Нарко

Филипп пытался прикинуть, что на этот раз взбредет в голову начальству и как лучше подстроиться под вечно меняющиеся директивы. Центральное управление расположилось на последнем этаже главного здания. Генералы сидели в своих «высоких кабинетах» и вместо того, чтобы обеспечивать безопасность страны, выполняли распоряжения, которые регулярно получали от Народной Партии. Филипп работал на несколько этажей ниже. Не самый последний человек в иерархии большой силовой семьи, но и карабкаться до верхов ему еще предстояло долго. Раз в неделю он зависал с его другом – Пазельским, который уже успел вырасти на целый этаж выше. Они пили водку и коньяк, обсуждая новые капризы генералов.

Партия вела себя странно. Ее задачи расходились одна с другой. Филипп не понимал, как можно установить точную цель по количеству пойманных преступников, на которых нужно завести дела. Это значит, что нужно каждый месяц приносить определенное количество дел, даже если столько преступлений не было совершено. Если оснований для заведения дела не было, офицеры сами начинали их придумывать и ловить невиновных, чтобы показать хороший результат и получить премию. Филипп не хотел фабриковать дела только потому, что Партия решила увеличить количество преступников в стране. Формально посадить можно любого, но Филипп отказывался это делать. Он до последнего сопротивлялся и частенько не выполнял план, оправдываясь долгосрочными проектами. И начальство ему верило. Сложная ситуация возникла вокруг церкви. С одной стороны, ее хотели принести в жертву идеалам Великого Союза и устроить показательную порку для всех, кто мнит себя лидером мнений, но с другой, нельзя было физически терроризировать священников, если они не нарушили ни одного установленного Партией ограничения. Вот и разберись, что делать. «Если что пойдет не так, крайним станешь», – думал Филипп.

* * *

Самсон жил в сарае. Без удобств, зато в тепле. Раньше этот сарай служил хозяйственным складом Любянской церкви. Его несколько раз перестраивали и добавляли новые блоки. В итоге получилось вытянутое, уродливое здание с кирпичным цоколем и деревянным верхом. Один раз в неделю Самсон ходил в «Филевские Бани». Хозяин пускал его туда бесплатно, по знакомству. Он мог бы ходить и мыться хоть каждый день, но из скромности появлялся редко. Служба почти не приносила дохода, и, несмотря на свою очень высокую должность, он жил впроголодь.

Унылое осеннее солнце слабо прогревало воздух. Самсон вышел на улицу в полдень, чувствуя приближающийся закат, и отправился в главное управление Кабинета Безопасности, на встречу с Филиппом, чтобы доложить о планах Патриаса Алексия. Они договорились встречаться два раза в месяц. Самсона бросало в дикую дрожь перед каждым таким отчетом. Полезной информации у него было мало, а без этого его могут арестовать в любой момент. На интересы Патриасии Самсону стало наплевать с тех пор, как Патриас отказался помогать церквям. Сначала он взымал ежемесячную церковную плату как франшизное роялти, а когда Партия закрутила гайки, Патриасия и пальцем не повела, чтобы помочь хоть одной церкви. Но сегодня Самсон чувствовал себя на удивление спокойно. Страх, мучивший его перед встречами, прошел. Он начал привыкать к бездушному зданию КБ и его серым стенам, к запаху старой деревянной мебели и бумаги.

Филипп сидел за широким столом и заполнял документы по арестованным священникам. Окна его кабинета выходили на восток. Солнце пробивалось сквозь толстые стекла, освещая летающие в воздухе пылинки. На столе – два черных телефона, кипа бумаг, папки без номеров и миниатюрный флаг Великого Союза. На стене – портреты Великих Вождей. Когда Самсон вошел, Филипп быстро перевернул папку и отложил ее в сторону.

– Ну садись, рассказывай, – он указал Самсону на стул, – чем порадуешь?

– Патриас снова созывал общее собрание. Это уже третий крупный съезд за последнее время. Он требовал от всех PRO-ереев продолжать ежедневную службу несмотря ни на какие запреты, а еще он хочет, чтобы мы проповедовали.

– О чем же вы будете проповедовать?

– Этого я пока не знаю. Нам должны прислать методичку. Ходят слухи, что Патриасия планирует что-то масштабное. Церковь зажата. Патриас целый час проклинал власть. Думаю, они готовят общий протест против Партии. И людей хотят к этому привлечь.

