скачать книгу бесплатно
– Еще бы, – согласился мистер Блум.
Чихала она теперь на него.
Он опустил взгляд на свои начищенные ботинки. Она пережила его. Овдовела. Для нее он мертвее, чем для меня. Всегда один должен пережить другого. Мудрецы говорят. Женщин на свете больше, мужчин меньше. Выразить ей соболезнование. Ваша ужасная утрата. Надеюсь, вы вскоре последуете за ним. Это только вдовы индусов. Она может выйти за другого. За него? Нет. Хотя кто знает. Вдовство больше не в чести[334 - Вдовство больше не в чести… – Королева Виктория (1819–1901, прав. 1837–1901) до конца жизни подчеркнуто соблюдала траур по мужу, принцу Альберту, скончавшемуся в 1861 г. Соответственно, тема вдовства и траура в Англии весьма приелась.], как старая королева умерла. Везли на лафете. Виктория и Альберт. Траурная церемония во Фрогморе[335 - Фрогмор. – Для принца Альберта построен был мавзолей во Фрогмор Лодж, вблизи Виндзорского замка; там же была поздней похоронена Виктория.]. Но в конце она себе позволила парочку фиалок на шляпку. Тщеславие, в сердце сердца[336 - В сердце сердца – «Гамлет», III, 2.]. Все ради тени. Консорт, даже не король. Ее сын, вот где было что-то реальное. Какая-то новая надежда, а не то прошлое, которое, она все ждала, вернется. Оно не может вернуться. Кому-то уйти первым – в одиночку, под землю – и не лежать уж в ее теплой постели.
– Как поживаете, Саймон? – тихо спросил Нед Лэмберт, пожимая руку. – Не виделись с вами целую вечность.
– Лучше не бывает. А что новенького в нашем преславном Корке?
– Я ездил туда на скачки на Светлой неделе, – сказал Нед Лэмберт. – Нового одно старое. Остановился у Дика Тайви.
– И как там наш Дик, честняга?
– Как есть ничего между ним и небом, – выразился Нед Лэмберт.
– Силы небесные! – ахнул мистер Дедал в тихом изумлении. – Дик Тайви облысел?
– Мартин Каннингем пустил подписной лист в пользу ребятни, – сказал Нед Лэмберт, кивнув вперед. – По нескольку шиллингов с души. Чтобы им продержаться, пока получат страховку.
– Да-да, – произнес неопределенно мистер Дедал. – Это что, старший там впереди?
– Да, – сказал Нед Лэмберт, – и брат жены. За ними Джон Генри Ментон. Он уже подписался на фунт.
– Я был всегда в нем уверен, – заявил мистер Дедал. – Сколько раз я говорил Падди, чтоб он держался за ту работу. Джон Генри – это не худшее, что бывает.
– А как он потерял это место? – спросил Нед Лэмберт. – Попивал чересчур?
– Грешок многих добрых людей, – со вздохом молвил мистер Дедал.
Они остановились у входа в часовню. Мистер Блум стоял позади мальчика с венком, глядя вниз на его прилизанные волосы и тонкую, с ложбинкой, шею в новеньком тесном воротничке. Бедный мальчуган! Был ли он при этом, когда отец? Оба без сознания. В последний миг приходит в себя и узнает всех в последний раз. Все, что он мог бы сделать. Я должен три шиллинга О’Грэди. Понимал ли он? Служители внесли гроб в часовню. Где голова у него?
Через мгновение он прошел за другими, моргая после яркого света. Гроб стоял перед алтарем на подставке, по углам четыре высокие желтые свечи. Всегда впереди нас. Корни Келлехер, прислонив венки у передних углов, знаком указал мальчику стать на колени. Вошедшие стали там и сям на колени у мест для молящихся. Мистер Блум стоял позади, невдалеке от купели, и, когда все стали на колени, аккуратно уронил из кармана развернутую газету и стал на нее правым коленом. На левое колено он осторожно поместил свою шляпу и, придерживая ее за поля, благочестиво склонил голову.
