Флинг

«Интересно», – подумала Тара. Тема определенно заинтриговала ее. Бедняжку Мэри, конечно, выставили полной дурой, но она действительно говорила как ужасная старая ханжа. Ей было жаль, что Джима публично унизили по радио, но ведь он и в самом деле пытался обмануть жену! И если Ричард получил четверть миллиона загрузок, значит, сумел нащупать что-то в глубине людских душ. И дело, наверное, не столько в желании сделать что-то плохое, запретное, сколько в возможности избежать наказания за нарушение правил.

Тара высунула голову из окна и увидела впереди растянувшуюся на мили очередь. В этот момент что-то вдруг нашло на нее, или, точнее, она преодолела что-то в себе. Она посмотрела в левое боковое зеркало и не увидела ни одного автобуса. Просигналив, Тара выехала на выделенную для них полосу, вдавила педаль газа и устремилась вперед – к центру города.

Глава 3

Впервые за много лет Тара явилась на работу вовремя. Ладони ее вспотели, сердце колотилось как бешеное, и, припарковав машину на подземной автостоянке офисного здания, она ощутила небывалый прилив сил. Получилось! Она перешла черту, и это сошло ей с рук. В лифт она вошла с дерзкой улыбкой, готовая к предстоящей неделе.

Она уже не первый год работала старшим консультантом по маркетингу в фирме «Инсайт». Это было одно из тех ультрасовременных маркетинговых агентств, руководство которых одержимо такими словами, как «дисрапция» и «гроус-хакинг» [5], а сотрудники имеют такие должности, как «data-ниндзя» и «бренд-рок-стар». Временами этот жаргон казался Таре глупым, но фирма имела хорошую репутацию за счет инновационности и проведения кампаний, становившихся, как правило, вирусными.

Однако, несмотря на все это, Тара по-прежнему считала «Инсайт» клубом для мальчиков. Она упорно боролась за свое место под солнцем и, хотя ее коллеги-мужчины никогда не проявляли к ней открытого неуважения, знала, что, как бы сильно ни старалась, одной из них ей не стать никогда. Совет директоров состоял исключительно из мужчин, и именно он был источником просачивающегося наружу легкого, но все же ощутимого сексизма. Невидимый невооруженным глазом, он был спрятан у всех на виду.

Тара работала только с теми клиентами, которые хотели продавать товары для женщин. Все, что имело какое-либо отношение к прекрасному полу, считалось ее территорией. Как в том старом глупом изречении: синий – для мальчиков, розовый – для девочек. Таре хотелось бы продавать больше мужских товаров, просто чтобы доказать, что это ей по силам. Она получала ту же базовую зарплату, что и коллеги-мужчины, но они всегда привлекали крупные спортивные и алкогольные фирмы, где были самые большие комиссионные.

Чтобы устранить это препятствие, Тара постаралась дефеминизировать себя в офисе. Платья, юбки-карандаши и блузки – то, что ей нравилось и что она носила раньше, – постепенно сменились брюками и блейзерами. Вот и сейчас на ней был серый брючный костюм, придававший слегка старомодный вид. Предпринятые усилия не дали желаемого результата, но она надеялась, что ей хотя бы не будут назначать клиентов и продукты исключительно на основе пола. До сих пор избранная стратегия не доказала своей эффективности.

В фирме она стала чем-то вроде восходящей звезды после того, как добилась успеха с True U Cosmetics. Рекламная кампания по продвижению их новой палетки для макияжа строилась на идее подчеркнуть естественную красоту женщины, не меняя то, как она выглядит. Женщины, опробовавшие палетку впервые, записывали свои впечатления на камеру. Реклама мгновенно стала вирусной, пользователи оставляли отзывы в социальных сетях, а Тара связала всю кампанию воедино простым, но эффективным слоганом и хэштегом #СтаньСобой.

Хотя кампанию широко хвалили за межсекторальное феминистское достижение, сама Тара чувствовала себя в некотором смысле обманщицей. Отстояв идею женского самовыражения, она подавила ее в себе. Она в буквальном смысле помогла тысячам женщин стать самими собой, но ей не хватало уверенности, чтобы практиковать то, что она проповедовала. Тара завидовала женщинам, которым помогла расширить их возможности. Она сказала себе, что это мир мужчин, а она просто играет в нем ради победы. Но почему после стольких лет стараний ее не оставляло ощущение, что она постоянно проигрывает?

