Любите людей, используйте вещи. В обратную сторону это не работает

НАШИ ВОСПОМИНАНИЯ СОХРАНЯЮТСЯ НЕ В ВЕЩАХ, ОНИ ВНУТРИ НАС.

В первом классе учительница постоянно называла меня не иначе как «беспризорник». Но тогда я не знал, что это значит. После школы я, как правило, приходил домой, открывал дверь и находил маму в отключке на диване, сигарета все еще тлела в пепельнице, сгорев до фильтра и оставив три с половиной сантиметра ровной кучки пепла. Складывалось впечатление, что она не совсем верно интерпретировала понятие «мама-домохозяйка».

Не поймите меня превратно. Моя мать была доброй женщиной, искренней и отзывчивой. Она заботилась о людях и безумно меня любила. И я любил ее. И до сих пор люблю. Я скучаю по ней до такой степени, что постоянно вижу ее во сне. Она не была плохой, просто утратила смысл жизни, и эта пустота породила неутолимую неудовлетворенность.

В детстве я, понятное дело, думал, что отсутствие в нашем доме счастья – это результат отсутствия у нас денег. Если я смогу заработать денег, много денег, то стану счастливым. Я не закончу, как моя мать. Я куплю все, что наполнит мою жизнь нескончаемой радостью. Так что, когда мне стукнуло восемнадцать, я бросил колледж, отдав предпочтение низкоквалифицированной работе в крупной компании, и последующие десять лет поднимался по корпоративной лестнице. Встречи ни свет ни заря, звонки поздно ночью, восьмидесятичасовые рабочие недели – все что угодно, чтобы «преуспеть».

МАТЕРИАЛЬНОЕ ИМУЩЕСТВО – ЭТО ФИЗИЧЕСКОЕ ОТРАЖЕНИЕ НАШЕЙ ВНУТРЕННЕЙ ЖИЗНИ.

К двадцати восьми годам я достиг всего, о чем в детстве мог только мечтать: шестизначная зарплата, роскошная машина, шкафы, полные дизайнерской одежды, огромный дом, в котором туалетов было больше, чем людей. Я был самым молодым директором за 140-летнюю историю компании, отвечающим за сто пятьдесят розничных магазинов в Огайо, Кентукки и Индиане. У меня была куча вещей, которые могли бы заполнить все уголки моей жизни, подчиненной лишь потреблению. Со стороны могло показаться, будто я воплотил американскую мечту.

Осенью 2009 года, в один и тот же месяц, произошли два события, которые вынудили меня поставить под сомнение мои жизненные ценности, – умерла моя мать и распался мой брак.

Проанализировав все происходящее, я пришел к выводу, что был слишком зациклен на так называемом успехе и достижениях, и в особенности на многочисленных приобретениях. Может, я и воплотил американскую мечту, но то была не моя мечта. Я, конечно, не назвал бы свою жизнь кошмаром. Она попросту была ничем не примечательной. Как бы ни было странно, мне понадобилось заполучить все, что, как мне казалось, я хотел, чтобы осознать: возможно, я хотел совсем не этого.

Удушающий вещизм

Когда мне было двадцать семь, мама перебралась из Огайо во Флориду, чтобы выйти на пенсию по программе социального обеспечения. Через несколько месяцев у нее диагностировали рак легких 4-й стадии. В тот год я провел с ней много времени во Флориде, пока она проходила курсы химио- и лучевой терапии, наблюдая, как она постепенно угасает, как рак распространяется по ее телу, как она теряет память. Позднее в том же году ее не стало.

После ее смерти мне предстояло нанести в ее дом последний визит – на этот раз, чтобы разобраться с имуществом. Я вылетел из Дейтона в Сент-Питерсберг, и по прилете меня ожидала такая гора вещей, что их хватило бы на три дома, но они умудрились уместиться в крошечной маминой квартирке с одной спальней.

Мама не была барахольщицей. Вообще, с ее умением видеть красоту она могла бы стать максималистским дизайнером по интерьерам. Но за шестьдесят пять лет она накопила нереальное количество вещей. Диагноз «патологическое накопительство» ставят менее чем пяти процентам американцев[28], однако это вовсе не означает, что остальные девяносто пять процентов не скупают в избытке. Еще как скупают. И цепляются за собираемые в течение жизни воспоминания. Я точно знал, что так делала моя мама, и понятия не имел, как теперь с ними обойтись.

