скачать книгу бесплатно
– Дело в Кэрри и растущей в ней жизни. Моя жена… плохо переносит беременность. Очень плохо, понимаешь?
– Да? И каковы же симптомы?
– Она часто плачет. Не желает никого видеть, дни напролет проводит в одиночестве. И она говорит… в высшей степени странные вещи.
– Тебе?
– Нет, не мне. Самой себе, полагаю. Или, возможно, Господу Богу. По крайней мере, она это делает, когда думает, что меня нет поблизости.
Я ободряюще взглянул на Арта:
– Подобные случаи не редкость. Беременность часто сопровождается депрессией, особенно у женщин с такой историей, как у твоей жены.
Похоже, мои слова не особо его утешили.
– Хочешь, я посмотрю Кэрри? – спросил я. – Поговорю с ней? Попытаюсь выяснить причину проблемы?
Арт явно ждал от меня именно такого предложения.
– Спасибо, – сказал он, а потом беспокойно добавил: – Значит, по-твоему, с ней ничего необычного не происходит? Я имею в виду… В конце концов… – Он сглотнул и, мне показалось, чуть не поморщился, прежде чем продолжить: – Ты был ее лечащим врачом.
– Разумеется, – кивнул я, после чего между нами возникло неловкое молчание.
Немного погодя беседа возобновилась, и мы заговорили на разные отвлеченные темы, но с такой притворной беззаботностью, которая могла бы обмануть только самого поверхностного наблюдателя. Мы условились, что Кэрри посетит меня в клинике утром семнадцатого числа. Артур упомянул о своем намерении в ближайшее время навестить профессора – я же по очевидным причинам не смог немедленно внести подобную поездку в свой рабочий ежедневник. Чем нисколько не горжусь.
Долго мы не засиделись, распрощались вполне сердечно, но, как всегда, многое между нами осталось недосказанным. После нашей встречи я с головой погрузился в работу, надеясь таким образом рассеять зловещее облако, повисшее надо мной.
* * *
Позднее. Только что пробудился от сна самого откровенного содержания. Не помню, чтобы я хоть раз испытывал столь острое возбуждение с тех пор, как вышел из отрочества. Едва не дрожу от стыда. Каким же дураком я стал. Прежде срока стал типичным старым дураком.
Из личного дневника Мориса Халлама
15 ноября. Любовь ведет человека в самые странные места, в самые темные лощины и на самые высокие плато, открытые всем ветрам.
На другой день после встречи в «Забоданном олене» все шло, как и планировалось. Мы оплатили счета в гостинице (мистер Шон был чрезвычайно щедр) и постарались возможно деликатнее уклониться от прямых ответов на вопросы хозяйки. Я призвал на помощь все свои подзапущенные актерские способности, но сильно сомневаюсь, что она до конца мне поверила. Тем не менее она пожелала нам удачи и взяла с нас слово каждый вечер молиться перед сном – точно мы школьники какие-нибудь!
Когда мы выходили из гостиницы, каждый со своим единственным чемоданом (для современных мужчин мы путешествуем очень налегке), я краем глаза заметил, что эта простая добросердечная женщина размашисто и с чувством осенила себя крестным знамением.
По дороге мы с Габриелем говорили только о вещах легкомысленных и приятных, в последующие дни подобных бесед у нас уже не случалось. В условленном месте и в условленное время мы встретились с Илеаной. Полагаю, мне удалось скрыть разочарование, когда она вышла из тени и хищно улыбнулась нам.
– Ну что, вы готовы? Истинно готовы покинуть знакомый мир и вступить в царство дикой природы? Сбросить покров цивилизации и познать запретное?
– Готовы, – объявил Габриель, и ее улыбка стала шире.
Я же ничего не сказал, и Илеана, должно быть, приняла мое молчание за знак согласия.
Она двинулась прочь, потом оглянулась, призывно махнула рукой и почти прошипела:
– Следуйте за мной.
И вот мы покинули пределы Брашова.
Как описать последующие дни без излишнего драматизма и цветистого пафоса? Постараюсь быть точным и кратким. Задача, однако, не самая простая, поскольку здесь, в сумрачном диком краю, время течет иначе, чем на ярко освещенных городских улицах. Оно кажется спутанным, фрагментарным, и многие подробности последних дней сейчас представляются мне такими далекими и туманными, словно я не был непосредственным участником событий. Любые разговоры, происходившие между нами троими, помню лишь смутными отрывками.
