилась в институт казачьих гетманов, подчинённых непосредственно королю. Ланцкоронский умер в 1531 году.
О том, что военный потенциал казаков можно использовать с ещё большей выгодой, первым высказался каневский и черкасский староста Остафий Дашкович, который в 1533 году в письменном виде изложил польскому королю свой проект обороны восточной границы Речи Посполитой и создания регулярной пограничной службы. Остафий Дашкович предлагал возле татарских речных переправ учредить постоянные патрули на лодках-чайках, а также выдвинуть глубоко в степь крепости и казацкие дозоры. Позже некоторые идеи Дашковича польский Сейм использовал при учреждении так называемого реестрового казачества.
Остафий Дашкович уже в 1538 году предложил королю устроить на каком-нибудь Днепровском острове за порогами замок с 2-тысячным казацким гарнизоном; но дело тогда почему-то не состоялось.
III. Новгородский корень казачества
На Волге разбойничали свои «казаки» – новгородские ушкуйники. По свержении татарского ига Иван III обратил внимание на хлыновских ушкуйников, беспокойный и неподвластный ему народ, и в 1489 году Хлынов был взят и присоединён к Москве. Разгром Хлынова сопровождался большими жестокостями: главные народные вожаки Аникиев, Лазарев и Богодайщиков были в оковах приведёны в Москву и там казнены; земские люди переселёны в Боровск и в Кременец, а купцы в Дмитров; остальные обращены в холопов.
Но самый свободолюбивый и беспокойный элемент этого народа ни за что не хотел покориться Москве. Массовые переселения ушкуйников в другие земли были вызваны и другими подобными историческими событиями конца ХV века (разгром и присоединение к Москве Новгородских, Тверских, Вятских земель). Переселенцы из Новгородских земель двинулись как на крайний север (Поморье), так и на далёкий юг ранее разведанными путями. После разгрома Хлынова часть его граждан ушла на Северную Двину и Каму. Ушедшие вверх по Каме новгородцы-ушкуйники основали город Елабугу среди покорённых ими вотяков.
Множество этих удальцов со своими жёнами и детьми на судах спустилось вниз по Вятке и Волге и укрылось в малодоступном и диком краю. Здесь они могли поселиться только в таком месте, где бы могли добывать средства к существованию, то есть иметь торговые сношения, запасы хлеба и огнестрельные снаряды. Ниже нынешнего Камышина до Астрахани кочевала Золотая Орда. Пространство, занимаемое впоследствии Камышином, было самое удобное и безопасное. Здесь и появились первые становища хлыновских ушкуйников. Торговые караваны давали случай этой вольнице приобретать «зипуны», а пограничные городки враждебных Москве рязанцев служили местом сбыта добычи, в обмен на которую можно было получать хлеб и порох.
Иван III, зная предприимчивый характер этой удалой вольницы, поселившейся за пределами его владений, зорко следил за движениями этой горсти людей, не пожелавших ему подчиниться. И Иван III не ошибся, придавая в своих политических соображениях большое значение новому, поселившемуся на границах Рязанской области враждебному ему элементу.
В той же первой половине XVI столетия укрывшаяся на Волге удалая вольница – бывшие хлыновские ушкуйники – перешла волоком на Иловлю и Тишанку, впадающие в Дон, а потом, при движении в низовья Дона с Днепра азовского, запорожского и северского казачества, вместе с ним смешавшись, расселилась вплоть до Азака. Некоторые донские казаки выводят свой род именно от этих вятских ушкуйников-хлынов. Как обычно в таких ситуациях, в жёны беглые хлыновцы-вятичи брали дочерей местных степняков, отчего их потомки заметно потемнели, но сохранили христианскую веру и привычку к передвижению по рекам, которая была у их отцов и дедов.
Черкасы запорожские и киевские, казаки белгородские и севрюки, а в особенности старые казаки-азакцы, проводившие целые века в битвах с неверными, не отличались культурностью и домовитостью, между тем новгородцы считались лучшими плотниками на всём пространстве тогдашней России. Новгородцы считались мастерами при возведении церковных деревянных построек как в северных областях, так и по Дону. План и фасад этих построек был свой, особенный, древнеславянский, ничего общего с византийским стилем не имеющий. Они-то, выходцы из Новгорода, первые и стали строить укреплённые городки на всём протяжении среднего и нижнего Дона – Раздоры Верхние и Нижние, при устьях Маныча и в других местах. К ним скоро прикошевали другие казацкие общины с Днепра, верховьев Северского Донца, рязанских украин, а потом казаки азакские, самые бедные и бездомовные, образовав на окраинах казачьих городков присёлки – хазовки.
Таким образом, возможно, хлыновцы положили основание «Войску Донскому» с его древним вечевым управлением. Казаки-новгородцы на Дону – самый предприимчивый, стойкий в своих убеждениях, даже до упрямства, храбрый и домовитый народ. Присутствие новгородского элемента в донском казачестве долго сказывалось в архитектуре построек церквей, часовень, народной орнаментации, нравах, обычаях, суевериях, свадебных обрядах, говоре и многом прочем.