Так что я поступил, как подобает хорошему сыну: позвонил в службу грузоперевозок U-Haul.

По телефону я попросил самый большой грузовик, какой только у них найдется. Мне нужна была такая большая машина, что пришлось ждать лишний день, пока освободится восьмиметровая фура. В ожидании U-Haul я пригласил нескольких маминых подруг, чтобы те помогли мне разобрать ее вещи. Их было слишком много для одного человека.

Мамина гостиная была заставлена огромной антикварной мебелью и старыми картинами, а количество салфеток не поддавалось пересчету. В кухне моему взору открылись сотни тарелок, чашек, мисок и разномастных кухонных принадлежностей. В ванной нашлось столько гигиенических продуктов, что впору было открывать маленький салон красоты. Глядя на шкаф с бельем, можно было предположить, что кто-то управляет гостиницей из ее квартиры, столько в нем громоздилось разноцветных банных, кухонных и пляжных полотенец, одеял, наволочек и простыней. О, и не заставляйте меня переходить к спальне. Зачем маме были нужны четырнадцать зимних пальто, запихнутых в платяной шкаф? Четырнадцать! Она жила в километре от пляжа! Достаточно будет сказать, что у мамы скопилось очень много вещей. И я понятия не имел, что с ними делать.

Поэтому и поступил так, как подобает хорошему сыну: арендовал бокс для хранения.

Мне не хотелось смешивать мамины пожитки со своими. К тому моменту у меня был свой большой дом и просторный подвал, битком набитый всяким барахлом. И бокс помогал держать под рукой все то, что могло бы мне когда-нибудь понадобиться, в том несуществующем, гипотетическом будущем.

И вот я сижу, упаковываю все вещи, которые принадлежали моей матери. Откинув подзор и заглянув под кровать в стиле королевы Анны, я обнаружил там четыре коробки из-под принтерной бумаги, тяжеленные, старые, перемотанные скотчем. Доставая их одну за другой, я обратил внимание, что все они были пронумерованы жирным черным маркером: 1, 2, 3, 4. Я стоял над коробками, разглядывал их и задавался вопросом, что же в них могло храниться. Я согнулся, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Открыл глаза. Выдохнул.

Пока я открывал коробки, мое любопытство разошлось не на шутку. В коробках обнаружились поделки, тетради и дневники со времен начальной школы – с первого по четвертый класс. Поначалу я удивился: «Зачем мама хранила все эти дурацкие бумажки?» Но потом на меня нахлынули воспоминания, и меня осенило: мама цеплялась за кусочек меня. Она цеплялась за все эти воспоминания, что лежали в коробках.

«Но погодите-ка!» – вслух произнес я, стоя в пустой спальне, осознав, что мама не открывала эти коробки больше двух десятилетий. Было очевидно, что она не притрагивалась ни к одному из упакованных «воспоминаний», которые помогли мне впервые понять кое-что важное: воспоминания хранятся не в вещах, а в наших сердцах.

Наверное, именно это и имел в виду шотландский философ Дэвид Юм, живший в XVIII веке, когда писал: «Разум обладает великим свойством распространяться на внешние объекты и присоединять к ним любые внутренние впечатления»[29]. Маме вовсе не нужно было хранить эти коробки, чтобы держаться за кусочек меня, – я никогда не сидел внутри них. Но, оглядев комнату, окинув взглядом все накопленное, я осознал, что собирался сделать то же самое. Правда, я собирался не запихивать мамины воспоминания под кровать, а свалить их все в огромной комнате с висячим замком. На всякий случай.

Поэтому я поступил так, как подобает хорошему сыну: позвонил в U-Haul и отменил заказ. Затем расторг договор аренды склада и следующие двенадцать дней распродавал или отдавал на благотворительность практически все «богатства». Было бы преуменьшением утверждать, что в процессе я усвоил парочку важных уроков.

Я не только осознал, что воспоминания не хранятся в вещах, но и кое-что понял о смысле. Истинном смысле. Если быть честным с самим собой, то я эгоистично хотел цепляться за большинство маминых вещей. Но в них для меня не было никакой реальной ценности, поскольку их бы навечно спрятали под замок. А вот расставшись с ними, я бы принес пользу другим людям. Поэтому я пожертвовал большую часть маминых вещей ее подругам и местным благотворительным организациям, найдя всем этим вещам новый дом. То, что для одного хлам, для другого – жизненная необходимость. Деньги, вырученные от продажи кое-каких вещей, я передал двум благотворительным организациям, которые помогли маме, когда она проходила химиотерапию. В конечном счете я пришел к выводу, что умение отпускать приносит куда больше пользы.