Но одним своим внимательным, пристальным взглядом Илеана умеет внушать спокойствие, при котором все страхи и тревоги кажутся пустыми и нелепыми.
Вот как началось наше путешествие. Мы вышли за черту города, миновав «Забоданного оленя», свернули с каменистой дороги и зашагали через луг к лесу.
Когда приблизились к деревьям, Илеана предупредила:
– Держитесь тропы. Ни шагу в сторону без моего разрешения.
Вступив под лесной полог, мы оказались в совсем другом мире: тихом, влажном, прохладном. Поначалу тишину нарушали лишь шорохи в густом подросте, где обитала разная мелкая живность, которая испуганно бросалась врассыпную при нашем приближении.
Илеана энергично шагала впереди, стройная гибкая фигура среди деревьев. Немного спустя она остановилась и знаком подозвала нас:
– Подойдите. Вас нужно правильно снарядить для путешествия. Подготовить должным образом.
Мы с Габриелем переглянулись – и почувствовали что-то вроде всплеска того веселого, живого взаимопонимания, которое возникло между нами еще при первой встрече. Потом он посерьезнел лицом и двинулся дальше, а я последовал за ним.
Мы шли, наверное, часа два по узкой тропе между частыми деревьями, и к исходу второго часа Илеана выглядела точно так же, как в самом начале пути: все такая же бледная и обольстительная. Габриель был в легкой испарине и обнаруживал признаки небольшой усталости, а я задыхался, отдувался и отчаянно мечтал о привале. Одежда на мне насквозь промокла от пота и противно липла к телу.
Наконец мы достигли поляны, на краю которой был разбит лагерь. Он состоял из трех темно-красных фургонов, поставленных грубым подобием полукруга, в центре тлел костер, а возле него сидели четверо молодых мужчин. При нашем появлении из фургонов высыпали и другие обитатели лагеря, преимущественно мужчины, но были среди них и несколько старообразных женщин измученного вида. Дюжина этих человеческих особей подозрительно наблюдала за нашим приближением. Все в грязной одежде, с всклокоченными волосами, страшно неряшливые. С немытыми низколобыми лицами, по которым Ломброзо мог бы исследовать черепные характеристики народа[19 - Итальянский психиатр и криминалист Чезаре Ломброзо (1835–1909) разработал концепцию физиологически-психического «преступного типа», предполагающую существование особого типа людей, биологически предрасположенных к преступлениям. Согласно теории Ломброзо, таких «прирожденных преступников» легко обнаружить по определенным физическим признакам, прежде всего по форме черепа, чертам лица, морщинам и т. п.], известного под названием…
– Цыгане, – выдохнул Габриель. В его голосе явственно послышалось мальчишеское удовольствие, словно он воображал себя героем авантюрного романа, в котором белый человек отправляется в неведомые края за сокровищами и в ходе своих путешествий заслуживает уважение туземцев.
– Это зганы, – сказала Илеана и повелительно подняла руку, приказывая нам остановиться и стоять на месте. – Они снабдят нас всем необходимым. Но разговаривать с ними буду я одна.
Она обратилась к ним на резком, немелодичном языке румынского народа. Впрочем, в этих дробных перекатах твердых слогов есть своеобразное очарование.
При первой же фразе цыгане – или «зганы» на местном наречии – попятились с преувеличенно почтительным видом. Илеана отдала какие-то приказы (во всяком случае, я так понял по интонациям), и две женщины торопливо отошли от костра и скрылись в одном из фургонов. Никаких знакомых слов я в монологе нашей проводницы не различил, но одно повторялось необычайно часто: «стригой». Понятия не имею, что оно значит, но у меня возникло смутное впечатление, будто где-то я его уже слышал.
Завершив свою речь, Илеана отступила на шаг назад и приняла странную позу: лицом к цыганам, одна рука вытянута в сторону, прямо перед нами. Означал ли тот жест, что мы под ее защитой или что мы ее собственность, я не знал (хотя теперь уже догадываюсь).