– Угу, – хмыкнул Филипп, слушая его и одновременно листая тонкую желтую папку с документами.

– Ты мне лучше скажи, откуда у Патриаса деньги?

– Но я не знаю, откуда у него деньги, – оправдывался Самсон, – мы сами должны ему отчислять с того, что зарабатываем на службе, но мы же ничего не зарабатываем. Я уже давно ничего не отчислял. Меня так могут и звания лишить, но пока держусь.

– Ты давай языком не чеши. Сам службы втихую проводишь и деньги с верунов собираешь. Думаешь, я не вижу.

– Да разве это деньги, – Самсон был готов заплакать, – мне на еду не хватает. Службу я раз в неделю провожу. Ты посмотри на меня, я весь в обносках, как думаешь, есть у меня деньги или нет?

Филипп смотрел в папку с личным делом Самсона и думал, не бросить ли ее в корзину к арестованным, но решил повременить. Что-то подсказывало ему, что Самсон еще нужен.

– Хорошо, – продолжил Филипп, – узнай, кто спонсирует Патриаса и для чего. У меня есть подозрение, что это кто-то из наших. В Кабинете Безопасности стало неспокойно. Возможна диверсия, и Патриаса могут использовать. Но я не знаю, кто это может быть. Поспрашивай у своих. Если будет хоть какая-то информация, фамилии или звания, сразу беги ко мне. Будешь хорошо служить, страна в долгу не останется.

– Да, да, – повторял Самсон, – я обязательно выясню. Сейчас я знаю только, что они собирают деньги. Пока не понятно, для чего, но, судя по тому, как они на нас наседают, сумма им нужна большая.

– Выясни и, если будет поступать важная информация, сразу иди ко мне, не жди условленных встреч.

– Могу ли я снова начать регулярную утреннюю службу и собирать пожертвования? – спросил Самсон. – Патриас требует сдавать деньги, если я ничего не дам, меня выселят, поставят нового батюшку. Это престижная церковь, многие хотят на это место попасть.

– Вообще-то служба под запретом, – Филипп снял очки и протер стекла маленькой тряпочкой, – ну хорошо. Можешь служить, но будь на связи. Не привлекай лишнего внимания. Выясни, что планирует Патриасия, зачем они собирают деньги и что хотят проповедовать.

Самсон кивнул. Он выглядел истощенным. Он пошел в сторону выхода, потом развернулся и спросил:

– Простите, не сочтите за наглость. Не могли бы вы одолжить мне денег? Я не проводил службы с момента, как вы меня арестовали, и теперь мне совсем нечего есть.

Филипп на мгновение замер, прикусил нижнюю губу, потом достал из ящика своего стола несколько купюр и протянул их Самсону.

– Держи, тут тебе на первое время. Будешь приносить пользу – получишь еще.

Самсон взял деньги и сразу отправился в гастроном. Он уже пять дней нормально не ел. Сперва он купил сосиски, молоко, яйца, картошку и гречку. Потом подумал и взял еще одну бутылку «Союзного» пива. Вернувшись домой, он жадно набросился на еду.

Глава 10

Москва. Наше время

Поля опиумного мака цвели в Афгане, как тюльпаны в Голландии, только их было гораздо больше. Мировая общественность финансирует афганские власти, чтобы те помогали истреблять злосчастное растение, но это не дает результатов. Солдаты приходят, уничтожают малую часть урожая, снимают все на камеру и отправляют отчет начальству, а фермеры и дальше, как ни в чем не бывало, продолжают выращивать золотые цветы. Формальные меры не приносят положительных результатов, и геро по-прежнему распространяется по миру.

Марк рассказывал Яну о том, как зрелый семенной бутончик разрезают и выжимают мутную жидкость. Этот сок высушивают до состояния густой клейковины. Получается сырой опиум. Затем всю эту массу уваривают со специальными ферментами, чтобы выделить из нее морфий, а его, в свою очередь, превращают в героин с помощью карбоната натрия, соляной кислоты и угля для фильтрации.

