(Не)реальный

Нельзя было быть такой красивой, такой соблазнительной. Она была грехом во плоти – вот это дивное создание с пышными волосами и в черном гладком нежном шелке, сквозь который проступают напряженные соски. И вот это – его, Макса, женщина. Насовсем. Навсегда. Пусть она пока и говорит иное, у неё нет иных вариантов. Если понадобится, он будет обнимать её шесть суток кряду, лишь бы она согласилась.

Ну…

Ладно, не только обнимать.

Она целует его.

Долго, неторопливо, скользя нежными пальчиками по груди, по плечам, прижимаясь к нему своей грудью, мягкой, сладкой – но недоступной, потому что запястья макса связаны накрепко.

В этих поцелуях – все законы термоядерной физики, вся химия мира, даже адронный коллайдер не мог выдать такого количества потенциальной энергии, как одни лишь нежные губы Солнечной.

Каждый отдельный поцелуй – глоток терпкого крепкого вина. Пьянящий, кружащий голову.

Каждое прикосновение – как ожог. Будоражащий, раскаленный, такой ощутимый.

Можно было бы попросить богиню сжалиться и не тянуть больше, но разве это интересно? Разве не интересней дотерпеть до конца?

– Встань, мой апполон. – И ничего в мире больше не надо. Да, Макс, может, и нравился многим женщинам, но только от слов Солнечной так все замирает.

Встал на босые пятки, замер, ожидая пока она сама снова прикоснется к его губам своими. Когда снова потечет между ними ток, когда ладони Сан, теплые, как солнце, снова скользнут по его коже, вниз – к застежке джинс.

Да.

Была своя магия в том, чтобы неторопливо расстегивать одежду. И просто прикосновение к члену – было не то что прикосновение к члену, выправленному из расстегнутых джинс. Совсем другое. Как будто кто-то добавил какой-то приправы ко вкусу этого касания. Двинуть бы сейчас бедрами, толкнуться бы членом глубже в эту мягкую ладошку.

Нет. Солнечная дрочила Максу сама. Неторопливо, с четким осознанием того, что он от каждого её движения будто сильнее слепнет. В мире оставались только её руки, горячие, заставляющие задыхаться от нетерпения. Ну, Солнечная… Ну, погоди… Хотя, нет, это все не сейчас.

Сейчас – она. Девушка, играющая страстную симфонию.

Она знает его тело. Знает, как Макс себя ведет, когда близок к оргазму, поэтому в нужный момент – сжимает основание члена крепче, болезненно, будто снова отбрасывая на несколько шагов от удовольствия.

Терпеть невыносимо.

Но вытерпеть – хочется.

Бывают такие парадоксы.

Она, связала его, так, что он не может к ней прикоснуться – и она встает перед ним на колени.

Его богиня.

Богиня с шаловливым языком.

От такой страстной пляски языка и члена кажется – можно потерять сознание. В ушах шумит все сильнее, и все меньше воздуха попадает в легкие.

Макс готов стонать, Макс готов рычать, лишь бы… Лишь бы раздвинуть эти любимые ноги, которые целовал бы от кончиков пальцев и до бедра. А потом засадить наконец в её узкую, тесную, сладкую вагину.

Снова облом. Снова Солнечная замечает по хриплому ритму дыхания, что Макс близок к разрядке, снова отстраняется, замедляется.

Это её наказание? Терзать его и не давать дойти до оргазма? Маленькая жестокая девчонка.

Которая потом устанет кончать, сорвет голос в воплях – обязательно, и нет, ни в коем случае не сможет сама встать с кровати. Месть будет страшна и ужасна. Макс же все-равно до этой паразитки доберется, интересно, она надеется на что-нибудь еще?

– Санни…

Почти мольба.

– Сжалиться? – шепчет Солнечная, сладко улыбаясь нежными губками.

– Да. Прошу. Мастер.

Макс знал правила игры. Видит, как удовлетворенно блестят глаза Санни, захлебывается от желания целовать эти смеющиеся губы.

– Ложись, – Аленка качнула ладонью в сторону кровати.

