скачать книгу бесплатно
Их быстро разняли солдаты, наподдавшие обоим по шеям. Зеваки начали расходиться. Кошелёк леди, с презрительной гримасой наблюдавшей эту сцену, быстро и незаметно перекочевал с её пояса в руки карманников.
– Итак, все на месте, – изрекла женщина в пледе, – и леди, и забулдыги, и торгаши, и ворьё. Солдаты и прислуга, ганты и джинеты, дети, собаки, кони. Весь город как на ладони. Хотя постой-ка, кого-то не хватает. Где же священники и бандиты?
Она завертела головой, весело оглядываясь по сторонам.
– Где же эти вездесущие поборники сомнительной морали? Не кажут лица народу. Хотя нет, вон же бурмистр, голубчик, высунул в окно ратуши свой длинный бледный нос. Один есть! Где же остальные?
– А что тебе до них? – услышала она откуда-то сверху. Задрав голову, зрительница в пледе увидела неподалёку от себя высокого молодого человека в тёмном одеянии. Он стоял на краю чаши фонтана, скрестив руки на груди, и с высокомерной усмешкой глядел на закутанную в тряпьё горожанку. Простым казался и его наряд, однако простота эта была скорее напускной. Приглядевшись, можно было заметить, что элегантный дублет с крутым стоячим воротником – приталенный, короткий, едва прикрывающий бёдра, – был пошит из дорогих тканей и с большим искусством, однако при этом по какой-то причине начисто был лишён вычурных пуговиц и вышивки, полагающихся подобному наряду по тогдашней моде. Пуговиц вообще было не видать, вместо них по груди пробегалась еле заметная дорожка каких-то невзрачных крючков. Пустота и вместе с тем идеальная опрятность его наряда придавала его облику строгости и в то же время намекала на некоторые черты бунтаря, заметные также и по нарочито вздёрнутому подбородку, орлиному взору, буйным чёрным кудрям да безупречной осанке. Кинжал на его поясе был отнюдь не из тех, что продают на улице – фамильная ценность, не иначе. Обычно такие дарили юношам на пятнадцатилетие в богатых гантских семьях. И вопреки своему положению, а оно, несомненно, было высоким, о чём можно было судить не только по дороговизне и уникальности наряда, но и по общей его фигуре, нисколько не имеющей отметин тяжкого людского труда, цвета его одежд были темны и невзрачны и задавали облику общий траурный тон, отчего имел он вид мрачный и походил не на богача, а скорее на какого-то фанатика.
– Так что тебе до них, полоумная? – повторил он, медленно приблизившись к ней.
– А вот и ещё один, – усмехнулась женщина. – Бездельник и горлопан каких свет не видывал. Богат, беспечен, силён, спесив – сам бог велел податься в бандиты. Оно и понятно. Где ж ещё удали разгуляться как не посреди тесных улиц Черры. Шляйся целыми днями, пей вино да развлекайся с девками, а денежки сами тебя найдут. Знай только ремесло своё – грамотно резать глотки да животы. Ведь жить без ремесла на одни накопления дело пропащее, сейчас только самый последний болван не вкладывается в ремесло, любой богач чем-либо да промышляет. Вот, например, бандитизмом.
– Не мели ерунды, старая брюзга! – фыркнул юноша, отвернувши в сторону ухмыляющееся лицо. Ухмылка его, впрочем, была обманчива, поскольку не сходила с его уст никогда благодаря грубо заштопанной верхней губе. И шрам этот несколько портил его бровастое смуглое лицо, имеющее довольно выразительные черты.
Молодой человек встретился взглядом с солнцем, и его зелёные глаза заблестели, точно струи фонтана.
– Старая? – хохотнула его собеседница. – Еще и сорока мне нет, а уж в старухи записали. Хотя что с вас взять-то, желторотых. Всё думаете, что молодость вечна. Да вот ведь незадача – жизнь скоротечна! Оглянуться не успеешь, как превратишься в иссохшего грязнозубого капера, как твой отец.
– Придержи язык, дурная баба! – прикрикнул на неё юноша. – Я терплю тебя на рынке только потому, что ты блажная головой, а гнать малоумных божьих тварей грешно.
