Секреты Лос-Анджелеса

Эд просматривает личное дело Винсеннса. В мае он выходит на пенсию – прощай, Мусорщик Джек. Отчеты времен Отдела наркотиков – четкие, детальные, аккуратные, хоть на стенку вешай. Между строками: с особым рвением Винсеннс преследовал не торгующих, а употребляющих, в особенности джазменов и голливудских знаменитостей. Что подтверждает старые слухи – будто бы он сливал информацию в «Строго секретно». Во время общей перетряски, последовавшей за «Кровавым Рождеством», Джека перевели в Отдел нравов. Новая пачка отчетов – букмекерство, незаконная торговля спиртным. Рапорты по-прежнему подробные, но без огонька. Чувствуется, что на новой работе Джек отчаянно скучал. Весна пятьдесят третьего: в одно время с «Ночной совой» глава Отдела, Расс Миллард, начинает расследование дела о порнографических альбомах. И вот что странно: отчеты Джека решительно меняются. Пишет коротко, без подробностей, как будто через силу. Рефрен один – никаких следов. Постоянно напоминает о том, что и другие детективы ничего не нашли, дважды предлагает закрыть дело.

Совсем не похоже на Мусорщика с Большой Буквы.

И это – в те же дни, когда расследовалась «Ночная сова»…

Есть о чем подумать.

Братья Энгелклинги, Дюк Каткарт, Микки Коэн. Связь с «Совой»? Эту версию отвергли: трое мертвых негров закрыли дело.

Эд снова берется за папку. В июле пятьдесят третьего Джек возвращается в Отдел наркотиков – и дальше все идет по-старому, вплоть до перевода в подразделение надзора.

Что же произошло с Джеком пять лет назад?

В одно время с «Ночной совой».

Что еще произошло в те дни? Вот что: убит Сид Хадженс, убийство осталось нераскрытым. Эд нажимает кнопку селекторной связи.

– Да, капитан?

– Сьюзен, выясните, кто, кроме сержанта Джона Винсеннса, работал в четвертой бригаде Отдела нравов в апреле 1953 года. И где эти люди сейчас.

* * *

Результаты приходят через полчаса. Сержант Джон Хендерсон и офицер Томас Кифка уволились, сержант Льюис Стейтис служит в округе Банко. Эд вызывает его к себе, и десять минут спустя Стейтис входит к нему в кабинет.

Грузный, краснолицый. На лице нескрываемое беспокойство – еще бы не беспокоиться, когда тебя ни с того ни с сего вызывают в ОВР! Эд указывает ему на стул.

– Сэр, если это из-за… – начинает Стейтис.

– Сержант, лично к вам это не имеет никакого отношения. Я хочу расспросить вас об офицере, который служил вместе с вами в Отделе нравов.

– Капитан, да это же когда было!

– Знаю, давно. С конца пятьдесят первого года по лето пятьдесят третьего. Сержант, насколько близко вы знали Джека Винсеннса?

Стейтис ухмыляется.

– Почему улыбаетесь? – спрашивает Эд.

– Да понял, в чем дело. Прочел сегодня в газете, что Винсеннс пристукнул тех двух бандюг. А в Бюро говорят. что он смылся до прихода начальства. Теперь ясно, почему вы о нем расспрашиваете.

– Понимаю. Так насколько вы были с ним близки?

Стейтис, качая головой:

– Вообще-то Джек был одиночка. Ни с кем близко не сходился. Даже если мы работали над одним делом, он держался поодаль от других.

– Весной пятьдесят третьего вы расследовали дело о порнографии. Припоминаете?

– А как же, непристойные журнальчики. Дохлое было дело. Только время зря потратили.

– Судя по вашим отчетам, вы не обнаружили никаких зацепок.

– Точно. Ни я, ни Мусорщик Джек, ни другие ребята. А потом Расса Милларда бросили на «Ночную сову», и дело само рассыпалось.

– Не припомните, не замечали ли вы в это время каких-нибудь странностей в поведении Винсеннса?