Нет, милосердие ей неведомо. Она снова сжимает пальцами член, касается напряженных яичек, заставляет и без того напряженный мир звенеть натянутой струной, а Макса – захлебываться воздухом. Безжалостная богиня. Откусить бы ей эти несносные пальцы. Искусать бы всю, до воплей, до мольб о жалости. И вытрахать – до последнего звука, до сорванного горла, то третьего сквирта, так чтобы все, что она могла – только уснуть, и больше ничего.

Третий облом.

Остро, и слегка больно, Макс не выдерживает, утыкается носом в плечо Санни, изо всех сил пытаясь сдержаться.

– Чего хочешь, а Макс? – шепчет эта неуемная зараза на ухо, выкрутив на максимум всю эротичность интонаций. – Хочешь, чтобы села на тебя? Хочешь, чтобы трахалась об тебя медленно, долго, не торопясь? Скажи – чего ты хочешь, я все исполню.

Конечно, сейчас он этого хочет.

Но есть одно но, сейчас такая удачная ситуация, что лучше всего попросить кое-что иное.

– Хочу… – выдавить это предложение на самом деле сложно, для этого в мыслях должны быть слова, а там одни только гормоны и нечленораздельный рык, – хочу чтоб ты вышла за меня, моя богиня.

С минуту Солнечная молчит, так, будто Макс своим упорством испортил такой момент. Ну а что она хотела, сама подставилась. Обещала все исполнить? Выполняй.

– Хочешь? – Наконец искусительным тоном мурлычет эта страстная кошка. – Заплатишь за это? Мою цену?

– Все что хочешь…

– Я хочу твой язык. Твой несносный длинный язык, Ольховский. Трахнешь меня им. Заставишь кончить. И я согласна, понял?

– О, да… – Макс улыбнулся.

Куда понятней?

Девушка может оседлать мужчину разными способами. Может оседлать и лицо.

Самое неудобное – поза, связанные руки под спиной, но тем сложней задача. Да и плевать на дискомфорт, он временный и не важный.

Под комбинацией, как и ожидалось, трусов не нашлось. Только лобок, гладкий, заманчивый, долгожданный.

Макс целует свою нахалку куда дотягивается. В бедро, над кружевным крем чулка, скользит губами выше… Наконец прижимается носом к теплому девичьему треугольнику.

Ох, Солнечная, зря ты это затеяла.

Ты же понимаешь, что ты проиграешь, да?

Эпилог

– Ма-а-ама!!!

Вопль на весь дом, слышно через четыре комнаты, и это вопреки охренительной звукоизоляции. Грохот такой, что, кажется, на этот раз эти изверги все-таки уронили несчастный шкаф. Как минимум. Если подумать прагматично, скорей всего, свернули полку с игрушками. Эх. Говорила Аленка: надо было покупать ту полку, которая намертво привинчивалась к полу. С той самой поры, как самое первое узи показало ей близняшек, – вот с самой первой секунды она и агитировала за все самое надежное, неубиваемое и вообще.

Аленка тяжко вздохнула, посмотрела на экран ноута, мысленно извинилась перед недоцеловавшимися героями и пошла разбираться. В конце концов, рукопись в издательстве ждали через неделю, герои все успеют доделать, что им там нужно. А спасти мир от конца света Аленка хотела и самостоятельно.

Все были живы. Пока что. Няню взяли в заложники. Ну, оно и понятно, в битве с четырехлетками Вики и Ником в заложники были готовы сдаться все, лишь бы не в жертвы. В чем разница? О, ну к заложникам нужно было быть хоть чуть-чуть милосердными.

Лизка сидит на окне, уткнувшись в графпланшет, и что-то рисует. Ох, хоть отнимай. Скоро и по ночам будет рисовать, блин. А ничего не сделаешь, девочка хочет быть дизайнером. Нахваталась творческого вдохновения от папы-фотографа и писательницы-…

– Мам, я им говорила…

Аленка так и не привыкла это слышать. Даже за шесть лет. Особенно – от двенадцатилетней вытянувшейся Лизки. Такой взрослой, такой высокой. И каждый раз – как в первый, когда хочется разреветься, потому что ну до слез же! И каждый раз хочется сжать в руках эту маленькую, тоненькую эльфийскую девчонку и сказать ей спасибо за такое доверие.