– Святая добродетель, – проговорила та, качая головой и глядя на него с весёлой усмешкой. – Спасибо, отец родной, за терпение и доброту твою. Храни тебя господь, радетель порядка на Знаменном рынке. Воруют тут у вас, правда, посреди бела дня.
– Ремесло не хуже остальных, – хмыкнул юноша.
– Неужто в нём ты и преуспел?
– Отнюдь. Готовлюсь в сержанты, – гордо бросил он. – Воровство не мой конёк.
– Славный сержант из тебя выйдет, а потом, конечно, могучий и благородный рыцарь, возможно даже сам рыцарь Струн, а там и во власть податься можно. Страной править, людьми ворочать как вздумается, спать на золоте, закусывать золотом, добытым с грабительских налогов да грабительских набегов ручных пиратов императора. Вот это работёнка. А воровство точно не твой конёк, Фиаче Фуринотти!
Женщина вынула откуда-то из недр одеяла гигантскую сырую морковь и принялась с хрустом грызть её, насмешливо поглядывая на Фиаче. Тот презрительно фыркнул и спрыгнул на ступени, придержав длинный кинжал в резных посеребренных ножнах.
Он неспешно сошёл вниз и к нему тут же подбежали двое, одетые в объёмные серые плащи до колен. Оба они запыхались, у одного был порван рукав кожаного дублета, у второго всклокочена шевелюра и слегка помята чьими-то кулаками физиономия.
– Порядок, – донеслось до завтракающей на краю фонтана особы. Фиаче тесно зашептался со своими знакомцами, поглядывая на сторожку привратника ратуши, откуда вся в слезах в сопровождении капитана стражи вышла леди в парчовой накидке. За нею робко семенила её свита, тяжело шагал джинет, виновато уставившись в землю. Похожий на рассерженного пеликана капитан, собрав гармонью множество своих подбородков и выпятив грудь, шёл рядом с леди и свирепо оглядывал рынок, словно желая напугать дерзкого вора своими ввалившимися глазами, которые полагал проницательными и грозными. Отправленные им солдаты прочёсывали весь рынок, протискиваясь между тесными рядами в растущей толчее. Они бестолково сновали из угла в угол и пожимали плечами, осматривая привычные глазу окрестности, полупустые таверны, телеги с лошадьми, заглянули даже в загон для свиней.
Капитан краснел и злился, слушая причитания леди и бодрый рыночный гвалт. Он был раздражён и раздосадован тем, что ему, по всей видимости, придётся отпустить столь высокородную особу ни с чем и лишиться благодарностей богатых господ, а то и получить по шапке. Лучше б её кто-нибудь треснул или оскорбил, думал он. С этим было бы проще, нежели искать кошелёк в этом муравейнике.
Однако он ничего не мог поделать и лишь насуплено мычал в ответ, деловито заложив большие пальцы за пояс.
Фиаче, приосанившись, направился прямиком к сторожке, на ходу расстегнув дублет и продемонстрировав базарной зрительнице у себя за пазухой тот самый кошелёк.
– Вот же сукин сын!
Фиаче пожал плечами и удалился. Двое в плащах последовали за ним. Издалека было видно, как они вежливо раскланялись перед компанией у сторожки, и как недовольно подбоченился капитан, увидав Фиаче. Вскоре после долгих расшаркиваний Фиаче вручил даме её кошель, отчего та счастливо вскрикнула и вся её свита тут же засуетилась, обступив хозяйку. Последовали долгие благодарности в адрес Фиаче. Они плыли мимо угрюмого капитана, помахивая на прощание щедрым вознаграждением, которым леди не преминула одарить Фиаче. Тот долго и упорно отказывался, галантно кланялся, целовал даме руки, выдавал комплименты, после чего преклонил колено и принял деньги из того самого кошеля, причём выклянчал он своими заискиваниями сумму немалую.
Когда вся компания, наконец, разошлась в разные стороны, Фиаче неспешно прошёлся мимо капитана и подбросил вверх несколько монет, которые тот цепко поймал и тут же сунул за пазуху.