– Половину всего объема геро мы производим сами, – продолжал объяснять Марк, – для этого завозим опиумную пасту и дорабатываем ее на нашем производстве. Контрабанда идет через Китай, у них с Афганом есть общий «коридор», а из Китая провезти легче, чем тащить с Афгана напрямую. Вторую половину мы закупаем в виде уже готового товара, выбора нет, всю потребность рынка мы сами не закроем.

Есть всего две производственные площадки геро: одна в Белгороде, она обеспечивает центральную часть страны, юг и север. Вторая площадка находится в Перми и готовит товар для Урала. Патриасия очень гордится этими заводами. Марк рассказывал, что сам Патриас приезжал на открытие, конечно, это совместили с церковными праздниками, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Они вышли из машины у небольшой церквушки, стоявшей практически вплотную с химзаводом. Геро производился в подвале, который работал одновременно с рядом стоящим производством химии. Заводские линии шумели и источали едкие запахи, что скрывало деятельность в подвале.

Внутри горел яркий свет, было сухо и тепло. На полу светлой лентой зонированы области хранения сырья, производства и готовой продукции. В ряд стояли три высокие металлические емкости для варки и фильтрации, соединенные системой труб, которые выводили продукт в сушильную камеру. После сушки порошок перегоняли на упаковочную линию, где его фасовали.

Марк и Ян загрузили фургон мешками с героином, накрыли их черным чехлом и сразу же отправились обратно в Москву. Чаще всего товар доставляли сразу на место и им оставалось только принять его и взвесить, но бывали исключения. Они ехали ночью, Марк вел машину, а Ян молча смотрел в окно на широкие поля пшеницы, густые хвойные леса, дома, в окнах которых горел свет, а из труб валил белый дым. «Вот это жизнь, – думал Ян, – все просто и спокойно». Хозяйство, природа, баня, тишина, а не двадцать пять больших мешков героина в багажнике. Никаких проблем, но, с другой стороны, никаких денег. А деньги ему были нужны. Лечение и операция стоили дорого. За такую несложную на первый взгляд, но очень тяжелую и опасную работу ему платили в семь раз больше, чем он мог бы получать на обычной службе. Ян кайфовал оттого, что больше не нужно заморачиваться насчет цен в продуктовом или искать что-то по акции, но все же старался экономить, чтобы побольше отложить на лечение. Почти всю жизнь они с матерью были бедны. Денег едва хватало оплатить счета за квартиру и купить что-то поесть. Поход за новой курткой казался ему праздником, а мама экономила каждую копейку и ходила со старой оранжевой сумкой, потемневшей от времени. Зато сейчас он может позволить себе практически что угодно, но самое главное, что лечение для мамы становится доступно.

Марк выехал на светлый участок дороги и повернул в сторону трассы М2. Асфальт тихо проплывал под колесами. По пути их сопровождали грузовые фуры, изредка встречались легковушки. Ян проспал большую часть маршрута. Его разбудил яркий свет фар машины сзади. Он привстал, Марк напряженно смотрел в зеркало. Кроме них, на дороге никого не было. Раздался вой полицейской сирены, и автомобиль стал отсвечивать красно-синей мигалкой. Марк очень надеялся, что патрульные просто едут на вызов, но в этот момент из громкоговорителя скомандовали: «…Черный фургон… Госномер… Прижмитесь к обочине…». Марк вцепился руками в руль. Казалось, что он сейчас вдавит педаль в пол. Но с груженым под завязку фургоном оторваться от погони попросту невозможно. Он сбавил скорость и остановился.

Двое полицейских медленно вышли из машины. Один – высокий блондин спортивного телосложения, а второй – смуглый, коренастый мужчина средних лет, похожий на азиата.

– Прошу ваши документы, – обратился к Марку блондин.

– Разве мы что-то нарушили? – спросил Марк.

Ян сидел молча, он был еще слишком сонный и не понимал, что происходит.

– Нет. Простая проверка, – подмигнул второй полицейский, пока светловолосый проверял документы.

Марк натянуто улыбнулся, он пытался держаться уверенно, Ян щурился от яркого света полицейских фонариков.

– Прошу вас выйти из машины, – скомандовал блондин.

Марк подчинился. Ян тоже решил выйти, чтобы размять затекшую спину и ноги.

– Откройте багажник, – попросил полицейский.

Ян моментально проснулся, живот скрутило и стало сложно дышать. У Марка подкосились колени, на лбу в свете фонаря блестели капельки пота.

