скачать книгу бесплатно
Раз в две недели, в дни домашних матчей «Арсенала», папа вез нас в Лондон на очередной своей насквозь проржавевшей развалюхе, одной из тех, которые ему всегда доставались. Мы с Сэлом, ни на миг не снимая наушников, сидели сзади и то и дело прибавляли звук в плеере, лишь бы не слышать спортивных новостей, которые передавали по радио. Пока папа еще не успел сесть в машину, мама каждый раз неизменно предупреждала нас о том, что от громких басов у него начинает болеть голова, и просила слушать музыку потише, чтобы никому не портить поездку. Басы всегда выводили его из себя («Ох уж эти вибрации, аж все ходуном ходит!»), как и открытые окна в машине.
Бабушка с дедушкой жили в муниципальном доме в Сток-Ньюингтоне, в приземистой постройке шестидесятых годов с залитым бетоном двориком и решетками на окнах приткнувшейся в ряду себе подобных. Дедушку бесчисленное множество раз грабили по пути из казино, но он ни разу не сопротивлялся, напротив, даже пытался завязать с грабителями беседу. Почему-то он так и не научился носить часы подешевле и не щеголять лишний раз ювелирными изделиями. «Они ведь приносят радость, – хрипло посмеиваясь, любил повторять он. – Так пусть и ребятки немного порадуются».
Эти субботние дни всегда проходили по одному и тому же сценарию. Мы приезжали поздним утром, когда дом уже вовсю пропитывался ароматами жаркого, которое готовила на кухне бабушка. Мама тут же надевала фартук и спешила к плите, чтобы ей помочь, а папа целовал бабушку и устраивался на диване с газетой. Мы с Сэлом садились за кухонный стол и принимались листать каталог магазина «Аргос», мысленно составляя список подарков, которые нам бы хотелось получить на следующие пять дней рождения. Больше всего Сэл мечтал об игрушечном автотреке и как завороженный смотрел на фотографию, на которой какой-то мальчишка играл с роскошной трассой, извивавшейся восьмерками по всему полу. Порой я гадал, что же приковывает к себе его взгляд: сам трек и машинки на нем или лицо мальчишки? Может, он думает, каково это – захотеть что-нибудь и тут же получить.
А иногда мы тайком открывали раздел с лифчиками, чтобы посмотреть на них хоть одним глазком.
Около полудня после карточной партии в клубе возвращался дедушка, окутанный облачком табачного дыма. Не успев снять дубленку и фетровую шляпу, он присаживался на корточки и заключал нас с Сэлом в крепкие объятия, осыпая наши худые щеки влажными поцелуями. Его колючие седые усы вечно оставляли на коже красные следы, которые потом зудели, но когда все проходило, я даже немного скучал по ним.
«Маккоевское племя!» – торжественно восклицал он всякий раз. Я решил, что это, видимо, означает, что он страшно гордится своими внуками.
Часто в эти дни в гости наведывались и Стелла с Биллом. Наш дядя был тихоней в маленьких очках-половинках, неизменно сдвинутых на самый кончик носа. Говорил он мало, а еще имел странную привычку пятиться на выходе из комнаты, слегка пригибая голову, точно дворецкий. На фоне нашей эффектной тетушки Стел с этими ее крашенными в огненно-рыжий волосами, пальто леопардовой расцветки и энергичными движениями дядя Билл выглядел по меньшей мере странно. Прозвучит жутко, но когда спустя несколько лет он умер от рака, этого почти никто и не заметил.
После обеда папа, дедушка и дядя Билл уезжали на стадион Хайбери. Перед выходом они задерживались на кухне, натягивая верхнюю одежду. Причем почти все свободное пространство занимал дедушка в своей огромной дубленке, теплой шляпе с перьями и с неизменной сигарой в зубах. На папе обычно была кепка и кожаная куртка, а единственным намеком на любовь к «Арсеналу» служил его полосатый красно-белый шарф. Зато дядя Билл не упускал возможности принарядиться. Он облачался в форменную футболку с длинными рукавами – из комплекта, идентичного тому, в котором игроки «Арсенала» в 1971 году выиграли чемпионат и Кубок Англии, – а в придачу к ней в красную вязаную шапку, полосатый красно-белый шарф и красное стеганое пальто с эмблемой клуба, гордо вышитой на кармане. У него даже имелась поясная сумка. Изредка папа брал на матч и меня, и всякий раз, когда соперникам удавалось обвести «Арсенал» вокруг пальца, я застывал как завороженный, а мой застенчивый дядюшка превращался в истинного безумца, который кричал на судью и все девяносто минут сидел крепко сжав кулаки.