Чтобы заполнить молчание, один из мужчин достал старую обшарпанную скрипку и принялся извлекать из нее тоскливую мелодию, которая, казалось, говорила о пустынных дорогах, полных опасностей горах, потерянных жизнях и невозможности настоящей любви. Я, уже несколько отдышавшийся, повернулся к Габриелю и процитировал строки Шекспира: «Ты не пугайся: остров полон звуков – и шелеста, и шепота, и пенья; они приятны, нет от них вреда»[20 - У. Шекспир. Буря. Акт III, сц. 2. Перев. М. Донского.]. Он кивнул, но, зачарованный музыкой, ничего не ответил. Признаюсь, я испугался не на шутку, когда мы вошли на цыганскую стоянку. Если бы нас не сопровождала грозная Илеана, несомненно, дело приняло бы совсем другой оборот.
Наконец из фургона показалась женщина с охапкой одежды и парой потрепанных заплечных мешков. Илеана указала на эту кучу тряпья:
– Это для вас. Переоденьтесь. Переложите вещи из чемоданов в котомки. Свои костюмы оставите в подарок зганам.
Я было запротестовал против такого унижения, но Габриель остановил меня.
– Раз так надо, значит надо, дорогой Морис.
По здравом размышлении мне пришлось признать, что для похода по горам предложенные нам наряды подходят гораздо больше, чем наши городские костюмы.
– А где нам переодеваться? – спросил я, ожидая, что нас отведут в один из фургонов или по крайней мере в какой-нибудь укромный загончик.
Но Илеана улыбнулась:
– Здесь. Прямо здесь и переодевайтесь.
Я ошеломленно уставился на нее, а Габриель рассмеялся:
– Да ладно тебе, Морис! Если у них так принято, надо почтить обычай. Давай останемся джентльменами. Останемся людьми цивилизованными.
И в нарушение всех английских приличий он принялся раздеваться. При виде этого скрипач заиграл бойчее, и музыкальные каденции зазвучали почти насмешливо. Я неохотно последовал примеру Габриеля, к мрачному восторгу цыганской шайки и к удовлетворению Илеаны, выразившемуся в загадочной улыбке.
Вскоре мы покинули стоянку – в серой прочной одежде, какую носят местные крестьяне, и с дерюжными заплечными мешками, где лежали наши немногочисленные вещи.
– Ну вот, теперь вы готовы, – промурлыкала Илеана, и я действительно чувствовал, что в нас с Габриелем произошла какая-то важная перемена, необходимая для допуска в мир дикой природы.
О последовавших затем долгих, изнурительных часах пешего пути, когда мы продвигались все глубже и глубже в лес, ощущая себя не столько отважными исследователями, сколько испуганными детьми из какой-то страшной сказки, и рассказать-то особо нечего.
Лишь раз мы сделали короткий привал, чтобы перекусить. Илеана выдала нам хлеб с сыром и с нескрываемым презрением смотрела, как мы жадно уплетаем нехитрую пищу.
Сама она, должно быть, ела втихомолку, за нашими спинами, ибо я ни разу не видел ее за этим занятием. Она полна секретов и вызывает у любого наблюдателя множество вопросов, ответы на которые, подозреваю, лучше и не знать.
Мы шли, и шли, и шли. Куда ни глянь, кругом одни деревья, и ничего больше. Стволы, листва, корни, ветви – древесное изобилие, поглощающее свет и создающее в этом девственном лесу вечные сумерки. Мы трое стали тенями, уходящими все дальше в царство теней.
Наконец мы остановились на ночлег. Разожгли костерок и улеглись вокруг него.
– Не бойтесь, здесь вы в полной безопасности, – сказала Илеана, когда мы с Габриелем с несчастным видом завернулись в одеяла и уставились на пляшущие языки пламени. – Ни один зверь не приблизится, они боятся огня. Вы оба под моей защитой, господа.
Мы с Габриелем настолько устали за день, что заснули почти сразу, даже не думая об опасностях, таящихся в лесной глуши, куда нас привело собственное безрассудство.
Следующий день ничем не отличался от первого: такое же утомительное путешествие по малохоженой, изрядно заросшей тропе.
Никаких разговоров между нами троими не велось, но мы с Габриелем изредка перекидывались красноречивыми взглядами. Возможности остаться наедине, чтобы возобновить привычное откровенное общение, у нас не было.