– Да нет. Разве что в Бюро он почти не появлялся, и то старался заглядывать, когда Милларда там не будет. Ну в этом ничего странного нет, они с Рассом друг дружку терпеть не могли. Я ж говорю, Винсеннс был одиночка. С нами дружбу не водил.

– Скажите, не задавал ли Миллард вашей бригаде вопросов по поводу показаний владельцев типографии?

Стейтис кивает.

– Да, была там какая-то история с типографией, вроде предполагали, что это как-то связано с «Ночной совой». Но мы все Рассу сказали: дело – висяк, проще удавиться, чем найти тех. кто эти книжонки выпускает.

Тут пусто.

– Сержант, вы, наверное, помните, что творилось в департаменте из-за «Ночной совы». Припомните, пожалуйста. как реагировал на это Винсеннс? Не замечали ничего необычного?

– Сэр, можно начистоту? – говорит Стейтис.

– Конечно.

– Так вот, мне с самого начала казалось, что в Отделе нравов Винсеннс не на своем месте. Он у нас работал через силу, только и ждал, когда вернется в Отдел наркотиков. Но с этой порнухой было что-то еще… Помню, у меня было такое ощущение, как будто он чего-то боится. А что касается «Ночной совы» – я бы сказал, его это дело не интересовало. Он был одним из тех, кто арестовал тех троих цветных, потом он вместе с другими искал машину и оружие, но, по-моему, ему было наплевать, чем все это кончится.

Снова никаких фактов – только «ощущения».

– Подумайте, сержант. Поведение Винсеннса во время «Ночной совы» и дела о порнографии. Все, что как-то выходило из обычной колеи. Мне важна любая мелочь. Подумайте.

Стейтис пожимает плечами.

– Ну разве только… но не знаю, имеет ли это отношение…

– Говорите.

– Кабинет Винсеннса был рядом с моим, и иногда до меня долетало то, что там происходило. И вот однажды, сидя у себя, я услыхал обрывок разговора между ним и Дадли Смитом.

– О чем?

– Смит просил Винсеннса установить слежку за Балом Уайтом. Сказал, что убили какую-то проститутку, а Бал, мол, из-за этого переживает и может выкинуть какой-нибудь номер.

По спине пробегает холодок.

– Что еще?

– Винсеннс согласился. А больше я ничего не разобрать.

– Это было во время расследования «Ночной совы»?

– Да, сэр. В те самые дни.

– Сержант, помните, в те же дни убили Сида Хадженса, журналиста из бульварного листка?

– Помню. Дело не раскрыли.

– Не припоминаете, Винсеннс об этом ничего не говорил?

– Нет. Хотя ходили слухи, что они с Хадженсом приятели.

Эд, с улыбкой:

– Благодарю вас, сержант. Мы беседовали без протокола, однако я бы попросил вас о содержании нашего разговора не распространяться. Договорились?

Стейтис, поднимаясь:

– Хорошо. Только вот насчет Винсеннса я хотел сказать… Ему ведь через два месяца на пенсию. И почему он сорвался, понятно – не каждый день человеку случается убить двоих. Может, не дергали бы вы его, дали бы дослужить спокойно, а?

– Всего доброго, сержант, – отвечает Эд.

* * *

Что-то не так. Что-то здесь не так.

Эд сидит откинувшись на стуле, так и этак примеряет разные варианты.

Винсеннс следил за Бадом Уайтом – значит, может иметь на него компромат.

Весной пятьдесят третьего Мусорщик чего-то боялся.

Связь «непристойных книжонок» с «Ночной совой»?

Приговор Инес Сото – Эд убил троих невиновных.

А Винсеннс сейчас зависит от него, от его решения…

Эд нажимает кнопку селекторной связи:

– Сьюзен, соедините меня с окружным прокурором Лоу.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

– Вы, молодой человек, наверное, думаете, что мне беспокоиться не о чем, кроме ферштункенер [52] «Ночной совы» и ферштункенер грязных книжонок? – интересуется Микки Коэн. – Так вы думаете, у меня без них забот мало? Так чтоб вы знали: я не открываю ни грязные книжки, ни Священное Писание. Мне от всего этого скулы начало сводить еще пять лет назад, а теперь-то я и вовсе об этом думать забыл. У меня есть проблемы посерьезнее – я должен заботиться о своем бедном мальчике.

