скачать книгу бесплатно
– Я не пожалею ни сил, ни времени…
– Все, все, уважаемая, прощайте!! Ради всего святого, не впутывайте вы меня! Да, а кто вам дал мой телефон?
– Фадей Капитонович, 09 это справочная. – Заметила Полина не без иронии.
Господи, вот так всегда! Ну, что ж я за ехидна! Погибаю, а ехидство все при мне.
И опять Фаддей Капитонович побоялся показаться черствым. Сквозь испуг в его голосе проступило мучительное сочувствие.
– Хватит, уважаемая, надсмехаться. Не хочу вас знать! Я экстрасенс, а не поп! Кладу трубку…
– Я Полина Каравайникова, подруга Клары Закревской.
В трубке что-то булькнуло.
– Господи! Полиночка! – Вскрикнул экстрасенс. – Виноват, – не узнал! Так можно свихнуться… Кого же вы грохнули, несчастная вы моя?
"Ну, что за мужики пошли. Хуже бабы". – Поежилась Полина Каравайникова.
– Увы, еще не грохнула. – Саркастически ухмыльнулась Полина.
– Ангел мой, так вы, в самом деле, еще никого не убили!? Слава тебе, Господи! Да что, собственно, случилось-то, душечка?
– Сегодня, наконец, вот, решила пойти и расправиться с ублюдком, но не чувствую, что от этого мне будет легче.
– Наоборот, будет еще противнее. Кровь можно смыть с рук, но не с души… Умничка, что позвонила. Лапочка моя, не надо на себя наговаривать. Какой из тебя убийца. Ты же – сама кротость. Я-то знаю.
– Я тоже ошибалась на свой счет.
– Полиночка! Перестань меня разыгрывать. Захотелось пощекотать нервы? В конце концов, если душа горит, дай своему обидчику по морде и дело с концом.
Полина рассмеялась горьким смехом
– Вам легко увещевать, Фаддей Капитонович. Вы не знаете подробностей.
– И не хочу знать, моя хорошая. Пройдет минута слабости, ты пожалеешь о своей откровенности и возненавидишь меня за то, что доверила мне свою тайну… Давай лучше останемся друзьями. Сейчас мы что-нибудь придумаем… Э-э-э. Так сказать, все разложим по полочкам… Возможно, выяснится, что убивать-то вашего недруга и не надо. Себе дороже выйдет.
Каравайникова поймала себя на том, что речи экстрасенса целительным бальзамом проливаются на смятенную душу. Полина начинала опасаться, что рациональные доводы увещевателя обезоружат ее. Экстрасенс размягчит ее ожесточившееся сердце, и тогда пропадет решимость совершить возмездие. Она не хотела расстаться со своей решимостью. Она выстрадала свою жестокую решимость. Теперь она нужна была ей как воздух. Возмездие одно теперь ставило реальную цель, одно наполняло жизнь смыслом.
– Вы забываете, что у каждого человека есть долг перед Справедливостью! – Сердито выпалила Полина.
– Милая! Вы умная, славная женщина! Существо милосердное! И потом, хватит этих расхожих баек про Справедливость. А то вы не понимаете, что ваша Справедливость – это махровый самосуд. Это американские ковбои придумали Справедливость Расправы. Им нужен повод, чтобы показать себя крутыми парнями.
Это был удар, как говорится, ниже пояса.
– Я не смотрю вестерны. – Напомнила озадаченная Полина.
– А я их изучаю как патологическое явление нашей цивилизации. Цезари предавались оргиям распутства, а эти мордовороты предаются более изощренным оргиям, оргиям произвола под видом борьбы за Справедливость.
Каравайникова потеряла выдержку. Ей захотелось накричать, обозвать болтуна. Получалось, что экстрасенс намеренно упрекал ее в жестокости, хотя она хотела только Справедливости.
"Конкретное человеческое несчастье экстрасенс использовал, чтобы продемонстрировать гуманизм своих моральных убеждений. – Кричал возмущенный рассудок Полины. – Опять этот призрак, опять этот бесхребетный гуманизм, заболтанный краснобаями-теоретиками жизни! Они витают в прекраснодушных грезах, их Справедливость милосердная, но теоретическая, и это прекрасно, когда ты не являешься потерпевшей стороной! Это позволяет бесконечно обольщать себя надеждами на лучшее будущее, на смягчение человеческой натуры. Я сама витала, пока меня не опустили на грешную землю. Жестко опустили. Не по своей воле я потеряла прекраснодушие, меня насильно превратили в практика жизни и Справедливость моя стала практической Справедливостью. Справедливость взывает к моему сердцу здесь, на земле, загаженной негодяями".