– Вот же пострел, – усмехнулась зрительница, догрызая свою морковь. Она даже несколько раз ударила в ладоши в честь завершения всей истории с кошельком.
Фиаче, вернувшись к фонтану, тряхнул блестящей копной чёрных кудрявых волос в шутливом поклоне.
– Что же сталось с теми жуликами? – поинтересовалась женщина в пледе.
– Больше ты их на рынке не увидишь, – пообещал Фиаче. Та покачала головой и вздохнула:
– Что ж, поделом им. Забрести на территорию страшнейшего бандита всей Мальпры много ума не надо.
– Страшнейшего?
– Именно так, – зрительница зачерпнула ладонью воды в фонтане, чтобы напиться и омыть лицо. – Для негодяя, лицемера и глупца нет ничего страшнее правды, чести и сострадания. До смерти пугает ластящихся к щедрой на подачки лжи искренняя самоотверженность. Вселяет ужас в души наглецов, мнящих народ тупым скотом, сердце, полное отчаянной любви к народу, к миру, к солнцу! Для каждого высокомерного кровопивца великодушный мечтатель – первейший враг. Нестерпимы на слух жестоким гонителям слова, что он произносит – правда, право, праведность!
Она встала, сбросила с себя плед и заходила по ступеням взад-вперёд, жестикулируя руками. Народ, проходящий мимо, таращился на неё, заслышав громкие выкрики, некоторые, приметив Фиаче, с интересом наблюдающего за ней, тоже останавливались послушать юродивую.
– Истинно страшен бандит черрийский, бдящий Знаменный рынок. Бойтесь его, мерзавцы, бойтесь его, мироеды и палачи! Бойся его, потентат!
– Но-но, – цыкнул на неё Фиаче. – Полегче, женщина. Я не посмотрю на то, что ты блаженна головой, и окуну тебя в фонтан.
– Что ж, окунай, гант Фуринотти! Но ты и сам прекрасно знаешь, что истинное благородство не в золотых волосах, но в золотом сердце. Не в ясных глазах, но в ясном разуме. Не в красоте плоти, но в красоте души. Тот же, кто сочетает в себе и облик ангела, и дух ангела – воистину страшен! Страшный, страшный человек Ланцо Эспера!
Грянул колокол на башне, оповестив город о том, что наступил полдень. Солнце яро озарило весь рынок, исчезли тени, струи воды замерцали бликами точно золотой россыпью. Птицы, облюбовавшие фонтан, с шумом вспорхнули с насиженных мест – по кромке чаши шёл молодой человек. Как и Фиаче, он обогнул фонтан и приблизился к пледу, оставленному у воды его обладательницей.
Та смотрела на него снизу вверх, прикрыв ладонью глаза от слепящего солнца. Сквозь ресницы она наблюдала, как из ореола света появилось сияющее лицо, и сияло оно не столько в лучах солнца, сколько собственной тёплой, яркой, душистой, как апельсинов цвет, красотой. Удивительно чеканный лик сверкал капельками влаги, будто сочился мёдом, – юноша вспотел, вероятно, от тяжкого труда, и на лбу его, как и на точёных скулах налипли мокрые волосы янтарного оттенка, точь-в-точь пчелиная шубка в крупицах душистой пыльцы. Остальная шевелюра, соперничая с солнцем, ярилась червонным золотом, и хозяйке пледа было невмочь смотреть на это блистательное великолепие, ранящее глаза. В очередной раз подумалось ей насколько неуместен был этот факел ошеломляющей, щедро льющейся в мир красоты в чехле простецкой одежонки обыкновенного работяги, которому некогда было задумываться о собственной исключительности. Хотя возможно именно оттого, думала она, и рвалась его столь лучезарная пунцовая улыбка в окружающий мир, но не в собственное отражение, которое едва ли видел он каждый день.