Бедный мальчик – старый бульдог тяжело сопит. Куцый хвост забинтован. Микки чешет его за ухом.

– Это Микки Коэн-младший, мой наследник, – представляет его Микки. – Увы, таков наш собачий мир, что даже собакам в нем нет житья, и сколько протянет мой мальчик, можно только гадать. В ноябре мне в дом подложили бомбу: сам я не пострадал, чего о моих костюмах от «Сай Девор» сказать нельзя, а хвост у Микки теперь регулярно гноится, да и аппетит совсем никуда. Нервы у него, у бедняги, в полном расстройстве, и я не уверен, что ему пойдет на пользу общение с полицейским.

– Мистер Коэн…

– Вот как? Мне нравится, когда ко мне обращаются с подобающим уважением. Так как, вы сказали, вас зовут?

– Сержант Уайт.

– Ах да, сержант Уайт. Так вот, сержант, скорби мои беспредельны, и нет им конца. Я, словно ваш гойский спаситель Иисус, несу на плечах своих бремена всего мира. Сначала в тюрьме эти ферштункенер бандиты нападают на меня и моего помощника Дэви Голдмана. Бедный Дэви после этого повредился в рассудке и, когда его выпустили, принялся расхаживать по улицам с расстегнутой ширинкой и шлангом наперевес. Я его не осуждаю, в конце концов без саморекламы не проживешь, и к чему же скрывать от людей то, чем наградила природа? Однако копы в Беверли-Хиллз не разделяют моих передовых взглядов: они схватили беднягу Дэви и в два счета запихали в психушку Камарильо, откуда он, боюсь, выйдет очень нескоро. И как будто этого мало – выйдя из тюрьмы, я узнаю, что моих верных сподвижников отстреливают одного за другим! А другие мои люди, те, кто прошел со мной огонь и воду, – Пархач Тайтелбаум, Ли Вакс, Джонни Стомпанато…

Пора прервать этот монолог.

– Джонни Стомпа я знаю.

– Ферштункенер Джонни, – яростно рявкает Микки, – Иуда, грязный Иуда, вот он кто! А Лана Тернер для него – не Магдалина, а блудница Иезавель! Он думает не головой, а головкой члена, и это рано или поздно доведет его до беды. Кто спорит, оснащен он даже лучше, чем бедняга Дэви; но я вытащил его из грязи, я взял этого мелкого вымогателя и сделал своим телохранителем – а теперь он отказывается вернуться ко мне, предпочитает жрать сэндвичи в жральне Пархача Тайтелбаума и якшаться с Собачником Перкинсом, грязным типом, который, как я слыхал из самых достоверных источников, не стыдится совокупляться с соплеменницами моего Микки… Так вы сказали, вас зовут Уайт?

– Верно, мистер Коэн.

– Венделл Уайт? Бад Уайт?

– Да, это я.

– Ма-альчик мой, что же ты сразу не сказал!

Коэн-младший задирает ногу над камином.

– Не думал, что вы обо мне слышали, – ответил Бад.

– Мальчик мой, да о чем же я мог не слышать в этом городе! Ты – один из «сынков» Дадли Смита, верно? Говорят, вы с Дадстером и еще парой крутых парней охраняете демократию в нашем благословенном городе: только благодаря вам Лос-Анджелес еще не стал добычей чужаков. Скромный мотель в Гардене, убедительный разговор, пара ударов по почкам – и дело сделано. Что ж, если мне удастся оторвать своих парней от кошерных бутербродов и дружбы с зоофилами, возможно, моя империя обретет второе дыхание. Вы с Дадстером оказали мне большую услугу, мальчик мой, и я у вас в долгу. Так что же ты хотел узнать о «Ночной сове»?

Настал миг решающего броска.