– Вот уже почти месяц брожу по городу как… грязная мразь. Я стала бояться людей. Я больше не чувствую себя порядочной женщиной! Каждый может схватить за руку, затащить куда-то… Это невыносимо! Если я не найду этого мужчину, я сойду с ума. Я должна его выследить! Не могу и не хочу терпеть унижение всю оставшуюся жизнь. Но самое тяжелое, нет во мне прежнего равновесия. Меня раздирает борьба души и сердца. Душа плачет, умоляет смириться, а сердце требует действовать, действовать, действовать…
– Я вас понимаю. Душа живое существо, в нас она как плод в чреве беременной женщины. Мы навечно беременны душой.
– Душа во мне как нечто постороннее. Она только осуждает, осуждает… Не знаю кого слушать… Вы помните Тиля Уленшпигеля? "Пепел Клааса стучит в мое сердце"?
– Это же средневековье, дикари! Предрассветные Сумерки Цивилизации. Возмутительно, понимаешь ли! Это же надо! Кровь проливается ради торжества Справедливости кулачного права. Вы хотите вернуться в джунгли, к приматам!? Хватит шуток! Хватит крови!
С каждым словом экстрасенс взвинчивал голос. В нем прорезался мальчишеский дискант. Его удивляло, как это умная женщина не может понять таких простых истин. Ему было невдомек, что отчаявшаяся женщина своенравно не желала понимать этих прописных истин, что несчастная и жила только благодаря подпитки энергией ненависти.
– Я не шучу, уважаемый доброхот! – Заорала Каравайникова – Начните вашу проповедь с подонка!
Экстрасенс понял, что увлекся. Он помолчал немного, и голос его снова стал вкрадчиво проникновенным.
– Лапочка вы моя! С ее суровым требованием – пускать кровь негодяев, ваша метафизическая Справедливость жестока до крайности. Ваша Справедливость насилия не порождает мира. Это жалкий способ оправдать мордобой на экране. Не переносите самосуд прерий с экрана в реальность.
– Не забудьте сказать, что моя Справедливость порождает ответную волну жестокости. И простите мой истерический крик.
– Не огорчайтесь, я сам виноват. Я хочу сказать, – вы, Полиночка, не победите, если не будете сражаться с негодяем на равных, не будете использовать его подлые приемы и методы борьбы. Вам придется слишком многое перешагнуть в душе, чтобы стать на одну доску со своем обидчиком. Вы не сможете бороться, находясь с негодяем по разные стороны баррикады. Вам придется бороться на одной стороне, на его стороне, бороться без благородных правил дуэли, применять самое гнусное оружие – коварство и притворство.
– Я не боюсь. Мое дело правое. – Перебила Каравайникова досадующего собеседника.
– Вранье, моя дорогая. Вы боитесь и будете бояться своей Справедливости до самой смерти. Справедливость вам не помощница, она использует вас и бросит в самую трудную минуту. В минуту раскаяния.
– Ну и пусть! – Отчаянно храбрилась Каравайникова.
– Глупо! Глупо! После убийства человек не может оставаться человеком. Это выше человеческих сил. Нельзя стать убийцей на время, на время мести, а потом вернуть себе самоуважение, снова стать нормальным человеком. Кровопролитие заразительно. Убийство – болезнь. Вы никогда не выздоровеете.
Фаддей Капитонович был до отвращения прав. Правота его была такой очевидной, что только кретин мог оспаривать ее. Это обижало. Полина молчала. Молчал и экстрасенс, видимо, наслаждаясь разрушительным процессом его увещаний, ломающих волю женщины.
– Ладно. – Устало проговорила Полина. – Вы правы. Я сдаюсь. Выбора у меня нет. Своим вегетарианским чистоплюйством вы толкаете меня на самоубийство… Это более гуманный способ решить мои затруднения. Не так ли? – Невнятно пробормотала Полина свой последний козырь.
Фаддей Капитонович пропустил мимо ушей бормотание Полины. Мало ли что скажет кровожадная идиотка, чтобы оправдать свою свирепую страсть к насилию. Пожалуй, он считал, что лучше бы его знакомая идиотка совершила самоубийство, вместо того, чтобы унижать свое человеческое достоинство, пресекая чужую жизнь. Неважно в какой по качеству оболочке эта ничтожная жизнь теплится.
Каравайникова закусила губу. Убийство действительно изменит всю ее жизнь. Но иного способа утешить разбитое сердце – не было. Да что там темнить! Бедное сердце жаждало крови негодяя. Меньшим утешиться оно уже не могло. Так велико было причиненное негодяем горе, так велико было отчаяние.