Сопоставляя религиозно-бытовые обычаи церкви новгородско-донской с церквами азовской и московской, куда греческие церковные обряды перешли целиком, можно видеть, кто были первые насельники по запустелому и безлюдному среднему Дону в середине XVI века, навязавшие остальному казачеству свой древний своеобразный взгляд как на религию, так и на внутреннее управление общины. Греческий церковный устав и греческие церковные обряды среди казачества в том его составе, в каком мы его встречаем на Дону в XVI веке, имели очень незначительное влияние, но зато там стали господствовать церковно-народные обычаи новгородцев, занесённые туда из Хлынова и других областей великой новгородской земли, как более всего отвечающие народно-вечевому правлению.
Кроме Дона местом нового жительства ушкуйников стал Северный Кавказ. Своеобразным воспоминанием о прибытии их на Терек можно считать ежегодно совершаемый обряд «пускания кораблей», распространённый в гребенских станицах. В позднесредневековых склепах Ингушетии Е. И. Крупновым были обнаружены «вятические» подвески. Примечательно, что в гребенских былинах совершенно нет упоминаний о борьбе с монголо-татарами.
Важнейшим показателем материальной культуры народов является жилище. В гребенских станицах, как и в северной зоне, было распространено срубное строительство. Жилище казаков поднималось на столбах на 1,5 — 2 метра от земли и имело высокое крыльцо. Эту «приподнятость» исследователи объясняют как влиянием природных факторов (сырые почвы, наводнения), так и этнических (севернорусских традиций). Поскольку лесов в Притеречье было немного, это приводило к дороговизне строительного материала. Выход был найден в следующем: брёвна распиливали и их круглые бока помещали на наружную сторону. Не заставило отказаться от традиции и то, что такие жилища в условиях Притеречья продувались, требовали большого количества топлива. В них жили только летом, хранили скарб, принимали гостей, использовали в дни праздников, похорон, свадеб. Они считались обязательными, хотя большую часть времени семья проводила в турлучных и саманных постройках.
Бревенчатые дома завершала крыша с резным коньком, окна также были резными. Примечательно, что подобный тип жилища был занесён и в Сибирь выходцами из Европейского Севера.
Среднесевернорусским оставался и план гребенской избы (печь помещалась справа от входа, а по диагонали от неё находился киот с деревянными иконами и литыми медными складнями). И это коренным образом отличало её от плана куреня донских азов. Сходными с северными были представления о домовом, обряды, связанные с переходом в новый дом.
Историческая основа говора гребенцов — северная, поскольку в их языке присутствуют севернорусские черты и отсутствуют южнорусские. На Кавказ они пришли с оканьем (хоровод, помочи и прочее), которое здесь отмирало.
Гребенцы не имели традиционных для южных русских представлений о леших и русалках. Они верили в лабасту, нагую женщину с отвислыми грудями, закинутыми на спину, которая безобразна, наводит страх на людей, живёт в болотах, омутах, захватывает идущих мимо и щекочет, иногда до смерти. Подобные представления о страшных косматых женщинах с большими отвислыми грудями, которые живут в водоёмах или лесах, характерны для северных русских. Их называли водяными чертовками, слово русалка здесь не было известно. У гребенцов, по-видимому, «северный» образ под влиянием кавказских соседей-тюрок (аланов) стал именоваться лабастой (от тюркского «албаслы», злой демон женского пола).
Ещё больше параллелей мы находим в обрядовой практике гребенцов и северных русских. Важнейшей отличительной особенностью севернорусской свадьбы являлся так называемый свадебный плач. У гребенцов также за семь дней или накануне свадьбы невеста садилась в угол и оплакивала свою долю. Определённое сходство прослеживается и в других элементах свадебной обрядности гребенцов и «северян». Поморье и Терское левобережье имеют и другие черты сходства. Так что делать вывод о большом, если не решающем вкладе новгородских ушкуйников в становление гребенской общности казачества Северного Кавказа мы имеем полное право. Хотя, конечно, не настаиваем: мы даём лишь повод к размышлению.
IV. «И иные баловни казаки…»
С 1491 года казаки известны в царстве Казанском, тогда же упоминаются и казаки мещерские (или городецкие).
Под 1492 и 1493 годами летопись говорит о «казаках ордынских», неожиданно пришедших в Рязанскую землю и взявших три села. Эти «ордынские казаки» в летописи названы татарами. В последующих веках они наводили страх на купеческие и посольские караваны по Дону близ Переволоки и по Нижней Волге.
В конце XV века по берегам Дона от устья реки Хопра вниз до реки Аксая, на протяжении более 850 километров, были рассеяны на различном расстоянии казачьи городки и зимовища. Несколько подобных селений находились ещё и по реке Северский Донец. Остальное пространство между этими двумя реками оставалось незаселённым.
