Лжепророк

Пройдя едва полпути, Мендельн наконец-то увидел Ульдиссиана воочию.

Обладатель светлых, песчано-русых волос, крепко сложенный, выглядел брат в точности как сельский житель, крестьянин, каковым и был от рождения – и, надо сказать, весьма неплохим. Широкоплечий, с квадратной челюстью, поросшей коротко остриженной бородой, старший из братьев отличался своеобразной грубоватой красотой, обаянием, привлекавшим к нему людей. На высокомерных жрецов либо пылких пророков, привычных для многих его последователей, он не походил ни единой чертой. Он был одним из них, из простого народа, так же, как и они, преуспевал и терпел неудачи, а еще пережил тяжелейшую из утрат, потеряв всех родных, кроме Мендельна, во время чумного поветрия. В те времена Ульдиссиан, ища спасения для близких, обращался к одному миссионеру за другим, но помимо пустословия да намеков на пожертвования не получил ничего. Это-то горе и породило в нем неизбывную ненависть к сектам наподобие Церкви Трех и Собора еще до того, как обе затеяли на него охоту.

Сидя на бревнышке, Ульдиссиан что-то истово втолковывал собравшимся. Мендельн, даже не вслушиваясь в его слова, безошибочно понял: брат воодушевляет учеников, а заодно объясняет, что значит следовать его пути. Да, речи его звучали весьма достойно, вот только Мендельнов брат слишком уж часто не следовал собственным наставлениям сам. Казалось, в последнее время Ульдиссиан утратил власть над своей невероятной мощью, и теперь она повелевает им, а не он ею.

Последним примером подобного послужил Урджани. Изначально Ульдиссиан замышлял взять тамошних жрецов живьем, а вовсе не убивать, об истинных повелителях, владыках демонов, их расспросить собирался… Однако когда один из них в отчаянной попытке отсрочить неизбежное ударил по эдиремам – да и удар-то нанес пустяковый, без труда отраженный, Ульдиссиан, охваченный яростью, ударил в ответ.

Останки жрецов, взорвавшихся изнутри, разбросало на дюжину ярдов вокруг, а Ульдиссиан даже глазом не моргнул, будто так и намерен был поступить с самого начала.

– Они служили Трем.

Этим доводом брат обрывал все увещевания Мендельна. В Урджани он с теми же словами велел спалить последний из храмов дотла – чтоб-де о нечестивой секте и памяти никакой не осталось.

И вот теперь тот самый, кто походя разорвал на части разом несколько живых душ и предал огню их храм, сердечным кивком дал приверженцам понять, что пора расходиться. Сияние над ним приугасло, однако по-прежнему оставалось довольно заметным.

После того как все разошлись, рядом осталась только Серентия, дочь торговца по имени Кир, одним из первых павшего жертвой Ульдиссиановых сил. Естественно, в этом старший из братьев был не повинен: постигшие деревню бедствия втайне подстроила все та же Лилит. Синеглазая, черноволосая, Серентия была очень и очень красива. Некогда бледная, кожа ее, подобно Ульдиссиановой, покрылась бронзой загара. В отличие от братьев, носила она свободные складчатые одежды, на манер жителей нижних земель, ни на минуту не расставалась с любимым копьем, и красоту ее (по крайней мере, на взгляд Мендельна) портила разве что жутковатая целеустремленность во взгляде.

– Мендельн! – Поднявшись, Ульдиссиан приветствовал брата, как будто тот отсутствовал не один день. – Ты где пропадал?

– Там… за пределами.

Радость старшего брата заметно померкла.

– А-а… И кто на сей раз? Дракон, или ее отродье?

Под «нею» имелась в виду демонесса, Лилит.

– Да, Ратма. Насчет отца предостерегал, и…

Окружавший Ульдиссиана лазоревый ореол ярко вспыхнул, заставив случившихся неподалеку вздрогнуть от неожиданности, однако все они поспешили отвести взгляды в сторону.

– Как всегда! Уж не думает ли он, будто я за отцом его совсем не слежу? Чем всякий раз удирать в темноту, нашептав очередных ужасов, Ратма лучше бы с нами пошел – все больше толку!

Ореол сиял ярче и ярче. В сердце Мендельна зашевелилась злость, однако младший из сыновей Диомеда взял себя в руки.

– Ульдиссиан, ты сам знаешь: Ратма рискует не меньше нашего… а за то, что он – сын Лилит, ненавидеть его ни к чему. Он сам сожалеет об этом сильнее, чем ты в силах вообразить.