" И я убью его". – Спокойно подумала Полина.
Пора заканчивать пустые препирательства с идеалистом.
Все, на что рассчитывала Полина, она получила. Она ожидала возражений, она желала возражений, она их получила. Уверенность в своей правоте, кажется, только окрепла. Хорошо бы Фаддей переломил ее упрямство, но он слабак. Расхожие возражения бедняги экстрасенса лишь закалили ее мяконькую решимость. Теперь она обладала стальной уверенностью: появился шанс взять себя в руки, покончить с колебаниями, самоубийства она не допустит. Придется смириться и послужить Справедливости в последний раз.
Полина собиралась проститься с тюфяком-моралистом, умиравшим от жалости к человечеству на другом конце провода, но трубка ожила.
– Душечка, если хотите, я приеду. Побуду с вами, а то не дай бог натворите вы беды. Где вы живете?
– Нет, нет! – Спохватилась Каравайникова.
– Тогда поезжайте к сестре. Пообщайтесь с племянницей. Это выдающееся по красоте созданьице. Пообщайтесь и красота смягчит вас. В такую минуту вам опасно оставаться в одиночестве. Может случиться непоправимое.
– Не смешите мои косички, дорогой мэтр. Я не сумасшедшая, чтобы надзирать за мной. Может быть, вам хочется вызвать для меня психушку? Извините, шучу. Спасибо вам на добром слове. Вы настоящий друг. Ваша проповедь укрепили мой дух. Дальше я пойду сама, одна, без духовного поводыря. Пойду до конца. Вы хорошо исполнили свой долг, я исполню свой.
– Бедная вы моя! Сколько в вас ярости. Кларочка считала вас созданием с другой планеты… Кстати, куда пропала Клара? Клара уехала на море и обещала ко мне вернуться… Она клялась мне… – Снова заволновался Фаддей Капитонович, вспомнив о своем неудавшемся романе с Закревской.
– А Клара вышла замуж…
– Бог мой! Как же так! Невероятно!
Судя по быстро увядающему голосу, удивление на том конце провода мучительно перерождалось в ужас прозрения.
– Фаддей Капитонович, так вы не знали? Простите, что огорчила вас…
– Полиночка, ради бога, не бросайте трубку. Дайте высморкаюсь… Что ж это такое, я плачу. Старый пень… Вы же знаете, как я любил Кларочку… Я плачу…
Голос Фаддей Капитоновича начинал слабонервно подрагивать. Какой все-таки, Фаддей Капитонович эгоист… Ему самому нужно утешение.
– Извините. Нашелся, наконец, платок… Я сейчас. – Бормотал Фаддей Капитонович, успокаиваясь так же быстро, как и рассопливелся.
Полина, поспешила положить трубку на телефонный аппарат.
Что? Ну, что оставалось делать красивой ядреной бабе? Что Клара могла обещать бедному и совсем немолодому любовнику, не способному по современному использовать даже свой редкий природный дар ясновидения? Да, он добрый мужчина, внимательный и ласковый в постели, ну, и что? А жить с ним как? Ютиться на птичьих правах в чужой квартире Кларе не позволяет женская гордость? Она же слишком красивая, чтобы жить в однокомнатной квартире! После пятнадцати лет барской жизни за спиной секретаря обкома, такая жизнь Кларе казалась слишком. Убогой!
Ах, Кларка, Кларка… Шлындала по заграницам только так, якшалась с фарцовщиками и докатилась до того что стала приторговывать наркотой. Что эта засранка может обещать слабохарактерному, но порядочному мужику, живущему на зарплату рядового инженера, да к тому же лишенного коммерческого дара? Да и в любовницы, дура, пошла из одной благодарности. На радостях. Экстрасенс, избавил ее от заразы, подхваченной в тюрьме от скотоподобного контролера.
Надо что-то предпринимать. Если до разговора с экстрасенсом Полина еще подумывала сообщить о нападении в милицию, то теперь этот, законопослушный, вариант возмездия был для нее совершенно не приемлем.
Если мумукания Фаддей Капитоновича были противны, то можно себе представить что придется пережить, когда мильтоны возьмутся ворошить ее грязное белье. Эти гады потребуют рассказать со всеми подробностями как все происходило. Они будут смаковать мое унижение, нарочно переспрашивать, уточнять. А когда эти кобели узнают, что я была девственницей… Представляю, как они будут ржать. Нет! Ни за что не пойду к этим, как их в народе называют, к ментам… Сама виновата, что растерялась, не дала отпор, даже не заорала от стыда, сама виновата, сама и покараю ублюдка.
