скачать книгу бесплатно
Так что же это получается? Значит, все-таки Серафима любила!? Да не понял красавчик Коробейников изощренной женской любви?
Александр вошел в мастерскую как побитый пес. Преступление его было непростительно, но он все же вошел.
На Серафиме был обляпанный зеленой глиной белый халат. Как обычно, ничего кроме халата не ней не было. В студии было невыносимо жарко. По багровому лицу мастера струился пот. Косметика оплыла и хорошо было видно, что Серафима недавно учинила себе пластическую операцию. Моложе она, пожалуй, не стала, но горделивый всегда четкий профиль стал еще симпатичнее… И мягче… Так она и форму носа изменила…
Серафима была поддата, сонная и не в духе. На подиуме, застланном шикарным малиновым бархатом в развязной позе две обнаженные фигурки спали или делали вид что спали… Упитанный мальчишка лет четырнадцати и пухлявая девчонка моложе его, но хорошо развитая в груди и в бедрах. Около стены стояли две пары марлевых ангельских крылышек. И две застеленные раскладушки. Тоже понятно. Серафимой овладевала религиозная дурь…
– Поставь на плиту кофейник. Я пока занята. Эти маленькие свиньи тискаются по наглому и не хотят заснуть. Специально назначила ночной сеанс, уже три часа ночи. А они не спят. Эта мартышка украдкой дрочит парня. Шишка вскакивает и композиция нарушается. Да я и сама начинаю возбуждаться… Сволочи! Как не поймут, что мне заказано надгробье, а не эротическая композиция для борделя.
За спиной Серафимы хихикнули. Открылся карий глазок и девчонка показала Александру развратно красный язык. Вот чертовка!
– Ладно, ладно пялиться… Воще-то мы спим втроем… Уступить что ль тебе девчонку на ночь? Или будешь четвертым?… Вот не знаю как все поместимся на диване… Хотя можно стулья приставить…
– Сима, не мудри. – Веско обронил Александр свою рассудительную мужественно короткую фразу. – Трахаться я буду только с тобой. Соплячку оставь себе на завтра.
– У, ты какой противный! Ладно, вари кофе, я еще полчасика поработаю с этой шпаной и разгоню их по раскладушкам.
Александр не сомневался, что мозги у Серафимы уже заклинило и работать она не сможет. Он поспешил к холодильнику, нашел кусок сала. Он резал эту хохлацкую благодать толстыми кусками и глотал, глотал почти не прожевывая. Серафима едва ли даст ему поесть перед "тем как". Все их встречи начинались с траханья. Едва ли Серафима изменит своей привычки сегодня.
Так оно и случилось. Уже через пятнадцать минут Серафима погасила в студии свет, плотно прикрыла двери и стала сбрасывать прилипший к телу халат. Не похоже было что эта кобылица вспомнит, как ей необходимо перед еб..й принять душ.
Холодея от одной мысли, что после Светки он может не удовлетворить эту тигрицу, Александр выставлял на стол шампанское, бутылку шотландского джина, нарезку семги, трепанги, шоколад, тресковую печень…
На Серафиме были одни прозрачные плавки. С живота срезано сало, бедра подправлены скальпелем… Ножки стали загляденье. А груди, груди! Объем из как минимум удвоился… Ну, дает, блин, Симка!
Но Серафима не потащила озабоченного сержанта в койку. Она сбросила со стола карандашные наброски, села в резное кожаное кресло, твердо поставила на стол локти и сложила буйну голову себе в ладони. Сквозь вымазанные глиной пальцы проскользнула маленькое-маленькое зернышко слезинки. Александр чуть ли не на цыпочках приблизился к ваятельнице и осторожно провел рукой по затылку.