Выйдя из лифта, Тара окунулась в обычные для утра понедельника суету и гам. Хотя, по общему признанию, офисное помещение отличалось красивым оформлением, Таре никогда по-настоящему не нравилась странная идея с бинбэгами [6], видеоиграми и столами для пинг-понга в офисе. Из старших консультантов по маркетингу она была самой взрослой. Маркетинг – игра молодых, и, чтобы выжить в «Инсайте», нужно было постоянно держать руку на пульсе времени. В свои тридцать семь Тара часто чувствовала себя намного старше. Формально она принадлежала к поколению миллениалов, но, к стыду своему, сильно отстала в том, что касалось технологий и поп-культуры. В результате у нее развился ужасный синдром самозванки: она боялась, что кто-нибудь назовет ее динозавром.

У нее не было босса в традиционном смысле этого слова, но когда она ежеквартально отчитывалась перед правлением, ей совершенно ясно давали понять, что пора бы уже поймать еще одну крупную рыбу. Она бы и хотела доказать, что не утратила былых навыков, но возможность для этого никак не подворачивалась.

Войдя в офис, Тара обнаружила, что ее стажера Эмили еще нет на месте. Поскольку сама Тара всегда опаздывала, это был первый случай, когда Эмили не встречала ее со вторым утренним кофе. Тара села за свой стол и включила компьютер. Ее кабинет был ультрасовременным и даже с ноткой театральности; она никак не могла понять, как минимализм может быть таким ярким. Дизайн из стекла и хрома словно кричал: «СМОТРИТЕ, КАКОЙ Я СДЕРЖАННЫЙ!» Забавный оксюморон.

Тем не менее ей нравился потрясающий вид из офиса на встречающуюся с морем реку Лиффи. Она завидовала реке, которая никогда не останавливалась, озадаченная вопросом «Куда и зачем я теку?». Река полагалась исключительно на природный инстинкт, ее путь был предопределен от начала до конца. Раньше Тара частенько чувствовала, что и ее жизнь подчиняется тем же законам природы. Теперь же жизнь представлялась ей океаном. Она могла плыть в любом направлении, но не знала, какой путь ведет к берегу.

Ровно в 9:05 утра появилась Эмили с кофе для Тары.

– Ты рано! – удивилась Эмили.

– А ты опоздала, – сказала Тара полушутя.

Эмили протянула ей кофе.

– Откуда же мне было знать, что в этот раз ты придешь вовремя?

– Туше! – рассмеялась Тара, беря чашку.

Эмили было двадцать три года, и она недавно получила степень бакалавра психологии в Тринити-колледже. У нее были черные постриженные в каре волосы, пирсинг гвоздиком в носу, а одежду она носила исключительно винтажную – из секонд-хэнда. Ее повседневные наряды бывали довольно провокационными для офиса, но Тара не осмеливалась ущемлять ее право на самовыражение.

Сама будучи выпускницей Тринити, Тара хотела бы взять Эмили под свое крыло, вот только ее стремление быть наставницей уступало нежеланию Эмили выслушивать наставления и тем более следовать им. Быть матерью Тара, разумеется, не могла, но почему бы не оставить какое-то наследство? Она все еще могла вдохновлять женщин, возвышать и защищать их. Пусть даже одну вот такую девушку, которая, глядя на нее, скажет: «Я хочу быть такой, как она». Этого было бы достаточно! Достаточно, чтобы знать, что она как женщина что-то изменила и оставила свой след.

Довольно быстро выяснилось, что к работе Эмили испытывает глубокое равнодушие и просто скачет от одной стажировки к другой, имея единственную цель – пополнить свое резюме. Но Эмили была Весами по знаку зодиака, а Весы – наиболее совместимый знак с Близнецами, и поэтому Тара прощала ей безразличие к своей роли и позволяла делать что заблагорассудится.

Единственный ребенок в семье, Тара переживала из-за того, что у нее нет сестры, а значит, и родственного чувства. Конечно, у нее были подруги, но они все давно стали матерями и постоянно были заняты неотложными делами. Снова и снова она обнаруживала, что ей не с кем поговорить, некому довериться. Она в некотором смысле воспринимала Эмили как младшую сестру, которой никогда не имела. Ее восхищала увлеченность девушки проблемами, которые затрагивали ее поколение, в частности – феминизмом: той областью, в которой Тара всегда старалась совершенствоваться.