Из дверей появился служка[337 - Из дверей появился служка… – В следующем далее «остраненном» описании христианской службы довольно вероятно влияние знаменитого толстовского описания в «Воскресении» (ч. I, гл. 39).], неся медное ведерко с чем-то внутри. За ним шел священник в белом, одной рукой поправляя столу, другой придерживая маленькую книжицу у своего жабьего брюха. А кто будет нам читать? Каркнул ворон: я опять.[338 - А кто будет нам читать? Каркнул ворон: я опять – вариация детского стишка.]
Они стали у гроба, и священник принялся быстро каркать по своей книжке.
Отец Гробби. Я помню, как-то похоже на гроб. Dominenamine[77 - Господиимя (искаж. лат.).]. Здоровенная морда. Заправляет спектаклем. Дюжий христианин.[339 - Дюжие (или «мускулистые») христиане – движение в англиканской церкви во 2-й пол. XIX в., утверждавшее важность телесного здоровья и физического развития для христианской религии и морали. В «Герое Стивене» упоминается нашумевший спор в начале 60-х годов между защитником этого движения Чарльзом Кингсли (1819–1875) и кардиналом Ньюменом.] Горе тому, кто на него косо глянет: священник. Ты еси Петр. Отъел бока, как баран на клевере, сказал бы Дедал. И брюхо раздулось, как у дохлого пса. Где он такие выражения находит, диву даешься. Пуфф: бока лопаются.
– Non intres in judicium cum servo tuo, Domine[78 - Не осуди раба Твоего, Господи (лат.).].
Дает им чувство собственной важности, когда над ними молятся по-латыни. Заупокойная месса. Все в трауре, рыдают. Бумага с траурной каймой. Твое имя в поминальном листе. Как зябко тут. Его и тянет поесть, когда сидит уныло все утро притопывает ногами да ждет следующего милости просим. И глаза жабьи. С чего его так пучит? Молли, эту с капусты. Может быть, тут воздух такой. На вид как будто раздут от газов. В таком месте должна быть адская пропасть газов. Мясников взять: сами становятся как сырые бифштексы. Кто мне рассказывал? Мервин Браун[340 - Мервин Браун – дублинский органист и учитель музыки.]. В крипте Святой Верберги[341 - Св. Верберга (VII в.) – из сонма англ. святых подвижниц. В дублинской церкви Св. Верберги (XII в.) – один из лучших органов на Британских островах.] у них чудный орган старинный полтораста лет им там пришлось пробуравить дырки в гробах чтобы газы выпустить и поджечь. Со свистом вырывается: синий. Свистнуло – и тебя нет.
Колено больно. Ох. Вот так лучше.
Священник взял из служкиного ведерка палку с шишкой на конце и помахал ей над гробом. Потом пошел в ноги гроба, помахал там. Вернулся на место и положил ее обратно в ведерко. Каким и был покуда не упокоился. Это все записано: он это все обязан проделать.
– Et ne nos inducas in tentationem[79 - И не введи нас во искушение (лат.).].
Служка вторил ему писклявым дискантом. Я часто думал, что лучше брать прислугу из мальчиков. Лет до пятнадцати. Старше уже, конечно…
А там святая вода, должно быть. Окропляет сном. Небось уже обрыдло ему махать махалкой над всеми трупами, что подвозят. Пускай бы полюбовался, над чем он машет. Каждый Божий день свежая порция: мужчины средних лет, старухи, дети, женщины, умершие родами, бородачи, лысые бизнесмены, чахоточные девицы с цыплячьими грудками. Круглый год бормочет над ними одно и то же потом покропит водой: спите. Сейчас вот Дигнама.
– In paradisum[80 - В рай (лат.).].
Говорит, он пойдет в рай или уже в раю. Над каждым повторяет. Нудное дело. Но что-то он должен говорить.
Священник закрыл книжку и вышел, служка за ним. Корни Келлехер открыл боковые двери, и вошли могильщики. Они снова подняли гроб, вынесли его и опустили на свою каталку. Корни Келлехер дал один венок мальчику, другой свояку, и все следом за ними вышли через боковые двери на воздух, теплый и пасмурный. Мистер Блум вышел последним, сунув обратно в карман сложенную газету. Взор его оставался чинно потуплен, пока каталка с гробом не повернула налево. Железные колеса визгливо скрежетнули по гравию, и отряд тупоносых башмаков двинулся за каталкой по аллее могил. Тари тара тари тара тару. Батюшки, тут разве можно петь.