– Киска моя…
– Да пошел ты…
Серафима оттолкнула жалеющую руку сержанта и побрела в ванную. Через двадцать минут, преображенная, потрясающе молодая и благоухающая духами, она проплыла, покачивая бедрами, в свое кресло, закинула нога на ногу, Закрыла атласную коленку полой махрового халата и щелкнула пальцами. Александр кинулся к инкрустированному бронзой настенному шкафчику, достал пачку сигарет Пьер Карден и передразнивая фатовской жест Старухи щелкнул зажигалкой у нее перед носом.
– Не забыл, негодяй! Хорошо я тебя вышколила. Хотела бы я знать, кому-то ты такой накачанный теперь достанешься.
– А что еще делать в казарме? Тренируюсь в спортзале до третьего пота. Бокс, Самбо, всего помаленьку…
Серафима сделала глубокую затяжку, выпустила дым в виновато улыбающееся лицо сержанта и настроение ее опять начало портиться.
Коробейников поспешно выстрелил шампанским, наполнил старинные темно-зеленые кубки. Один поднес грозной ваятельнице. Серафима отпила глоток, поморщилась и отставила кубок от себя подальше.
– Не в радость мне что-то твой визит. Дурная примета возращение к старому. – Недовольно фыркнула Серафима, вытягивая из пачки Данхила сигарету.
" В конце – то концов! Будет тут она мне еще выламываться!" – вспыхнул от обиды Коробейников.
Он тоже закурил из пачки Серафимы. Она проводила его руку ехидной усмешкой.
"Да есть, есть у меня свои сигареты". – Едва не сорвался Александр на крик.
– Зарезал кого, да ограбил? – Еще более ядовито поинтересовалась садистка.
Оставалось врезать наглой бабе в торец, прямо в исправленный хирургом нос и хлопнуть дверью. И куда он пойдет по ночной Москве? Александр сделал глубокий вздох. Пора признаться, что ему негде ночевать. Но хозяйка мастерской его упредила.
– Лады, парниша. Не нравишься ты мне сегодня. Давай мотай-ка ты отседа. – Произнесла стерва задушевным голосом…
За дверями в мастерской рукоплескали в четыре руки маленькие паршивцы.
– Я не прощаюсь, – пробормотал пришибленный хамским отлупом Сашок.
– Это твои проблемы, – Сказала задумчиво художница, раздувая ноздри.
Не сыто блестящими глазами пантера прожгла камуфляжную куртку Коробейникова на спине. Садистка ждала последнего слова провинившегося любовника. Ждала поступка возмущенного мужчины, от которого у женщины злоба сменяется нежностью. Но гордый Коробейников не обернулся, чтобы оставить последнее слово за собой.
Александр вышел вон из мастерской под игривые июльские звезды воспаленного от бессонницы неба Москвы и снова почувствовал как все-таки хороша Свобода, когда сердце не боится одиночества.
Судьба словно решила добить сержанта, сумевшего в Армии отвоевать себе немного привилегий. Через отца, еще до ссоры с ним, Коробейников помог отделенному старшине Кротову пристроить в Кремлевский полк своего сына. Выпускника общевойскового училища. В результате лычки одна за другой как по волшебству сами попрыгали Коробейникову на погоны. Ему даже светили курсы подготовки младших лейтенантов… А тут хрясь!
Едва Коробейников, не отгуляв и половины драгоценного отпуска, заявился в казарму, по двусмысленной ухмылке салаги дневального он сразу понял что фортуна снова лягнула его копытом в зад. Постель его переместилась на второй ярус двухэтажной койки. С привилегированного места у окна в самый затхлый угол, где ночью от ядреного солдатского "бзда" хоть противогаз натягивай. Да там еще и потолок протекал, если дождик посильнее…
Александр схватил салагу за грудки!
– Я сержант! Кто приказал переселить меня в угол? Кто кинул мои шмутки на второй этаж шконки?
– Рядовой Коробейников! – Гаркнул прапорщик Стебельков, врываясь в казарму с бутылкой в руке, с фуражкой набекрень.
– Отставить! Почему не доложились о досрочном прибытии из отпуска по усей по хворме!? В чем дело?