Пока мужчины были на стадионе, мама, бабушка и Стелла сидели за кухонным столом и готовили угощение к вечернему чаепитию. Они попивали колу из золотистых баночек, а мама со Стеллой по очереди садились на стойку у окна и курили. Всякий раз, когда я вспоминаю их встречи, мне неизбежно вспоминается и эта самая кухня. И по прошествии лет стоит мне только закрыть глаза, и я вижу маму с тетей, которые хохочут над какой-нибудь сальной шуткой и чистят картошку.
– Ну что, Сэл, как жизнь молодая? – как-то раз поинтересовалась Стелла с кухни.
– Хорошо, тетя Стел, спасибо! – ответил брат, который в это время смотрел «Индиану Джонса», развалившись на диване. Одним из главных преимуществ дедушки с бабушкой мы считали их спутниковую тарелку.
– Я тебя просила не называть меня тетей! Я для этого еще молода! Мое имя Стелла, и почему бы вам, мальчикам, не звать меня именно так?
– Пол будет против, Стел, – заметила мама.
– Тогда передай моему братцу, что мне его запреты до…
– Стелла, – строго осадила ее бабушка.
Я лениво сполз с дивана и пошел на кухню – взять себе чего-нибудь попить.
– Ладно-ладно, – сказала Стелла, сидевшая на краю стойки. Она почесала ногу, и я заметил у нее на колготках стрелку, протянувшуюся от лодыжки до колена. – Как всегда, уступлю старшему братцу. Но если честно, мам, по-моему, я вправе решать, как ко мне обращаться окружающим, черт возьми! – Она затушила бычок о дно пепельницы и соскочила на пол. – Ну а у тебя, Нико, как делишки? Никого еще не обрюхатил, а?
– Стелла! – на этот раз не выдержала уже мама.
Я улыбнулся, а щеки тотчас залила краска.
– Нет, – робким шепотом ответил я.
Она рассмеялась.
– А взгляд-то какой виноватый! Меня не обманешь! Помяни мое слово, Лу, у этого парня будет немало секретов. И девчонки за ним будут стадами бегать.
– А может, от него! – крикнул Сэл с дивана.
– Ну все, все, – сказала мама. – Давайте закроем эту тему, пока все не зашло слишком далеко.
– Мне еще и десяти не исполнилось, тетя Стел, – пояснил я. – Девчонки и не знают о моем существовании.
– Погоди немного, – сказала она, многозначительно подмигнув. – Пройдет несколько лет, ты влюбишься, и твоя жизнь превратится в сущий ад. С самыми лучшими оно так всегда и бывает.
– А разве любовь – это не прекрасное чувство? – спросил я.
– Иногда да. Но порой от нее становится невыносимо. Тогда-то и понимаешь, что все взаправду. Когда от любви голова идет кругом, когда тебя мучает голод, но при этом кусок в горло не лезет…
Мама фыркнула:
– Что-то незаметно, чтобы Билл так на тебя действовал.
– А кто сказал, что я о Билле? – парировала тетя, и они с мамой звонко расхохотались. А потом Стелла продолжила: – Взять хотя бы твоих родителей. Ты в курсе, что я их и познакомила? Мы с твоей мамой как-то пошли на районную дискотеку. Но сперва долго прихорашивались у нее дома – помнишь, Лу? А то серебристое платье фламенко, на которое ты целый месяц копила?
Мама просияла:
– Мое любимое! А еще я тогда сделала прическу как у Фэрры Фосетт.
На пороге появился Сэл, и мама обхватила его за плечи и крепко прижала к себе.
– Так вот, на дискотеке парней совсем не было. Точнее сказать, достойных парней. Разве что пара-тройка голубых, но едва ли мы могли их заинтересовать.
– Голубых? – переспросил я.
– Не слушай ты ее, – вклинилась бабушка.
– Иными словами, геев, – пояснила Стелла.
Мама закрыла лицо руками.
– Стелла, не отклоняйся от темы.
– Я предвидела, что твой папа будет от нее без ума, поэтому мы с твоей мамой пораньше ушли с дискотеки, а по пути домой заглянули в «Красного льва». Я подозвала брата, твоя мама пару раз состроила ему глазки, накрашенные голубыми тенями, и мне сразу стало понятно, что они созданы друг для друга. Его нисколько не смутило, что она попросила у него «Чинзано» и лимонад. Его было уже не спасти – пропал человек, поминай как звали. Бармен наверняка решил, что перед ним слабоумный.