Лазоревое сияние вновь приугасло. Ульдиссиан шумно перевел дух.

– Да, да… твоя правда. Прости, Мендельн. Последние несколько дней оказались слишком уж длинными, ты не находишь?

– По-моему, дни становятся все длинней и длинней с каждым вздохом.

– Соскучился я по хозяйству, по ферме…

– И я, Ульдиссиан. Даже я.

Тут и Серентия, наконец, подала голос.

– А об Ахилии вестей нет? – щурясь на Мендельна, спросила она.

– Ты же знаешь: были бы хоть какие-то – я бы сразу сказал.

Серентия стукнула оземь древком копья. От места удара по земле разбежались кругами алые волны энергии. Мощью Серентия превосходила всех Ульдиссиановых учеников. Одна беда: сил ей в немалой мере придавала тревога о судьбе охотника, и чем дольше он пропадал неведомо где, тем безогляднее она ими пользовалась. Та же беспечность в последнее время сделалась общей чертой большинства эдиремов, но, кажется, кроме Мендельна, человека среди них относительно постороннего, никто этого не замечал.

– Ахилий найдет возможность вернуться к тебе, – вмешался Ульдиссиан. – Найдет, Серри, не сомневайся.

Однако Серентия его уверенности не разделяла.

– Если б он мог, уже был бы с нами!

– Вот подожди, и сама убедишься.

С этим Ульдиссиан обнял ее за плечи, чем в давние времена вогнал бы дочь Кира в краску. Серентия обожала его с самого детства, а любовь к Ахилию обнаружила в сердце лишь незадолго до того, как их храбрый друг пал в бою с демоном по имени Люцион.

– А за ангелом, – добавил Ульдиссиан, повернувшись к Мендельну, – я, как и сказал, приглядываю в оба, но сам посуди: чем он может нам угрожать? Что может нам противопоставить такого, чего не могла Церковь Трех? Ратма так долго прятался от всех на свете, что теперь ему трудно себе представить…

От края лагеря донесся предостерегающий вопль, а за ним – целый хор злобных криков, и эти новые голоса принадлежали вовсе не эдиремам.

Ульдиссиан, сдвинув брови, поднял взгляд к небу. Казалось, он, скорее, раздосадован, чем удивлен.

– Гости явились, – сообщил он. – Незваные. Много.

– Церковь Трех? – едва ли не с радостью спросила Серентия и подняла копье, словно намереваясь сию же минуту послать его в цель.

– Не знаю, но кто еще это может быть? – откликнулся Ульдиссиан, направляясь на крик. – Ладно. Кем они ни окажись, встретим в точности так же, как всегда встречали гостей из Церкви Трех!

Кирова дочь улыбнулась. Улыбка Серентии живо напомнила Мендельну выражение, нередко появлявшееся на ее лице в дни одержимости демонессой, Лилит. Сорвавшись с места, она поспешила за Ульдиссианом, и оба быстро оставили Мендельна далеко позади.

Сам он не сделал ни шагу, но вовсе не потому, что решил уклониться от боя. Вслушиваясь в шум завязавшейся схватки, Мендельн задумался. Кто мог предпринять это столь же безнадежное, сколь и нежданное нападение? На Церковь Трех, даже если допустить, что им удалось собрать хоть какие-то силы, вроде бы непохоже… однако больше ему никто, кроме Инария, в голову не приходил. Между тем, настолько примитивного, откровенного акта враждебности со стороны ангела Мендельн представить себе не мог: ведь, по словам Ратмы, отец его всегда действовал, прячась за очевидным, втайне от всех направляя ход дела в угодную ему сторону…

Внезапно выругавшись, Мендельн вскочил и бросился вдогонку за остальными. Чем бы ни казалась эта атака на первый взгляд, за нею кроется нечто иное, куда более ужасающее… и, может статься, поражения уже не предотвратить.

Глава вторая

Поспешая к границе лагеря, Ульдиссиан ни в коей мере не беспокоился. Подобным образом, коварно, исподтишка, его и его сторонников атаковали не в первый раз. Однажды Лилит ухитрилась укрыть полчища мироблюстителей пополам с еще более нечестивыми морлу под чарами невидимости, и враг незамеченным подошел почти так же близко, но одолеть эдиремов ей это не помогло.

Вдобавок, не забывая, в каком они окружении, Ульдиссиан загодя позаботился о том, чтоб в случае повторения подобного трюка лагерю ничто не угрожало, и вот его предосторожности окупились сполна.