Изучая в Тринити бизнес, Тара посещала факультатив по женским вопросам, проводившийся в рамках широкой учебной инициативы. Этот курс изменил ее жизнь. Оказалось, что повсюду царит патриархат. Ее детские розовые очки сменились бледно-голубыми бифокальными. Пути назад не было. Она была готова присоединиться к общему делу, стать новаторской феминистской иконой, разбив стеклянный потолок и свергнув патриархат. Тара потратила несколько недель на то, чтобы написать статью под названием «Девушки просто хотят иметь фундаментальные права: новая теория феминизма эпохи синтвейва» [7]. Но потом, к своему ужасу, она получила диплом всего лишь третьей степени, что стало для нее огромным потрясением, и после этого все свои силы тратила на то, чтобы доказать, какая она на самом деле хорошая феминистка. Как могло случиться, что факультатив по расширению прав и возможностей женщин обернулся для нее комплексом неполноценности?

Тара сделала первый восхитительный глоток тройного ванильного латте. Вот оно, блаженство!

– Никому не говори об этом, Эмили. Но причина, по которой я сегодня пришла пораньше, в том, что я ехала по автобусной полосе, – призналась Тара, все еще находящаяся на пике своего бунтарства.

– Знаю, это было в новостях, – равнодушно сказала Эмили.

– Что? – запаниковала Тара. – Меня кто-то записал? О Господи, неужели кто-то подал жалобу?

– Да, меня попросили установить прослушку и записать твое признание. Они уже окружили здание, – не скрывая сарказма, добавила Эмили.

Тара с облегчением выдохнула. Давно бы следовало привыкнуть к тому, что Эмили просто подшучивает над ней, причем делает это едва ли не каждый день. Вот только понять что-то по этому стервозно-бесстрастному лицу невозможно… Эмили годами отрабатывала это выражение, отвечая таким образом мужчинам, советовавшим ей больше улыбаться.

– Ладно, разыграла! – призналась Тара. Заметив, что Эмили как будто подросла, она посмотрела вниз и увидела высокие, до колен, сапожки из лакированной кожи.

– Они для стриптиза? – спросила Тара, приподняв бровь.

– Ну ты всегда говоришь одеваться для той работы, которую хочешь, а не для той, которая есть… – Эмили выставила ногу.

– Это не совсем то, что я имела в виду, – растерянно сказала Тара. – Ладно… Лучше скажи, как прошло твое свидание с тем парнем!

Каждое утро в понедельник Эмили рассказывала ей о своих последних похождениях, и Таре не терпелось узнать пикантные подробности. Поскольку ее собственная сексуальная жизнь умерла едва ли не одновременно с додо, она иногда ловила себя на том, что возмещает отсутствие острых ощущений, слушая рассказы Эмили, некоторые из которых звучали шокирующе.

– Фу, он был такой милый! Ужасно… Почему никак не попадается парень, который сломал бы мне жизнь? – спросила Эмили.

– Да ладно тебе! Хорошие парни не всегда приходят последними, – сказала Тара.

– По крайней мере, он пришел последним. Клянусь: всякий раз, когда парень называет себя крутым лингвистом, он, как потом выясняется, совершенно не знает, как пользоваться языком, – пожаловалась Эмили.

Тара едва не захлебнулась кофе от такого оборота. Креативности в описании некоторых вещей Эмили было не занимать!

– Вы, миллениалы, не перестаете меня удивлять, – рассмеялась Тара.

– Я не миллениал. Я из поколения Z!

– Извини, я всегда путаю эти два понятия.

– Миллениалы – это те, которые не могут позволить себе ипотеку, потому что тратят все свои деньги на тосты с авокадо. Поколение Z – это те, которые хотят спасти планету и постоянно беспокоятся, что потерпят неудачу, – объяснила Эмили.

– О, – неловко произнесла Тара.

– Вообще-то я подумываю о том, чтобы уволиться с этой работы и полностью посвятить себя преследованию неудачи.

– Эмили, сейчас только утро понедельника, а ты уже говоришь об увольнении. Тебе не нужен тот опыт, который ты получаешь здесь? Разве ты не стремишься к работе, о которой мечтаешь? – слегка обеспокоенно спросила Тара.

– С чего бы мне мечтать о работе? В моем поколении все просто хотят стать интернет-звездой! Кстати, ты слышала сегодня по радио эту сумасшедшую Мэри? Вот уж взорвала онлайн! – сказала Эмили, глядя в телефон.

– О да, было весело!

– Мне даже немного жаль, что я не замужем и не могу завести интрижку на стороне.

– Что ты такое говоришь? – Тара укоризненно покачала головой.