– Мавзолей О’Коннелла[342 - Сердце Дэниэла О’Коннелла, умершего в Италии на пути из Рима, было погребено в церкви Св. Агаты при Ирландском колледже в Риме; тело же захоронено на кладбище Проспект в Дублине.], – сказал Дедал рядом с ним.
Кроткие глаза мистера Пауэра поднялись к вершине высокого обелиска.
– Тут он покоится, – произнес он, – среди своего народа, старый Дэн О’. Но сердце его погребено в Риме. А сколько разбитых сердец погребено тут, Саймон!
– Там вон ее могила, Джек, – сказал мистер Дедал. – Скоро и я лягу рядом. Да призовет Он меня, когда будет воля Его.
Не удержавшись, он начал тихо всхлипывать, бредя неровной, оступающейся походкой. Мистер Пауэр взял его под руку.
– Ей лучше там, где она сейчас, – мягко промолвил он.
– Да, я знаю, – ответил сдавленно мистер Дедал. – Она сейчас на небе, если только есть небо.
Корни Келлехер шагнул в сторону и пропустил остальных вперед.
– Печальные события, – учтиво заговорил мистер Кернан.
Мистер Блум прикрыл глаза и дважды скорбно покивал головой.
– Все остальные надели шляпы, – заметил мистер Кернан. – Я думаю, и нам тоже стоит. Мы последние. Это кладбище коварное место.
Они покрыли головы.
– А вам не кажется, что его преподобие отслужил слишком скоропалительно? – сказал с неодобрением мистер Кернан.
Мистер Блум солидно кивнул, глянув в живые глаза с красными прожилками. Скрытные глаза, скрытные и обыскивающие. Видимо, масон: точно не знаю. Опять рядом с ним. Мы последние. В равном положении. Авось, он что-нибудь еще скажет.
Мистер Кернан добавил:
– Служба Ирландской Церкви[343 - Ирландская Церковь – ирл. ветвь англиканской церкви со службой по-английски. Том Кернан, согласно рассказу «Милость божия», некогда перешел из этой церкви в католичество, но сохранил, как видим, предпочтение к ней.], на Иеронимовой Горе и проще и более впечатляет, я должен это сказать.
Мистер Блум выразил сдержанное согласие. Язык, конечно, многое значит.
Мистер Кернан торжественно произнес:
– Я есмь воскресение и жизнь.[344 - Я есмь воскресение и жизнь – Ин. 11, 25.] Это проникает до самой глубины сердца.
– Действительно, – сказал мистер Блум.
Твоего-то может и да но какой прок малому в ящике шесть футов на два с цветочком из пятки? Ему проникает? Седалище страстей. Разбитое сердце. В конечном счете насос, качает каждый день сотни галлонов крови. Потом в один прекрасный день закупорка, и ты с концами. Их тут вокруг навалом: кишки, печенки, сердца. Старые ржавые насосы – и ни черта больше. Воскресение и жизнь. Уж если умер так умер. Или идея насчет Страшного суда. Всех вытряхнуть из могил. Лазарь! Иди вон.[345 - Лазарь! иди вон – слова Христа, воскрешающего Лазаря (Ин. 11, 43).] А пошла вонь, и трюк провалился. Подъем! Страшный суд! И все шныряют как мыши разыскивают свои печенки и селезенки и прочие потроха. Чтоб все до крохи собрал за утро, так твою и растак. Ползолотника праху в черепе. Двенадцать гран ползолотника. Тройская мера[346 - Тройская мера – мера веса для драгоценных металлов.].
Корни Келлехер пристроился к ним.
– Все было экстракласс, – сказал он. – А?
Он искоса поглядел на них тягучим взглядом. Грудь полисмена. С твоим труляля труляля.
– Как полагается, – согласился мистер Кернан.
– Что? А? – переспросил Корни Келлехер.
Мистер Кернан повторил.
– А кто это позади нас с Томом Кернаном? – спросил Джон Генри Ментон. – Лицо знакомое.
Нед Лэмберт мельком оглянулся назад.
– Блум, – ответил он. – Мадам Мэрион Твиди, та, что была, вернее, она и есть, певица, сопрано. Это жена его.
