Добрые злые сказки

«Море…»

Море,пребывающее в состоянии покоя,под твоими пальцамивспениваетсяштормом.Осознавай последствия – не прикасайся ко мне рукой,не красней пунцово,задергивая шторы.Лучшезавари нам чаю, преправленного печалью,дорогами дальнимиикорицей.Как масло, намажь отчаяниена хлеб,разделии отдай синицам.Чудесный вторник, чудеснейший.Поговорим о погоде, о твоей крестнице,главное – не о будущемили прошлом.Не совершай оплошность.Действуем осторожно.А лучше – давай помолчим.Ах! Изо рта вылетают слова-моллюски,кружат над огарком свечи,щупальцами оплетают люстру.Через открытую форточку вплывают слова-акулы,мурены, скатыи белые киты.От нежности сводит скулы.И невод забрасываешь тыс ловкостью заядлого рыбака,опытного морского волка.И розовые облака осыпаютсядождемна шаткую книжную полку.Губы твои – восхитительная наживка,для маленькой рыбки кои,заблудившейся в большом море.Время тягуче и зыбко,я глотаю твою улыбку,как стальной крючок.Ответь:ты веришь в меняеще?И цепкой актинией раскрывается твоя рука.Осознавая последствия,я касаюсь твоей ладони.Море вспенивается. Расступаются берега.Мы тонем.Мы тонем.Мы тонем.

«Солнце скользит по нагретым крышам…»

Солнце скользит по нагретым крышам,плавит латунь и медь.Вьются знамёнами волосы рыжих,Бог расставляет сеть.Я, юрким карпом, лавирую ловкомежду цветных машин.Жизнь – это сложная головоломка.Как же ее решить?Лето танцует под музыку улиц,скачет подкожный пульс.Юные дети шагают, целуясь,прячут сердца от пуль.Бог – старый снайпер, держит на мушке.В смуглых ладонях сталь.Смерть, улыбаясь, шепчет на ушко:«я выхожу искать».Пух тополиный бежит по асфальту,где-то поет свирель.Ноты тихонько касаются пальцев.Бог намечает цель.Брошенный кот и ненужный ребенок,прячут в груди печаль.Город глядит безразлично и сонно,лучше не замечать.Каждый потерянный и одинокийищет свою судьбу.Мир открывает все карты, дороги,лучше поверь ему.Нет ничего, что не покоритсясмелости и добру.И самолет из бумажной страницысможет обнять Луну.Легкой дороги неловким и странным,сломанным и смешным.Пусть ветер странствий залечит раны,будут незримы швы.Дети-бродяги, дети-скитальцы,не опускайте глаз.Просто сражайтесь, боритесь за счастье.Время одно – «сейчас».Утро июньского воскресенья —чистое волшебство.Лето дает тебе шанс на спасение,не упускай его.

«Он скован в тягучей сонливости дней…»