Городки и зимовища отличались между собой. Первые являлись постоянными жилищами, а вторые составляли временный и преимущественно зимний приют, где бездомовные казаки проводили зиму в шалашах и землянках, а с наступлением весны уходили на военные поиски. Городки сооружались для защиты от неприятельских набегов. В городках жили общества казаков в избах или в землянках.
В конце XV – начале XVI веков город Азак служил передаточным пунктом для приёма и отправки турецко-русских послов. Вокруг порта, у самого берега Дона была отстроена крепость; её охранял сильный турецкий гарнизон; в посаде проживали прежние жители – «азакцы» из оседлых ордынцев, местные татары-земледельцы, купцы со своими лавками и некоторые азовские казаки (азаки).
В ранний период своего существования большинство казаков ограничивалось при заключении брака одним объявлением перед народом об избранной ими жене. Для этого жених и невеста приходили вместе на собрание народа на площадь или к станичной избе. Помолясь Богу, кланялись они на все четыре стороны, и жених, назвав невесту по имени, говорил: «Ты будь мне жена». Невеста, поклонившись ему в ноги, отвечала так же, называя его по имени: «А ты будь мне муж». После этих слов они целовали друг друга и принимали от всего собрания поздравления. Утверждённое таким образом бракосочетание считалось законным. Этот обряд в старину был всеобщим у казаков. Даже после распространения церковного обряда бракосочетания казаки предварительно исполняли свой старинный обычай.
Насколько легко по обычаям казаков заключался брак, настолько же быстро брачный союз расторгался. Отправляясь в дальний поход или просто под предлогом, что жена ему не нравилась, лихой молодец обычно бросал свою землянку, а жену продавал. Для этого жену выводили на круг и говорили: «Не люба!». Если кому-то она нравилась, то продавали её, слегка потор-говавшись. Очень часто уступали жену за харчи, нужные в походе, притом в таком количестве, сколько можно навьючить на лошадь, не обременяя своего верного спутника. Купивший отказ-ную жену прикрывал её полою кафтана и соблюдал вышеописанный обряд, то есть говорил перед народом: «Ты будь мне жена» и так далее. Прикрытие полою казаки считали важным символом. Это означало снятие с отказной жены бесчестия развода. Бывало так, что за своеобразным разводом практически сразу следовал новый брак.
Эти простые брачные обряды, тем не менее, соблюдались очень строго. Сожительство без выполнения описанного обряда порою наказывалось лишением жизни, ибо считалось прелюбодеянием.
Власть мужа над женой была неограниченна. Это являлось одной из черт народного духа. Тем самым прелестный пол долгое время не имел сильного влияния на уклад жизни казаков, на смягчение их нравов. Женщины в своей жизни ограничивались кругом семьи и редкими знакомствами с соседками. Они не имели права участвовать в беседах и делах мужчин. Однако, нельзя сказать, что они были закабалёны.
* * *
В 1502 году крымский хан Менгли-Гирей нанёс решительное поражение хану Золотой Орды Шейн-Ахмату, разрушил Сарай и окончательно покончил с Золотой Ордой. После этого поражения Золотая Орда прекратила свое существование. С этого времени казаки, покидая службу на границах рязанского и других русских княжеств, стали уходить в степи и занимать свои прежние, когда-то покинутые места. Уход казаков обнажал границы и оставлял их без наблюдения и защиты со стороны степи.
С 1502 года упоминаются казаки в слабом царстве Астраханском, образовавшемся вместе с независимыми ногайскими ордами на развалинах Золотой Орды.
Поля вокруг древней казачьей столицы Азака засевались хлебами кругом на расстоянии 10 километров, а дальше в степях Приазовья располагались юрты кочевых азаков (азовских казаков), которые время от времени вместе с ордынскими казаками совершали нападения на московские окраины, посольские караваны и на крымских татар, чем вызывали недовольство султана. В 1502 году султан приказал крымскому хану Менгли-Гирею: «Всех лихих пашей казачьих и казаков доставить в Царьград». В 1503 году хан выступил с крымскими татарами против казаков, живших в Приазовье, и занял Азак. Азакские казаки были вытеснены из пределов Азака и устья Дона и двинулись вверх по Дону.
По течению Дона в это время освобождались земли от схлынувшего из-за сумятиц населения, на которых столетиями жили казаки. В начале XVI столетия казацкие товарищества уже сновали по всем направлениям от Волги до Днепра, высматривая неприятеля и следя за его движениями. При слиянии Дона и Северского Донца и обосновалась часть казаков, вытесненная из Азака и Таврии. Здесь они основали свои вольные городки с центром в Раздорах.
Часть азакских казаков, до этого обретавшихся на Северном Кавказе со времён нашествия монголо-татар, к 1505 году, рассорившись с турками, перекочевала в Северщину к реке Десне. Сюда же от турок пришли казаки белгородские. Здесь азакцы и белгородцы объединились в одну общину.
* * *