Зато каждый день он был здесь, на площади. Каждый день он приходил сюда ровно в полдень, в то время, когда полагался ему краткий отдых от нелёгкого труда, чтобы встретиться с горожанами, которые хоть и имели разное о нём мнение, всё же не могли обратиться к нему ни единым дурным словом, ибо то было решительно невозможно – и хозяйке пледа было понятно это чувство беспомощности и стыдливости перед полнокровной, благородной красотой, уверенной, что она лишь отражается от окружающих.
Молодой человек звонко рассмеялся.
– Эппа! Кто бы что ни говорил, сколько бы ни утверждали, что ты безумна, я по-прежнему совершенно уверен, что ты вовсе не сумасшедшая.
Эппа замахала на него руками.
– Что ты, Ланцо, что ты! Совсем дурна умом, глазами да языком. Но не сердцем, Ланцо, но не сердцем. Оно понимает, оно зрит и говорит что чувствует.
Прихватив плед, она поскорей скользнула в сторону, чтобы уже с безопасного расстояния наблюдать за тем, что происходило у фонтана.
Ланцо спрыгнул на ступени, и его тотчас окружила толпа юношей. Все они были бойки и статны, все до единого самоуверенно и молодцевато держались подле своего главаря, гордо вскинув головы, как и Фиаче, стоявший с Ланцо плечом к плечу. Некоторые были ещё совсем мальчишками, многие были добротно и довольно дорого одеты. Выделялась среди них и пара джинетов при мечах, но у абсолютного большинства, включая самого Ланцо, на поясе висело лишь по кинжалу. Как все типичные южане были они преимущественно темноволосы и темноглазы, и хоть и затесалось среди них несколько светлокудрых, никто из них не сиял так, как Ланцо, обладающий густой, блистающей золотом шевелюрой и кожей цвета рапсового мёда.
Отличались от прочих и его глубоко посаженные синие, как кобальтовое стекло, глаза. Эппу они скорее тревожили, чем восхищали – слишком ярки и внезапны они были, словно два глубоких колодца посреди жарких песков, полные прохладной, свежей… но солёной морской воды.
Эппа попятилась с лестницы и пробежалась взглядом по всем собравшимся.
– Ба! – громко протянула она, прохаживаясь по дороге вместе с прочими зеваками. – Вся шайка в сборе.
По толпе пополз шепоток.
– Уж Эппа дурная, но Ланцо Эспера и сам не от мира сего человек. А может, вовсе не человек! Лучше держаться подальше.
– Говорят, его отец – сам мальпранский гранд. А этот бандитом заделался. Ещё и дровоколом трудится. А ведь белая кость! Сразу видно.
– Ему бы в священники, с его-то, так сказать, физией и комплекцией. Быстро поднялся бы к верхушке…
– Ярче светила блещет, глазам больно. И ведь не уходит в тень, на самом пекле сидит!
Банда Ланцо тем временем расположилась на лестнице у фонтана. Некоторые закурили, иные заспорили, кто-то принялся жевать жареный свиной хвост, угодливо преподнесённый лоточником. В ногах их крутились собаки, а также оборванного вида дети, вымогающие милостыню. Бандиты гнали малолетнюю голытьбу прочь от себя и наперебой галдели всё ещё детскими, ломающимися голосами, утирая рукавами жир и специи с уже совсем не детских физиономий. Уличные стычки да премудрости слежки воспитывали в них жёсткость и проворство, многие уже начали прислуживать рыцарям и потому в перерывах между чисткой коней и доспехов постигали азы стратегии и мастерства реального боя, при этом учась выдержке и закалке. Но главным, на что оглядывались они в мыслях своих, был, несомненно, Ланцо.
Ланцо умывался. Склонившись у фонтана, он обливал голову холодной водой, потирал шею, грудь и довольно фыркал. Он закатал рукава, но всё равно промочил всю рубаху, довольно поношенную на вид. Наряд Ланцо был прост – чёрный дублёный жилет поверх красной льняной рубахи, узкие серые штаны, широкий кушак на бёдрах и добротные новые башмаки. За пояс его были заткнуты перчатки, слева висел обыкновенный кинжал с деревянной рукоятью и небольшой кошель, правая голень была обмотана верёвкой.