– Боже, ты такая же, как та Мэри! – рассмеялась Эмили, закатывая глаза.

От неожиданности Тара даже растерялась. Нет, сравнение с Мэри оскорбило ее до глубины души. Она вовсе не считала себя ханжой, и ей в голову не пришло бы звонить на ток-шоу и жаловаться, что Ирландия становится слишком современной!

– Эмили! Я – не Мэри. И как только ты могла такое подумать? Не говоря уже о том, чтобы сказать вслух!

– Признайся, некоторое сходство есть!

– Приведи пример.

– Не знаю, как это объяснить… Ты такая праведная, такая безгрешная и в то же время переполнена чувством вины. Наверно, потому что католичка? Мне кажется, ты готова перекреститься каждый раз, когда я говорю о сексе. И наверняка мысленно читаешь молитву, когда видишь мой очередной наряд. – Эмили рассмеялась, взглядом указав на сапоги.

Таре не понравилось, что у девушки сложилось о ней такое представление. Ее самый большой страх воплотился в жизнь: коллеги действительно видели в ней динозавра.

– Ты не права в отношении меня. Я – человек открытый, веселый, без предрассудков.

– Когда у тебя в последний раз был секс? – спросила Эмили, для которой никаких приличий не существовало.

– Эмили! – Тара почувствовала, что краснеет.

– Ого… Так долго, да?

– Нельзя задавать людям такие вопросы!

– Посмотри на себя! Тебя же парализует от одного лишь упоминания о сексе, – рассмеялась Эмили.

– Ну, может быть, я и впрямь немного отстала по этой части. Но последние несколько месяцев были такими напряженными… В постели нас с мужем разделяют мили, – вздохнула Тара.

– И что же вам мешает?

– Ох, я никогда тебе этого не говорила, но… у меня нет детей.

– У меня тоже. И что? Они ведь только и делают, что хнычут. В чем дело?

– Я имею в виду, что физически не могу родить ребенка, – объяснила Тара.

– О… – смущенно произнесла Эмили. – Подожди. Это должно означать, что у тебя больше секса, а не меньше.

– Поверь мне, такие попытки разряжают батарею сексуального влечения, – вздохнула Тара, опускаясь в кресло. – Чувствую, мне нужен новый старт.

– Значит, страсть просто… прошла? Как долго вы вместе?

– В общей сложности восемнадцать лет. И семь из них в браке.

– Ух ты! Это ж почти столько, сколько я живу!

– Теперь я действительно чувствую себя старухой, – вздохнула Тара. – Может быть, чувства в любом случае должны были угаснуть – рано или поздно. Может быть, это просто зуд седьмого года…

– Герпес?

– Нет, Эмили, это такое явление, когда пары теряют романтическую искру после семи лет брака. По-видимому, именно тогда случается большинство романов на стороне.

– Тебе нужно скачать «Флинг», – предложила Эмили.

– Боже милостивый! Мне? Завести интрижку? Ты, должно быть, шутишь. – Цвет щек Тары сменился с багрового на алый.

– Да ладно тебе! Мужчины похожи на обувь – с одной туфлей ты выглядишь глупо, – сказала Эмили, пытаясь ее подзадорить.

– Это все прекрасно, но что мне делать, если узнает муж?

– Там все анонимно, так что никто не узнает. Можно быть святошей на улице и грешницей в постели.

– Вот уж нет! Я бы умерла от стыда, – сказала Тара.

– О’кей, Мэри, – рассмеялась Эмили, выходя из комнаты.

– Я – не Мэри! – крикнула ей вслед Тара.

Глава 4

Как обычно, Колин пришел на работу в 9:27 утра. Его рабочий день начинался в 9:30, и он прекрасно ориентировался в переулках Дублина, так что всегда прибывал вовремя. Как и Тара, по дороге Колин размышлял о мире и своей роли в нем. Теперь, в тридцать восемь лет, он поймал себя на том, что пытается заново обрести ощущение смысла в бессмысленном хаосе существования.

Сомнений не оставалось.

Он переживал кризис среднего возраста.

Последние шесть месяцев были непрерывным адом. Брак разваливался, и Тара, апатичная и потерявшая ко всему интерес, похоже, не собиралась его спасать. Они не ссорились, как бывало раньше. Колин устал жить в подвешенном состоянии и предпочел бы, чтобы они просто обсудили проблему, которая висела в воздухе, словно грозовое облако.