– А, вон что, – протянул Джон Генри Ментон. – Давненько я ее не видал. Была эффектная женщина. Я танцевал с ней, постой-ка, тому назад пятнадцать-семнадцать золотых годиков, у Мэта Диллона в Раундтауне. Было что подержать в руках.
Он оглянулся в конец процессии.
– А что он такое? Чем занимается? Он не был в писчебумажной торговле? Помню, я с ним расплевался как-то вечером в кегельбане.
Нед Лэмберт усмехнулся:
– Ну как же, был. Пропагандист промокашек.
– Бога ради, – посетовал Джон Генри Ментон, – и что она вышла за этого гуся лапчатого? Ведь какая была, с изюминкой, с огоньком.
– Такой пока и осталась, – заверил Нед Лэмберт. – А он сейчас рекламный агент.
Большие выпуклые глаза Джона Генри Ментона глядели неподвижно вперед.
Тележка свернула в боковую аллею. Солидный мужчина выступил из засады за кустами и снял шляпу. Могильщики тронули свои кепки.
– Джон О’Коннелл, – сказал мистер Пауэр, довольный. – Никогда не забудет друга.
Мистер О’Коннелл молча пожал всем руки. Мистер Дедал сказал:
– Я снова с визитом к вам.
– Любезный Саймон, – произнес негромко смотритель, – я совсем не желаю вас в свои завсегдатаи.
Поклонившись Неду Лэмберту и Джону Генри Ментону, он пошел рядом с Мартином Каннингемом, позвякивая связкой ключей у себя за спиной.
– А вы не слышали историю, – спросил он у всех, – насчет Малкэхи из Кума?
– Я не слыхал, – ответил Мартин Каннингем.
Все дружно склонили к нему цилиндры, Хайнс тоже подставил ухо. Смотритель подцепил большими пальцами золотую цепочку от часов и, деликатно понизив голос, заговорил, обращаясь к их выжидательным улыбкам:
– Рассказывают, будто бы двое дружков, подвыпив, в один туманный вечер заявились сюда навестить могилу приятеля. Спросили, где тут лежит Малкэхи из Кума, им объяснили, куда идти. Ну-с, проплутав сколько-то в тумане, они находят могилу. Один из пьяниц читает по буквам: Теренс Малкэхи. Другой в это время хлопает глазами на статую Спасителя, которую вдова заказала и поставила.
Смотритель похлопал глазами на один из попутных памятников. Потом снова продолжал:
– Ну поморгал он, поморгал на божественную статую и говорит: Да ни хрена он не похож на нашего Малкэхи. Какой-то сапожник делал, ни малейшего сходства.
Вознагражденный улыбками, он пропустил их вперед и принялся тихо толковать с Корни Келлехером, забирая у него квитанции, листая и проглядывая их на ходу.
– Это он специально, – объяснил Мартин Каннингем Хайнсу.
– Знаю, – ответил Хайнс, – я раскусил.
– Подбодрить публику, – сказал Мартин Каннингем. – Из чистой доброты, ничего другого.
Мистера Блума восхищала осанистая фигура смотрителя. С ним все хотят быть в хороших отношениях. Глубоко порядочный человек, Джон О’Коннелл, отличной выпечки. Ключи – как реклама для Ключчи – нет опасения, что кто-то сбежит, на выходе не проверяем. Хабеат корпус.[347 - Хабеат корпус. – Блум слегка изменяет форму «habeas corpus», да имеешь тело (лат.), правовой принцип неприкосновенности личности. Лат. формула – первые слова закона, принятого в Англии в 1679 г.] После похорон надо заняться этой рекламой. Кажется, я написал Боллс-бридж на том конверте, которым прикрыл листок, когда она вдруг вошла, а я писал Марте. Еще застрянет как неверно заадресованное. Не мешало бы побриться. Щетина седая. Это первый признак, когда волос седеет у корней. Еще характер портится. И в седых волосах уж блестит серебро.