После разговора с экстрасенсом, заснула Полина на удивление быстро. Выспалась, впервые за три бессонных недели, – на славу. Даже приободрилась. Но стоило придти в институт, страх снова вернулся.
На работе Каравайникова долго ломала голову, есть или нет у Фаддей Капитоновича ее служебный или домашний телефон. Содрогаясь от возмущения, поднимала трубку при каждом звонке. Но пронесло. На работу заинтригованный экстрасенс не позвонил.
План на вечер был рассчитан по минутам. Домой Каравайникова чуть ли не бежала. Полина отменила обычную вечернюю пешеходную прогулку. Страшась, что Фаддей Капитонович позвонит домой и перехватит ее на пороге, Каравайникова схватила ветровку, косынку и выбежала из квартиры. Оделась на лестничной площадке, прислонила ухо к двери. Фаддей Капитонович не позвонил и домой. А Кларка расхваливала экстрасенса за удивительную сердечность. Ну, и эгоисты же эти мужики. Баба идет на убийство, а ему плевать, плачет об этой лживой, пресыщенной Кларке…
Это был первый день ее охоты. Для начала Каравайникова решила еще раз побывать в том самом месте, где все "это" случилось.
Как ни страшны были воспоминания, место трагедии манило Полину все определеннее. Крепла ненависть, а с нею крепла и притягательность места преступления. Получалось, известное по детективным романам притяжение к месту преступления испытывают не одни преступники, но их жертвы тоже.
Что-то не слыхала она прежде об этой мании жертвы… Может быть, это говорило о том, что в ней действительно, открылось некое извращение… Ну, да начхать! Вдруг, посмотрев на роковое место, я просто успокоюсь, выкину свои переживания из головы и буду жить себе дальше, как жила. Одинокой, никому не нужной, но спокойной.
Нападение ублюдка произошло недалеко от дома Каравайниковой. На краю Измайловского лесного массива. На 16 – й Парковой. Одна остановка метро и три остановки трамваем. Сходя с трамвая на конечной остановке, Полина почувствовала головокружение. Ноги не желали повиноваться напору ее ненависти. Она запнулась на ступеньке, упала, порвала джинсы, расшибла коленку.
Каравайникову подняли, предложили вызвать неотложку… Полина мычала в ответ что-то бессвязное. Она тупо отказывалась от последней возможности на машине скорой помощи бежать, бежать с проклятого места и никогда больше сюда не возвращаться.
Ненависть уже была сильнее пережитого на этом месте унижения. Раз уж решилась на первый шаг и приехала на разведку, то нужно хотя бы спокойно все обследовать. И улицу, и "тот" дом. Спокойно осмотреть место преступления и окончательно примириться с тем, чего не исправишь. Может быть, паразит живет поблизости. Не будет же он охотиться в чужом районе, где не знает заранее куда тащить свою жертву…
Да нет, наоборот, он приезжает издалека. Даже волк знает, что охотиться нужно подальше от собственного логова. Хорошо изучил окраинный район 16-й Парковой и пасется. Только вот пасется ли и теперь? Если маньяк не совсем свихнулся, он сменит место охоты… Обязательно сменит, хотя бы на какое-то время. Поэтому мне нужно торопиться. Как жалко, что потеряно три с лишним недели.
Полина, сильно хромая, доковыляла до скамейки под навесом конечной трамвайной остановки. Засучила порчину, осмотрела рану. Ссадина серьезная. Кровь промочила джинсы насквозь. Какая тут охота. Домой нужно возвращаться, промыть рану марганцовкой и забинтовать. Она поплевала на носовой платок, протерла рану… Боль терпимая. Обмотала тем же платком коленку. Прошлась взад-вперед. Сойдет. Нельзя тянуть резину. И двинулась по тропе войны в глубь темного квартала.
Так появится тут маньяк или не появится? Вообще-то, чтобы хорошо ориентироваться в чужом районе, ему пришлось потратить немало времени, на доскональное изучение дворов, проходов и проездов. Так что, часто менять место охоты – дело хлопотное. Стало быть, скорее всего охотник пока продолжает возвращаться сюда. На свою беду… Разве что, есть у него на примете и другие подвалы.
Через полчаса Полина в точности повторила свой маршрут в тот злополучный день 18 августа. До конца дней своих она будет помнить этот мрачный квартал. Каждая тропинка врезалась в память намертво.
Вернувшись на трамвайную остановку, Каравайникова перевела дух. Слава тебе, господи, на первый раз пронесло. Какая же она, все-таки, трусиха. Сердце-то как колотится…
Господи, как же хорошо стало на душе у Полины. Первый блин, против обыкновения, не вышел комом. Страх отступал и все четче становились ожидающие трудности. Трудностей тоже не надо бояться, трудности нужно разрешать. НЕ суетясь, обстоятельно.