Он скован в тягучей сонливости дней,текущей по стенам квартиры в хрущёвке.Он словно залипшая кнопка ’replay,и в мае в углу стоит пыльная елка.Нависшее вымя густых облаковвонзает в глаза его молнии-спицы.И время проносится мимо него,как кролик с часами мимо Алисы.Он заперт. Он пленник тяжелой судьбы,сплошных неудач и позорных провалов.«Подняться», «ускориться», «если бы», «бы», —порывы опять глохнут под одеялом.И ночью он шепчет в подушку: «Господь,Всевышний, Ганеша и Будда,так, если вы есть, и во мне ваша кровь,прошу, покажите мне чудо».И Бог улыбается краешком губ,и крутит в ладонях своих папиросу.Он мудр и стар, и немножечко груб,и в сердце его антрацитовый космос.Но пальцы его перемазаны в пыль,волшебную звездную пыль с Альфераца.Он любит усталых, неловких, кривых,больных и озябших, и низшего класса.И вот человек идет по мосту,подошвы устало скрипят по асфальту,и пар вылетает с обветренных губ,и мелко дрожат занемевшие пальцы.Но луч разрезает ночной небосвод,и сыплется вниз белоснежная пудра.А рядом стоит, усмехаясь, Господь.И шепчет: «смотри,это первое чудо».Ступая все дальше в ночной тишине,укутанный снегом и воющим ветром,идет человек, тенью в свете огнейстальных фонарей, шагает к рассвету.И где-то, на перекрестке дорог,он видит бездомного, в порванной куртке,за ним бежит пес, он промок и продрог,и манит их сонность пустых переулков.И этот бездомный, обшарив карман,находит кусок зачерствелого хлеба.Он делит его, съедая часть сам,вторую – отдав псине тощей, облезлой.И Бог произносит простые слова,и голос его вливается в уши:«смотри, это чудо под номером два.Добро, что спасает погибшие души».И в шесть, человек заходит в метро,проходит к началу пустого вагона.И в сердце его, пусть чуть-чуть, но тепло,и может, не так безнадежно и злобно.На станции в поезд заходит народ,и в серой толпе полусонного люда,он видит красивый, смеющийся рот.И Бог говорит: «это – главное чудо».Любовь заползает под плотную тканьи стаю мурашек по коже пускает.И так человека находит мечта,и злая тоска от него отступает.И Бог говорит, голос льется с небес,и Бог улыбается, добро и мудро:«весь мир состоит из прекрасных чудес.Ищи. И найдешь свое личное чудо».

***

Этот город стоит на спине кита, он красив настолько же, сколь и стар, шпили башен воткнуты в небеса, от янтарных бликов слепит глаза. Там гуляют птицы по мостовым, и скользит по камешкам белый дым, там витает запах сырой травы, и Луна касается головы. Там цветы растут прямо сквозь асфальт, а под трели птиц безмятежно спать, там прохожих хочется целовать, и взлетают бабочками слова. Там танцуют желтые светлячки, огоньками крошечными в ночи, воздух очень сладок и очень чист, вечно зелен каждый древесный лист. Этот город стар, но беспечно юн, и ползет по стенам бессмертный вьюн, там усталый путник найдет приют, и тебя, конечно же, тоже ждут.

И когда у тебя между ребер болит, просто вспомни – на небе есть синий кит, он сейчас, может быть, пролетает Мадрид, а быть может – над нашим домом парит.

Так давай сыграем с тобой в игру – ты даешь мне руку, и я веду, от осенних листьев и грустных дум, до созвездий ярких и ясных лун. Здесь кредит, работа, учеба, дом, но оставим все это на потом, мы войдем в космическое метро, обогнув коралловый атолл. А потом – по лестнице из дождя мы поднимемся, (я держу тебя), и ни слова больше не говоря, мы врата откроем из янтаря. Город встретит нас шумной болтовней бестелесных сильфов над головой, он красивый, радостный и живой, и как будто только для нас с тобой.

Ты смеешься, мой прагматичный друг? Значит, все же думаешь, что я вру? Я принес оттуда тебе звезду, вот, взгляни: под сердцем ее держу.

Этот город стоит на спине кита. А не веришь, можешь увидеть сам,

подними свою голову к небесам – и сейчас он над нами ка-ча-ет-ся.

Он построит новый красивый город…

Он построит новый красивый город на могиле вырубленных лесов. Там, где облака обнимают горы, возведет уютный и светлый дом. Он посадит много цветущих вишен, вдоль дороги высадит тополя, и зеленой краской покрасит крыши, сделав их похожими на поля. Будет парк и пруд, и с десяток уток, пара ослепительных лебедей, и в любом из месяцев или суток, листья не оставят своих ветвей. Он проложит вымощенные дорожки и украсит радугой витражи, заведет собаку, и может, кошку, и на клёнах будут шуметь стрижи. Он подарит городу свое сердце – вечный двигатель и бесконечный свет, чтоб ее ладони могли согреться, его сердце будет всегда гореть. Он оставит городу свои руки, положив их в устье большой реки, нарисует голосом своим звуки. Звуки разлетятся, как мотыльки.