В самом деле, из джунглей к строю эдиремов текли волною вовсе не вышколенные, облаченные в серебро инквизиторы Собора Света, а сущий сброд, разношерстная орда, весьма схожая с его собственным воинством. Вооружены нападавшие были не только мечами, но и плотницкими топорами, и вилами, и множеством прочих орудий труда, превращенных в орудия смертоубийства. С криками, с воплями мчались они к замершим в ожидании эдиремам, и в сердце каждого Ульдиссиан чувствовал неукротимый гнев.

– Это не Церковь и не Собор, это простые люди! – без всякой на то необходимости объявила Серентия, изготовив копье к броску. – Но так же не может быть! Наверняка это морок, насланный, чтобы с толку нас сбить!

Внимания ее подозрения вполне заслуживали: иллюзиями ни та ни другая из могущественных сект не брезговала. Отринув прочь все сомнения, Ульдиссиан протянул вперед левую руку.

Сотворенная им волна чистого звука смела нападавших, точно перышки. Вражьи воины, среди которых Ульдиссиан заметил не только мужчин, но и женщин, взлетели в воздух, отброшенные назад. Одних швырнуло о стволы деревьев, другие исчезли в темноте зарослей. Пронзительные предсмертные вопли повергли Ульдиссиана в дрожь, однако это нисколько не помешало ему ударить снова.

Стоявшая рядом Серентия, прицелившись, метнула копье. Пронзив одного из врагов навылет, ее оружие прикончило и второго, бежавшего следом. Едва оба упали, окровавленное копье само собою вернулось к хозяйке.

Прочие эдиремы не предоставили им биться с врагом вдвоем. Еще один из атакующих вспыхнул, охваченный пламенем, а столкнувшись с еще двумя, поджег и их. Трое горящих посеяли хаос в рядах соратников: остальные, опасаясь даже прикоснуться к ним, бросились врассыпную.

Чуть в стороне мерцающие сферы поднимали вражеских воинов высоко в воздух, а после роняли их на головы товарищей. Плети волшебной силы, захлестнув горло, затягивались, душа нападающих одного за другим.

Кое-кто из эдиремов защищал лагерь при помощи вполне обычного с виду оружия наподобие луков, однако и здесь дело не обходилось без волшебства. Направляемые волей лучников, их стрелы разили врагов в самое сердце.

Среди нападавших тоже имелись лучники, но, обнаружив, как долго они мешкали с началом стрельбы, Ульдиссиан был здорово удивлен. Из темноты джунглей донесся свист, и к строю эдиремов полетели первые стрелы врага. Мастерство вражьих стрелков оставляло желать много лучшего, но при таком множестве оборонявшихся промахов им опасаться не стоило.

Стрелы Ульдиссиан подчинил себе, не шевельнув даже пальцем. Развернувшись на полпути, все они устремились назад и одна за другой поразили бегущих к лагерю. Шестеро воинов разом рухнули, будто подкошенные, со стрелами в горле.

Внезапная атака на глазах оборачивалась сокрушительным поражением, причем никто из эдиремов не получил даже царапины. Охранников Ульдиссиан обучил создавать щиты, не пробиваемые обычным, бренным оружием, и теперь не уставал удивляться: отчего напавшие не приняли этого в расчет? Чем дальше, тем больше казались они именно теми, кем выглядели с виду – простонародьем, крестьянами и им подобными. Теми самыми, кому следовало бы охотно примкнуть к эдиремам, а вовсе не истреблять их.

Однако они шли в бой, хотя теперь в их ярости чувствовалась немалая доля отчаяния. Большинство, подобно тораджанам с их многочисленными сородичами, были смуглы, но среди них попадались и первые на памяти Ульдиссиана светлокожие жители нижних земель, вполне способные сойти за таких же асценийцев, как и он сам. По слухам, они населяли земли, включавшие в себя северную часть Кеджана, но кроме Лилии, фальшивого облика Лилит, Ульдиссиан за все проведенное в джунглях время ни одного такого еще не встречал.

И все-таки сходство с ним не уберегло их от судьбы темнокожих товарищей. Их подлое нападение Ульдиссиан вознаграждал сторицей, а достойной наградой почитал одну только смерть. Груды трупов росли в высоту, навевая жуть и в то же время пробуждая к жизни чувство стыда, однако ему и в голову не приходило, как положить конец схватке. Натиск врага не ослабевал, а его люди, уверенные в победе, были не склонны прекращать бой, чем дальше, тем больше походивший на бойню.