Мне нравилось слушать тетю Стеллу. Она умела пересказывать одну и ту же историю так, что каждый раз неизменно казалось, будто ты ее еще не знаешь; и хотя мы с Сэлом уже слышали о знакомстве наших родителей, все равно жадно ловили каждое ее слово в надежде разузнать новые подробности. Что-нибудь такое, о чем можно будет думать всю долгую дорогу домой.
– А расскажи ту историю про Пола и музыкальный автомат, – попросила мама, подперев рукой подбородок. Видно было, что эти рассказы по душе и ей.
Мы с Сэлом навострили уши.
– Про Новый год, что ли? – уточнила Стелла, закурив новую сигарету. – Господи ты боже… Помнишь…
Но тут в замке щелкнул ключ. Мужчины вошли в дом, женщины встали со своих мест, и беседе пришел конец.
* * *
Недавно я был в Сток-Ньюингтоне и прогулялся по Арундел-Гроув. Там по-прежнему теснятся невысокие дома с антеннами на плоских крышах, с кружевными занавесками, раздувающимися от ветра, и с мусорными баками во дворе. Но решеток на окнах уже нет, а по пути к автобусной остановке мне повстречалась целая вереница кафе с нарядными уличными столиками. За одним из них сидел парень с крохотным стаканчиком кофе и ноутбуком и энергично стучал по клавишам, ничуть не опасаясь грабителей.
Уже давно нет ни дедушки с бабушкой, ни прежней жизни. Но воспоминания шагают за мной неотступно.
Июль 2003
– Боже мой, ты только глянь!
Я был уже на середине дорожки, ведущей к дому, сжимая в руке ключ и надеясь, что папа еще на работе или забежал в паб. Когда Анна спросила, почему бы нам сегодня не посидеть у меня, я решил, что она шутит, но мой нервный смешок привел ее в замешательство. А теперь она замешкалась у калитки – по всей видимости, осознав, что напрасно это все предложила.
– Можешь идти, если хочешь, – сказал я, уставившись на ключи.
– Что-что?
– Тебе наверняка есть куда пойти? Если так, я не обижусь.
Она нахмурилась и посмотрела на меня, и я сразу почувствовал нетерпение, которое моментально вспыхивало в ней каждый раз, когда она не понимала, к чему я клоню.
– О чем ты? С какой стати мне уходить?
– Мне показалось, что…
– Я вот что тебе показать хотела, – она кивнула на три высоких, футов в пять, подсолнуха у подъездной дороги. Они легонько покачивались на ветру, красуясь перед нами, будто чувствовали, что ими восхищаются.
Я кивнул, сделав вид, будто с самого начала правильно ее понял.
– Ах да, я уже так к ним привык, что и не замечаю.
Анна молча ждала продолжения.
– Стелла, моя тетя, посадила их в первое лето после маминого ухода, – на последнем слове мой голос предательски дрогнул. Но я торопливо продолжил: – Сказала, что после школы нас должно встречать что-то яркое и нарядное, чтобы радостнее было возвращаться. Предложила либо цветы посадить, либо выкрасить входную дверь в ярко-желтый, но на это наш папа ни за что бы не согласился.
– Красота какая, – сказала Анна, переведя взгляд с цветов на меня. – И как они, делают свое дело?
– В смысле?
– Ты улыбаешься, когда их видишь?
Я уставился на цветочные спинки. В этом году подсолнухи набрались силы и роста. Они уже расцвели в полную мощь, гордо выпрямили крепкие стебли, расправили листья так широко, что почти касались друг друга. А я ведь за все лето впервые обратил на них внимание.
– Ну да, пожалуй. Стелла каждый год их пересаживает. Это уже традиция, которую она свято чтит. – Я подошел поближе к Анне и коснулся темной середины одного из подсолнухов. – Видишь сердцевину? Под конец сезона, когда цветок умирает, она засыхает и превращается в семена. Часть из них Стелла хранит до весны, а потом снова сажает в землю.
– Получается, нынешние подсолнухи – это потомки тех, которые она посадила в самом начале?
Я задумался над ее словами:
– Видимо, местечко тут хорошее, солнечное.
– Подсолнухи мне никогда особо не нравились, – призналась Анна и, вытянув руку, погладила лепестки. – Но я видела их только в вазах да в супермаркетах, в пластиковой обертке. И всегда в них было что-то такое отталкивающее. Но эти – совсем другое дело. Они тут удивительно к месту.
– И представь себе, выживает всегда только три цветка.
– Только три?