Раньше ему нравились их ссоры – ссоры влюбленных, которые всегда приводили к отличному сексу. Но эта молчаливая коварная враждебность была пыткой – как смерть от тысячи порезов. По крайней мере, добрая старая стычка разрядила бы обстановку. Но Тара упрямо отказывалась заводить разговор, нависший над их браком темной тучей.

Она отказалась от идеи завести ребенка и всякий раз, когда он пытался обсудить это, либо меняла тему, либо выходила из комнаты, либо в сотый раз читала лекцию о том, что речь идет о ее теле, а не его. Говорила, что хочет найти новую мечту. В мечте о детях Колину нравилось то, что это было бы их с Тарой следующим приключением. Чем-то общим. Очередной главой. Тара же рассуждала о своей мечте так, словно Колин не был ее частью. И почему она так воспротивилась предложению Селин позвонить ее другу, специалисту по фертильности? Это могло помочь! Все, чего он хотел, – это стать отцом. Не просто отцом, а отцом любящим, заботливым, чутким. Он хотел носить носки и сандалии. Хотел быть отцом, который скажет твердое «нет» попыткам завести собаку, но в конце концов станет ее лучшим другом. Хотел тащить семью в аэропорт за несколько часов до посадки. У него даже был запас шуток, специально заготовленных для той роли, которую ему суждено было сыграть. Больше всего он хотел бы дать ребенку чувство сопричастности, которое никогда не испытывал в собственной семье.

Когда Колин рос, у него был отец, но не было папы. Уильям О’Хара был богатым, но сдержанным человеком, который считал, что трудности в любви формируют характер. Мать, Патриция, хотя и несколько более мягкая, разделяла это убеждение. Они были из тех родителей, которые держат чувства в узде и говорят такие, например, вещи: «В твои годы мне каждое утро приходилось проходить десять миль до школы – босиком и под проливным дождем». Почему-то Колину плохо верилось в такие истории. Родители как будто хотели видеть, как он борется, преодолевает трудности. С самого раннего возраста он поклялся, что однажды создаст собственную семью и воспитает своих детей в атмосфере, полностью противоположной тому, как воспитывали его самого. Он будет тратить столько из отложенных сбережений, сколько потребуется, чтобы дети ни в чем не нуждались. У них будут потрясающие рождественские подарки, поездки в Диснейленд и, конечно же, безусловная любовь, которой он так и не испытал. Он был готов на все, чтобы его мечта об отцовстве стала явью.

Однако когда он попытался объяснить это Таре, она как будто заложила уши ватой. Похоже, его чувства больше не имели никакого отношения к их браку. Она не желала его слышать. Мужчинам и без того трудно говорить о своих эмоциях, и вот только он собрался с силами, чтобы высказаться, как ему пустили пулю в лоб. При этом Тара даже выдала какое-то замечание насчет того, что мечта об отцовстве – «старомодный, консервативный идеал». Старомодный? Разве это так ужасно – мечтать о ребенке? Консервативный? В глубине души Колин считал себя анархистом. Раньше он был бунтарем, воспитанным на панк-роке. Раньше он был камнем, катящимся по полю, чтобы не обрасти мхом. Одиноким волком, воющим на луну. В знак неповиновения своим родителям он даже носился на мотоцикле «Триумф-Бонвиль».

В тот вечер, когда они встретились в первый раз, он ждал ее на том самом мотоцикле, покуривая сигарету, возле «О’Мэлли». Она заявила, что ни за что на свете не сядет сзади. Но села. Не смогла устоять. И все же в тот день, когда они поженились, мотоцикл пришлось поставить в сарай. «Не желаю быть вдовой», – твердо сказала она. Та же картина вышла и с сигаретами: «Не собираюсь платить табачной компании за то, чтобы она тебя убила». Вот так одинокий волк был приручен, бунтарь – подавлен, а катящийся камень оброс мхом.

Где-то на этом пути он усвоил мантру «Ты можешь быть прав, а можешь быть счастлив». Он не был согласен с Тарой по миллионам мелочей, но знал, что пытаться доказать ее неправоту – дело безнадежное. И даже если он время от времени выигрывал спор, победа всегда оказывалась временной. Тара могла сказать «что ж, пусть так», но позже вернуться к спору с помощью своей любимой фразы: «Я просто думаю: как интересно, что…» В общем, Колин научился молчать ради того, чтобы быть счастливым, и позволял ей считать себя правой. Он убедил себя, что лучший способ выиграть спор – это отказаться от него с самого начала.