Один раз, после полудня, Илеана остановилась и низко нагнулась, разглядывая притоптанную траву у обочины. Она провела по траве ладонью, будто погладила, а потом выпрямилась и пробормотала:
– Здесь недавно проходил человек. Кто-то, кого я не знаю.
– Вы поняли это по нескольким примятым травинкам? – спросил Габриель.
Илеана смерила его презрительным взглядом профессионала, вынужденного отвечать на глупые вопросы любителя.
– Все мои чувства восприятия чрезвычайно обострены, мистер Шон. Я много лет оттачивала охотничьи навыки.
Перед самым наступлением темноты мы встали на ночевку. Габриель и я занялись костром. По непонятной причине мой товарищ прятал глаза и избегал разговаривать со мной. На несколько минут мы потеряли нашу темноволосую проводницу из виду. Когда огонь начал разгораться, она вернулась и принесла двух жирных кроликов с аккуратно свернутыми шеями.
Как ей удалось поймать их за столь короткое время, я совершенно не представляю, хотя и помню, что она говорила про свои охотничьи способности. В тот вечер мы сытно поели; правда, сама Илеана опять воздержалась. Зато, пока мы рвали зубами мягкое кроличье мясо, она рассказала нам столько всего интересного, сколько никогда не рассказывала ни прежде, ни впоследствии. Об истории Трансильвании, о местном народе и господарях, о войне с турецкими захватчиками, о храбрости и смекалке Сажателя-на-кол.
Несмотря на крайнюю усталость, мы слушали с жадным вниманием, точно дети, сидящие у ног сказочника. Согретые костром, полные впечатлений от рассказов о кровопролитных сражениях, отваге и героизме, мы заснули крепким, мирным сном, хотя меня, признаться, слегка беспокоило одно обстоятельство: мне казалось, будто между Габриелем и Илеаной возникла и крепнет взаимная симпатия.
Прошел еще один день нашего путешествия, и мы наконец приблизились к окраине леса. Мало-помалу деревья начали редеть, и просветы неба среди ветвей становились все шире. Я заметил, что наша маленькая компания разделилась: Габриель с Илеаной все чаще уходили вперед, занятые разговором, а я, старый и одышливый, изо всех сил старался не просто не отстать, а не свалиться замертво. Во мне нарастала знакомая муторная тревога – предчувствие предательства.
И вот мы остановились на очередной ночлег, теперь уже на самом краю леса, у подножья Карпатских гор. Когда мы уселись ужинать у костра, Илеана снова заговорила о прошлом – на сей раз об исконных владельцах замка, к которому мы держали путь.
– Род Дракул некогда славился своей смелостью и благородством, – начала она, возвысив свой мелодичный голос над треском костра. – В давние времена они неизменно оказывали заботу и защиту своим подданным. Однако с течением веков что-то в них испортилось, усохло. Они стали жестокими, алчными и утратили всякое милосердие. О них ходили самые странные истории, разносились самые дикие слухи. Кто знает теперь, что правда, а что нет? Последний из Дракул умер в прошлом веке. Наследников не осталось. Родовой замок пустует и разрушается. Обычные люди не смеют туда соваться, но мы с вами, друзья мои, люди далеко не обычные. Мы презираем и отвергаем все заурядное.
В продолжение всей этой речи я следил не столько за Илеаной, сколько за своим другом. На лице Габриеля отражалось восторженное внимание и доверчивое обожание – я и не предполагал, что он способен на такие эмоции. Невзирая на изнеможение, спал я плохо: то и дело просыпался от дурных снов и неловко ворочался, одолеваемый страхами и сомнениями.
Даже сейчас я не уверен, действительно ли я видел после полуночи все, что опишу ниже, или же то была сонная фантазия, галлюцинация, порожденная усталостью и тревогой.
Так или иначе, у меня полное впечатление, что я пробудился среди ночи и глазам моим предстало в высшей степени странное зрелище: наша проводница, совершенно голая, стояла перед костром, воздев руки в подобии торжественного жреческого жеста. Я совсем не любитель женской наготы, но при виде Илеаны даже я невольно исполнился восхищения. Ее поджарое мускулистое тело блестело от пота, но оно было также и соблазнительно женственным: упругие груди с крупными твердыми сосками, плавные изгибы бедер, таинственная густая тень в низу живота. У меня перехватило дыхание, словно я, подобно Пигмалиону, лицезрел идеальную статую, ожившую чудесным образом. Ну разве может мужчина традиционных взглядов устоять перед такой женщиной?