Всласть напившись и умывшись, Ланцо присел на край фонтана рядом с Фиаче. Обоим было по семнадцать лет, и оба не походили друг на друга как день и ночь. Долговязый смуглый Фиаче с хитрыми зелёными глазами и худым подвижным, словно кунья морда, лицом не уступал Ланцо ни в стати, ни в сноровке. Однако несмотря на высокомерную усмешку, на бархатный дублет и торчащий кружевной воротник нижней рубахи Фиаче, опознать из них двоих главаря банды было легко. Широкоплечий большерукий Ланцо выделялся вовсе не ростом, не красотой и сиянием точёного лица – ярче золотых волос бросалась в глаза его благородная выдержка. Невероятное для своих лет самообладание являл Ланцо каждым жестом и взглядом, его полная уравновешенность, обычно столь несвойственная порывистым юношам на пороге взросления, производила на его соратников сильнейшее впечатление.
Не слыхали они от него ни грубого окрика, ни оскорбления, ни бахвальства, ни властной бравады. Он всегда был спокоен и вежлив, можно было подумать, ярость и страх вовсе не свойственны ему, миролюбивому существу, однако в его глазах всегда явственно читалась странная для его возраста проницательность, которая тревожила, казалось, не только окружающих, но и его самого.
Ни капли притворства не таилось в его взгляде. В его присутствии стыдно было лгать, и верные приспешники Ланцо даже не пытались юлить перед своим диковинным главарём.
Сам главарь порой немало озадачивал их своими наблюдениями и лишь один Фиаче осмеливался на расспросы, порой не без раздражения.
– Одиннадцать, – сказал Ланцо, глядя куда-то вдаль на другой конец рынка.
– О чём ты? – протянул Фиаче, пытаясь разглядеть, что он там увидел.
– Одиннадцать малолетних оборванцев крутились около фонтана, когда я шагал по нему. Этих детей я видел прежде, они всё так же безобразно одеты.
Фиаче разочарованно фыркнул.
– Что нам с того?
– Брошенные дети – злосчастье общества, Фиаче.
Тот промолчал, скривившись, и пожал плечами.
– Гляди, они роются в корыте с гнилыми овощами, – продолжал Ланцо. – Они едят эти помои.
– А ещё они ржут и швыряются ими, – брезгливо заметил Фиаче.
– Детям надо играть, – усмехнулся Ланцо, – где бы они ни жили, что бы они ни ели. У всех свои игры. Помойные игры выглядят вот так.
– У всех свои игры, – рассеянно закивал Фиаче. – Что ж поделать.
– Будь я рыцарем Струн, я обратил бы это гнильё в свежие овощи.
– Тогда тебе пришлось бы только этим и заниматься, – рассмеялся Фиаче, хлопнув Ланцо по плечу. – А на все голодающие утробы времени и сил не напасёшься. А они бы ещё и недовольно топали ногами, требуя чистых панталон да чистой воды.
– Я очистил бы речные воды! – радостно воскликнул Ланцо, взмахнув руками. – Я засеял бы бесплодные степи хлебами! Я обратил бы Помоище в дивные сады.
– Ты витаешь в облаках, – вздохнул Фиаче.
– Вовсе нет, – улыбнулся Ланцо. – Дон Моген учил меня не отступать от своих чаяний, и бережно хранить душевные устремления, чтобы не забывать своей цели. Путь в рыцарский орден Пяти Струн непрост, и важно не потерять себя по дороге.
– Болван твой дон Моген. Не помогло ему в жизни умение растекаться мыслью. Ты подался в оруженосцы к самому бестолковому и нищему рыцарю в Черре! – воскликнул Фиаче. – Он даже не возьмёт тебя в джинеты.
– Ты слишком строг к нему, Фиаче. К тому же, я вовсе не стремлюсь к нему в джинеты. Меня волнует лишь документ, который даст мне право носить меч. И чтобы заслужить его на турнире, мне как раз и следует во всём слушаться дона Могена, поскольку он прекрасный учитель и достойный воин.
– Ты рассчитываешь, что он раскошелится на пошлину за тебя? Турнир уже через неделю!