Морда прапорщика Стебелькова сияла от радости.
– Да вот переселили, товарищ прапорщик! – Сверкнул очами уязвленный Коробейников.
– Не журысь хлопец! Был сержантом, стал рядовым! Потом опять станешь сержантом! Это дело поправимое! Айда до биндюжки Ахримчука. Отметим прибытие.
Но вот бутылка со спиртом опустела. Запер старшина Ахримчук свою вещевую каптерку. Посмотрел он на злющие глаза разжалованного сержанта налитые кровью от гнева, покачал головой, отдал ключ от биндюжки прапору.
– Любит Сашок поколобродить. Пусть в биндюжке ночует. Вроде как в самоволку подался.
Стебельков больно хлопнул Коробейникова по спине ладонью.
– Все нормалек, Саша! Теперь новая жизнь у тебя начнется.
Коробейников размахнулся хорошо, но промазал. Вместо хари прапорщика врезался кулаком в деревянную переборку каптерки. Висевшие на соплях настенные часы отыграли на консервную банку с остатками шпротов и фраерские отутюженные брюки залило подсолнечным маслом.
– Мудак! – Засмеялся прапорщик, заклинив руки драчуна в надежных объятьях. – Это же хорошо, что разжаловали! – Зашептал он Коробейникову на ухо. – В наряд будешь ходить. Бабки станут капать!
– За что меня опустили? – Грозно прорычал пьяный в сиську Коробейников.
– Воще-то бутылку должен ставить ты, хлопец. Зарыли наше дело окончательно. Мы отмазали тебя вчистую. Светили тебе десять черпаков строгача. Радуйся, хлопец, что отделался разжалованием. Надо же было и прокурору кусок кинуть. Должен же он принять меры.
– Опять ты, прапор гребаный, суешься, куда не просят… – Коробейников не успел закончить поносной своей фразы, как получил кулак под дых и повалился на пол.
– Ша хлопец! Больше я тебе не наливаю. Это не мужик, который пить не умеет… А кусок прокурору придется тебе отработать.
Прапорщик Стебельков запер пьяного Коробейникова в каптерке, чтобы отоспался, и уехал в Никодимов покупать новый чемодан.
Утром, сгибаясь под тяжестью огромного чемодана, Коробейников поспешал прямиком через лес к пункту посадки узкоколейки. К обеду мотовоз дотащил два расхлябанных рыжих вагончика до лесной биржи в Яргороде. Обратно он вернулся на следующий день поездом через Никодимов, имея комиссионных семьсот долларов.
До конца отпуска Коробейников съездил еще раз в столицу, всего на три часа. Запрет прапорщика не нарушил, не напился. Грамма в рот не взял. Слетал самолетом в Ставрополь. Передал встречавшему подполковнику ВВС заученную наизусть шифровку из двадцати девяти цифр и прописных букв.
Вопросов рядовой Коробейников Стебелькову более не задавал. В заначке под сосной за периметром военного городка у него образовалось уже четыре штуки баксов. К сожалению, тратить первый в его жизни капитал Стебельков запретил до самой демобилизации.
И потянулись напряженные будни службы Александра Коробейникова двум хозяевам. Во-первых, – Капитану Оладьеву. Весьма свойскому командиру отдельной караульной роты. Рота капитана охраняла склады и периметр из многорядной колючей проволоки Центрального хранилища текущего боепитания Окружного склада боеприпасов Д-150708. Во-вторых Коробейников продолжал служить лично старшему кладовщику Центрального хранилища старшему прапорщику Стебелькову Анатолию Кондратьевичу. Кстати, главным кладовщиком Стебельков стал в результате успешной поездки Коробейникова в Ставрополь.