Илеана бормотала какие-то непонятные слова, вероятно на своем родном наречии, среди которых я разобрал лишь одно знакомое: «стригой».
Я лежал неподвижно, полный неясных безымянных страхов, и наблюдал за диковинной сценой из-под полуприкрытых век, чтобы женщина не заметила. Однако обмануть ее мне не удалось. Уже через считаные секунды после моего пробуждения она потянула носом, принюхиваясь, а потом резко повернулась ко мне. Я увидел, что по глубокой ложбинке у нее между грудями стекает струйка какой-то жидкости. Илеана одним прыжком очутилась возле меня, присела на корточки. Она впервые оказалась так близко, и я ощутил ее запах: металлический, кисловатый и… какой-то древний, что ли.
Я не мог пошелохнуться. Оцепенел, как кролик перед удавом. Ее мягкие пальцы погладили мое лицо. Ее дыхание, странно прохладное, защекотало мою кожу.
– Спи, – шепнула она. – Спи, Морис Халлам. Тебе здесь смотреть нечего.
Пока она говорила, перед моими глазами все поплыло, потемнело, и я погрузился в дремотное забытье.
Даже не знаю, как истолковать картину, которая явилась мне, когда я полуочнулся от сна позже, в глухой предрассветный час.
Сейчас я стараюсь убедить себя, что мне просто приснился кошмар, только очень реалистичный. Но я не уверен. Далеко не уверен.
Вот что я мельком увидел, когда на несколько мгновений вынырнул из дремы: Илеана, по-прежнему голая, сидела верхом на Габриеле, и оба вскрикивали. Их тела, озаренные бешено пляшущим пламенем, были измазаны кровью, блестевшей в свете костра. Вокруг них метались причудливые тени, и мне даже на миг померещилось, будто на спине у женщины распахнулись два широких черных крыла.
Однако мгновение спустя видение померкло, и больше я ничего не помню.
Когда я пробудился в следующий раз, уже занимался рассвет, и наша стоянка выглядела совершенно обычно. Габриель все еще спал, с самым безмятежным выражением лица. Илеана, снова одетая (если, конечно, она вообще раздевалась ночью), сидела у костра.
– Доброе утро, мистер Халлам, – улыбнулась она, и я промямлил «доброе утро».
Она указала на горы, вздымавшиеся могучей стеной перед нами.
– Сегодня начнем восхождение. Вы готовы следовать со мной к Замку?
Во рту у меня было сухо. Я тяжело сглотнул и выдавил жалкое, хриплое «да». Я собирался задать Илеане пару вопросов по поводу ночных сцен – клянусь, без малейшего осуждения или чего-то вроде, – но тут проснулся Габриель, и новый день по-настоящему начался, а вся смелость, какая во мне была, бесследно испарилась.
Выступаем через несколько минут. Эту запись я торопливо сделал в последний час нашей стоянки. Мы полностью готовы к пути. Илеана призывно взмахивает рукой. Сейчас начнется восхождение, и нас ждет страшная встреча с родовым гнездом покойного графа Дракулы. Возможно, это прозвучит глупо, но если бы у меня осталась хоть капля веры во всемудрого Господа, я бы сегодня молился Ему неустанно.
Из дневника Арнольда Солтера
16 ноября. Грейт-Рассел-стрит, убогая кофейня под сенью Музея. Если верить облупленной вывеске над дверью, называется заведение «Лошадиная поилка».
Именно там я встретился с лордом Тэнглмиром сегодня в начале шестого. Он прибыл раньше условленного часа и сидел в углу неожиданно просторного зала; на столе перед ним уже стоял чайник.
В липком спертом воздухе висел запах дешевого табака. Больше в кофейне никого не было, кроме двух пожилых дам, занятых беседой, и худосочного малого со скошенным лбом, который лениво водил взглядом по помещению, отвлекаясь от созерцательных упражнений для того лишь, чтобы аккуратно откусить от тонкого ломтика кекса.
Тэнглмир помахал мне рукой. Приблизившись, я увидел, что старый волкодав лежит врастяжку на полу и спит. Жуткая зверюга, если смотреть вблизи.