– Это еще зачем?

– Это проверка, – повторил светловолосый полицейский.

Марк покосился на Яна и подошел к багажнику. Открыл замок. Полицейский сам поднял крышку и посветил фонариком. Героин был надежно упакован, но несколько мешков, накрытые черным чехлом, выпирали. В багажнике была мелкая церковная утварь – подсвечники, кресты, лампада и ряса Марка. Блондин освещал их фонариком и внимательно рассматривал эти предметы, потом взял потрепанную книгу, которую, судя по виду, читали со времен первого пришествия.

– Вы священник? – спросил второй полицейский.

– Да, – ответил Марк, – спешим на службу.

– На службу среди ночи?

– Нам еще долго ехать.

Второй полицейский подошел к блондину и сказал:

– Тут нечего искать, пусть едут.

– Да, – согласился тот, – тут нечего искать, – и легонько бросил книгу вглубь багажника. Она перевернулась и задела свисавший чехол. Он немного спал и приоткрыл мешок с белым порошком.

– Стой, – произнес второй полицейский, – что это? – он протянул руку и сорвал чехол полностью.

* * *

Их привезли в небольшой поселок с труднопроизносимым названием. Полицейский участок со стороны выглядел очень необычно. Не то чтобы Ян много их повидал, но этот поражал своей невзрачностью. Маленькое двухэтажное здание розового цвета без условных обозначений стояло на краю городка, рядом с гаражами и полем подсолнухов. На территории не было ни одного флага, вообще никакой государственной символики. Внешне оно напоминало маленькую обшарпанную больницу. Внутри, у входа, висел информационный стенд, где мелкими буквами было написано «УВД № 123». На охране никто не дежурил, рядом была установлена отключенная стойка металлодетектора, не вписывающаяся в общий интерьер старой постройки. Люди как будто вымерли в этом месте, только на втором этаже, в одном из окон, горел свет.

Ян сидел в душном, маленьком кабинете. Их с Марком разделили еще на трассе, рассадив по разным машинам. Фургон с грузом эвакуировали. Два стола были завалены бумагами и картонными папками. Никакой электроники, даже компьютера нет, все как в старые времена. Светловолосый полицейский сидел напротив Яна и переписывал данные документов в журнал. Потом вошел второй полицейский, что-то шепнул блондину и запер дверь.

– Куда вы направлялись? – спросил блондин.

Ян молчал.

– Откуда вы выехали?

Ян сидел на стуле, уставившись на черные пуговицы рубашки полицейского.

– Что в пакетах? Наркотики? – продолжал давить светловолосый. – Сколько вы везли? Тонну?

Ян пытался сообразить, сколько времени прошло после их ареста, ему казалось, что пролетела целая вечность. Он думал лишь о том, когда их с Марком вытащат. Генрих говорил, что в случае подобных неприятностей он будет со всем разбираться, а Яну велено сидеть и молчать.

– Вы понимаете, что сядете в тюрьму, – сказал второй полицейский, – статья двадцать восемь, пункт первый – незаконное производство, сбыт и пересылка наркотических средств. Документов у вас нет. Вы будете сидеть в тюрьме строгого режима, в камере с убийцами, бандитами и психованными маньяками. Вы сами можете догадаться, что они с вами сделают. Вы же этого не хотите? Начинайте говорить.

Ян впервые оказался на допросе и не понимал, чего от него хотят. Пытаются ли они помочь или просто выбивают признание? Он был бы рад забыть навсегда обо всем, как о ночном кошмаре, выбросить из головы все мысли о «нехорошем подвале» и больше туда не возвращаться. На секунду он задумался, может быть, это шанс, Всевышний дает ему возможность сделать выбор, рассказать обо всем, покаяться и заплатить за грехи? Но у него еще недостаточно денег, чтобы оплатить лечение мамы. А если его посадят, то наверняка отберут все деньги, которые он уже заработал, и о спасении можно будет забыть. О тюрьме и думать не хочется. Оставалось только мысленно молиться, чтобы Марк дозвонился Генриху.

– Ваш друг, Марк, благо ездит с документами, уже все нам рассказал и активно согласился сотрудничать. Он поступил разумно. За помощь следствию ему сильно скостят срок, а может, даже дадут условный. Ваши показания нужны только для протокола, но если нам удастся найти всю вашу сеть целиком, возможно, вы даже не сядете в тюрьму, мы замнем это дело.