И когда последний кирпичик плитки ляжет на расстеленный тротуар, человек наденет свои ботинки, вокруг шеи теплый завяжет шарф, он запрет ворота замком надежным, ключ от них повесит себе на грудь. На огромном небе зажгутся звезды, и тогда он двинется в долгий путь. Он пойдет за реки, леса и горы, по его следам будет виться плющ, он пойдет, ведомый своей любовью, чтобы предать ей вот этот ключ. И на побережье большого моря, где с утра до ночи поет прибой, улыбнется ей, позабыв о горе: «я построил город, и он весь – твой».

И когда она рассмеется тихо, принимая этот прекрасный дар, человек вдруг станет бескостным вихрем, превратится в воду и белый пар. Став туманом легким, незримой дымкой, проведет ее до больших ворот, где ключом прозрачным, стеклянной льдинкой, она их тихонечко отопрёт. И тогда он станет травой и дёрном, застилая кожей своей асфальт, для своей любимой, но не влюблённой.

Чтобы было мягко ей наступать.

Сказка о вечности

Я расскажу тебе сказку о человечности, сказку о вечности я тебе расскажу. Небо качает звезды ладонями млечными, тихо ползет по облаку желтый жук. Мир на планете зиждется на неравенстве долларов, евро, юаней, рублей и вон.

Дженнифер Джонс не родилась неправильной.

Были неправильны мистер и миссис Джонс.

Школьная жизнь похожа на горки американские: завтра – падение, ну, а сегодня – взлёт. Ссадины на коленях заклеив пластырем, Дженнифер Джонс поднимается и идёт. Форма в пыли и юбка совсем измятая, драка сегодня со счетом четыре|ноль. И синяки расползаются темными пятнами, очень непросто быть на Земле другой. Ей не нужны ни платьица, ни косметика, лучше с мальчишками бегать бы по двору. Галстук носить, лениво считать созвездия, да у соседки выкрасть бы поцелуй. Как ей ходить, задыхаясь, цепляясь рюшами? Складывать губы восторженной буквой «о»? Если машинки были ее игрушками, а от нарядных кукол несло тоской.

И когда мать приходит из школы, гневная, (знаете, Вашей дочери нужен врач), от ее крика мелко трясутся стены, и превращается в хрипы надрывный плач. Хватка отца безжалостная и цепкая, и на щеке от пощечины красный след. Каждое слово падает камнем, центнером, быть храбрым воином трудно в пятнадцать лет.

Только приказ родительский был не выполнен – у пациента под ребрами пустота. То, что сломалось – не склеить, да и не выпрямить.

Дженнифер Джонс делает шаг с моста.

Саймону Ли семнадцать – года тяжелые. Клёпки на куртке, да в глотке горчит табак. Вместе с друзьями опять прогуляли школу, тяжесть гитары лежит на его руках.

Взрослые всё решили – он будет доктором. Важный хирург, и в банке солидный счет. Будет квартира с большими стеклянными окнами, вид на красоты города круглый год.

Как объяснить им, что тошно от анатомии, от вида крови крутит узлом живот. Он живет музыкой. Он дышит ей и в ней же тонет, по вечерам в замшелом кафе поет.

«Брось эти глупости». Только вот «бросить глупости» – как на живую из сердца извлечь мечту. И, задыхаясь от чьей-то душевной скупости, Саймон под кожу вонзает себе иглу.

Нет ничего страшнее, чем быть незамеченным. Так страшно вырасти и потерять свой путь. Я расскажу тебе сказку о человечности, ты расскажи ее детям. Когда-нибудь.

Каждый ребенок, чье сердце разбито взрослыми, и на чью шею Смерти легла коса, за крышкой гроба становится (вровень с звездами), рыцарем божьим в шёлковых небесах.

Когда увидишь мой смятый след

Когда увидишь мой смятый след, услышишь выстрелы за спиной, поймешь, что против меня весь свет, поймешь, что мир на меня войной, оставь дела и запри в сундук, вели соседке кормить кота, рассеяв выдохом тишину, иди к знакомым тебе местам.