– Я слышал, братья Энгелклинги были у вас в тюрьме и рассказали вам о плане Дюка Каткарта. Не могли ли вы или Дэви Голдман рассказать об этом кому-то из заключенных?

– Невозможно, – энергично мотает головой Микки Коэн. – Я не говорил никому, даже Дэви. Верно, я не стеснялся обсуждать свои дела с товарищами по несчастью, но об этом не говорил ни единой живой душе. И то же самое сказал этому парню, Эксли, когда он меня допрашивал. А теперь, сынок, хочешь догадку от старика Микстера? Думается мне, убивать пятерых невинных людей из-за каких-то грязных книжонок логично в одном-единственном случае – если торговля этими книжонками уже налажена и приносит большой доход. Так что брось эту гребаную «Ночную сову».

Ничего ты здесь не раскопаешь: скорее всего, убийцы – те шварцес, которых перестрелял ваш герой-молокосос.

– Не думаю, что в «Ночной сове» убили Дюка Каткарта, – говорит Бад. – Я думаю, это был двойник – человек, выдававший себя за него. Этот парень убил Каткарта, забрал его одежду и под видом Каткарта появился в «Ночной сове». И еще мне думается, что ниточка ведет в тюрьму Мак-Нил.

Коэн закатывает глаза.

– Во всяком случае, не ко мне, мальчик мой. Я никому ничего не говорил. И не могу себе представить, чтобы Пит и Бакс болтали об этом с кем-то еще. А где жил этот комик Каткарт?

– В Силверлейк.

– Что ж, покопай в тамошних холмах – может, разыщешь его кости.

При этих словах Баду вдруг вспоминается мать Сью Леффертс в Сан-Берду – дверь на цепочке, внимательный и недоверчивый взгляд темных глаз. Что, если…

– Спасибо вам, мистер Коэн.

– И забудь об этой ферштункенер «Ночной сове», – бросает Коэн на прощание.

Коэн-младший поглядывает на Бада, словно намеревается вцепиться в пах.

* * *

Сан-Бернардино, Хильда Леффертс. В прошлый раз она быстро выставила его за порог. Сегодня он явился с новой информацией – приятель Сьюзен Нэнси, парень, похожий на Дюка Каткарта. Надавить, если понадобится – запугать.

Два часа на дорогу. Скоро откроется фривэй, и путь до Сан-Берду станет вдвое короче. От старшего Эксли – к младшему: этот слизняк знает о нас с Инес. Точно знает – в тот день Бад прочел это у него на лице. А это значит, что Эксли надо опасаться. Оба они ждут удобного случая, но у Бада есть преимущество – Эксли по-прежнему видит в нем тупого громилу, способного лишь махать кулаками.

Хильда Леффертс живет в одноэтажной лачуге с дощатой пристройкой. Бад поднимается на крыльцо, проверяет почтовый ящик. Три чека – пенсионный фонд Локхит, социальное страхование, благотворительная служба округа. Отлично – есть чем ее напугать. Бад нажимает на кнопку звонка.

Дверь приоткрывается – узкая щель, перечеркнутая цепочкой. Хильда, скрипуче:

– Я вам уже сказала и еще раз повторю: плевать мне на вас и на то, что вам нужно, оставьте в покое мою несчастную дочь!

Бад веером раскрывает перед ней чеки.

– Я получил от властей округа разрешение придержать эти чеки, пока вы не согласитесь сотрудничать. Нет показаний – нет денег.

Хильда испускает пронзительный вопль. Бад толкает дверь, вырвав цепочку из гнезда, входит внутрь. Хильда, пятясь:

– Умоляю вас, я бедная женщина…

Со всех четырех стен обшарпанной комнатушки загадочно улыбается Баду Сьюзен Нэнси: женщина-вамп из ночного клуба.

– Будьте умницей, ладно? – говорит Бад. – Помните, о чем я вас спрашивал в прошлый раз? Незадолго до того, как Сью переехала в Лос-Анджелес, у нее здесь появился дружок. В прошлый раз, когда я вас о нем спросил, вы испугались. И сейчас вы чего-то боитесь. Рассказывайте. Пять минут– и я уйду. И никто об этом не узнает.