– Тетя обычно сажает четыре, но один каждый раз погибает. Мы раньше даже ставки делали, какой из них не вытянет.
Я почувствовал на себе взгляд Анны.
– Нравится мне эта твоя тетя Стелла, – сказала она и нежно толкнула меня в сторону дома.
* * *
– Ну а в твоей постели сколько парней побывало? – спросил я.
Дело было после нашей первой ночи. Я проснулся утром, в то время, когда народ за окном вовсю спешил на работу, осторожно перебрался через спящую Анну, спустился на первый этаж и приготовил сэндвичи с беконом. Когда я вернулся с тарелкой и чашкой чая и открыл дверь, она лежала посреди кровати, закинув на одеяло обнаженную ногу. Она уже не спала, ее черные волосы разметались по моей подушке, а взгляд скользил по комнате. Даже спустя столько лет я до мелочей помню атмосферу, которая тогда царила в моей спальне, а все потому, что Анна в моей постели и по сей день стоит у меня перед глазами.
Ответила она не сразу; сперва вернула мне пустую тарелку и отпила мутноватого чая. Я опустился на край кровати и посмотрел на нее. Она по-прежнему лежала, укутавшись в мое одеяло и приподнявшись на локте.
– Ты и сам знаешь, что ни одного, – заметила она, слизнув пятнышко кетчупа с запястья. – Ты же в курсе моей ситуации.
Я кивнул. Сделал вид, что и впрямь обо всем знаю.
– А о разбитых сердцах говорить совсем не хочется, – добавила Анна, теребя край моей футболки с Тупаком, которую она беззастенчиво надела перед тем, как мы наконец улеглись спать, пока я разглядывал ее тень на стене своей спальни. – Может, лучше будем жить настоящим?
– А можно задать тебе один вопрос?
Она вскинула бровь.
– А что, если бы тебя застали в моей постели?
Она опустила взгляд на свои руки.
– Ничего хорошего.
– Но ведь ничего такого не было.
Анна села.
– Для тебя – да. А в моем мире вот этого всего, – она обвела выразительным взглядом смятую постель, – достаточно, чтобы устроить скандал.
Как жаль, что тогда я своим двадцатидвухлетним умом так и не понял истинного смысла этих слов. Не понял, что тот риск, на который она ради меня идет, – не что иное, как признание в чувствах. Если б я мог вернуться в тот день и убедить себя быть к ее словам внимательнее, может, мы бы и не истратили попусту столько лет. Говорят, что человек славен не словами, а делами, но еще говорят – «если бы молодость знала, если бы старость могла». А ведь начало всем этим дурацким поговоркам дали чьи-то сожаления.
Начало девяностых
Те три раза, когда мне посчастливилось мальчишкой побывать на матчах «Арсенала», глубоко врезались мне в память. И пускай брали меня лишь потому, что в последний момент выяснялось, что кто-то из взрослых не может пойти, а продавать билет уже слишком поздно, да и соперники у «Арсенала» не бог весть какие мощные – скажем, «Норвич» или «Шеффилд Уэнсдей», но всякий раз на подходе к стадиону, когда толпа начинала сгущаться, папа брал меня за руку и протаскивал вперед.
Папа всегда покупал у парнишки, стоящего на углу, номер «Гунера»[2 - «Гунер» – фанатский журнал, посвященный футбольному клубу «Арсенал». Упомянутые ниже Райт, Кэмпбелл и Грэм – игроки и тренер этой команды.], и потом, когда на середине игры он вместе с другими взрослыми исчезал за пивом, оставив меня в одиночестве, я успевал прочитать журнал от корки до корки. И когда мы шли домой и лакомились картошкой фри, я сыпал цитатами вроде «Неудачи преследуют Райта по пятам» или «Кэмпбелл ни на что не годится, очередной любимчик Грэма, только и всего». Ну и так далее. Уж не знаю, справедливы ли были эти слова, но порой папа в ответ пожимал плечами или даже одаривал меня едва заметной улыбкой.
Завернув за угол, на Арундел-Гроув, мы сразу замечали в окне, за белыми занавесками, лицо Сэла, приникшего к стеклу. Но пока мы шли к дому, пока я со своими взрослыми спутниками с хохотом заходил в прихожую, он успевал отскочить. Я ерошил ему волосы, он недовольно бурчал: «Отвали!» – а потом я во всех подробностях описывал ему события последних трех часов. И переживал их заново.
* * *
Сэл никогда не говорил вслух о том, как ему хочется тоже побывать на матче. А папа ни разу не предложил ему билета.
Лето 2003