В Огайо я вернулся с несколькими памятными для меня вещицами: старой картиной, стопкой фотографий, может быть, даже парочкой салфеток. И это помогло мне понять, что малое число памятных вещей, пробуждающих в нас сентиментальные чувства, дарит нам радость. В паре сохраненных предметов скрывается куда больше смысла, чем если бы я похоронил их под десятками или даже сотнями безделушек.

Напоследок мне был преподнесен весьма наглядный урок. Хотя наши воспоминания действительно не хранятся в вещах, верно и то, что порой вещи пробуждают живущие в нас воспоминания. Поэтому перед отлетом из Флориды я сфотографировал немалую часть маминого имущества и вернулся в Огайо всего с несколькими коробками фотографий, которые отсканировал и храню теперь в цифровом виде.

Эти фотографии помогли мне попрощаться, ведь я знал, что не прощаюсь с воспоминаниями.

В конце концов мне пришлось освободиться от того груза, что тянул меня вниз, чтобы двигаться дальше.

Упорядоченный беспорядок

Мое возвращение домой подтолкнуло меня пересмотреть собственную жизнь. Оказалось, я веду «организованную» жизнь. Но в действительности я представлял собой лишь хорошо организованного барахольщика. В медицинском смысле накопительство располагается на дальнем конце обсессивно-компульсивного спектра. И будучи как раз тем, у кого диагностировано ОКР, я погряз в накопительстве. Но в отличие от людей из телепередач, у которых полов, столов и прочих горизонтальных поверхностей практически не было видно из-под завалов всякого барахла, я старательно прятал свой хлам подальше.

Мой подвал мог бы сойти за рекламу крупного универсального магазина: батареи непрозрачных пластиковых коробок, составленных одна на другую, подписанных и битком набитых старыми номерами GQ и Esquire, брюками хаки и рубашками поло, теннисными ракетками и бейсбольными перчатками, никогда не используемыми палатками и самыми разнообразными походными принадлежностями и кто знает чем еще. Моя комната для развлечений больше походила на уменьшенную копию Circuit City: расставленные по алфавиту фильмы и музыкальные альбомы на навесных полках рядом с огромным телевизором и стереосистемой с объемным звуком, которая, включенная только наполовину, запросто нарушила бы все городские нормы по уровню шума. В домашнем офисе впору было использовать десятичную классификацию Дьюи: книжные полки от пола до потолка были заставлены почти двумя тысячами книг, большинство из которых я никогда не читал. А гардеробные комнаты могли бы послужить антуражем для «Американского психопата»: семьдесят нарядных рубашек Brooks Brothers, дюжина сшитых на заказ костюмов, не меньше пятидесяти дизайнерских галстуков, десять пар классических ботинок с кожаной подошвой, сотня различных футболок, двадцать одинаковых синих джинсов и больше носков, нижнего белья и аксессуаров, чем я смог бы сносить за месяц – все это тщательно сложено в выдвижных ящиках или развешано на деревянных вешалках на одинаковом расстоянии друг от друга. Я постоянно пополнял свои коллекции, но мне всего было мало. И как бы старательно я ни упорядочивал, прибирался и систематизировал, хаос все равно просачивался на поверхность.

Разумеется, на первый взгляд все выглядело идеально, но это была лишь видимость. Моя жизнь представляла собой упорядоченный беспорядок. Придавленный грузом своих накоплений, я понимал, что нужно что-то менять. Мне захотелось как-то упростить жизнь. И вот тут-то на сцену вышел минимализм.

В моем случае толчком для упрощения послужил один вопрос: каким образом уменьшение числа вещей в жизни поможет изменить ее к лучшему?

Я задал этот вопрос, поскольку передо мной стояла необходимость прояснить цель упрощения. Разобраться не только с тем «как», но и куда более важным «почему». Если я смогу упростить свою жизнь, у меня высвободится больше времени на здоровье, отношения, финансы, творчество, я получу возможность приносить пользу не только себе. Получается, я осознал преимущества упрощения задолго до того, как вычистил кладовки и шкафы.

Когда пришло время расхламляться, я начал с малого. И задал себе еще один вопрос: если каждый день на протяжении месяца я буду убирать из своей жизни по одной материальной вещи, что в итоге произойдет?