Хильда, испуганно вращая глазами:

– Совсем никто?

Бал протягивает ей чек из «Локхида».

– Совсем никто. Начинайте. Другие два получите, когда закончите.

Хильда поворачивается, начинает говорить, обращаясь к фотографии дочери над дверью:

– Сьюзи, ты мне сказала, что познакомилась с этим человеком в коктейль-баре. Меня сразу что-то насторожило. Ты уверяла, что он хороший человек, что свой долг обществу он заплатил, но ни за что не хотела называть его имени. Потом я видела тебя вместе с ним, ты названа его как-то, не припомню – то ли Дик, то ли Дин, то ли Ди, то ли Дон, – а он ответил: «Нет, Дюк. Привыкай». А еще однажды, когда я вернулась домой, старая миссис Дженсен рассказала, что ты была у нас дома вместе с этим человеком, к вам пришел еще кто-то, а потом миссис Дженсен услышала какой-то шум…

«Заплатил долг обществу»… Бад не сразу соображает, что это значит попросту «отсидел».

– И вы так и не узнали, как его зовут?

– Так и не узнала. Я…

– Сьюзен не знала двух братьев по фамилии Энгелклинг? Они жили здесь, в Сан-Бернардино.

Хильда, не отрывая глаз от фотографии:

– Бедная моя Сьюзи! Нет, кажется, нет. Я о них ничего не слышала.

– Друг Сьюзен не упоминал имени Дюка Каткарта? Не говорил о торговле порнографией?

– Нет! Сьюзи была хорошая девочка, она не стала бы заниматься такой грязью! А Каткарт – это человек, которого вместе с ней убили? Нет, его имени я никогда до того не слышана.

Бад сует ей чек от округа.

– А теперь расскажите, что было после того, как миссис Дженсен услышала шум.

Хильда, со слезами на глазах:

– На следующий день, придя домой, я увидела на полу в пристройке пятна, очень похожие на засохшую кровь. А ведь пристройка была совсем новенькая, мы ее выстроили на страховку моего покойного мужа! Скоро появились Сьюзен и этот человек, и я заметила, что они оба нервничают. Тот человек прошелся по дому, залез в подпол, потом позвонил по какому-то лос-анджелесскому номеру, и они со Сьюзи уехали. А неделю спустя ее убили, и я… ну, знаете… я тогда решила, может, она уже тогда опасалась чего-то, потому и вела себя так… И я тоже испугалась. И когда ко мне пришел тот милый молодой полицейский, который потом застрелил тех троих бандитов, я ничего ему не сказала.

Мурашки по спине: сходится, все сходится. Приятель Сьюзи – двойник Каткарта. «Шум в доме» – возможно, именно здесь двойник убил Каткарта? Сьюзи была с самозванцем в «Ночной сове», сидя за соседним столиком, незаметно наблюдала за переговорами… Значит, убийцы никогда не встречались с настоящим Каткартом лицом к лицу.

ПРОШЕЛСЯ ПО ДОМУ, ЗАЛЕЗ В ПОДПОЛ.

Бад бросился к телефону, набрал номер компании «П. К. Беллз». Полицейский запрос.

– Кто запрашивает?

– Сержант В. Уайт, полиция Лос-Анджелеса. Я в Сан-Бернардино, на Ранчвью, 04617. Нужен список всех звонков в Лос-Анджелес с этого номера в период с 20 марта по 12 апреля 1953 года. Записали?

– Минуточку, – говорит клерк. Две минуты спустя: – Три звонка, сержант. 2 и 8 апреля – один и тот же номер. НО-21118. Это телефон-автомат на углу Сансет и Лас-Пальмас.

Бад вешает трубку. Автомат в полумиле от «Ночной совы». Звонивший осторожничал: боялся сорвать встречу – или сделку.

Хильда теребит в руках бумажный платок. Заметив на столе фонарик, Бад хватает его и выбегает на улицу.