[348 - И в седых волосах уж блестит серебро – абсурдная вариация названия песни «В золотых волосах уж блестит серебро».] Интересно, что чувствует его жена. Как у него хватило духу сделать кому-то предложение. Пошли, будешь жить на кладбище. Огорошить ее этим. Сначала может это ее возбудит. Смерть в ухажерах. Тут всюду ночные тени роятся при таком множестве мертвецов. Тени могил когда скрипят гроба[349 - Когда скрипят гроба – «Гамлет», III, 2.] и Дэниэл О’Коннелл наверно он потомок его кто ж это уверял будто он был со странностями и любвеобилен на редкость но все равно великий католик как огромный гигант во тьме. Блуждающие огоньки. Могильные газы. Ей надо отвлекать мысли от этого, а то не сможет зачать. Женщины особенно впечатлительны. Рассказать ей в постели историю с привидениями, чтоб заснула. Ты видела когда-нибудь привидение? Знаешь, а я видел. Стояла тьма, хоть глаз выколи. Часы пробили двенадцать. Но могут и целоваться со всем пылом, стоит только настроить. В Турции шлюхи на кладбищах. Если взять молодую, чему угодно научится. Можешь тут подцепить молодую вдовушку. Мужчинам такое нравится. Любовь среди могил. Ромео.[350 - Любовь среди могил. Ромео – реминисценции стихотворения Р. Браунинга «Любовь среди руин» (1855), а также финальной сцены «Ромео и Джульетты».] Обостряет удовольствие. В расцвете смерти объяты мы жизнью. Крайности сходятся. Танталовы муки для бедных мертвецов. Запахи жареных бифштексов для голодных. Гложущие собственные потроха. Желание подразнить других. Молли хотелось заняться любовью перед окном. Как бы там ни было, восемь детей у него.
Он тут насмотрелся вдоволь на уходящих в землю, укладывает ими участок за участком вокруг. Святые поля. Больше было бы места, если хоронить стоя. Сидя или же на коленях не выйдет. Стоя?[351 - Стоя? – В Ирландии в древности был обычай хоронить королей и вождей стоя и в боевом облачении.] В один прекрасный день, оползень или что, вдруг голова показывается наружу, и протянутая рука. Тут вся земля кругом, наверное, как соты: продолговатые ячейки. Содержит все в чистоте: бордюры, трава подрезана. Майор Гэмбл[352 - Майор Гэмбл – смотритель дублинского протестантского кладбища на Иеронимовой Горе.] называет Иеронимову Гору мой сад. А что, верно. Должны быть сонные цветы. Мастянский говорил, в Китае гигантские маки на кладбищах дают самый лучший опиум. Ботанический сад тут недалеко. Кровь впитывается в землю дает новую жизнь. Та же идея у тех евреев что говорят убили христианского мальчика.[353 - Единственной историей с обвинениями евреев в ритуальных убийствах в Европе начала XX в. было дело Бейлиса (1913). Поэтому, заставляя Блума думать не о ритуальных убийствах вообще, а о какой-то конкретной истории, Джойс совершает анахронизм.] Каждому человеку своя цена. Хорошо сохранившийся жирный труп джентльмена-эпикурейца необходим для вашего сада. Цена дешевая. Туша Вильяма Уилкинсона, ревизора и бухгалтера, недавно скончавшегося, три фунта тринадцать и шесть. Рады служить вам.
Можно ручаться почва тучнеет на славу от трупного удобрения, кости, мясо, ногти. Начинка склепов. Жуть. Делаются зеленые и розовые, разлагаются. В сырой земле гниют быстро. Тощие старики дольше держатся. Становятся не то сальные не то творожистые. Потом чернеют, сочатся черной вонючей патокой. Потом высыхают. Мотыльки смерти.[354 - Мотыльки смерти – бабочка «мертвая голова».] Конечно клетки или что там есть живут дальше. Изменяются, но по сути вечные. Нечем кормиться кормятся собой.