ВСЕ ПРИНАДЛЕЖАЩИЕ МНЕ КАК МИНИМАЛИСТУ МАТЕРИАЛЬНЫЕ ВЕЩИ СЛУЖАТ ОПРЕДЕЛЕННОЙ ЦЕЛИ ИЛИ ДАРЯТ МНЕ РАДОСТЬ. ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ЛИШНЕЕ.

Что ж, позвольте вам кое-что сказать: в первые тридцать дней я избавился больше чем от тридцати вещей. Причем намного больше. Я бросил сам себе вызов – найти, от чего еще можно избавиться. Поэтому я обшаривал комнаты и кладовки, шкафы и коридоры, машину и офис, выискивая вещи, с которыми можно было бы распрощаться, и оставляя только то, что придавало моей жизни ценность. Размышляя над каждым экспонатом из своей домашней коллекции: бейсбольной битой из детства, старыми головоломками с недостающими элементами, подаренной на свадьбу вафельницей, – я спрашивал себя: «Придает ли эта вещь ценность моей жизни?» Чем чаще задавался этот вопрос, тем более быстрый темп я наращивал, и с каждым днем упрощение проходило все более безболезненно. Чем больше вещей покидало мой дом, тем легче, свободнее и счастливее становилось у меня на душе. И тем больше вещей мне хотелось выбросить. Пара рубашек повлекла за собой опустошение половины гардеробной комнаты. Несколько DVD привели к избавлению от всей коллекции дисков. Горстка декоративных предметов положила начало процессу, в результате которого выдвижные ящики с мелочевкой превратились в обычные выдвижные ящики. Это был прекрасный круговой цикл. Чем активнее я действовал, тем больше хотел действовать.

За восемь месяцев, прошедших после смерти матери, в результате многочисленных посещений местного благотворительного общества мне удалось освободиться от девяноста процентов своих вещей. Хаос трансформировался в спокойствие. Но при этом, если вы навестите меня сегодня, по прошествии десятилетия с момента минимизирования, вы не воскликнете от удивления: «Да этот парень – настоящий минималист!» Нет, скорее всего, вы скажете: «Он аккуратист!» – и поинтересуетесь у нашей семьи, как нам удается поддерживать такой порядок. Действительно, у нас с женой и дочерью вещей не так чтобы очень много, но каждая из них приносит в нашу жизнь настоящую ценность. Все наше имущество: кухонная утварь, одежда, машина, мебель – выполняет свою функцию. Любая вещь, которой я, минималист, владею, служит определенной цели или дарит мне радость. Все остальное мне не нужно.

После расчистки завалов у меня возникло непреодолимое желание задавать более глубокие вопросы: «Когда я начал придавать столь большое значение материальным вещам?», «Что в действительности самое главное в моей жизни?», «Чем была вызвана моя неудовлетворенность?», «Каким человеком я хочу стать?», «Как я хочу измерять собственный успех?»

Это жесткие вопросы с трудными ответами, но, как оказалось, они намного полезнее, чем избавление от лишнего хлама. Если мы не станем отвечать на них вдумчиво и искренне, то в ближайшем будущем наши расчищенные шкафы вновь будут ломиться от покупок.

После того как я начал избавляться от лишнего и задумываться над непростыми жизненными вопросами, моя жизнь стала намного проще. Вскоре коллеги начали замечать происходящие во мне перемены.

«Ты кажешься более расслабленным».

«Ты выглядишь намного более спокойным».

«Что с тобой происходит? Ты стал таким милым!»

А потом мой лучший друг, Райан Никодемус, которого я знаю с тех пор, как мы были пухлыми мелкими пятиклассниками, наехал на меня с вопросом:

– Ты чего это, черт тебя дери, такой счастливый?

Я посмеялся и рассказал ему о такой штуке, как минимализм.

– Что еще за минимализм?

– Минимализм помогает нам избавляться от вещей, – пояснил я. И добавил:

– А знаешь, Райан, думаю, минимализм и тебе пойдет на пользу, потому что, ну… потому что у тебя полным-полно барахла.

Место рождения мечты

Райан Никодемус родился и рос в неблагополучной семье (еще до того, как понятие «неблагополучная семья» вошло в моду). Его история начиналась так же, как начинаются многие другие похожие истории – с тяжелого детства. Когда ему было семь, брак его родителей с треском развалился. После развода Райан остался жить с матерью, а потом и отчимом в удвоенном трейлере и был не понаслышке знаком с алкоголем, наркотиками и физическим насилием. И, разумеется, безденежьем.