Лови сигналы на частоте, чужие сбрасывая звонки, (приметы: родинка на щеке и раздражающие шаги). Ищи меня в сводках новостей, в строке бегущей, в пустом окне, меня, продрогшего до костей, меня, стоящего в стороне. Меня, потерянного в себе и вечно спорящего с тобой, пускай меняется континент и пояс движется часовой. Пускай плывут под водой киты, а буревестник взлетает вверх, пока ты видишь мои следы, пока не продан последний смех, иди за мной, отыщи меня, в открытом космосе, среди льдин, от бега быстрого пусть горят глаза и щеки, и нет причин, чтоб защищать меня от судьбы и слепо следовать по пятам. И пусть на куртке осядет пыль, и пусть ботинки сотрутся в хлам, пока ты веришь в меня – я жив, и пусть тебе говорят, что я – всего лишь сказка, безумный миф, мозг пожирающий страшный яд, пускай меня отрицает свет, пусть от меня отказался бог, пусть я безмолвен, и глух, и слеп, и с губ слетает последний вздох, пускай меня замели пески, пусть под ногами дрожит земля, не отнимай от меня руки, не отрекайся, держи меня.

И до тех пор, пока ты со мной, пока ты веришь в меня еще, и на губах твоих моря соль, кусает ветер поверхность щек, а сердце гулко стучит в груди, и твой румянец затмил зарю, иди за мной, лишь за мной иди.

Ищи.Я тоже тебя ищу.

«Прожектор лунного луча…»

Прожектор лунного лучаскользит по комнате.Смотри:танцует небо на плечахбольшого города. Ахиллпятой ступает на стеклои издает предсмертный хрип.Трясется деревянный стол,и ощущается изгибтвоей ладони на щекахмоих,колючих, как наждак,решимость превращая в прах.И погружается чердакв глубоких поцелуев звон,одежды шорох и слова.Как мячик отлетает стонот стен. Ревнует голова,ревнует сердце к ветерку,что растрепал копну волос,а ты возводишь к потолкуглаза (лазурь и купорос).Я опрокидываю мирна кривоногую кровать.И зверь беснуется в груди:(кусаться, ластиться, сжимать).Но я молчу. Мой рот зашитсуконной нитью тишины.Пусть город полуночный спит,глотая запахи весны.Когда последний хриплый вздохзакатится в мою гортань,ты смолкнешь, и смешливый богвелит нам спать,спокойно спать.xЗмея рассветного лучаползет по комнате.Ты пьешьневыносимо сладкий чай,прикалываешь к платью брошь.Привычно смаргиваешь сон,целуешь в самый угол рта.Там поезд ждет тебя, перрон,билет к неведомым местам.Мир двинется: и будет май,подъезды, улицы, метро.Я заточу любовь в янтарь,и положу в карман пальто.

Целуй меня

Я обменял спокойный сон на невесомый поцелуй.Пока ты в комнате со мной —целуй меня,целуй,целуй.

Целуй меня, пока темно, пока зашторено окно, под звуки старого кино, под всепрощающей Луной. Когда на нас глазеет мир, в троллейбусах, такси, метро, под осуждением людским, под брань старушек, гул ветров. Под визг клаксонов, вой сирен, под грохот скорых поездов, прижав ладонь к дорожкам вен, не позволяя сделать вдох, к моим обветренным губам прильнув и затопив собой. Пускай в висках гремит тамтам, я знаю: так звучит любовь.

Целуй меня, когда я слаб, когда я болен и простыл, когда тоска из цепких лап не отпускает, и нет сил. Когда я выхожу на след, когда выигрываю бой, под шёпот старых кинолент, под песни, что поет прибой.

Пусть за порогом бродит чёрт, пусть порт покинут корабли, пусть будет хлеб и чёрств, и твёрд, и гравитация Земли исчезнет, мир затянет льдом, застынут стоки медных труб, мы будем греть друг друга ртом, дыханием с замерзших губ.

Пусть солнце плавит небосвод, и пусть болит, и пусть грызёт.

Я поцелую – всё пройдет.

Ты поцелуешь – всё пройдет.