К осени, показалось, Стебельков стал терять интерес к Коробейникову. Конец лета и почти всю осень на двух груженых спецмашинах под охраной автоматчиков прапорщик мотался по дивизиям, выведенным из Чечни. Александр смекнул это дело. Снабжением боеприпасами и стрелковым оружием пограничные дивизии Окружной склад Д-150708 не занимался. Не иначе как Прапорщик вышел на оперативный простор и разворачивает свои делишки по крупному. Несуны для мелких поставок, вроде Коробейникова, прапорщику более не требовались. Александр пожалел было, что его заначка под сосной больше не увеличивалась.
Все изменилось 14 ноября. Рядовой Коробейников готовился заступить на пост номер четыре возле склада номер пять. Самого крайнего на территории Центрального хранилища, бок о бок с кладбищем. Это был металлический ангар с полукруглой крышей. Тамбура перед воротами эта железная махина не имела и прикорнуть минут на шестьдесят часовому там было негде. Даже угла не было там, где бы можно было спрятаться от ветра. Да еще где-то сверху оторвался проржавевший лист кровли.. Так что при ветреной погоде, да еще дождливой ночью, этот лист скрежетал так, что зубы начинало сводить. Не любили часовые склад номер четыре. Зато Стебельков крутился там почти весь день.
Александр догадывался, что на пятом складе хранилась взрывчатка для полигонных учений саперов. Расфасован тротил был шашками и брусками весом по двести и пятьсот грамм. Имелось в зарядах тротила и углубление для детонатора, что было очень удобно при глушении рыбы.
Ротный предупредил караулы, что на периметр после обеда гробанулась с кладбища здоровенная береза. Сигнализация повреждена, починят только завтра с утра. Так что, караул нести потребовал с удвоенной бдительностью. Бойцы выслушали эту новость и приуныли. Ночью без сигнализации чувствуешь себя таким беззащитным. Тут уж не покимаришь. Таращись в оба. А вокруг лес, мрак. А в лесу гул, а в лесу шорохи и трески… Жуть, хоть и с автоматом стоишь.
Один рядовой Коробейников с удовольствием готовился в 18 нуль-нуль заступить на гребаный пост номер четыре. Он надеялся застать кладовщика на складе. Если не Стебелькова, то его заместителя. А как же! Комвзвода лейтенант Причельников, с виду совсем еще пацан, убывал в первый свой отпуск. На Херсонщину. ОН попросил Александра, выморщить у кладовщика пору-тройку брусков тротила. Порыбачить в лимане. Взамен обещал литр пойла и два электродетонатора.
Коробейников навернул уже теплые портянки, а тут – бац, – залетает в казарму Стебельков и прямиком к ротному. Шур-шур, шур-шур и накрылся колым Коробейникова. Перенарядили его аж на два часа ночи. А ночь-то осенняя, дождичок накрапыват. Дым из трубы котельной – лежмя лежит. Непогода, слякотно, может и снег пойти…
Пошел Коробейников оправиться в сортир и этот гад Стебельков прошмыгнул туда же. Осмотрел кабинки. Сует в руку две пачки горбатых, т.е. Кэмел и подмигивает.
– Покажь часы. Ого, золотые!
– Подарок Ариадны.
– Жалко девку. Земля ей пухом… Ты это, давай сверим часы… По моим.
– Но у меня точняк. За месяц набежало всего десять секунд.
– Не возникай, хлопец, тебе говорят. Ставь по моим и запоминай раскладуху. В два тридцать оставишь пост номер четыре пойдешь на пост номер шесть. Там будет стоять Ефимычев. Он начнет возникать, но ты загрузи его. Дай закурить. Про девок побазарь. То да се. Кровь из носа, – тебя не должно быть на посту полчаса. Заруби – не меньше полчаса. И больше полчаса не трепись, чтобы не вызвать подозрений.
После наряда возле каптерки Ахримчука, найдешь в шкафу с огнетушителями четушку и воблину! Бабки через два дня. Кусок зеленью. Нормально? Нормально… Ефимычева не пои. Воще это говно парень. Усек? Да, я у Катьки гужуюсь сегодня. Сунешься под свой грибок раньше – сливу в башку схлопочешь. Честно тебя предупреждаю…Служи хорошо, солдат!