Вдруг за спиной Ульдиссиана зазвучала речь на языке совершенно неведомом и непонятном. В тот же миг там, позади, вспыхнул неяркий свет.

Один из убитых врагов вскочил на ноги, словно марионетка на туго, рывком натянутых нитях. Поначалу жуткий мертвец словно бы приготовился броситься на эдиремов, но тут же развернулся кругом, лицом к бывшим союзникам.

Следом за ним поднялся второй труп, и третий, а за ними – еще разом около полудюжины.

Первый шагнул навстречу врагам, и этого, наконец, оказалось довольно, чтоб нападение прекратилось. При виде идущего к ним мертвеца вначале один, затем еще несколькие, а затем все нападавшие до единого развернулись и в панике бросились прочь. В их бегстве не чувствовалось ни складу ни ладу: казалось, они просто стремятся спастись, полагая, будто за ними вот-вот устремится целая армия упырей, восставших из мертвых.

Несколькие из сторонников Ульдиссиана запустили вслед убегающим – кто огненными шарами, кто стволами вырванных с корнем деревьев, но затем грандиозность происшедшего сделалась очевидна для каждого. Окрестности лагеря сплошь устилали тела убитых, однако среди эдиремов таковых не имелось ни одного. Защитники лагеря торжествующе завопили.

Ульдиссиан обернулся к Мендельну: он-то и бормотал заклинания на непонятном языке. Выглядел брат так же мертвенно, как и поднятые им на ноги трупы, а в руках сжимал тот самый жутковатый кинжал, на вид словно бы выточенный из бивня… или из кости. Оружие Мендельн держал острием книзу. Зловещее сияние порождал его клинок.

Повернув кинжал острием вверх, младший из братьев пробормотал еще слово.

Со стороны джунглей донесся глухой звук падения чего-то тяжелого. Оглянувшись, Ульдиссиан увидел, как оживленные мертвецы вновь валятся наземь и замирают бесформенными грудами среди прочих тел. Некоторые из эдиремов невольно принялись осенять себя ритуальными знаками на манер приверженцев Церкви Трех и Собора: давние привычки изживаются не в один день, пусть даже перед лицом страшной правды касательно обеих сект.

– Я должен был предпринять хоть что-нибудь, – без лишних слов пояснил Мендельн. – Все это начало принимать слишком уж страшный и унизительный оборот.

– Они напали на нас. Подло, исподтишка, если ты вдруг запамятовал. И получили по заслугам.

Однако винить брата в стремлении прекратить бойню, пусть даже гибли в бою только враги, Ульдиссиан не мог.

– Возможно, возможно…

Этот тон Ульдиссиану был прекрасно знаком и чем дальше, тем сильней раздражал его.

– Возможно, с виду они на нас и похожи, но пусть это, Мендельн, тебя не обманывает. Если они не из Церкви Трех, значит, служат Инарию.

– Жаль, допросить здесь некого, – заметила Серентия, ткнув древком копья одно из мертвых тел. – Эдиремы день ото дня становятся лучше и лучше. Взгляни, Ульдиссиан: в живых не осталось ни одного.

– И не должно было, – откликнулся Ульдиссиан, сам удивившись собственному тону, пусть всего-навсего из-за его равнодушия. – Но ты права: узнать, что все это могло означать, нам бы не помешало. Облик умеют менять – стало быть, либо ангелы, либо демоны. Но почему тогда бились, будто обычные крестьяне да мастеровые?..

И тут он вдруг понял, о чем хотел сказать Мендельн.

– Вздор какой-то! Они же должны были знать, что мы их в клочки разнесем. Уж теперь-то и о Торадже, и о других городах, где нашлись храмы Церкви Трех, наверняка всем известно…

– Послушай-ка…

Казалось, брат готов высказать предположение насчет того, что скрывалось за отбитой атакой, и это при всей внешней невозмутимости Ульдиссиана встревожило его до глубины души.

– Что?

– Позволь мне, – вполголоса, так как вокруг, в ожидании новых приказов, во множестве собрались эдиремы, заговорил Мендельн, – пару минут побродить среди… побежденных и выбрать нескольких. А после вели остальным собрать тела для сожжения либо захоронения.

– Выбрать? – Серентия побледнела, как полотно. – Что значит «выбрать»? Для чего выбрать?

– Как для чего – для допроса, конечно же.

Старательно сохраняя спокойствие на лице, Ульдиссиан немедля велел приверженцам взяться за тела убитых, а брату шепнул:

– Ступай прямо сейчас. Выбери двух. Только двух. А я помогу переправить их туда, где нам не помешают.