В нижней части пристройки – лаз в подпол. Бад с трудом протискивается – и вот он внизу.

Грязь, штабеля гнилых досок. Прямо посреди подпола, стоймя – длинный дерюжный мешок. Несет гнилью и нафталином. Бад задевает мешок локтем – вонь становится нестерпимой. Толкает сильнее – из-под мешка выскакивают и бросаются врассыпную ослепленные фонариком крысы.

Бад рвет мешок, направляет луч света внутрь. В лицо ему скалится череп с остатками кожи. Бад бросает фонарик, рвет дальше, двумя руками: мутит от вони, звенит в ушах пронзительный крысиный писк. Еще рывок – и Бад видит, что в черепе зияет пулевое отверстие, чуть повыше костей, горчащих из фланелевого рукава, различима метка «Д. К.».

Бад выползает наружу, жадно глотает воздух. Хильда Леффертс уже тут как тут. Глаза ее молят: «Господи, пожалуйста, только не это!»

Чистый воздух, ослепительный свет дня. Свет, пролить свет… вот это мысль! Эксли мало не покажется.

Есть у него знакомый в «Версии» – скандальном «красном» журнальчике. Там сочувствуют коммунистам и неграм, ненавидят копов. Парень из «Версии» Балу кое-чем обязан.

Хильда, трясясь от ужаса:

– Там… там… что-нибудь есть?

– Ничего, кроме крыс. Однако я вас попрошу в ближайшее время никуда не уезжать. Возможно, я привезу вам снимки для опознания.

– А чек?

Бад протягивает ей конверт, измазанный крысиным пометом.

– Держите. И благодарите капитана Эксли.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

В кабинете, где ОВРовцы допрашивают своих, царит относительный уют – ни стульев, привинченных к полу, ни запаха мочи.

Джек поднимает глаза на Эда Эксли.

– Я знал, что я в дерьме, но не думал, что увяз по самую макушку.

Эксли:

– Удивлен, что тебя не отстранили?

Джек ерзает на стуле. Форма ему тесна, сидит неловко – он не надевал ее с 1945-го. От Эда Эксли – изможденное лицо, седина в волосах, пристальный недобрый взгляд из-под стальных очков – у него холодок бежит по спине.

– Да, странно. Может быть, Эллис передумал и забрал свою жалобу? Знаешь, скандал, намеки в прессе и всякое такое.

Эксли качает головой:

– Лоу считает, что ты – угроза его карьере и его браку. Да одного нападения на патрульного и последующего исчезновения достаточно, чтобы отстранить тебя от работы и даже уволить.

– Вот как? Почему же меня не отстранили?

– Потому что я заступился за тебя перед Лоу и Паркером. Есть еще вопросы?

– Да. Где магнитофон и стенографистка?

– Как видишь, их нет.

Джек пододвигает стул.

– Чего ты хочешь, капитан?

– Сначала выясним, чего хочешь ты. Спустить свою карьеру в унитаз – или спокойно дослужить оставшиеся четыре месяца и получить свою пенсию?

Перед глазами Джека встает лицо Карен.

– Ладно, считай, что я в игре. Что тебе нужно?

Эксли, наклонившись к нему:

– Весной пятьдесят третьего был убит твой хороший знакомый и деловой партнер Сид Хадженс. Двое детективов, расследовавших убийство под руководством Расса Милларда, сообщили мне, что в то утро, когда обнаружили тело, ты во весь голос называл покойного «мразью» и вообще был необычно взбудоражен. Примерно в то же время Дадли Смит попросил тебя установить слежку за Бадом Уайтом, и ты согласился. Примерно в то же время расследовалось дело «Ночной совы», а ты в Отделе нравов работал над делом о порнографических журналах и регулярно подавал рапорты – странные, надо сказать, рапорты, весьма краткие и бессодержательные, совершенно не в твоей обычной манере. Примерно в то же время два человека, Питер и Бакстер Энгелклинги, выступили с заявлением о предполагаемой связи порножурналов с делом «Ночной совы». Когда Расс Миллард спросил тебя об этом, ты ответил, что ничего не знаешь. Во время расследования ты неоднократно заявлял, что это дело бесперспективно и его надо прекратить. Далее: те же два детектива, сержанты Фиск и Клекнер, слышали, как ты убеждал Эллиса Лоу спустить убийство Хадженса на тормозах. А один из офицеров, служивших вместе с тобой в Отделе нравов, вспомнил, что в те дни ты явно нервничал и старался пореже появляться в офисе. А теперь, Джек, мне хотелось бы знать, что все это значит.