«Научи меня так говорить – будто прясть…»

Научи меня так говорить – будто прясть,чтобы нить оплетала твои запястья,и тянулась к моим, становясь кандалами.Научи меня так целовать, будто намиуправляют не деньги, не жажда и похоть.Научи меня так обнимать, будто в коконкрепко кутать тебя, и боясь шевельнуться,слушать хриплые ритмы тягучего блюза,наслаждаясь биением тихого пульсапод моим большим пальцем. Не строя иллюзий,обещать себе верить в тебя до финала,до последнего вздоха, до атомной бомбы.И качаясь на волнах постельного жара,прикасаться к твоим идеальным изломамс восхитительным трепетом, гладить губами,понимая, что мы совершенны лишь вместе,понимая, что мы есть чистейшее пламя.Научи меня быть беззастенчиво-честным,не бояться суждения, слова, ошибки,поцелуя в толпе, обещания, плача,неумелости, смеха, широкой улыбки,не бояться быть тем, кто считает иначе.Превращая «люблю тебя» в слово-молитву,твоей верой ведомым, всегда возвращатьсяс обожженного поля бессмысленной битвы,обнимая ладонями теплую чашкучерной байховой жижи с Луной из лимона,целовать твои мягкие русые пряди,прижиматься к коленям твоим, как к амвону,обретая бессмертие в наших объятьях.

«Это странное чувство перед большим дождем …»

Это странное чувство перед большим дождем —когда древние боги танцуют, закрыв глаза.Когда черные птицы когтями взрыхляют дёрн,и с отчаянным криком врезаются в небеса.Когда белые простыни, сохнущие в саду,тянут нити веревок, стремятся сорваться прочь,когда ветер поет о смерти, касаясь скул,мелкой стаей мурашек по телу проходит дрожь.Бум! – и небо взрывается, яростно зарычав,ты стоишь под потоком в одежде, но ты – нагой.И рубашка, промокшей тряпкой прильнув к плечам,вдруг становится инородной, совсем чужой.Но как сладко… Как сладок воздух, как он тягуч,и как жадно трепещут ноздри, вдыхая пыль.Становись на колени, молись эшелонам туч,раздевайся до кожи, сминая рукой ковыль.Нет ни времени, ни пространства, есть только дождь.Есть бездонное небо и глинистая земля.Ты родился в воде, в воде же ты и умрешь,так ныряй в нее глубже, отрезав все якоря.Упивайся свободой, подставив лицо дождю,омывай свое прошлое с тонких прикрытых век.Я даю тебе истину. Истина – тот же ключ,будь силён и спокоен, маленький человек.А когда станет тошно, да так, что и не вдохнуть,и под боком не будет дружеского плеча,спрячь ладони в карманы, не трогай ногтями грудь,дотерпи до того, когда будет дождливый час.Прокричи свое имя, пусть ливень поглотит крик,твои тонкие вены – извилистый водоём.Пей холодные слезы господней большой любви.Будь всегда молодым,вечно пляшущим под дождем.

Лоскут

У меня между ребрами есть дыра, потому я ищу подходящий лоскут. Вот в кармане правом лежит игла, нить вокруг запястья – суконный жгут. Я иду по свету и свет со мной: спички неуверенный огонек разрезает тьму и сражаясь с тьмой, будоражит тени у самых ног. Они льнут к лодыжкам и сапогам, превращаясь в лужи тягучей тьмы. Бог найдет меня по сырым следам – черное на белой земле зимы. Я иду по Северу, в тишине, в бороде снежинки и на висках. Завывает ветер в грудной дыре и сжимает душу в стальных тисках. Я ищу заплатку, кусок сукна, или лист железа, простой картон, я иду туда, где цветет весна, пусть застрял в гортани печальный стон.

Говорят, за морем, за сотни верст, есть девица, краше самой луны, и она так ладно, искусно шьет, что из грёз тончайших латает сны. Будто нить ей сплел золотой паук, а кузнец небесный сковал иглу, и сукно, коснувшись умелых рук, шелковым становится. Поутру, когда солнце сонное к полю льнет, она в лес идет за полынь-травой, из цветов душистых рубашки шьет, да белье стирает живой росой. Говорят, в глазах ее блики звёзд, говорят, что губы ее – как мак. Может та девица меня спасет? Пока я еще не песок и прах.