Вики и Ник катаются на полу. Как это у них водится, то ли играют, то ли дерутся. Даже по пыхтению не поймешь. У них даже ор может быть текстом роли.

– Ну, и кто тут не слушается? – с интересом уточняет Аленка.

– А Лизка врет, – вдруг заявляет Ник, вываливаясь таки из клубка, и Вики остается одна – лупать глазами и замышлять коварство, – Лизка говорит, что ты её не рожала, ма.

– Ага, её мне аист принес, – рассмеялась Аленка, и улыбнувшись подошла уже наконец к няне, привязанной к стулу скакалкой. Садисты. Маленькие четырехлетние…. Хотя… Узлы уж больно сложные, уж не Лизавета ли Максимовна постаралась?

Папа учит Лизавету нехорошему? Интересно, в каком возрасте до Лизки дойдет, откуда папа знает столько сложных узлов. И сколько юношей будет связано, когда Лизка подрастет ещё чуть-чуть? Ну, так им и надо, право слово.

– Аист… – Лизка смеется. Уже большая, уже местами понимает, но все-таки.

– Он самый, – Аленка подмигивает дочери, с любопытством косясь на экранчик планшета. Там цветет своими безумными красками морской закат.

Аист возвращается вечером. У него сегодня была сложная съемка, спасибо, что не пришлось уезжать, а потом он решал кучу вопросов по работе своей сети, которую в который раз расширил на еще четыре точки. Но все же в семь вечера он как штык дома. Всегда так.

Макс всегда ужинает с семьей.

Раньше еще и обедал – до того, как они переехали за пределы МКАДа. Настаивал Макс, он по-прежнему слегка параноил, и частный поселок со службой охраны его устроил больше. Увы, приходится ждать его по вечерам, но это обычное явление.

Ну, было ради чего терпеть.

Макс является домой с цветами – по-прежнему не с розами, по-прежнему с тюльпанами, душистыми, нежными и свежими. Розы не в чести ни у Макса, ни у Аленки.

– Ну не нужно было, – Ворчит Аленка в который раз, утыкаясь носом в тугие лепестки.

– Женщина, не мешай мне пускать на ветер мои деньги, – смеется Макс и обнимает её. Крепко обнимает. А потом подхватывает на руки, заставляя Аленку взвизгнуть от неожиданности, а Вики и Ника радостно взвыть. Они любят, когда папа творит всякую ерунду. А папа и рад. Он неизлечим.

В него до сих пор было невозможно поверить. Аленка все ждала подвоха, ждала, когда вылезет что-нибудь та-а-акое, но нет, не вылезало, и как ни щипала Аленка себя за запястье, Макс никуда не исчезал. Он у неё по-прежнему был.

Есть ужин, приготовленный поваром.

Есть печенье, испеченное Аленкой. Шоколадное.

Есть три пары обнимательных маленьких рук, и одна пара – взрослых. В общем, одному папе одного упоротого семейства всегда есть чем заняться.

– Пап, Соня просит с ней погулять в выходные, – в ходе того, как близняшки истязают ужин, вместо того, чтобы его есть, сообщает Лиза.

– Ну, если с утра в воскресенье, – задумчиво протянул Макс. – В субботу у нас семейный пикник, и отказов я не приму, учтите.

– Да без проблем, – героично заявляет Лизка и бодро хомячит ужин. Она явно намерена пережить не только семейную вылазку, но встречу с Соней.

Соня появилась год назад, Аленка тогда, кстати, встревожилась, но в конечном итоге оказалось, что зря. Соня хотела видеться с дочерью, больше её ничего не волновало, да и она сама никого особо не волновала. Особенно Макса.

Лизка ходила на эти встречи, ей вроде нравилось. Но Соня – это Соня, а мама – это Аленка.

Аленка даже себя ругала за то, что мысленно произносила эту фразу. За то, что радовалась собственной значимости для Лизки. Ну… Соня вернулась. Хотя бы. Лизка стала на капельку спокойнее.