"Пожалуй, первым делом нужно вспомнить морду негодяя" – подумала Полина и поморщилась. – И вот что еще, милочка. Довольно про себя оскорблять словами своего противника. Не морду тебе следует вспомнить, а лицо противника. Грубостью делу не поможешь. Грубость лишь ненадолго снимает стресс. Злость будет только пережигать сталь моей решимости. И сталь размягчится. Поменьше, дорогуша, эмоций. К врагу нужно относиться по-деловому, спокойно, разумно, и тогда рука не дрогнет. Чем сто раз поклясться задушить гада своими руками, лучше один раз это сделать.
"Фоторобот врага нужно сегодня же подробно описать на бумаге. А то память слишком торопится стереть эту образину. Виновата, это лицо".
Когда снова нахлынули воспоминания, Каравайникова уже не трепетала так, как в первые дни, она уже не боялась и почти не стыдилась безобразных подробностей нападения маньяка.
Лучше всего запомнилось произошедшее " до того". Несколько последних минут цепенящего ужаса полной беззащитности… Что-то острое… Жало, проникающее сквозь куртку… Наверное, шило… Лицо не уродливое, скорее симпатичное, изуродованное страдальческой гримасой какой-то внутренней боли… Что его грызло изнутри? Страх? Нет, что-то еще более страшное, страшнее страха. Да, Он тоже боялся. Он боялся своей жертвы. Наверное, из робкого десятка. Но жертву Он боялся, похоже, меньше, чем то Нечто, что грызло его изнутри. Ха! Он же маньяк! Он зомби своей болезни…
" Так недолго и посочувствовать негодяю. Т.е бедняге. Еще чего не хватало". – Подумала, Полина.
Так и не удалось вспомнить, какая нелегкая занесла ее в это гиблое место на 16 парковой. Что она искала тут в магазинах, которые обошла в день нападения? Почему пошла по магазинам, не с предыдущей, скажем, остановки в сторону конечной, а, наоборот, с конечной в сторону своего дома?
Если хотела прогуляться в Измайловском парке, почему не поехала в Детский городок, с его знаменитыми деревянными скульптурами, куда так любила ездить по выходным. Да и понедельник был 18 августа. На работу почему-то не пошла. Хотя нет, ушла пораньше из института… Но с какой целью? Какое-то наваждение…
Вдоль улицы тянулась окраина парка. Не ухоженная как следует окраина. Сзади старого дома жалкий сквер, тоже запущенный. Не сквер, – так, беспорядочные заросли клена и жимолости. Утрамбованная до каменной твердости черная земля. Вроде бы, тут где-то стояла зардевшаяся рябина, а теперь нет рябины… Или рябину она видела где-то в другом месте? Чертовщина какая-то.
Подъезды дома выходят на улицу. Тоже странно. Первый этаж какой-то мрачный, окна забраны решетками. Наверное, не жилой… И номер у дома подозрительный – 7.
А с внутренней стороны дома номер семь, куда не то что люди, солнце не заглядывает – "та самая", обитая ржавым железом дверь. А за дверью – преисподняя… Душная, зловонная темнота и ужас, ужас, ужас…
Полина собралась с духом и завернула за угол мрачного дома. Уговорила себя только издали взглянуть на дверь в преисподнюю, но неведомая сила поманила, повела…
Вот она, выщербленная лестница… Семь ступенек в "Тот" подвал… Вот она "та" темнота, "та" тишина, " то" удушье…
Ноги Полины снова подкосились. Она схватилась за осклизлую стену… От омерзения воспрянула духом, резко развернулась и, вихляя на каблуках, побежала на трамвайную остановку.
"Никогда, никогда больше ноги моей здесь не будет". – Барабанило сердце в тесной для него груди.
– Будь ты проклят, негодяй! – Яростно прошептала Каравайникова себе под нос и плюхнулась в пластмассовое сиденье.
Сзади сильная рука стиснула плечо Полины.
– Ты чо, бочку катишь, коза? А ну, кошелка, повтори свой базар!
Хорошо, двери трамвая еще не схлопнулись. Полина рванулась из рук хама и пулей вылетела из вагона…
До метро шла пешком, уговаривая сердце сбросить бешеные обороты. Остановка была пуста. В десяти метрах от остановки, у дверей ресторана, двое стриженых парней что-то требовали от раскрашенных проституток. Ночные бабочки угрожали парням. Какой-то сутенер Радик должен был с минуты на минуту нарисоваться в ресторане и тогда парням поотрывают "бошки".