Хотя мать Райана жила на пособие, ничто не вызывало у нее большего недовольства, чем финансовые затруднения. С деньгами всегда было туго и у отца Райана, ревностного свидетеля Иеговы, владельца маленькой фирмы, занимавшейся покраской. Несмотря на свой статус бизнесмена, тот постоянно пытался свести концы с концами, не имея ни накоплений, ни планов на будущее.

В подростковом возрасте Райан большую часть каждого лета работал у отца, крася и клея обои в роскошных до комичного домах: гаражи почти по тысяче квадратных метров, крытые бассейны, собственные боулинги. Райан никогда не стремился стать владельцем таких же внушительных хором, но на него они производили неизгладимое впечатление.

Однажды знойным, душным летним днем Райан с отцом принялись за поклейку обоев в симпатичном доме в пригороде Цинциннати. Не многомиллионный особняк, но гораздо красивее дома его родителей. Познакомившись с владельцами, Райан обратил внимание, какими счастливыми те выглядели. На стенах в доме были развешаны фотографии с улыбающимися лицами членов семьи и друзей – наглядного подтверждения царившего счастья. В доме не было свободного места: телевизоры, камин, мебель, различные аксессуары. Во время работы Райан то и дело представлял, как живет там, каким счастливым бы он стал, если бы смог приобрести подобный дом, наполненный множеством чудесных вещей. Еще до завершения заказа он спросил у отца:

– Сколько денег нужно заработать, чтобы жить в таком доме?

– Сын, – ответил тот, – если будешь зарабатывать пятьдесят тысяч долларов в год, то, скорее всего, сможешь позволить себе подобный дом.

(Не забывайте, дело происходило в 1990-х годах. В те времена родителям Райана только оставалось мечтать о пятидесяти штуках в год.) Так пятьдесят тысяч долларов стали для Райана конечной целью.

Мобильные ворота

Однажды, в выпускном классе, мы вдвоем с Райаном сидели за обеденным столом, обсуждая планы на жизнь после окончания школы.

– Понятия не имею, что делать дальше, Милли, – сообщил Райан, обращаясь ко мне по прозвищу. – Но если я придумаю, как зарабатывать пятьдесят тысяч долларов в год, уверен, я буду счастлив.

У меня не нашлось убедительных контраргументов, поскольку мы оба стремились к одному и тому же. Через месяц после выпуска, в 1999 году, я устроился торговым представителем в местную телекоммуникационную компанию. Несколькими годами спустя, после моего первого повышения до управляющего магазином, я предложил Райану, который работал в фирме своего отца и в местном детском саду, присоединиться к моей команде. Достаточно было помахать у него перед носом парочкой чеков с комиссионным вознаграждением – и дважды просить не пришлось.

Через несколько месяцев Райан стал лучшим торговым агентом в моей команде, и вскоре он уже зарабатывал свои заветные пятьдесят тысяч. Но что-то пошло не так: он не ощущал себя счастливым. Проанализировав ситуацию, он быстро установил проблему: инфляцию-то он не учел. Может быть, счастье скрывалось за шестьюдесятью пятью тысячами. Или девяноста тысячами. А может, за шестизначной цифрой. А может, за кучей всяких разных вещей. Кто знает, может, это и есть счастье. В чем бы ни заключалось счастье, Райан знал: как только он его обретет, он наконец-то будет свободен. Поэтому чем больше денег он зарабатывал, тем больше тратил – и все в погоне за счастьем. Но чем ближе очередная покупка подводила его к американской мечте, тем дальше от него ускользала свобода.

К 2008 году, менее чем через десять лет после окончания школы, Райан мог похвастаться всем, что у него, по общему мнению, должно было быть: солидная должность в уважаемой компании, внушительная шестизначная зарплата, сотни человек в подчинении, каждые пару лет покупка новенькой сверкающей машины, дом с тремя спальнями, тремя ванными комнатами и двумя гостиными (одна для него, вторая для его кота). Всякий бы подтвердил, что Райан Никодемус достиг успеха.