Светловолосый наседал на Яна, пытался запугать его.

– Мы же все понимаем, что вас втянули в это дело, – продолжал второй полицейский, – не обижайтесь, но вы не похожи на преступника. Я их много повидал, и вы даже шоколадку из магазина не украли бы, не говоря уже о наркоторговле, я же прав? Понимаю, священникам тяжело живется. Платят немного. Но я не верю, что вы делаете это по своей воле. Расскажите нам, откуда вы ехали и где взяли эти мешки? Кто вами руководит?

Ян только усмехнулся. Все звучало так глупо и наиграно. Он невольно вспоминал старые американские фильмы, которые смотрел в детстве. Там каждый допрос в точности был похож друг на друга, с одними и теми же шаблонными фразочками типа «Я же знаю, что вы этого не хотели…».

– Послушайте, – наседал второй полицейский, – незачем подставлять себя. Ради чего вы молчите? Кого покрываете? Расскажите нам все, что знаете, а мы вам поможем.

– Да, – подхватил светловолосый, – мы можем включить вас в программу защиты свидетелей.

Ян молчал. В детстве он с друзьями играл в игру под названием: «плохой полицейский – хороший полицейский». Они делились на группы, в первой был один бандит, а в другой – два полицейских. Полицейские по очереди допрашивали всех участников второй группы чтобы найти бандита. Ян чаще всего играл хорошего полицейского, а когда выпадала очередь изображать бандита, его раскалывали за один ход.

– Я больше не намерен это продолжать, – сказал светловолосый и шепнул что-то на ухо напарнику.

Второй полицейский покачал головой, затем встал и повел Яна в маленькую пустую комнату, похожую на операционную из Освенцима, где работал доктор Менгеле. Внутри стояли два металлических стола и несколько стульев. Стены были покрашены в неприятно-больничный цвет. Яна приковали наручниками к столу и оставили на полчаса. Позже зашел светловолосый, а за ним в комнате появился огромный боров с большим пивным пузом, выпирающим из-под формы. Он вкатил небольшой столик на колесиках. На столике стояла пластиковая коробка с приборной панелью, проводами и присосками.

Глава 11

Давние времена Великого Союза

Новая партия геро поступила на арендованный склад небольшого молочного завода, находившегося в городской промзоне. Генрих договорился с директором, откатывал ему кругленькую сумму, чтобы тот позволял им хранить товар и держал язык за зубами. Директор не знал, что хранится на его складе, и не задавал лишних вопросов. Продукт шел из Афгана через границы с Туркменистаном и Казахской республикой. Генрих платил военным таможенникам за перегонку товара на территорию Великого Союза, потом его доставляли до Тулы, а оттуда он лично забирал каждую партию и вез в Москву на специальном авто с маркировкой этого молочного завода.

На склад поступали большие мешки, их дробили на средние и мелкие партии. Афганы практически никогда не продавали товар лично потребителю, для этого у них были цыгане с большой, кочующей по стране сетью «бегунков-дилеров». Геро еще не был широко распространен, им замещали дефицитный морфий. Да и власти старались прикрыть нелегальные каналы поставок, но их структуры успели сильно зарасти бюрократией, что создавало прекрасную среду для коррупции, чем активно пользовалась Община.

Генриху не нравился склад молочного завода, главным образом из-за оживленной местности вокруг и периодических проверок самого комбината. Директор заранее предупреждал обо всех проверках, и в те дни работы на складе не велись. Он был закрыт, чужих внутрь не пускали, даже проверяющих. В последние несколько недель Генрих начал замечать посторонних, проявлявших нездоровый интерес к складу. В органах разведки, где он служил до увольнения, его учили выявлять и распознавать слежку. Генрих предположил, что за ним наблюдает кто-то из Кабинета Безопасности, но до конца не понимал, как на него вышли. Вероятно, кто-то из арестованных дал наводку. Он уже сто раз поднимал вопрос о замене склада, но никто всерьез не рассматривал его предложения. У Общины были собственные грузовые автомобили. Генрих хотел держать часть товара внутри кузова, создав таким образом «склад на колесах», но Гога быстро отмел эту идею. Автомобиль могли вскрыть или угнать, а охраняемый склад никуда не денется. Держать порошок на территории общины было запрещено.