Я пойду за девять больших земель, ни воды, ни хлеба не проглотив. Пусть оскалит зубы ужасный зверь, пусть корабль мой налетит на риф. Я смуглее стану, но и сильней, пусть сотрутся новые сапоги, пусть заменит мне мох лесной постель, повстречаются на пути враги. Я пойду за сказкой, что ждёт вдали, чья игла острее, чем жало ос. И она зашьет мой разрыв в груди, ослепит сиянием русых кос. Пусть проходят дни и мой путь далёк, пусть мой бог совсем от меня устал, я пройду десятки кривых дорог, за тем самым ценным, что потерял.

«Тени деревьев танцуют за окнами…»

Тени деревьев танцуют за окнами,море стучит об прибрежные камешки.Лето врывается вдохами в легкие,греет костров обжигающим пламенем.Греет песком раскаленным, щекочущим,красит загаром предплечья горячие,по перекресткам будней клокочущихсмело шагает твоё Настоящее.Видишь его в стекле старой булочной?В зеркале автомобиля стоящего?По свежевымытым, узеньким улочкамбыстро шагает твоё Настоящее.Ну же, беги за ним, прочь от компьютера,прочь от смартфона, учебника химии,нити шнурков на кроссовках распутывай,связывай крепко неровные линии.Прочь из квартиры, спускайся по лестнице,трогай перила ладонями теплыми,скрипом подошвы, мелодией песенной,голосом тихим, звенящими стеклами,дом пробуди, и старушек на лавочках,и голубей, полусонно воркующих.Взгляд задержи на забывшихся парочках,жадно горячие губы целующих.Мимо котов, разомлевших на солнышке,мимо прохожих, машин и троллейбусов,мимо реки, где воды лишь на донышке,мимо бумажного смятого крейсера,быстро беги, богом ветра, мгновением,чьей-то улыбкой мелькнувшей/исчезнувшей,бризом морским, вздохом и дуновением,и нерастраченной, скопленной нежностью.Только смелее, учись быть отчаянным,крепко сжимая ладони дрожащие.Непроторённый путь лучше и правильней,ждёт за порогом твоё Настоящее.

Бейкер-стрит

Бежать по старой Бейкер-стрит, пугая сонных голубей. Сбивать, как ртуть, сердечный ритм, искать ногами в лужах мель. Скользить по мокрым мостовым, подошвами назло стуча, и разрезать туманный дым мечом фонарного луча. Бежать быстрее всех ветров, ладонью смахивая пот, пусть полы черного пальто, как крылья ворона – вразлёт. Дышать надрывно, тяжело, шипеть как кошка миссис Джонс, когда разбитое стекло врезается, как острый нож. Глядеть украдкой на часы, не разбирая, впрочем, цифр. И с пылом бешеной лисы, нестись, прохожих вялых сбив. И слыша чертыханье вслед, не бросить даже «извини», пусть песня маленьких монет в кармане весело звенит. Пусть Лондон стар, пусть Лондон сер, пусть полон тайн и мертвецов, пускай Луна бледна, как мел, и её скорбное лицо укрыто саваном из туч, и ей пора призвать рассвет, а Бог всесилен и могуч,

но я бегу, бегу к тебе.

И пусть рассыплются слова страницами иссохших книг, пусть поседеет голова, застрянет в глотке слабый крик. Пусть будут жалить и колоть, пусть будут резать и кусать. Пусть тронет судорога плоть, я буду лишь бежать, бежать.

Бежать по сонным площадям, глотая воздух жадным ртом. Пусть я и варвар, и смутьян, и весь почти покрылся льдом. Пусть в горле жжётся и горит, и я не имя – имярек. Бежать по старой Бейкер-стрит,

но опоздать на целый век.