Конечно, все это были внешние атрибуты успеха, но имелось еще кое-что невидимое снаружи. Несмотря на огромные доходы, Райан был по уши в долгах. Однако погоня за счастьем стоила ему не только денег. Его жизнь представляла собой сплошной стресс, страх и недовольство. Разумеется, он производил впечатление успешного человека, но в глубине души он был глубоко несчастен и больше не знал, что для него важно.

Одно не оставляло сомнений: в его жизни зияла гигантская дыра. И он пытался заполнить ее так же, как и многие другие люди, – вещами. Большим количеством вещей. Он скупал новые автомобили, технику, одежду, мебель и аксессуары для дома. А когда у него не хватало наличных, он оплачивал дорогие рестораны, напитки и путешествия с помощью кредитных карточек, ведя образ жизни, который был ему не по карману, тратя деньги, которых у него не было, чтобы покупать ненужные вещи.

Он полагал, что рано или поздно обретет свое счастье. Оно ведь где-то совсем рядом, поджидает прямо за углом, так ведь? Однако внутренняя пустота никак не заполнялась. Дыра в его душе лишь увеличивалась. И поскольку Райан не знал, что для него важно, он продолжал заполнять пустоту вещами, еще больше залезая в долги, вкалывая изо всех сил, чтобы приобретать то, что не приносило ни счастья, ни радости, ни свободы. Так продолжалось многие годы, порочный круг не разрывался. Все одно и то же, одно и то же.

Крутое падение

Накануне тридцатилетия жизнь Райана внешне казалась идеальной. Но, обеспечив себе существование, которым он, правда, не особо гордился, внутри Райан испытывал полнейшее смятение. Со временем главную роль в его жизни стал играть алкоголь. Еще до окончания рабочего дня он уже принимался подыскивать компаньона для «счастливого часа». Вскоре он уже напивался каждый вечер – пол-ящика пива, полдюжины стопок. Иногда больше.

Нередко он возвращался домой из баров или после корпоративных вечеринок мертвецки пьяным. (Считалось большой удачей, если на следующее утро ему удавалось отыскать кошелек и телефон.) Подобное происходило так часто, что во время этих пьяных поездок он умудрился три раза разбить новенький внедорожник. Может быть, был и четвертый раз, но тот вечер окутан туманом. Надо признать, каждая его новая машина превращалась в груду металлолома в течение первых нескольких месяцев после покупки. Каким-то образом, правда, его ни разу не арестовывали за вождение в нетрезвом виде, и, к счастью, никто, кроме него самого, ни разу не пострадал.

В одну из самых худших ночей, по его же воспоминаниям, Райана рвало так сильно, что он безвозвратно загубил ковер в гостиной коллеги, именинный торт друга, свой замшевый пиджак за тысячу долларов и собственную репутацию. И все за один вечер. Больше напоминало сцену из плохого ситкома. За исключением того, что все происходило в реальной жизни, его жизни, которая стремительно неслась под откос, подстегиваемая бутылкой за бутылкой.

Но ситуация не ограничивалась одним только алкоголем. Падение ускорялось наркотиками. После очередной пьяной ночи, побывав за несколько недель до этого в очередной аварии, Райан проснулся со сломанным пальцем. Да ерунда, подумал он, могло быть и хуже. Врач в приемном покое прописал ему обезболивающее. Через несколько месяцев Райан прочно подсел. Если он не мог добиться повторного рецепта от врача, то покупал таблетки на черном рынке. «Перкоцет», «Викодин», «Оксиконтин» – в ход шло все, что подворачивалось под руку. Сломанный палец вкупе с невыносимым отчаянием быстро переросли в привычку заглатывать по двадцать, а порой и по сорок болеутоляющих таблеток в день. На алкоголь и наркотики для утоления боли у него уходило по пять тысяч долларов в месяц. И все лишь для того, чтобы выносить жизнь, до которой докатился.

А затем случилась передозировка. Измученный безысходностью – отношения обрыднули, работа обрыднула, дом обрыднул, машина обрыднула, долги обрыднули, барахло обрыднуло, да и вся жизнь обрыднула, – Райан опустошил всю бутылочку с таблетками. Он не планировал убивать себя; он просто хотел положить всему конец. И хотя он остался в живых, ему пришлось неделю провести в психиатрической больнице, трезвея под всевидящим оком больничных флуоресцентных ламп. Лечение обошлось ему в круглую сумму, которую он не мог себе позволить, так что вскоре он вернулся к алкоголю и таблеткам, отчаянно пытаясь спрятаться от жизни.