В машине тихо играла кассета с американским блюзом. Генрих въехал на завод. Склад одиноко стоял в самой отдаленной зоне предприятия. Неприметное продолговатое здание из белого кирпича казалось заброшенным. Раньше тут был цех по пастеризации и разливу молока, но его закрыли, когда построили новое здание, в два раза больше этого. Оборудование вывезли, и цех долгое время пустовал, пока Община не нашла ему новое применение. Генрих вышел из машины и некоторое время ходил вокруг склада, заглянул поверх забора, проверил оставшуюся территорию, но не обнаружил и намека на слежку. Разгрузку закончили за полчаса, все пересчитали и заперли ворота.

Конфликты с Гогой чаще всего начинались по абсолютно непонятным причинам. Гога предъявлял Генриху совершенно необоснованные претензии. То производство срывало поставки, то партии перехватывались властями еще до въезда на территорию Великого Союза, там, где община их не контролировала. Но во всем был виноват только он. Однажды Гога решил, что таможенникам платят слишком большие взятки, и Генрих нашел других, но вскоре те запросили еще больше, и пришлось вернуться к старым, которые сразу подняли цены на свои услуги. Крайним опять оказался Генрих, хотя инициатива была не его. Он всегда считал, что не стоит менять то, что прекрасно работает, надо менять то, что уже устарело. Конечно, Генрих не высказывал это в открытую, но его недовольство чувствовали все. Гога и члены общины выдвигали разные безумные идеи, например, возить героин легально, под видом каких-нибудь добавок, или спрятать его в узбекских коврах, или доставлять личным самолетом через границу. Генрих не разделял их энтузиазма. Его практический опыт подсказывал, что многое из предложенного не более чем фантазии дилетантов, насмотревшихся фильмов. Никто из его нынешних руководителей не имел настоящего опыта контрабанды наркотиков, а сюжеты а-ля Пабло Эскобар ему сильно надоели.

Оранжевая жилетка и каска всегда лежали в багажнике. Генрих и его друзья должны были выглядеть так же, как и все работники завода. Он всегда приезжал на склад рано утром, но в этот раз у главных ворот собралась большая толпа рабочих. Они курили и громко разговаривали. Генрих вышел на парковке и сразу встретил директора завода. Волосы у того взъерошились, а глаза бешено скакали из стороны в сторону.

– Вы… вы что там… Вы чем… что… – не мог сформулировать директор.

Генрих взял его под руку и отвел в сторону от парковки, слегка похлопал ладонью по щеке.

– Успокойся, – тихо сказал он, – и говори, что происходит.

Директор выдохнул, взял сигарету в рот, нервно подкурил и сказал:

– Наш завод остановили.

– Кто?

– Кабинет Безопасности. Они подозревают какую-то незаконную деятельность. Все склады и цеха опечатали. Внутрь никого не пускают.

Руки у директора дрожали, штаны с растянутыми коленями свисали, он с трудом держал сигарету и нервно вдыхал дым. Генрих обошел забор, заглянул за шлагбаум. На территории завода были люди в костюмах и милиционеры в форме. Он не смог разглядеть свой склад из-за деревьев, но видел, что все рядом стоящие здания опечатаны красной лентой. На их складе осталось восемь тонн геро.

Глава 12

Москва. Наше время

С одной стороны пластиковой коробки свисали четыре провода, на конце каждого – кожаные лямки. С другой стороны выходили резиновые присоски, очень похожие на электроды от кардиографа. «Детектор лжи, – подумал Ян, – для проверки на детекторе нужны основания. Вряд ли полиция успела сделать анализ порошка, да и в такой дыре наверняка нет нужного оборудования, – размышлял он, – эти показания не примет ни один суд». Боров застегнул лямки на запястьях и щиколотках, Ян почувствовал холод от металла с внутренней стороны ремешка. Потом полицейский расстегнул ему рубашку и прикрепил шесть электродов к груди.

– Это – «электрошок», – сказал светловолосый полицейский, – наша специальная разработка. Умная штука, она будет бить тебя током поочередно с разных концов контакта, пока ты не расскажешь все, о чем я тебя буду спрашивать. Не убьет, но будет очень больно.