В семейных ужинах заключалась уютная магия. Все хорошо. Вся семья дома, Макс рядом, можно в любой момент уткнуться в его плечо. Конечно, близняшки, не унимаясь, трындят, но в кого им быть тихими, когда и папа, и мама те ещё словоблуды?

Все самое долгожданное начинается, разумеется, когда три пятых семейства Ольховских мирно спят. Когда Аленка тысячу раз обняла каждого из трех своих маленьких лягушат. Двенадцатилетние лягушки-мутанты тоже идут за маленьких, кстати, хоть они и требуют, чтобы к ним как к взрослым относились.

Именно тогда, когда весь мир затихает, когда точно никто не помешает, – тогда защелкивается замок в спальне, а в шею Аленки утыкаются горячие губы.

– Ну, что, вытерпела? – шепчет Макс.

– Да, мастер.

– Сейчас проверим…

Обвязка под рубашкой трется о кожу груди, заставляя покрываться мурашками. Обвязка на бедрах под джинсами. По два витка,чтобы задевать самую горячую зону.

Все это – чтобы завести, чтобы подготовить, чтобы в течение дня Аленка чаще вспоминала своего мастера.

Один раз только Макс спросил – не надоело ли Аленке, что он через день оставляет на её теле обвязку. Со дня свадьбы еще, кстати. Никто из гостей, к счастью, так и не узнал, что из трех часов фотосессии, на которую уехали жених и невеста, полтора жених вязал невесте руки, плел из веревки паутину, чтобы лишний раз подчеркнуть, что никуда-то от него Аленка не убежит.

И только, наверное, профессор Васнецов и поглядывал на молодоженов с хитринкой (с тем, что его нужно пригласить, даже Макс не спорил, подарочки-то у «соседа» что надо оказались). О его свадебном подарке до сих пор было неловко вспоминать. Хотя Аленка тот кожаный корсет надевала несколько разиков. И таки да, это был подарок для обоих, если судить по тому, как Макс смотрел на Аленку.

Вообще, у него был повод Аленку связанной даже в ЗАГС отвести. Аленка оттянула свадьбу почти на год, беспокоясь, что вдруг, мало ли, что-то не срастется. Давала Максу шанс передумать, найти себе кого получше, а он… не искал даже. А потом тянуть стало некуда, когда на тесте на беременность проступило две красных полоски. Тогда Макс вызвонил Аленке Нюту и отправил их за свадебным платьем. Как Нютка верещала потом, впечатленная тем, что её доставляли в Москву на вертолете, – история умалчивает.

И нет. Веревка не надоедала. Как она могла надоесть? Без нее Аленка себя часто чувствовала как без обручального кольца. А с ней – проводить время было остренько, будоражаще, очень помогало в том, чтобы ещё сильнее тосковать по Максу. Потому что так, как с ним, – ни с кем не будет.

Но это все пустое. Это отпускает. Сейчас Аленку вообще отпускают все мысли, даже о послезавтрашней встрече с читателями на книжной ярмарке уже не думается, хотя потряхивало же из-за нее. И из-за того, что агент обещал приволочь какого-то продюсера, жаждущего прав на экранизацию… Вот это было нереально космической новостью, и Аленка до сих пор не поняла, причастен ли к этому Ольховский или это все-таки агент у неё расторопный оказался.

Все это, суетное, лишнее сейчас, исчезает, под напором теплых губ и ловких пальцев, расстегивающих черную блузку. Ох, хоть бы Макс был поторопливее – уж очень Аленка за весь этот день соскучилась по нему.

И были глаза цвета теплого шоколада, по-прежнему заставлявшие вздрагивать и замирать. Спустя столько лет…

– Макс, ты точно реальный? – шепчет Аленка, смеясь. На самом деле, это шутливый вопрос. Почти традиция – с той самой ночи, когда Аленка первый раз его связала, а он своим невозможным языком выиграл у неё свое "Да".

– А ты? – тепло, с искренним обожанием, теми же словами, как и тогда интересуется Ольховский.

_____________________________

Больше информации о книгах автора можно найти в группе VK: "Джина Шэй | Вера Волховец"