Но теперь эта мантра подвела его. Позволив Таре остаться правой в данном случае, он лишил себя возможности стать счастливым. Колин столько лет молчал, что теперь не знал, как быть дальше. И все же он не мог возложить всю вину на Тару. Он сам позволил себе стать слишком податливым, уступчивым и пластичным, заплатив за это собственной индивидуальностью. Он позволил Таре сгладить те самые грани, которые делали его мужчиной. Он стал приятным в общении человеком, ставящим счастье других превыше собственного. Он поджег себя, чтобы согреть других.

И это было бы терпимо, если бы Тара время от времени проявляла хоть какие-то чувства! Колин был красивым мужчиной и замечал, как заглядываются на него женщины. Они хвалили его темно-синие глаза и дерзкую улыбку. Каким-то образом у него все еще не было седых волос, а благодаря генетике, унаследованной от деда по материнской линии, они нисколько не поредели. Он не был богато одарен природой в физическом отношении, но его клинок был на целый дюйм длиннее среднемирового показателя, чем он втайне гордился. Многие девушки в UCD [8] в свое время совершенно ясно давали понять, что были бы не прочь переспать с ним, но Колин всегда был предан Таре. Тогда это было легко, потому что и Тара была преданна ему. Они не могли оторваться друг от друга. Но как, скажите на милость, сохранить сексуальную привязанность к одному человеку, если этот человек больше не проявляет никакого интереса к сексу? В течение многих лет их занятия любовью сводились к репродуктивной функции, но после решения Тары сексуальная жизнь угасла, сохранившись только в янтаре памяти. Был ли это путь, естественный каждого брака, – превратиться из страстных любовников в сексуально уравновешенных компаньонов? Какая ирония! Еще каких-то сто лет назад люди сочетались браком, чтобы начать заниматься сексом, но теперь они делали то же самое, чтобы прекратить.

Колину не нужен был компаньон! Он хотел вернуть свою жену.

Колин не умел готовить – это делала Тара, а он каждую неделю ездил за продуктами. Но с тех пор, как они отдалились друг от друга, домашние обеды свелись к чуть теплым блюдам, разогретым в микроволновке. В это утро он достал из морозилки пару стейков, чтобы разорвать порочный круг, ставший слишком символичным для их брака. Он открыл бы бутылку вина, сервировал стол, и, может быть – только может быть, – они смогли бы снова соединиться. И все же он не ждал слишком многого. В конце концов, Тара не проявляла никакого интереса к тому, чтобы вновь высечь искру, от которой разгоралось такое жаркое пламя. Она стала какой-то едва узнаваемой копией самой себя. Перекрасилась в блондинку, скрыв тот природный рыжий цвет, в который он когда-то влюбился. И вообще постоянно пыталась скрыть то, что он находил в ней красивым.

Даже ее великолепные зеленые глаза постепенно утратили свой соблазнительный блеск. Двойник, лежавший рядом с ним в постели, не был его женой. Это была незнакомка.

Он женился на женщине страстной, предприимчивой, оптимистичной и излучавшей уверенность в себе. Куда подевались эти магнетические качества? Куда подевалась та жизнерадостность, которая раньше освещала любую комнату, в которую входила Тара? Он скучал по той девушке с огненно-рыжими волосами, в которую влюбился без памяти. Он скучал по Таре, которая забралась на заднее сиденье его мотоцикла. Он скучал по Таре, которая раньше таяла в его объятиях.

Он задавался вопросом, найдет ли ее когда-нибудь снова.

Поднимаясь на лифте на второй этаж, Колин сверился с часами: 9:30 утра, точь-в-точь. Он работал актуарием в бухгалтерской фирме «Маккена и Ко», помогающей другим компаниям оценивать риски и рассчитывать потенциальную прибыль. Работа не была изнурительной, но и не придавала бодрости каждое утро. Иногда он чувствовал себя человеком, вырезанным из картона, стереотипом бухгалтера средних лет из среднего класса. Даже офисное здание было удручающе невзрачным и выглядело как результат поиска стоковых фотографий по запросу «скучное, унылое, невзрачное». Тот, двадцатилетний Колин стыдливо опустил бы голову, если бы увидел его сейчас. Он стал полной противоположностью панку. Каждый день просыпался и делал одно и то же, проживая вечный день сурка – тихий, спокойный, без каких-либо волнений. Когда-то Колин надеялся дожить до ста лет. Теперь казалось, что ему суждено сто раз проживать один и тот же год. Как белка в колесе, он должен просто двигаться вперед.