И слинял прапор, юркий как дьявол.
Ливень хлынул еще когда не ушел разводящий. Стал он под грибок и курит, сука, и курит. Надеется переждать дождь. Уж десять минут третьего. А он запалил вторую сигаретку. Последнюю. Пачку выбросил и курит, курит… Лес гудит. Уж и голоса в чаще чудятся… Грибок просматривается со всех сторон. Что если заметят гости разводящего, подумают подставил их часовой. Могут психануть и перестреляют караул как щенят.
Ах, мать твою!.. Свои докурил разводящий, стал просить у часового.
– Свои надо иметь! – Громко сказал Коробейников, давая ворам понять, что не виноват он в задержке разводящего.
– Ты на кого дрочишь, салажонок! – рявкнул разводящий. – Вот сейчас сворочу грызло набок! Ты у меня побазаришь!
Показал разводящий волосатый кулачище и зачавкал хромовыми сапожками по раскисшей глине. Ровно в два тридцать рванул Коробейников из-под своего грибка под ливень … Но не побежал на шестой пост к Ефимычеву. За угол ангара стал прижался к рифленой стене.
А лес гудит! В слабом свете фонарей надгробные пирамидки афганцев белеют! И тени, тени, тени!… А железяка на крыше так ухает, так и скребет, так и рвет душу дьявольским скрежетом. Ха! Чо за дела!? Прошлую ночь фонари сияли как прожектора, а сейчас едва тлели. Предусмотрительный этот прапор. Все он может. Неужто и с подстанцией договорился, козел бодучий.
Ага! А вот и Они! Коробейников по привычке сорвал с плеча автомат, присел на колено… Локтем уперся… Передернул затвор… Дурак! Едва не заорал: Стой кто идет! С кладбища, не таясь, видать не впервой, к заграждению приблизились четверо. Один остался на стреме, трое без помех проникли на охраняемую территорию военного объекта. Была ли колючка перерезана заранее, или колья расшатаны так что проволока провисла, – пусть особисты разбираются.
Гости отогнули в стене нижний лист обшивки и закипел конвейер. Ящики так и замелькали в руках грабителей военного имущества… Но что это? Ящики для тротиловых шашек Коробейников хорошо знал. Но таскали не только такие ящики. Были и ящики поменьше, в каких патроны хранятся. Ну дает Стебельков! Вместе с тротилом патроны хранит! Ну дает! Сколько же он их натырил!?
Коробейников под плащ-палаткой посветил зажигалкой на часы. Дурак! Забыл про алиби! Забыл зарегистрироваться на шестом посту у Ефимычева. Коробейников втоптал в грязь газовую зажигалку…
Насвистывая, Коробейников притащился на шестой пост без двадцати три.
– Стой кто идет! – шутливо вякнул Ефимычев, до корки соблюдая инструкцию.
– Да пошел ты, Фима! – огрызнулся Коробейников. – Зажигалку потерял…
– Гони сигарету , а то не пущу под грибок.
Ох, как же тяжко было мусолить байки про баб с этим занудой Ефимычевым – целых тридцать пять минут. Но чего не сделаешь ради косыря, да еще в валюте.
Под своим грибком номер четыре Коробейников нашел бутылку Столичной и ломоть любительской колбасы.
– Пронесло, – прошептал Коробейников и немедленно сорвал с бутылки алюминиевую шляпку.
Пить он начал сразу. Из горла. Водка катилась в нутро как божья роса. Ни запаха, ни крепости Коробейников не ощущал. Обычно стакана было достаточно, чтобы основательно захорошеть… А тут! Мать твою! Он выдул полкило водяры и хоть бы х-й! Колбасу, знать, поваляли в грязи, на зубах скрипел песок, но Коробейников яростно вгрызался в батон, словно голодал дня три…
Через сутки, еще не сыграли в казарме подъем, а рядовых Коробейникова и Ефимычева выдернули в особый отдел на дознание. И началось! Начальства наехало! Контрразведка и прокуратура стали на уши! Обоих солдат, порознь прессовали на допросах по два раза в сутки.