– Таков был уговор. За мой труд и службу он вложил в меня немало знаний и умений, но ты ведь знаешь, также мне полагается и жалование – турнирная пошлина.
– Он беден как церковная мышь, – фыркнул Фиаче. – А сумма там немалая. В любом случае, я всегда заплачу за тебя.
– Спасибо, Фиаче, – улыбнулся Ланцо, – но, право, в этом нет нужды.
– Ты знаешь, – Фиаче почесал лоб и замялся, подбирая слова, – я всегда поделюсь с тобой всем, что имею. Но почему бы тебе не попросить помощи у своего отца?
– Отца? – удивлённо переспросил Ланцо. Фиаче заговорщицки скосил на него глаза и негромко продолжил:
– Именно. У своего отца, гранда Вольфорте де Мальпра. Он устроил бы твою судьбу, ты мог бы сделать замечательную карьеру при дворе. Тебя произвели бы в сержанты, а не в жалкие джинеты. Ты жил бы в Браммо и состоял бы на службе самого гранда, который немедленно посвятил бы тебя в рыцари. И уже оттуда попасть в столицу, чтобы претендовать на участие в Зимнем турнире, намного проще. Тем более, на это нужна уйма денег. Ты стал бы рыцарем Струн по щелчку пальцев, Ланцо. И спокойно начал бы колдовать над овощами, раз уж это тебе в удовольствие.
– Фиаче, он мне не отец, – спокойно возразил Ланцо.
– Ну, тут можно поспорить…
– Нечего тут спорить, – Ланцо пожал плечами. – Этот человек мне не знаком. К тому же ты прекрасно знаешь, я поклялся маме, что не стану искать с ним встречи и никогда не выступлю под его знаменем.
Фиаче кивнул и хитро прищурился.
– Мой отец всегда говорил – ты держишь клятву до тех пор, пока она сама не возьмёт тебя за шкирку.
– Твой отец – пират, Фиаче, – напомнил Ланцо. Тот вздёрнул подбородок.
– Что с того? Взгляни на себя. Вместо того чтобы скакать на белобрысом жеребце в компании своих белобрысых братьев, трепать на ветру бархатные знамёна мальпранского гранда, ты знаешься с отребьем, болтаешься со своей бандой по черрийским улицам и рынкам. Ты колешь дрова у деда на заднем дворе, а мог бы колоть копьём недоумков на турнирах. Ты такой же жалкий неудачник, как и твой дон Моген. Пошёл ты прочь, не смей сидеть рядом со мною.
И он пихнул Ланцо кулаком в плечо. Ланцо широко улыбнулся. Он перехватил руку Фиаче и крепко пожал его ладонь.
– Ты добрый друг, Фиаче. Моя мечта для тебя важней нашей дружбы.
Фиаче отмахнулся от него, но не мог не усмехнуться.
– А мне важней наш уговор, – продолжал Ланцо. – Мы вместе выступим на турнире и заслужим право на меч, как и планировали. Вместе и отправимся покорять Гематопию, и в конце концов окажемся и на ристалище Риакорды. Вместе и никак иначе. Как и условились пять лет назад.
Фиаче фыркнул и покраснел, сдерживая радостную улыбку.
– Как и условились, – подтвердил он и крепко пожал руку Ланцо. – Но ты всё ещё помнишь, что я вовсе не так одержим этим орденом рыцарей Струн, как ты? Конечно это невероятная честь попасть в него, но что касается всего этого колдовства…
Ланцо выпустил из рук его ладонь и зачерпнул в фонтане воды.
– Взгляни, – сквозь его пальцы сочились сверкающие струи. – В руках рыцаря Струн вода обратилась бы в лёд или пламя. Божье благословение снисходит на каждого победителя турнира в Риакорде. Он удостаивается чести вступить в орден Пяти Струн и обретает уникальный дар, великую силу – высшее мастерство рыцаря. Я получу этот дар и смогу использовать его на благо всего народа.
– Неужели ты до сих пор веришь в эту чушь! – поражённо пробормотал Фиаче. – Это же сказки для малышни да старичков! Ну кто в наше время относится к этому так серьёзно?