Прославленный самоконтроль испарился как не бывало. Джек чувствовал, что рот у него сам собой раскрылся, а глаза вылезли из орбит – чувствовал и ничего не мог с этим сделать.

– Как… как, мать твою… как ты?…

– Неважно. Я тебя слушаю.

Джек перевел дух.

– Ладно. Верно, я следил за Бадом Уайтом. Он тогда совсем расклеился из-за убийства какой-то малолетней проститутки – Бад ведь всегда жалел баб и детишек, – и Дад боялся, что он натворит глупостей. По его просьбе я несколько дней следил за Бадом, но ничего стоящего не обнаружил. Все знают, что вы с Уайтом на ножах. Ты боишься, что рано или поздно он попытается отомстить тебе за Дика Стенсленда, вот и выгораживаешь меня перед Лоу и Паркером, чтобы в обмен я вывалил тебе все, что о нем знаю. Так?

– В том числе, хотя и не только. Расскажи мне, что ты узнал о Уайте.

– Например?

– Например, женщины.

– Уайт женщин любит, но это не новость.

– После того как Уайт сдал сержантский экзамен, ОВР провело по нему персональную проверку. В отчете сказано, что он встречается с женщиной по имени Линн Брэкен. В пятьдесят третьем они уже были знакомы?

Джек, пожав плечами:

– Не знаю. Никогда не слышал этого имени.

– Винсеннс, по глазам вижу, что врешь. Ладно, оставим эту Брэкен в покое – она меня не интересует. В то время когда ты за ним следил, Уайт встречался с Инес Сото?

Джек, едва не рассмеявшись:

– Нет, в то время – точно нет! Так вот ты о чем? Думаешь, он и твоя…

Эксли поднимает руку:

– Я не спрашиваю, ты ли убил Хадженса. Не спрашиваю, что происходило с тобой весной пятьдесят третьего. Пока не спрашиваю – и, возможно, не спрошу никогда. Просто хочу знать твое мнение. Тогда, пять лет назад, ты работал над обоими делами одновременно – и над «Ночной совой», и над порножурналами. Как думаешь: убили те трое негров?

Джек подается назад, ерзая под пристальным взглядом Эксли.

– Ну… действительно, там не все концы с концами сходились. Может быть, и не они. Может, какая-то другая чернота – такие же бандиты, которые знали, где Коутс спрятал машину, и подбросили туда оружие. Но тебе-то что? Эти ниггеры изнасиловали твою женщину – значит, ты поступил как надо. Что случилось, капитан?

Эксли усмехается – криво, одной стороной рта. Джеку кажется, что на него смотрит мертвец.

– Капитан, что…

– Мои мотивы, Винсеннс, – это мое дело. А теперь выскажу свое мнение. Думаю, Хадженс был как-то связан с теми журналами. И еще думаю, у Хадженса был на тебя компромат. Его-то ты и боялся.

Вот мертвец и схватил его за горло.

– Да, верно. Я… однажды я… много лет назад я нарубил дров по-крупному… черт побери, иногда мне уже хочется, чтобы все наконец открылось!

Эксли, поднимаясь:

– Я не дал ходу жалобам против тебя. Не будет ни разбора дела, ни наказаний. С шефом Паркером заключил соглашение: он дает тебе спокойно дослужить эти месяцы, а ты немедленно по завершении двадцатилетнего срока выходишь на пенсию. Я заверил его, что ты согласишься, и убедил, что ты достоин полной пенсии. Он не стал спрашивать, зачем мне это. Надеюсь, и ты об этом спрашивать не будешь.