«Скорый поезд до города N, где солнцем согрета земля…»

Скорый поезд до города N, где солнцем согрета земля.Моя непослушная Энн, ты все еще помнишь меня?Здесь ржавый кленовый лист цепляется за рукав,а теплая осень спит, свернувшись клубком на руках.Ты всё ещё слушаешь джаз? Срываешь цветы орхидей?Не любишь избитых фраз и дикость нелепых идей?Ты больше не носишь кос? Не пишешь сюжеты драм?И твой наглый рыжий пес не будит тебя по утрам?А помнишь, как я читал судьбу по твоим рукам,и солнце веснушек след размазало по щекам?Платформа под номером пять, и поезд до города N.А мне б повернуть время вспять, моя незабвенная Энн.Я помню центральный парк, и твой покрасневший нос,как я отдавал свой шарф и чушь несусветную нес.Пустые вагоны метро, ты помнишь – друзья навек,за поднятый ворот пальто мне сыпался мокрый снег.Ты знаешь, я повзрослел. Стал сам на себя не похож.Моя непослушная Энн, у взрослых вся истина – ложь.Табачное тлеет нутро – я так и не бросил курить,но если не ты, то кто, сумеет меня изменить?А поезд до города N, уходит, по рельсам гремя,моя невозможная Энн, ты все еще помнишь меня?

«Танцуй на острых клыках огня…»

Танцуй на острых клыках огня,Танцуй, глаза закрывая.Танцуй, сегодня луна – твоя,и ветер тебя обнимает.Танцуй, открывая небу лицо,и смело шагай в бездну.Гори, ведь в конце концов,и ритмы гитар исчезнут.Кружись, упиваясь теплым дождем,и мокрой дорожной пылью.Не верь никому – мы с тобой не умрем,пока есть за спинами крылья.Пока Земля вертится, и Млечный путь,из Лунных ладоней льется,танцуй, моя осень, когда-нибудь,Ад Раем земным обернется.Трещат кастаньеты в смуглых руках,гитара легка и звонка.Палящее солнце вязнет в песках,скользит по прибрежной кромке.Цыганская кровь под кожей кипит,в груди отзывается эхом.Танцуй, мое сердце, выстукивай ритм,шуми заразительным смехом.И сотни дорог впереди, сотни дней,и сотни несозданных песен.Мы вместе. А вместе – значит сильней.Пусть каждый нам враг, а мир тесен.Танцуй же, со мной или без меня,о бедах своих забывая.Гляди, я украл вороного коня,и ключ от небесного края.Гори, видишь, сердце мое горит,песчинки царапают плечи.Я буду любить тебя, слышишь, Лилит? —Я буду любить тебя вечно.

«Я не верю в красную нить судьбы…»

Я не верю в красную нить судьбы,и дожди, идущие в январе.В горле комом горькое – «если бы».Если бы ты только была моей.Если бы я родился в надцатый век,времена королей и железных лат,Я бы вызвал на бой весь проклятый свет,небеса и землю, Эдем и ад.Ты смогла бы верить моим стихам,и словам, что кровью звенят в ушах:«Я тебя никому никогда не отдам»,и «ты знаешь, чертовски болит душа».Я рожден в двадцать первый, усталый век.У меня – сквозная дыра в груди.Я не вижу цветов и огней во сне,только белую пудру сухой пурги.Снег скрипит под ногами, мой Север тих.И неважно, сколько ведет дорог,Мне суметь бы только одну найти,ту, что выведет прямо на твой порог.Всё в тебе неуместно, но так легко.Льется теплая медь золотистых кос.Мне бы только коснуться тебя рукой,и у ног свернуться, как верный пес.Ты из солнца, и кажется, из песка,сплетена из тонких, звенящих струн,Поднебесных гор и прибрежных скал,сизокрылых и яснооких лун.Всё во мне – это иней, сырой туман,сотни книжных страниц и табачный дым.Я не знал, что такое – сходить с ума.Я не знал – это значит, я был пустым.В твоих венах – живая драконья кровь,а во мне – металлический серый сплав.Тот, на небе, кто раздает любовь,в этот раз ошибся, так был не прав.Я не верю в сказки, не верю в сны,мы с тобой из разных земных широт.Я не видел крыльев цветной весны,всё во мне – это ломкий и колкий лед.Только в руку врезается красная нить.Двадцать третье холодное января.Это бред. И такого не может быть.Но на землю падают капли дождя.