На них ведь должна развестись чертова погибель червей. Должно быть в почве так и кишат так и кружат. Вскружат голову бедняжке. Щечки в ямочках, кудряшки. А вид у него вполне бодрый. Дает ему ощущение власти, видеть как все уходят в землю раньше него. Интересно как он смотрит на жизнь. Не прочь пошутить: отвести душу. Анекдот-сообщение. Сперджен отправился на небо сегодня утром в 4 часа. Сейчас 11 вечера, время закрытия. Еще не прибыл. Петр. Мертвецы и сами по крайней мере мужчины вполне бы послушали анекдотец, а женщинам бы разузнать насчет моды. Сочную грушу или дамский пунш, крепкий, сладкий, горячий. Предохраняет от сырости. Смеяться полезно так что это самое лучшее когда в таком стиле. Могильщики в «Гамлете»: говорит о глубоком знании наших душ. О мертвых по крайней мере два года нельзя шутить. De mortuis nil nisi prius[81 - Здесь: О мертвых ничего, прежде чем прошел срок (лат.).][355 - De mortuis… – Блум сливает вместе лат. афоризм De mortuis nil nisi bene («О мертвых ничего, кроме доброго») и юридическую формулу nisi prius («если не было предшествующего [судебного рассмотрения]»), употребляемую при рассмотрении гражданских исков в суде присяжных.]. Сначала чтобы кончился траур. Трудно представить себе его похороны. Как будто каламбур. Говорят прочесть собственный некролог будешь жить дольше. Дает второе дыхание. Новый контракт на жизнь.
– Сколько у нас на завтра? – спросил смотритель.
– Двое, – ответил Келлехер. – В пол-одиннадцатого и в одиннадцать.
Смотритель сунул бумаги в карман. Колеса каталки остановились. Присутствующие, разделившись, пройдя осторожно между могил, стали по обе стороны ямы. Могильщики сняли гроб и поставили его носом на край, подведя снизу веревки.
Хороним его. Днесь Цезаря пришли мы хоронить.[356 - Днесь Цезаря пришли мы хоронить – «Юлий Цезарь», III, 2.] Его мартовские или июньские иды.[357 - Мартовские или июньские иды – мартовские иды, по сбывшемуся предсказанию, время гибели Цезаря; июньские иды – время смерти Дигнама.] Он не знает кто тут и ему все равно.
Нет, а это-то еще кто этот долговязый раззява в макинтоше? Нет правда кто хочу знать. Нет грош я дам за то чтоб узнать. Всегда кто-нибудь объявится о ком ты отродясь не слыхивал. Человек может всю жизнь прожить в одиночестве. А что, может. Но все-таки кто-то ему нужен кто бы его зарыл хотя могилу он себе может выкопать сам. Это мы все делаем. Только человек погребает. Нет, еще муравьи. Первое что всех поражает. Хоронить мертвых. Говорят Робинзон Крузо был на самом деле. Тогда стало быть Пятница его и похоронил. Каждая Пятница хоронит четверг если так поглядеть.
О бедный Крузо Робинзон,
И как же смог прожить там он?[358 - О бедный Крузо Робинзон – популярная песенка.]
Бедный Дигнам! Последнее земное ложе его в этом ящике. Как подумаешь сколько их кажется такой тратой дерева. Все равно сгложут. А можно было бы придумать нарядный гроб с какой-то скажем панелью чтобы с нее соскальзывали. Эх только будут возражать чтобы их хоронили в из-под другого. Страшная привередливость. Положите меня в родной земле.[359 - Положите меня в родной земле – из баллады «Стриженый паренек».] Горсточку глины из Палестины. Только мать и мертворожденного могут похоронить в одном гробу.[360 - Горсточку глины… в одном гробу – детали евр. похоронных обрядов.] А я понимаю почему. Понимаю. Чтобы его защищать как можно дольше даже в земле. Дом ирландца его гроб.[361 - Дом ирландца его гроб – вариация поговорки: «Дом англичанина его крепость».] Бальзамирование в катакомбах, мумии, тот же смысл.
Мистер Блум стоял поодаль со шляпой в руках, считая обнаженные головы. Двенадцать, я тринадцатый. Нет. Чудик в макинтоше тринадцатый. Число смерти. И откуда он выскочил? В часовне не было, за это я поручусь. Глупейший предрассудок насчет тринадцати.
Хороший твид, мягкий, у Неда Лэмберта на костюме. Красноватая искра. У меня был похожий когда жили на Западной Ломбард-стрит. Раньше он был большой щеголь. Три раза на день менял костюм. А мой серый надо снести к Мизайесу, чтоб перелицевал. Эге. Да он перекрашен. Надо бы его жене хотя у него нет жены или там хозяйке повыдергивать эти нитки.
Гроб уходил из виду, могильщики спускали его, крепко уперев ноги на подгробных подпорах. Они выпрямились и отошли: и все обнажили головы. Двадцать.
Пауза.