Кошмарная неделя, казалось, никогда не кончится. Караульная рота гудела как закипающий котел. Казарма не верила в виновность своих товарищей. Ефимычев так воще обрел славу мученика. Он был настолько честен, что не боялся качать солдатские права даже перед рыжим старшиной Кротовым. А Кротов был – зверь. Этот держиморда даже старослужащему сержанту мог на за что врезать по сопатке. Солдаты катили бочку на офицеров. Солдаты глаголили, что офицерье роты решило на рядовых отыграться за свою нерадивость по службе. Считалось однозначным, что месяц, а то и больше, об увольнительных Ефимычев и Коробейников могли и не мечтать.
Однако, казарма ошиблась. На восьмой день, в субботу, Ефимычева и Коробейникова не только не потащили на допрос, но отделенный Кротов обоих провинившихся включил в список группы солдат, получивших увольнение в город. Для группы даже были приобретены билеты в заезжий зооцирк.
Коробейников был так измучен страхом, казалось, неминуемого разоблачения, что решил никуда не дергаться, отоспаться. Ну, может быть, смотаться на часок в поселок, к ветеринарше. Если появится четкое желание трахнуться. Понятно, лучший способ справиться со страхом – надраться до потери пульса, но в его положении подследственного это было безумием.
Такая апатия скрутила Коробейникова – хоть вой. Может быть, он догуливает на свободе последний выходной. И завыл бы солдат от полной неизвестности завтрашнего дня, если бы было где уединиться. Как ни прятал голову под подушку – не спалось. И на бабу определенно не стояло.
С тоски придрался Коробейников к салаге Назаметдинову, только что вернувшемуся с караула. Этот татарин частенько бормотал что-то во сне по-басурмански. А после горохового супа надменно и шумно пускал ветры. Да такие смрадные ветры, что Коробейников, спавший после разжалования на втором этаже койки, просыпался среди ночи. А тут еще вонючие портянки повесил на батарею сушить, хотя старшина запрещал это. Их пора стирать, а он…
– Магомет, а ну, пойдем выйдем! – Лениво приказал старослужащий Коробейников салаге татарину.
И пошел, не оглядываясь, прочь из казармы, уверенный, что басурманин безропотно последует за ним.
Назаметдинов действительно последовал за хмурым Стариком в умывальню. Он был ученой салагой. Не успел Коробейников размахнуться, как Назаметдинов выхватил черную заточку, сделанную из шомпола и ринулся в атаку. Озадаченный Коробейников отступил, да не удачно. Он плюхнулся задницей в липкую от соплей раковину умывальника. Раковина с грохотом обвалилась. По кафельному полу заскакали фаянсовые обломки раковины…
Назаметдинов оскалил желтые редкие зубы. Он издевательски смеялся над конфузом старослужащего солдата. Назаметдинов нагло попирал законы казармы! Назаметдинов поднял руку на Старика! На ветерана роты!
Как рукой сняло с Коробейникова наваждение апатии. В следующее мгновение острый кусок фаянса взметнулся с пола и врезался татарину в зубы. Еще мгновение и беззащитный салага, зажавший ладонями лицо, схлопотал сапогом по яйцам и отлетел в угол умывальни, где побратался с загаженной урной.
Александр подобрал с пола заточенный шомпол. Серебристый заточенный клювик был еще и любовно отполирован. Нужная вещь, – подумал Коробейников и опустил заточку в карман камуфляжных штанов. Закурил сел на подоконник. ОН более не испытывал злости и снова заскучал. Он смотрел как татарин отмывает разбитые губы и пытался вспомнить за что разозлился на салагу. Не вспомнил. Но за что-то же разозлился! Проклятье! Чем-то же провинился этот наглец! Чем? Вот чем?