– Но эти двое могут ни о чем не знать. Вот если б я смог осмотреть еще нескольких…

– Двух, Мендельн! Двух. Не больше. Остальным просто вели эту пару не трогать.

Юноша в черном негромко вздохнул.

– Хорошо, будь по-твоему. Тогда мне лучше всего не медлить, не то большую часть убитых успеют унести.

– Ульдиссиан, – заговорила Серентия, подождав, пока Мендельн не отойдет подальше, – я его как друга, почти как брата люблю, однако тревожно мне за него. По-моему, не к добру это все: он же с головой ушел в чары, затрагивающие мертвых.

– Я этому тоже вовсе не рад, но никакого зла он до сих пор не совершил. Напротив, спас многих из нас, и меня в том числе.

– А еще, пусть совсем ненадолго, вернул мне Ахилия…

В глазах Серентии блеснули капельки влаги.

– За Мендельном я приглядываю, не сомневайся. И если решу, что он – или этот треклятый Ратма – переступил черту, так этого не оставлю, Серри, нипочем не оставлю. Злодейства я даже от брата родного не потерплю.

Говорил он вполне серьезно – серьезнее, чем она думала. Если все эти штудии доведут Мендельна до чего-либо скверного (чем это может оказаться, Ульдиссиан сейчас не смел даже предположить), старший из Диомедовых сыновей остановит младшего без раздумий.

Если потребуется, то и навсегда. Иного выбора у Ульдиссиана нет.

Сохранить затею Мендельна в полном секрете от остальных возможности не представлялось, однако Ульдиссиан с Серентией постарались отвлечь эдиремов на себя, пока брат не отыщет двух подходящих мертвых тел. Как только Мендельн нашел их, Ульдиссиан помог ему унести трупы подальше от остальных, а Серентия осталась в лагере – приглядывать, чтобы никто не забрел туда, где оба возьмутся за дело.

– Вот тут. Тут будет лучше всего, – наконец-то решил младший из братьев.

Вначале они оттащили трупы от лагеря, а после, по одному, перенесли в выбранное Мендельном место. Для воплощения замысла младший брат подыскал небольшую полянку – минутах в десяти ходу от лагеря, однако ж Ульдиссиан предпочел бы отойти еще дальше. Невдалеке журчал ручеек, над головой нависали шатром густо поросшие листьями ветви, а заросли джунглей, обступавших поляну стеной, превосходно укрывали обоих от глаз эдиремов. Вот призванные Мендельном жутковатые силы самые чуткие из них, скорее всего, заметят, но этому горю не поможешь ничем: брат загодя предупредил, что любая попытка оградиться от посторонних помешает допросу.

Мендельн торжественно, с предельной серьезностью уложил тела убитых бок о бок. Правые ладони их легли на сердце, левые же – на лоб.

– А это зачем? – невольно вырвалось у Ульдиссиана.

– Ратма с Траг’Улом учат, что душа соприкасается и с разумом, и с сердцем. Мне нужно призвать души погибших, а это усилит зов. Для нашей цели не обязательно, но дело значительно упростит… я ведь знаю: тебе хочется закончить как можно скорее.

– Да уж, хотелось бы.

Кивнув, Мендельн снова извлек из складок одежд костяной кинжал. От клинка так и веяло чем-то противоестественным, потусторонним, не вполне от мира сего. Но, сколь бы ни отвратительным казался он Ульдиссиану, старший из сыновей Диомеда помнил, как много добра принесло это оружие ему и его людям. Благодаря костяному кинжалу, во время последней великой битвы с воинством Церкви Трех Мендельн отправлял на встречу со смертью – новую встречу со смертью – одного морлу за другим, и сколько же спас при том жизней…

Но, тем не менее, вблизи от костяного кинжала Ульдиссиана просто-таки с души воротило. Этот кинжал был прямо связан со смертью и тем, что начинается за гранью смерти, а совать нос в такие материи никому из людей не стоило.

Повернув клинок вниз острием, Мендельн склонился к груди первого из убитых. При жизни то был человек средних лет, скорее всего – такой же крестьянин, как и сам Ульдиссиан. Лысеющий, отрастивший кой-какое брюшко, но до сих пор крепкий, плечистый, он выглядел так, будто просто уснул.

Мендельн занес острие кинжала над его сердцем. Ульдиссиан затаил дух, но его брат всего лишь принялся чертить на груди мертвого руны, вспыхивающие белым светом и тут же угасавшие, становясь не ярче потускневшего серебра. Общим числом рун оказалось пять.

Покончив с этим, юноша в черных одеждах проделал то же самое со лбом убитого, только руны на сей раз начертал другие. Далее Мендельн перешел ко второму из тел – телу девушки, по-видимому, лет этак не более двадцати, худой, узколицей… а главное, на взгляд Ульдиссиана, слишком уж юной для этакой гибели. Вправду ли она – та, кем кажется с виду? Если да, подоплека случившегося еще хуже, тревожнее, чем он полагал.

– Ульдиссиан, будь добр, отступи на шаг.

Когда старший брат отошел, Мендельн встал у ног мертвых тел. Теперь он поднял кинжал острием кверху. Едва над поляной зазвучали загадочные слова, слова наречия, посредством магии перенятого им от Ратмы, у Ульдиссиана волосы поднялись дыбом.

Над мертвыми телами вспыхнули крохотные волшебные огоньки. Не прекращая говорить, Мендельн опустился на колени, протянул вперед руку, коснулся острием кинжала ладони, покоившейся на сердце мужчины.

При виде тоненькой алой линии, прочерченной кинжалом на коже, Ульдиссиан невольно вздрогнул. Крови он уже не ожидал. Однако прежде чем он успел хоть что-нибудь сказать, Мендельн проделал то же самое с ладонью девушки. Странно, но когда он отнял кинжал от пореза, на мерцающем клинке не осталось ни пятнышка.

Пробормотав еще что-то, брат в ожидании замер. Долго ждать ему не пришлось. Миг – и над трупами сгустился туман, но природным, естественным он оказаться никак не мог. Несколько прядей тумана, словно щупальца, потянулись к кровоточащим ладоням, и…

Лужицы крови, скопившиеся на коже мертвых, начали стремительно уменьшаться, словно бы высыхая… или будто туман поглощал, всасывал кровь.

– Мендельн…

Вновь что-то пробормотав, брат отмахнулся: молчи, дескать, молчи! Наполовину свернувшаяся кровь на глазах иссякала, пока на коже не остались лишь ранки, нанесенные тонким клинком.

Как только последние капельки алой влаги исчезли, туман обрел форму… форму двух человеческих силуэтов.

Один из них смутно напоминал мужскую фигуру, а другой – женскую.

Мендельн молчал. Ульдиссиан, ожидая его указаний, тоже не проронил ни слова. Туманные силуэты чуть больше прежнего слились воедино, чем брат, похоже, был раздосадован.

– Не очень-то получилось, – упрекнул он себя самого. – Четкости не хватает, сходства с прижизненным обликом!

– Но ответить-то нам они смогут? – вмешался Ульдиссиан, желая поскорее покончить с допросом. – Разве не в этом вся суть?

– Да. Это, скажем так, самое злободневное.

Признав сие, Мендельн еще раз оглядел плоды трудов своих, сокрушенно покачал головой и указал кинжалом на тень мужчины.

– Как тебя называли при жизни?

Поначалу единственным откликом ему был только шелест ветра, но вот в этом шелесте послышался голос:

– Хадин… Хадин…

– Откуда ты родом? – удовлетворенный сим достижением, продолжал Мендельн.

– Т-Тораджа… Тораджа…

– Тораджа? – Ульдиссиан сдвинул брови. – Издалека же он шел…

– Согласен, путь он проделал неблизкий. Каков был твой род занятий? – продолжал младший брат, вновь обратившись к духу. – Принадлежал ли ты к приверженцам Церкви Трех?

На сей раз без заминки не обошлось, как будто вопросы Мендельна оказались для призрака слишком сложны. Но вот…

– Я возделывал землю и растил на ней хлеб… как отец мой, и дед, и мой пра…

– Довольно! Теперь отвечай насчет Церкви Трех! Был ты ее адептом?

– Нет…

– Мендельн, он наверняка врет, иначе зачем шел сюда со столь мрачными намерениями?

– Зачем ты пришел с теми, прочими, и напал на нас, если не служишь Трем? – пожав плечами, спросил Мендельн духа.

Снова заминка… а после:

– Чтобы спасти нашу землю… чтобы спасти весь Кеджан…

Ответ показался Ульдиссиану сущим вздором.

– Чтобы спасти весь Кеджан… от кого – от нас? Это же мы стремимся спасти всех и каждого!

– Терпение, терпение, – отвечал Мендельн брату, однако слова духа, очевидно, здорово озадачили и его.